Судьба Шелоб

      Охваченная страхом, Шелоб бежала сквозь затянутый паутиной, узкий туннель Торек-Унгола, не выбирая пути. Раненная и ослепшая на один глаз, она протискивала свое тело через боковые ответвления и тайные проходы, силясь забиться как можно дальше во тьму. Сети, оплетающие холодный и гладкий камень стен лопались под ее напором, а каменные перемычки ломались, порождая маленькие обвалы, грохочущие в непроглядной тьме.       Острые камешки отскакивали от панциря огромной, пятнадцатифутовой паучихи не причиняя ей вреда. Гладкое черное туловище, цветом не отличавшееся от безлунной ночи и покрыто жестким мехом оставляло после себя липкий слизистый след. Криво зазубренные челюсти, способные легко перекусить хребет средних размеров пони, открывались и закрывались, роняя капли яда. Восемь лап толщиной с бедро человека, заканчивались похожими на кинжалы когтями, оставлявшими царапины на камне. Паучиха, образ которой не укладывался даже в лихорадочные представления об обитателях мрачных глубин ночного кошмара, бежала, охваченная паническим ужасом.       Пытаясь скрыться от боли, света, и ужаса, она бежала. Бежало изо всех сил. Прочь от поверхности. Туда, где были лишь голые камни и тьма. Туда, куда безжалостный свет никогда не проникнет. Так, прихрамывая на правую лапу и всхлипывая от боли в глазу, едва не затерявшаяся в лабиринте подземных переходов Шелоб, великий ужас перевала Кирит-Унгол, доползла до самой глубокой и темной камеры, расположенной на дне ее логовища.       Втиснувшись в узкий зазор прохода она оказалась в широком каменном мешке, пол и стены которого были затянуты паутиной. Даже устроившись во тьме и безопасности надежного убежища, великая паучиха все равно ощущала, как ее тело сотрясают непроизвольные спазмы, вызванные пережитым ужасом. Так продолжалось довольно долго, но постепенно она начала успокаиваться. А успокоившись, попыталась оценить свое состояние.       Шелоб знала, что сильно ранена, и теперь пыталась понять – насколько сильно. Ее собственные ощущения пугали ее. Травмы, нанесенные ей, казались катастрофическими. Один ее глаз ослеп и, она отчетливо понимала это, что он останется таким навсегда, даже если нанесенная ей рана и исцелится. Ее передняя лапа лишилась своего когтя, а последний сегмент задней был разрублен почти на две части. Из-за этого ей было трудно ходить.       Но хуже всего была рана на животе. Из нее беспрестанно сочилась зеленая кровь. И она не останавливалась. Постанывая от боли, она опустилась на землю и поджала ноги под себя. Погружаясь в глубокий сон, она надеялась, что он исцелит ее и избавит от боли…       …через некоторое время она проснулась. Она не знала, сколько провела во сне, да это и не волновало ее. Дни, месяцы, недели, месяцы, годы – все это имело значение для других существ. Для маленьких, суетливых существ, которые существовали только для того, чтобы обеспечивать ее пищей. Саму Шелоб время не интересовало.       Привстав на длинных, коленчатых конечностях великая паучиха покрутилась на месте, всем весом опираясь то на одну, то на другую ногу. Проверив жесткость изувеченных конечностей она, наконец, решилась подняться. Все оказалось не так плохо, как могло бы быть. Шелоб уже была в состоянии стоять более-менее нормально, хотя задняя нога исцелилась лишь наполовину и не могла, пока что, полностью выдержать вес ее массивного тела.       Рана на животе выглядела гораздо хуже. Она была слишком глубокой и почти не зажила. Кровь все еще сочилась из трещины в пластинах защитного панциря, хотя и еле-еле. Шелоб зашипела, поднимая голову. Гроздья ее темных глаз налились изнутри бледным светом и замерцали, с словно темные кристаллы с тысячами граней.       Она была голодна. Заставив себя двигаться, паучиха выползла из камеры и направилась на поиски добычи. Но переходя из коридора в коридор из пещеры в пещеру, она находила лишь кости и паутину. Ничего съедобного. Иногда ей попадались мумифицированные оболочки ее предыдущих жертв. Прикрепленные к оплетающим стены сетям с помощью паутинных упряжей они неторопливо покачивались в воздухе, словно кошмарные балансиры.       Они были бесполезны и Шелоб, с шипением направилась в маленькую камеру, которую не посещала много лет. Миновав несколько коридоров, она оказалась перед полукруглым черным отверстием в стене, за которым располагалась небольшая пещера, заполненная яйцами Шелоб. В центре каменного закутка, оплетенная сетями паутины, находилась кладка. Череда черных яиц, с жесткой кожистой оболочкой. Они были размером около двух футов. Оболочка некоторых из них была полупрозрачной, и сквозь нее было видно некое смутное движение.       Не так давно логово Шелоб посетил паук. Разумеется, она прогнала незваного гостя, но тот, через некоторое время, вернулся и положил парализованного орка к ее ногам. Она взяла приношения, но все равно прогнала его. Паук вернулся во второй раз, снова предлагая ей орка. История повторилась. А в третий она приняла его ухаживания. Они были парой в течение нескольких лет, и Шелоб отложила множество яиц во многих камерах пещеры.       После последнего спаривания она решила, что присутствие неугомонного самца утомительно и съела его. Последняя кладка яиц была помещена в эту небольшую пещеру. Теперь великая паучиха пришла сюда, лишь для того, чтобы утолить свой голод. Она собиралась съесть эти яйца, раз уж они не успели вылупиться подобно другим ее потомкам и убраться подальше из ее логова. Судьба своих собственных детей никогда не заботила ее.       Но войдя в камеру, Шелоб быстро поняла, что ошиблась. Многие уже успели вылупиться. Их яичные мешочки, когда-то гладкие и плотные теперь опустели. Разорванные нити валялись на земле вокруг них. А в углу, в коконе из свежей паутины болталось несколько высушенных трупиков маленьких пауков, оказавшихся слишком маленькими и слабыми, чтобы быть в состоянии противостоять своим более сильным и голодным собратьям.       Шелоб щелкнула челюстями в тревоге, размышляя о том, когда они успели вылупиться? Внезапно одно из яиц рядом с ее передней левой лапой лопнуло. Наружу выбрался паук, размером с крысу и на подгибающихся лапках попытался убежать прочь. На мгновение она подумала съесть его, но ее отвлекло щелканье маленьких челюстей и скрежет крохотных коготков. Звук эхом разносился по темным коридорам и становился все громче и громче.       Охваченная беспокойством Шелоб покинула кладку и направилась к выходу, забыв и про глубокую рану на животе, оставляющую на полу слизистый след, и про изувеченные конечности. Ей нужно было убраться отсюда как можно скорее, пока она не стала добычей собственных детей. Поглощенная этой мыслью, Шелоб пропустила момент, когда небольшой паук на нее сверху и вцепился маленькими коготками в закрытую панцирем спину.       Великая паучиха поднялась на дыбы и размозжила своего потомка о жесткий камень потолка, ощущая, как его нежные щитки трескаются под ее несокрушимым напором, а кровь и внутренние органы превращаются в пюре, раздавленные о скалы. Но вместе с тем она так же ощущала и то, что его жало и челюсти пробили ее шкуру.       Отряхнувшись, Шелоб побежала к выходу, перебирая суставчатыми лапами настолько часто, насколько могла. Сейчас даже перспектива оказаться в жестоком мире света и ветра, от которых она бежала много лет назад, казалась предпочтительнее, той жуткой смерти, которую ей уготовили ее же дети. И великая паучиха готова была искать спасением даже на ненавистной поверхности, только бы не быть съеденной заживо.       Когда пауки появились вновь, Шелоб, в панике, сделала неправильный поворот и оказалась в ловушке. Они окружили и набросились ее. Они ползали по ней с молниеносной быстротой. Их острые когти впивались в ее шкуру, тянулись к глазам, роились на ее морде. В панике она снова встала на дыбы, пытаясь сбросить их с себя, избавиться от болезненных укусов, которые они беспрерывно наносили своими бритвенно-острыми челюстями. Их паутина запутала ее ноги. Их яд забрызгал весь пол пещеры, пока они жалили ее снова, и снова и снова.       Наконец, Шелоб рухнула, сраженная их ядом. Сотни маленьких пауков роились по ней, обматывая ее тело прочными сетями, чтобы затем устроить кощунственное пиршество, пожирая материнскую плоть. Казалось, что спасения нет, но та часть темного и древнего разума великой паучихи, что еще не была охвачена беспомощной паникой и болью, отчаянно искала выход, взывая к своему зловещему наследию. И такой выход нашелся.       Все же Шелоб была дочерью Унголиант, рожденной до того, как на небе взошли Луна и Солнце. И она унаследовала от матери часть ее могущества. Она могла ткать паутину, поглощавшую любой свет и окутывать себя тьмой, прозреть которую было не под силу даже эльфийскому взору. Наверное... она смогла бы и облик сменить. Конечно, раньше она никогда не пыталась проделать ничего подобного, но сейчас... выбирать не приходилось.       Шелоб стянула на себя остатки имевшихся в ее распоряжении сил, и пещеру наполнил влажный хруст рвущейся плоти. Ее наружная оболочка раскололась во многих местах. Ее тело буквально лопнуло, окатив стены пещеры и суетившихся вокруг пауков волной липкой зеленой крови и ошметками мяса. Одним рывком обновленное тело Шелоб выбралось из старого панциря, отделившись от прежней оболочки с еще более громким, влажным хрустом.       Великая паучиха, завершившая свою линьку приподнялась на двух дрожащих от слабости ногах и обернулась, чтобы посмотреть, как дети терзают останки ее тела, впиваясь клыками в конечности и разрывая оболочку, методично переходя от одной лапы к другой, чтобы добраться до вожделенной плоти и утолить терзающий голод.       Издав шипящий звук, пугающе похожий на злобный смешок, Шелоб нетвердой походкой направилась к выходу из пещеры, придерживаясь рукой за стену. Ее длинные тонкие пальцы, заканчивавшиеся жуткими, коричневыми когтями, оставляли царапины на камне, издавая кромешный, скрежещущий звук. Она все еще не привыкла к своей новой форме и была очень слаба из-за полученных ран, но все равно продолжала упрямо продвигаться вперед.       Свисающие с потолка нити паутины прилипали к ее обнаженной коже, имевшей очень ровный, пепельно-серой коже, Липкие сети обернулись вокруг линии ее крутых бедер и высокой полной груди, создавая нечто вроде одежды. Насколько нитей прилипло к плоскому животу, создавая бессмысленный, хаотический узор, а еще десяток запутался в ее угольно-черных, волнистых волосах, цвет которых красиво гармонировал с идеальной кожей.       Наконец, Шелоб выбралась из пещеры и выпрямилась во весь рост, позволяя медленно разгоравшемуся в небесах огненному зареву осветить себя. Ее лицо можно было бы назвать даже красивым, если бы не длинные, выпирающие из-под губ, острые зубы, которые портили впечатление от острого подбородка, высоких точеных скул и изящных бровей, обрамлявших сверкающие бледным внутренним светом в смолянисто-черные глаза.       Привыкнув к казавшемуся ей ослепительным вечному сумраку Мордора и немного освоившись в новом обличье, Шелоб уверенным шагом направилась в поисках добычи. Ей нужно было питаться, чтобы окончательно оправиться от ран и окрепнуть. Потом... потом можно было бы перебраться в другое место. Туда, где будет поспокойнее.       Уверенной грациозной походкой хищницы Шелоб шествовала в сторону лестницы, по которой в ее логово пришли Фродо и Сэм. Навстречу судьбе, которая ее ожидала. Судьбе, о которой умалчивают предания.