Она может любить.

      Хрустальное сердце еще бьется, горит нежно-малиновым оттенком, но трещинки на нем разрастаются, становятся больше, пересекаются…       Глаза Анжелики смотрят с бесконечной надеждой, нежностью и болью на Коллинза. Она чуть улыбается, в слепой надежде, что он хотя бы коснется хрупкого сердечка напоследок. Ее тонкая рука все тянется и тянется к нему, протягивая самое дорогое и ценное, то, что она пронесла сквозь века, то, что так отчаянно пыталась сохранить.       Но он только смотрит на нее. Пусть и с жалостью, но не с отвращением, но не с ненавистью. Она рада и этому, потому что он смотрит. Он не отвернулся, не вышел из дома с излишне прямой спиной, он смотрит.       И она тянется к нему, ей не важно, что все ее фарфоровое тело покрывают губительные трещины, которые несут ей смерть. Она хочет, чтобы он сказал ей, сказал напоследок, пусть и ложь, но сказал. Она сможет гореть всю вечность в Аду, но лишь бы он сказал ей это!       Но он не скажет. Анжелика это прекрасно понимает, она познала мудрость столетий, она не глупа, нет. Но она надеется, до самой последней секунды, что его губы произнесут заветную фразу, после которой и умереть не страшно.       -Ты не можешь любить, Анжелика. Ты не способна на это.       В ее глазах нет слез. Потому что это тело не способно плакать, она создала его, чтобы вечно быть со своим возлюбленным, но теперь…       Лишь короткая улыбка на прощание. Глупец Коллинз не смог понять эту чудовищную силу любви ведьмы, которая ради него обменяла теплое и живое тело на вечное, холодное, фарфоровое.       Сердце вспыхивает в последний и прощальный раз, перед тем как осыпаться осколками на пол.       Любовь слишком жестокая штука, чтобы быть хорошей. Но слишком хороша, чтобы быть жестокой. Анжелика знала это, но не любить Барнабаса не могла. Самым сильным оружием против ведьмы было ее сердце.       Сердце, которое не приняли.