Под стук чёток

Бусины чёток глухо постукивали друг о друга. Анриетта не молилась - просто перебирала их вместе с воспоминаниями. Старые, затёртые до блеска деревянные чётки, выцветший шейный платок и несколько зачитанных до рваной бумаги записок - вот и все её сокровища. Сокровища её памяти. Несколько бусинок скользнуло вместе с очередным воспоминанием... Она проснулась от очередного кошмара - они часто снились ей с тех пор, как сгорел замок. Некоторые из них забывались, стоило проснуться и понять, что сейчас глубокая тихая ночь, рядом спит Морис - а значит всё в порядке, она в безопасности от всего на свете, но нынешний кошмар уходить не захотел. Анри снова крепко зажмурилась, но стало только хуже, из её груди вырвалось против воли тихое жалобное хныканье. Д'Эльбе мгновенно встрепенулся и приподнялся на локте. - Ч-что такое? - голос у него был измученным и сонным, и девушка тотчас застыдилась своей слабости - в последнее время он почти не спал, - Анри? Что с тобой? Анриетта судорожно вздохнула. - Простите...мне просто приснился кошмар, - даже теперь, когда все формальности между ними ушли в прошлое за ненадобностью, Анри не могла обращаться к нему фамильярно. Д'Эльбе казался настолько старше, умнее, что сказать ему простецкое "ты" или назвать уменьшительным именем не поворачивался язык. - Какой? - ни с кем больше он не говорил так мягко. - Расскажи, если хочешь, - длинные тонкие пальцы скользнули по её плечу и спине. Д'Эльбе осторожно привлёк к себе Анриетту - сквозь ткань рубашки она чувствовала его тепло, чувствовала лёгкий запах его тела, и ей стало уже немного спокойнее, но стыд никуда не ушёл. - Мне приснилось, что я гуляю в роще около замка. Там так светло и спокойно, но вдруг набегает туча и с деревьев начинают спускаться... - она всхлипнула и выдавила, - белки. Они гонятся за мной и совсем по-человечески кровожадно кричат. Я бегу, бегу ужасно долго, но тут спотыкаюсь о корень, падаю на землю, они догоняют меня - и рвут на ча-асти-и... - Анри затряслась в рыданиях. Наверное, если бы Морис тогда против воли всё же рассмеялся, она бы смертельно обиделась. Но нет, он, кажется, и не подумал сделать это. - Ты ведь сама п-понимаешь, - она наслаждалась мягким спокойным звучанием его голоса, - что ничего подобного произойти не могло. Максимум, что м-могло тебе грозить - это одна-единственная взбесившаяся белка, - тут Анри всхлипнула особенно душераздирающе, но он твёрдо закончил: - Но, обещаю, в этом случае я буду рядом и смогу защитить тебя от любого количества белок , - его слова были наполнены такой спокойной уверенностью, что все доводы о том, что его может и не оказаться рядом, увяли на корню. Слёзы быстро высыхали на щеках. Д'Эльбе гладил её по голове, словно ребёнка, а потом легко поцеловал в губы. - Спи, - прошептал он. - Спи и не бойся ничего на этом свете. Никому и ничему в этом мире я не позволю обидеть тебя - пока жив. "А теперь вас больше нет". Она до боли сжала чётки в кулаке и стиснула зубы, чтобы не заплакать вновь. Анриетта потеряла счёт своим слезам, как потеряла счёт часам и минутам, наполненным неутешной болью утраты. "Но пока вы были живы, то исполняли своё слово до конца". Она не могла вспомнить, что за победу праздновали так неистово и сообща, хотя их, побед, было удручающе мало. Что она помнила наверняка - армия Нижнего Пуату тоже была там. Казалось, на краткий миг забылись ужасы войны, забылись лишения и кровь, даже соперничество предводителей отошло на второй план - из своего уголка Анриетта видела, как с неестественными улыбками раскланиваются друг с другом кузен Лескюр и д'Эльбе. У них было немало поводов для взаимной вражды, но сейчас они, преодолев себя, даже обменялись парой вежливых фраз. Танцы были в разгаре, трофейное вино лилось рекой, виднелось множество парочек... Анри с трудом подавила судорожный вздох. Трудно что-то скрыть в военном лагере, и вся Вандея знала о том, кем приходится генералиссимусу эта хрупкая светловолосая девушка - кто-то косился на них с презрением, кто-то просто окидывал цинично-равнодушным взглядом, но были и те, у кого странная парочка вызывала сочувствующую улыбку. Они не особенно скрывали свои отношения, и ни у кого не вызвало бы удивления, если бы д'Эльбе провёл бы с ней большую часть вечера - но сейчас его занимали бесконечные формальности и глупые расшаркивания, и ещё совсем не скоро ему удастся вырваться из круга лживых улыбок и протанцевать с нею гавот... Она доела пирожок с яблоком и поднялась на ноги, направляясь прочь от костра. В стороне остались хихикающие кустики, в которых явно происходило много чего интересного, но Анриетта старательно обходила их - ей требовалось место немного более уединённое. Она уже зашла в глубину зарослей, огляделась и, не заметив никого вокруг, подняла было юбку и хотела присесть на корточки, как вдруг кто-то обхватил её рукой за талию, а второй заткнул рот. От неожиданности Анри обмочилась. Жгучий стыд смешался с ещё более жестоким ужасом. Она попыталась вывернуться из крепкой хватки неизвестного, насквозь пропахшего перегаром. - Не дёргайся, - пьяно прошептал мужчина прямо ей на ухо, неприятно обжигая дыханием. - Не вырывайся, тебе понравится гораздо больше, чем с ним... Она упрямо продолжала вырываться и, кажется, даже смогла укусить его за руку. От неожиданности мужчина опешил, тогда Анри смогла, наконец, вырваться и обернулась, желая встретиться с опасностью лицом к лицу. Шевалье де Шаретт был мертвецки пьян, это было понятно даже на её совершенно неопытный в таких вещах взгляд. Покачиваясь, он сделал несколько тяжёлых шагов к ней и оскалился в улыбке. Лицо его, обычно и вправду довольно обаятельное, теперь не носило и следа обычной утончённости - только тупость опьянения и упорное желание завладеть вожделенной женщиной, даже если для этого придётся её связать и избить до потери сознания. - Не надо...пожалуйста, - Анриетта попятилась и содрогнулась от щемящего ужаса, почувствовав спиной ствол векового дуба. Попытка броситься в сторону не увенчалась успехом - а умолять было бесполезно. Шаретт не тратил времени даром - одной рукой привычно расстегнул ремень, а другой грубо прижал её к дубу прежде, чем привалиться всем телом. Девушка с трудом подавила тошноту, ощущая суетливые прикосновения его рук - он торопливо искал тесёмку её панталон, кажется, даже не замечая того, что они насквозь мокрые. - Помогите! - крик получился негромким и сиплым, на большее не хватило воздуха, да и этот жалкий зов оборвался сдавленным вскриком, когда Шаретт ткнул её кулаком в солнечное сплетение - не сильно и не зло, как-то походя, словно выполняя давно заученный алгоритм действий. - Не кричи...всё равно никто тебя не услышит, - он наконец-то нашёл завязки и резким рывком сдёрнул с Анри панталоны. - Ошибаетесь, - раздался в двух шагах очень тихий, но очень чёткий голос. В следующую секунду Шаретта отшвырнуло в сторону. Анри с ужасом наблюдала за этой дракой. Оба были дворянами и врукопашную дрались неумело, но почему-то от вида их непривычно неловких, кривых движений становилось не смешно, а страшно. Только спустя несколько секунд Анри поняла - почему. В первый и последний раз в жизни она видела на лице Мориса не просто неприязнь или раздражение - дикую, неистовую ярость. Казалось, он готов был голыми руками убить Шаретта, не сходя с этого места, однако дело пока оборачивалось почти бескровно. Шевалье, несколько протрезвевший, валялся навзничь на земле с разбитым в кровь лицом. Расстёгнутые штаны придавали ему вид одновременно жалкий, смешной и омерзительный. Д'Эльбе, тяжело дыша, сидел на нём верхом, приставив к горлу Шаретта кинжал. - Потрудитесь объясниться, - его голос снова был зловеще спокоен. Шаретт клокочуще рассмеялся: - Не ожидал от вас, признаться, что вы будете драться из-за какой-то шлюхи... Д'Эльбе стиснул зубы и сильнее надавил кинжалом на горло поверженного противника. - Она. Не. Шлюха. - медленно, выделяя каждое слово, выплюнул он, наклоняясь к разбитому лицу шевалье. - И если вы ещё хоть раз попробуете подойти к ней ближе, чем на три шага - клянусь, я убью вас на месте. Только сейчас, немного отойдя от первого шока, Анриетта увидела, насколько бледны оба. Смех Шаретта на этот раз был изрядно фальшивым: - Так и быть, оставлю вас наедине, - д'Эльбе не препятствовал ему подняться. Напоследок шевалье с язвительной улыбкой бросил девушке: - Милая, ты упустила свой шанс получить хоть какое-то удовольствие... - он покосился на д'Эльбе с похабной издёвкой. Тот сделал несколько резких шагов вперёд со слишком спокойным для добрых намерений лицом. - Морис, не надо, - Анри говорила совсем тихо, но д'Эльбе не только услышал, но и послушался. Бросив вслед удаляющемуся Шаретту полный омерзения взгляд, он подошёл к девушке. А та, наконец немного придя в себя, ощутила внезапно жгучий стыд. От того, что всего лишь отошла от костра, а её схватили, потрогали во всех местах - от одного воспоминания её пробрала дрожь - а теперь она сидела перед любимым человеком в спущенных мокрых панталонах и с заплаканным лицом - хуже и придумать нельзя. - Морис... - только и сумела она выдавить, - Пожалуйста, проводите меня к реке... Всю дорогу до речки Анри крепко сжимала руку д'Эльбе. Когда девушка стискивала её особенно сильно, Морис поворачивал голову и успокаивающе улыбался, говорил что-то - Анриетта не разбирала слов, только чувствовала успокаивающий тембр знакомого голоса, и становилось легче. В его глазах была только уходящая тревога и возвращающаяся ей на смену нежность, которую она пока не могла воспринимать. Только тщательно вымывшись в тёплой речной воде, словно уничтожив малейшее воспоминание о грубых прикосновениях, Анри, наконец, смогла вздохнуть спокойно и, выбравшись на мелководье, выполоскать панталоны. Д'Эльбе сидел на берегу. Она почти физически ощущала его взгляд, скользящий по её худой угловатой фигуре, и поражалась тому, какие разные чувства к ней могли испытывать двое мужчин. Шаретт был переполнен похотью, самой грязной и низкой, он желал самоутвердиться, эгоистично удовлетворив свои желания, и исчезнуть... Она резко обернулась и посмотрела прямо в глаза д'Эльбе. Тот не отвёл их - и, во имя всего святого, сколько же чувств там читалось! Нежность, восхищение, желание защитить и позаботиться, искорки зарождающейся улыбки...в конце-концов, попросту это было любовью, искренней и самоотверженной. Его чувства не были платоническими, но, она знала это наверняка, Морис никогда не позволил бы себе навязать ей что-то для неё неприятное, повести с ней себя грубо или эгоистично. Это было немыслимо, словно солнце, восходящее на западе. - Почему вы не купаетесь ? - Анри нарушила затянувшееся молчание. - Вода чудесная, тёплая. - Я н-не слишком люблю плавать, - д'Эльбе нервно передёрнул плечами. Глядя на немного нервное выражение его лица, Анриетта убедилась, что права - он стеснялся предстать перед ней без одежды при довольно ярком лунном свете, стеснялся своих пугающе выпирающих рёбер и худых кривоватых ног. - А если я попрошу? - Анри вопросительно вскинула брови. Не прошло и нескольких секунд, как Морис нехотя поднялся, зашёл за ствол дерева и быстро разделся, аккуратно сложив вещи в стопочку прямо на траве. Почти неуловимым движением он спустился вниз к реке и оказался на глубине, где ему было уже по грудь. Анриетта сделала вид, что очень занята развешиванием простиранных панталон на ветке ближайшего дерева, дождалась момента, когда д'Эльбе потеряет бдительность и в этот момент, резко развернувшись, прыгнула в воду рядом с ним, подняв тучу брызг. Вынырнув, Анри увидела, как Морис пытается отплеваться от попавшей в рот воды. Его густые волосы повисли крысиными хвостами, а в глазах была такая растерянность, что девушка не выдержала и заливисто рассмеялась... ...они долго плескались в реке, то брызгая друг на друга водой, то ныряя и пытаясь схватить друг друга за ноги, а потом сидели на берегу, обнявшись, и Анри думала о том, что, несмотря ни на что, вечер удался на славу... Утром, едва взошло солнце, протрезвевший шевалье де Шаретт пришёл каяться. Он сбивчиво бормотал извинения, держась за голову, явно раскалывающуюся в связи с жесточайшим похмельем. Анриетта, как ни странно, почти прониклась к нему сочувствием и сумела пролепетать что-то вроде: "Полноте, месье Шаретт, я на вас не сержусь..." - однако, впрочем, не подходя к дверному проёму, который неумолимо перегородил д'Эльбе. - Надеюсь, шевалье, - его голосом можно было бы заморозить Луару, - что теперь, когда ваши извинения п-приняты, вы соблаговолите откланяться. Шаретт вяло улыбнулся. - Ничто не заставит вас относиться ко мне лучше, верно? Вы в своём репертуаре, д'Эльбе, - его голос сильно осип, что, может быть, выправлялось бы стаканом воды, но никто и не подумал предложить его шевалье. - В-верно, - голос похолодел ещё больше. - И мои слова о т-том, что я убью вас, если вы приблизитесь к мадемуазель де Ларошжаклен, остаются в силе. Шевалье скривился и нехотя выдавил: - Спасибо, - наткнувшись на удивлённый взгляд д'Эльбе, он пояснил. - Я был пьяным дураком и не понимал, что делал. Если бы вы не помешали мне, то...я бы не простил себе. Видит Бог, я не свят, но я никогда прежде не пытался оскорбить женщину - и я всерьёз счастлив, что вы привели меня в чувство. Взгляд Мориса ничуть не потеплел. - Впредь меньше н-налегайте на выпивку, шевалье. Всего хорошего, - неумолимо закончил он, едва заметно поклонился и захлопнул дверь. Чётки глухо постукивали бусинами. Мимолетно встретив в воспоминаниях кузена Лескюра, она с грустной улыбкой вспомнила первое его появление - впервые за многие годы. Тогда Морису снова пришлось защищать её... Все вандейцы сходились на том, что у Луи де Лескюра было много недостатков, но один из них был просто-таки бедствием - то ли по рассеянности, то ли по злому умыслу, но стуком в дверь он утруждал себя крайне редко. Возможно, в ином случае он мог бы и проигнорировать сплетни, которые в однозначном контексте связали имя его кузины с именем д'Эльбе, но отмахнуться от увиденного собственными глазами он не мог. Сквозь сон Анри услышала резкие голоса, а потом почувствовала, что Мориса нет рядом. Не иначе как он заботливо укрыл её одеялом, но причина этой заботы среди жаркого лета была ей не ясна до того момента, когда она услышала смутно знакомый голос, сочащийся презрением. - Я подожду в коридоре, месье, - в вежливом обращении была бесконечная издёвка, - разговор о чести подобает вести тогда, когда на всех его участниках есть хотя бы штаны. Послышался шорох одежды, скрипнула дверь и голоса притихли, но Анри уже проснулась. Одевалась она наспех, позабыв о том, чтобы прикрыть косынкой глубокий вырез платья...Интуиция подсказывала ей, что ничего хорошего из этого диалога не выйдет. Она распахнула дверь и с удивлением узнала в собеседнике Мориса кузена Лескюра, которого не видела уже лет пять. Анриетта слышала, что он занял не последнее место в иерархии повстанцев, но пересечься им до сих пор не удавалось. В данный момент Лескюр угрожающе надвинулся на д'Эльбе и ядовитым тоном отчитывал его, словно мальчишку: - Вы, кажется, много возомнили о себе, д'Эльбе. Я молчал, когда вас выбрали предводителем в обход людей куда более достойных, я даже не слишком сопротивлялся, когда вы начали устанавливать в армии свои порядки. Но теперь я узнаю, вдобавок, что вы бесчестно совратили мою кузину, воспользовавшись её бедственным положением, и..., - он сделал крохотную паузу, чтобы набрать побольше воздуха для продолжения обличительной речи. Морис даже не подумал воспользоваться ею, чтобы попытаться сказать что-то в своё оправдание, на его щеках горел лихорадочный румянец стыда. Даже если бы Лескюр знал наверняка, что именно ранит д'Эльбе сильнее всего, и то бы не смог уязвить его сильнее. Морис паузой не воспользовался. Ею воспользовалась Анриетта. - Доброе утро, кузен, - она постаралась улыбнуться максимально неприятно. - Как я вижу, вам нечем заняться, кроме как с утра пораньше врываться в чужие спальни и бросаться на сучки в чужих глазах, потрясая собственным бревном? Лескюр посмотрел ей в глаза, но взгляд его тут же против воли съехал ниже. Только сейчас Анриетта поняла, что впопыхах плохо зашнуровала корсаж и её грудь почти не прикрыта. - В каком вы виде, кузина, - сокрушённо покачал он головой. - Мне больно видеть, как дочь достойных родителей, прежде славная своей добродетелью, греет постель какому-то... - Больно видеть? - голос Мориса прозвучал неожиданно громко и презрительно. - Больно - так хотя бы на секунду отведите глаза от выреза её платья! Вы смотрите туда неотрывно уже минуты две, и, похоже, были бы не против приобщиться к тому греху, в котором обвиняете меня! Маркиз, побледнев, обернулся к нему и, трясущейся рукой стянув с руки белую лайковую перчатку, бросил её прямо в презрительно искривившееся лицо д'Эльбе, после чего стремительно удалился прочь от дверей комнаты. Вечерело. Секундант Лескюра только что принёс официальный вызов на дуэль, которая должна была состояться завтра утром. Маркиз выбрал в качестве оружия пистолеты - каждый должен был пользоваться своим боевым оружием. Морис тяжело сгорбился в кресле, спрятав лицо в ладонях. - Это безумие, - наконец, прошептал он, - от смерти каждого из нас выиграют только республиканцы. Анри было страшно. Она знала, что, согласно правилам дуэли, право первого выстрела принадлежало вызывающей стороне, и знала, что кузен - прекрасный стрелок... - Я мог бы и промолчать, - горько продолжил д'Эльбе, - но я слишком горд для того, чтобы уметь признавать себя виновным... Девушка не выдержала: - Виновным в чём? В том, что я люблю вас, а не моего мерзкого кузена? Или в том, что вы сами любите меня? Лицо Мориса застыло. - То, в чём я в-виновен, иногда смешивают с любовью, - он говорил словно бы с трудом, - смешивают, но это не любовь. Это грех и грязь, - лицо его исказилось, точно от мучительной боли. Анри в три яростных размашистых шага преодолела отделявшее их расстояние. Её руки крепко, до боли стиснули узкие плечи д'Эльбе - даже сквозь ткань сюртука и рубашки она чувствовала выпирающие кости. - Грех и грязь, вот как?! - прошипела она в его изумлённое лицо. - Значит, мне всего лишь приснилось, как вы несколько месяцев подряд заботились обо мне, давали мне еду и делили со мной кров, не требуя ничего взамен? Неужели мне приснилось, как вы теснились на самом краешке кровати и готовы были спать на голом полу, лишь бы не оскорбить меня? Мне приснилось, наконец, или нет, что даже в тот момент, когда я уже готова была без лишних слов всецело принадлежать вам, вы спросили меня, уверена ли я в своём решении - и были, я знаю, готовы отступить, если бы мой ответ оказаться иным... Боже, Морис, неужели мне надо убеждать вас в том, что ваши чувства ко мне не низки и не порочны? Неужели вы не знаете разницы между формой и содержанием? Неужели вы, - она горько рассмеялась, - неужели вы на каждой исповеди готовы каяться в своей любви? Он поднял глаза и упрямо сказал: - Я готов к-каяться в своём грехе... Слёзы брызнули из глаз Анри. Она закрыла лицо руками, но тотчас вздрогнула, услышав продолжение фразы. - В грехе. Но не в любви... ...Он целовал её, точно в последний раз, с отчаянной, пронзительной нежностью. В его глазах она видела непоколебимую решимость защищать их любовь - самое светлое, самое прекрасное чувство, последнее, что осталось у них обоих в этой жизни, посреди безумия революции и восстания. - Я никому не позволю отнять тебя у меня, - захлёбывающийся, исступлённый шёпот. - Никому, Анри, свет мой, никогда!.. Анриетта нервно дёргала кончики косынки. Несмотря на раннее утро - солнце ещё не показалось над горизонтом - спать не хотелось совершенно. Хотелось преодолеть те несколько десятков шагов, что отделяли её от сцены будущей трагедии, закричать, остановить неизбежное... Дуэлянты встали на расстоянии десяти шагов друг от друга. На таком расстоянии вряд ли промахнётся даже самый плохой стрелок - это знала даже Анри, не говоря уж о них самих. Д'Эльбе был смертельно бледен, но ничто больше не выдавало его страха. Лескюр, наоборот, не мог сдержать довольной улыбки, и за это девушка ненавидела его даже больше, чем за всю эту дуэль. - Не боитесь? - беспечно поинтересовался он у противника. - Господь н-нас рассудит, - с усилием ответил д'Эльбе. Маркиз только шире улыбнулся. Они одновременно подняли пистолеты. Лескюр, даже не особенно целясь, выстрелил почти сразу. Кажется, Анри всё же закричала, но Морис по-прежнему остался на ногах и падать не думал. Роли изменились. Лицо маркиза залила творожистая бледность. Он медленно опустил ненужный уже пистолет и попытался улыбнуться белыми губами. - Господь рассудил нас, месье, - выдавил он с огромным трудом. - Стреляйте, я в вашей власти. Д'Эльбе помедлил мгновение, а потом вскинул руку прямо вверх и послал пулю в бездонное серое небо. "Вы были странным человеком, Морис. Наверное, поэтому-то я вас и любила, и люблю, потому что никогда не встречала никого, похожего на вас и, наверное, не встречу. Вас мучило сознание той беззаконной формы, в которую была облечена наша любовь, вы желали исправить эту ошибку. Вы почти исправили её - если бы только не..." Наступил октябрь, а с первыми числами нового месяца пришла дурнота и слабость. Анри при первой же возможности отыскивала спокойное местечко, где можно было бы прикорнуть. Она попыталась было больше есть, чтобы восстановить силы, но её начинало тошнить даже от самой привычной еды. Вдобавок, измученная и испуганная, она срывалась на Мориса и потом чувствовала себя почти преступницей - почти каждый день шли бои, и каждый раз он шёл в первом ряду, и только Господь и Анриетта знали, что за его непроницаемым выражением лица скрывается огромная усталость, физическая и душевная. Он больше не мог улыбаться, а когда пытался - выходила какая-то жалкая гримаса, от усталости он порой даже говорить не мог и только часто и беспомощно моргал в ответ на её мелкие придирки. Наконец она не выдержала и отправилась в лазарет. ...Пожилой врач с жалостью смотрел на растерянную девушку, но ничего не добавил. Она скомкано попрощалась и медленно побрела прочь, шаркая ногами, и поспешила присесть на ближайший камень, сгорбившись. Беременна. Всего лишь беременна. Хотелось расплакаться, жалобно и беспомощно, но некому было утешить её. Анриетта чувствовала себя как никогда уязвимой и беззащитной. Она не знала, как сказать Морису, как взвалить на него новую ответственность. Девушка настолько задумалась, что не заметила, как прошло несколько часов. Только увидев вдалеке знакомую фигуру, быстрым шагом приближавшуюся к ней, Анри сбросила с себя оцепенение. - Ты что на холодном камне сидишь, простудишься же, - голос у д'Эльбе был смертельно усталый. Он взял её за руку и поднял на ноги. - Иди в дом. - Морис...пожалуйста, проводите меня, - Анриетта знала, что сейчас он опять куда-нибудь исчезнет до самого вечера, а держать в себе новость она больше не могла. Но сообщить её здесь, на людной площади... Д'Эльбе бросил взгляд через плечо. - Меня ждут в штабе, - нерешительно заметил он, но, наткнувшись на отчаянный взгляд Анри, махнул рукой. - Ты редко о чём-нибудь меня просишь, к тому же это недолго... Она крепко схватила его за руку, и они медленно пошли к невысокому одноэтажному дому, где занимали крошечную комнатку. - Тебе нездоровится? - обеспокоенно спросил Морис, когда она не сдержала усталого вздоха, почти упав в кресло. Анри подобралась, глубоко вздохнула и выпалила: - Морис...у нас будет ребёнок... Она крепко зажмурилась и переждала пять томительных секунд тишины, после чего её заключили в крепкие, тёплые обьятия. Анриетта решилась приоткрыть глаза. Д'Эльбе обнимал её, стоя на коленях перед её креслом. Голова его была опущена, но тут он выпрямился, и девушка с замиранием сердца увидела его улыбку - первую за столько дней. - Ты будешь моей женой, Анри. Нам бы только выиграть завтра битву - и в ближайший же день нас обвенчают. Тут Морис внезапно кинул на неё испытующий взгляд: - Ты же не против, правда? - в его голосе мелькнули нотки страха, в первый и последний раз на памяти Анри. Она была не против. Она желала этого больше всего на свете. Только вот битву проиграли. Анриетта не спала. Не могла спать от тревожного, томительного предчувствия. Морис поправил на поясе саблю, подошёл к кровати, легко поцеловал невесту в губы и единственный раз за всё время сказал: - Я люблю тебя. ...И ушёл навстречу битве, навстречу отчаянию, навстречу картечному заряду...