Впервые

- И все равно не понимаю я, чего Ирка в нем нашла! – возмущался Богдан, шагая рядом с Танькой. Стоял тихий апрельский вечер, еще только-только начинало темнеть. Ирки с ними не было; в ожидании предстоящего дня рождения и визита Айта – в частности ведьма-хозяйка стала рассеянной и частенько пропадала в одиночестве невесть где. Вот как сейчас. Танька искоса посмотрела на приятеля; лицо здухача было сосредоточенно-мрачным. - Чем Айт тебе так не угодил? – усталым тоном поинтересовалась ведьмочка. Она давно уже замечала, что Богдан недолюбливает Царевича-Полоза, но почему – понять не могла. - А тем, что этот… этот… ну, он ведь не человек даже! – развел руками мальчишка. - Ну и что, что не человек? Ирка тоже не простая девчонка, - фыркнула Танька. - Ирка – другое дело. Ирка – она своя. Она с детства с нами. А тут – этот. Свалился откуда-то, как снег на голову, вот он я, обожайте меня! - Айт не такой, - рассеянно возразила Танька. – А еще он нам жизнь спас. Мне и Ирке. - Что, до старости будете об этом вспоминать? – взорвался Богдан. – Айт то, Айт се… А все, что с нами до этого произошло, уже не в счет, да? - Почему же не в счет? – вскинула брови Танька. – Просто… жизнь на месте не стоит. А ты у нас, выходит, консерватор? - Э, хватит умными словами ругаться! Не все здесь присутствующие – ходячая энциклопедия! – проворчал Богдан. - Я просто хочу сказать – тебе, похоже, не нравится, когда что-то в этой в жизни меняется, - спокойно объяснила светловолосая ведьма. - Да нет, перемены я даже люблю – но если они хорошие. А тут, с этими гостями из других миров, неизвестно, какого лешего ждать. Вам что, Хортицкого змея мало было? Этот Айт… он Ирке совсем голову вскружил, она на себя непохожа стала. - Змей змею – рознь, - задумчиво уронила Танька. – И, по-моему, они подходят друг другу… Душу же ее глодало странное подозрение, которое и хотелось бы ей гнать подальше, но… как знать, вдруг оно не беспочвенно? Негоже ведьме просто так от своих предчувствий отмахиваться. - Не пара он Ирке. Не пара! Ирка могла бы себе кого-нибудь получше найти, и причем в своем мире! – заявил тем временем Богдан, и сердце Таньки упало. Да что же это такое? То Дъна эта, то теперь – что? С самой лучшей, да что там, - единственной подругой парня делить? - Это кого же, например? – осведомилась она непослушными, словно заледеневшими с мороза губами. - Ну, мало ли кого… да кого угодно! Вон сколько парней в последнее время за ней увивалось, - отмахнулся здухач. - Угу, и в том числе – убийца ведьм, - усмехнулась Танька. – Самая подходящая для Ирки пара. - Ты лучше мне скажи, что в этом Айте такого? - сменил Богдан тему, сообразив, что зашел в тупик. - Ну, чего, допустим, нет во мне? - Что такого? – переспросила Танька, выходя из себя. Ну, сейчас она все ему выложит! – Айт мужественный! Смелый, решительный, знает, чего хочет, и этого добивается, а не ходит вокруг да около, как… как… рохля! Богдан остановился так резко, словно налетел на невидимую стену. - Значит, я – рохля? - не своим каким-то голосом произнес он. И посмотрел на Таньку так… Решимость, мужество отчаяния и какое-то странное томление смешались в этом взгляде. И еще… промелькнуло в Богдановых глазах то, что Танька так давно мечтала увидеть, но самой себе боялась в этом признаться. Она не успела ни сказать ничего, ни отстраниться, когда Богдан резко нагнулся к ней, одной рукой обхватив ее за талию, а другой – приподняв ее подбородок. Только еще раз заглянула в его глаза, ощутила кожей его теплое дыхание – и тут же почувствовала на своих губах горячие губы мальчишки. А потом… потом ей показалось, что она взлетает в небеса – сама, без помощи полетной мази, или терлич-зелья, или еще какого чаклунства. Мир вокруг подернулся дымкой, исчез, растворился, остались лишь они с Богданом – и его руки, такие надежные и крепкие – куда там до него Айту, пусть он хоть десять, хоть сто раз Царевич-Полоз... ”Так вот он какой, первый поцелуй”, – промелькнуло в голове юной ведьмы… нет, не ведьмы, а простой девчонки. Сейчас, в этот момент, казавшийся вечностью, Танька совсем забыла о том, что она – дареная ведьма, а Богдан – воин сновидений. Сейчас они были просто подростками, впервые открывшими для себя самое прекрасное на белом свете чувство… Она не знала, хорошо ли целуется Богдан или не очень (сравнивать было не с кем), точно так же, как не могла с уверенностью сказать что-либо о себе. Но, пусть даже такой неумелый и неожиданный, поцелуй был прекрасен. Просто потому, что он был первым. Просто по причине своей невинной чистоты. А еще – потому, что он развеял все скрытые Танькины страхи. И – нет поцелуя…. Богдан отстранился так же резко, так же внезапно, как и обнял Таньку. Отчаянно сверкнув карими глазами, сорвался с места, молниеносным прыжком – Танька даже ахнуть не успела – перемахнул забор и был таков. Только ветки беспокойно заколыхались, предательски выдавая путь здухача, но вскоре снова замерли неподвижно. Смолк и звук бегущих шагов – его поглотила влажная весенняя земля. - Богдан! А ну вернись! – выкрикнула Танька ему вослед звенящим голосом. – Дурачок, ну зачем ты убежал? – пробормотала она себе под нос словно в раздумье. …Потом они некоторое время будут сторониться друг друга, даже не то что сторониться – дичиться, к великому недоумению Ирки; несколько дней не то что разговаривать – даже на расстояние вытянутой руки друг к другу подойти не посмеют. Что же, и в отношениях необходимо порой сделать небольшую передышку – особенно если они, отношения эти, наконец-то переходят на новый уровень… … Но все это будет потом. А пока Танька стоит одна в сгущающихся лиловых сумерках апреля. Стоит смятенная, растерянная, немного возмущенная дерзкой выходкой Богдана, но в то же время безмерно счастливая; глаза ее сияют тем светом, который даже колдовская сила даровать не в состоянии, а щеки у нее пылают, как весенний закат. И кажется ей, что не может человек, ну просто физически не может вынести такого счастья. Вся она переполнена этим счастьем. И шагу боится ступить, чтобы не расплескать его. Природа словно внемлет состоянию влюбленной ведьмочки. Подул ветерок, всколыхнул светлые кудри, прошелестел клейкой, мелкой еще ранней листвой – и вновь стих, опал, чтобы не мешать ее тихим светлым раздумьям. Взбирается на темнеющее небо тоненький, только что народившийся месяц. А Танька все так же стоит, прижимая к губам ладонь, - словно поцелуй Богдана – это бабочка, которая тут же улетит, стоит ей отнять руку…