Одно будущее на двоих

      Малкавиане все безумны.       Я знаю это лучше многих, потому что я из них.       Я стою напротив тебя, мой князь, и жду твоих слов.       Ты предавал меня неоднократно, а я все еще с тобой. Раньше я думал, что когда-нибудь соберусь посмотреть на рассвет, а перед этим приду к тебе и скажу, что люблю тебя. Полюбуюсь на выражение твоего лица, и, если оно будет недостаточно забавным, попытаюсь тебя поцеловать. Теперь я придумал лучше.       Себастиан… имя святого, пронзенного стрелами. Как-то раз я сказал тебе, что твое имя усыпляет зверя во мне, а ты, кажется, счел это обычной малкавианской чушью. Но это правда. Когда голод туманит разум, нет ничего лучше, чем шептать твое имя и представлять, как твоя прохладная рука удерживает меня от необдуманных поступков.       Ты мне сразу понравился. Чистые, как зимний сон, глаза, темные чувственные губы, безликая прическа клерка и умопомрачительно дорогой деловой костюм. Я быстро понял, что ты беспринципный мерзавец, готовый на все ради власти, и одновременно с этим я ощутил к тебе… нежность.       Для малкавиана подобная смесь чувств – не парадокс.       Ты очень хочешь казаться респектабельным, зачем-то пытаясь скрыть врожденный нерв. О, каков ты, когда теряешь контроль над собой! Ты жалок и прекрасен! Те моменты, когда твоя истерическая слабость одерживала верх над твоей корректностью, я храню в сердце бережнее, чем все, случившееся со мной в моей второй жизни. Ты лжешь так неубедительно, что это работает – так неубедительны часто бывают честные люди, которых обвиняют невесть в чем. Я готов слушать твою ложь часами, я бы пил ее с твоих губ. Я настолько нагло говорю тебе в глаза, как я рад служить тебе, что ты и не подозреваешь, что я говорю правду… или что я не идиот.       Я не доверяю тебе ни на грош и предан безоглядно. Я восхищаюсь тобой, о, я – самый верный твой эмиссар. Я называю тебя «князь шутов» за глаза, я смеялся над тобой и смеюсь каждый раз, покидая твою цитадель, я знаю, что это тебя раздражает, но надеюсь, что это дорого тебе так же, как мне – твои предательства.       Сколько раз это было? А больнее всего – сейчас, когда ты объявил кровавую охоту на меня. Себастиан, зачем же так явно, зачем же так грубо? Раньше ты действовал тоньше, всегда предполагая, что твой план может не сработать, обезопасив себя от прямых подозрений… и ведь ты знал, как ловко я скрываюсь в тенях и как хорошо знаю улицы Санта-Моники. Знал и все же... Жест отчаяния? Или, быть может, тебе захотелось сыграть со мной в открытую? Проверить мою верность самой крайней проверкой? Как глупо… ты меня так и не понял. Дело не в преданности, и не в выгоде, и не в трусости, и не в принципах. Это безумие, Себастиан, это моя кровь. Князь мой, я не тронул никого из Сородичей, что вышли по мою мертвую душу, я обошел их. С той же легкостью я перебил бы их всех по одному – если бы монетка упала решкой. Тебе не угадать меня… вентру хитры и расчетливы, но безумия вам не постичь. Как жаль…       Ты смотришь сейчас мне в глаза… ты лихорадочно думаешь, что сказать мне. Какую ложь преподнести… А мне все равно, что ты выдумаешь сейчас, как оправдаешься. Ведь я знаю будущее. Наше будущее, одно на двоих.       Вот, заговорил. Чуть суетливо, легким тоном, делая вид, что никакой кровавой охоты не было, что все идет как раньше. И ведь ты прав, все как раньше и есть. Это всего лишь очередное предательство в веренице себе подобных – но если те были туманны и нежны, как осенний рассвет, то последнее пронзило меня насквозь. Спасибо тебе, мой князь, ты, наконец, добрался до моего сердца, разучившегося биться… за это я сделаю тебе подарок.       Принесу ключ, которого ты так ждешь.       Интересно, что ты предпримешь, чтобы не делиться со мной будущим? Прикажешь своей горилле ударить меня в спину, как только я протяну тебе ключ? Или… будет очень трогательно, если ты в итоге все-таки поверишь мне. Будет очень смешно.       Вся соль в простых истинах, Себастиан. Например, в той, что малкавиане безумны.       Я толкаю дверь твоих апартаментов, ожидая чего угодно. Шквального огня десятка винтовок или обманчивой пустоты. Но в пентхаусе только ты один. Это так странно, видеть тебя без Шерифа. Что ж, мы впервые наедине, мой князь, и никто не помешает нам разделить наше будущее. Оно так близко… я чувствую его огненное дыхание на своей коже.       Я молча показываю тебе ключ. Ты разражаешься какой-то пафосной речью, превознося мои заслуги, предвкушая свою власть и обещая мне покровительство. Я улыбаюсь. Будущее все ближе.       Ты великодушно позволяешь мне открыть саркофаг. Частично потому, что слегка опасаешься какой-нибудь ловушки. Ах, Себастиан! Как же ты прекрасен в своей подлости. Но она тебе не поможет.       Почему я поступаю так? Все просто. Я должен тебе за всю мою вторую жизнь, мой князь, должен за холод моей кожи, за вечную жажду, за невозможность увидеть солнце… за Саманту, от которой мне пришлось бежать, за голоса в моей голове, за кровь людей на моих клыках. Ты казнил ту, что сделала меня одним из вас… этим ты взял на себя все ее долги. Спасибо. Мне будет приятно отдать их именно тебе.       Я медлю. У меня будет слишком мало времени, чтобы объяснить тебе все. Чтобы объяснить тебе хоть что-то. А я хочу, чтобы ты понял.       И я впервые обращаюсь к тебе по имени. Ты недоуменно смотришь на меня.       Еще держа ключ на ладони, говорю, что люблю тебя.       Пока ты пытаешься осознать это, я жду. Потом ты, явно решив, что мои малкавианские бредни подождут менее судьбоносного момента, встряхиваешь головой и просишь открывать уже саркофаг. Вернее, требуешь. Да, мой князь, твое приказание для меня – закон.       Я опускаю ключ в скважину. В четыре руки мы поднимаем крышку. Я вижу бомбу, таймер и записку. Ты тоже, но для тебя это неожиданность – и полная катастрофа. Я улыбаюсь в последний раз. Джек оказался щедр, что ж, спасибо ему, десяти секунд мне вполне хватит…       Я разворачиваю тебя к себе лицом, смотрю в расширившиеся от ужаса глаза. И говорю: «Я знал, что там».       Девять, восемь.       Выражение твоего лица, когда ты понял мои слова, непередаваемо.       «Наше будущее, любовь моя. Одно на двоих».       Шесть, пять.       «Да, малкавиане все безумны».       Три, два.       Я обнимаю тебя и целую от всей своей проклятой души, от всего холодного сердца. Твои губы поддаются мне, инстинктивно раскрываясь в ответном поцелуе, ты тоже обнимаешь меня – бездумно пытаясь удержаться хоть за что-то, уцепиться за ускользающий мир. Как же я счастлив, Себастиан! Мы вместе. Мы вместе перестаем быть.       Ноль.       Взрыв.