Соль

Вот сейчас, сейчас она заревет. Точно заревет, она всегда так делает. А если нет, то я ей помогу. Видит Мерлин, больше всего мне хочется увидеть, как она плачет. Я даже не осознавала, до какой степени — до сих пор! — этого хочу, пока не встретила ее сегодня. Чо Чанг, мое личное неконтролируемое бешенство. Она вошла в Выручай-Комнату сразу за Ли Джорданом, улыбнулась Гарри, и мне, как в старые добрые времена, тут же захотелось ее придушить. Просто вот подойти, взять за шею, сжать покрепче и голыми руками... А она еще и вознамерилась удрать с Гарри в гостиную Рейвенкло. Я, разумеется, не могла такого допустить, мало того, что я этого не хочу, так это неприлично просто, и все вокруг смотрят эдак понимающе, как будто она не вызвалась до факультетской гостиной его проводить, а прямо вот себя предложила, что ли. Так что я вмешалась, рявкнула, и провожать Гарри ушла Луна. А я схватила Чо за руку и оттащила за ближайшую ширму, благо их тут достаточно — комната в этом году служит общежитием, как-никак. Прочие смотрят на нас снисходительно. У них война, они готовятся отбивать нападение Волдеморта, а маленькая глупенькая ревнивая Джинни решила закатить бедненькой невинной Чо сцену, мол, не трогай Моего Героя. Так, надо полагать, они думают. Пусть думают. В чем-то они действительно правы. Сцена ревности — она и есть сцена ревности. А я действительно и маленькая, и глупенькая, и ревнивая. С ума сойти насколько. Вот только чтоб я знала, кого к кому я ревную? — Ну, здравствуй, Чо, — говорю я наиболее ядовитым из своих голосов. — Здравствуй, Джи, — отвечает она. Это «Джи» — ее личная придумка, сокращение от моего имени, разумеется. Неоценимый вклад Чо Чанг в английскую культуру. — Ты какого Мерлина тут творишь? — почти шиплю от злости я. Сейчас, сейчас она все-таки заревет. И пусть, наконец-то она поплачет из-за меня. Как же хочется все-таки взять ее за шею, сжать покрепче и — нет, себе-то можно признаться, что хочется не «придушить». А развернуть лицом вон к той стенке, прижать к ней, одну руку в волосы запустить, чтоб не дергалась, другой залезть ей под юбку, ноги коленом раздвинуть пошире, и... Это, кстати, совсем не сложно. Она ведь никогда не сопротивляется. Делает вид, что ей это не нравится, возмущается для порядка, но никогда не вырывается даже. Скорее уж наоборот. И вот сейчас бы я с удовольствием это с ней проделала, но нельзя, нельзя. Кругом люди, некоторые из них даже в нашу сторону поглядывают. Волдеморт, конечно, важней, но скандалы — тоже интересно. Вдруг мы сейчас вцепимся друг другу в волосы с визгом «Гарри мой — Нет, мой»? Как же такое пропустить? Гермиона смотрит сочувственно. Она единственная тут знает чуть больше остальных, потому что именно к ней я сдуру потащилась, когда поняла, как сильно влипла. Думала, она разложит мои чувства по полочкам, проанализирует меня всю, и мне станет легче. С Гарри, вон, помогло же. Я даже перестала его идеализировать и смогла встречаться с другими, а то сидела же дура дурой. Вот и тогда я пришла к ней — так и так, мол, Гермиона, объясни, что это за неведомая хрень со мной стряслась и как с ней теперь жить? Она расстаралась, конечно. Долго объясняла мне, что это все со мной случилось потому, что с испытывала слишком сильные чувства к Гарри, и когда он стал встречаться с Чанг, она для меня будто бы стала ассоциироваться с ним, и те чувства, которые я испытываю к нему, я стала испытывать и к ней тоже, по ассоциации... чушь собачья, честно говоря. Я ей так и сказала тогда: — Тебе не кажется, что если уж ассоциировать Гарри с кем-то из девчонок, логично было бы выбрать тебя? С ней он совсем недавно мутить начал, к тому же, они расстались уже, это всем известно, а ты рядом с ним шестой год околачиваешься и во всех его секретах по уши увязла. Зря я так, конечно. Но кто же знал, что нашу Всезнайку так легко засмущать? Она тут же начала уходить от темы, теоретизировать, поминать подсознание, в общем, неловко было. А версий новых про меня и Чанг так и не выдвинула. Пришлось мне с Чо и своими чувствами самой разбираться. Не то чтобы у меня это получилось. Гермиона тогда еще хихикала и удивлялась, мол, не думала, что ты бисексуальна. А я тоже никогда об этом не думала, в смысле, девушки мне раньше не нравились. Они красивые, конечно, но зачем они мне нужны, если, во-первых, в мире есть Гарри, а во-вторых, даже если Гарри мне не светит, есть много других классных парней. Девчонки-то еще зачем при таком раскладе? Чо была и остается единственной девушкой, на которую я посмотрела с определенным интересом. Тем самым. Ну, понятно с каким. Я смотрела на нее и представляла себя на месте Гарри. Вот если бы я была он, хотела бы я?.. Ну, то есть, в чем-то Гермиона, наверно, была права, хоть я не собираюсь ей в этом признаваться. Не стоило ассоциировать (привязчивое слово какое!) себя с Гарри, не надо было так вживаться в эту роль, потому что быстро выяснилось, что да, я на месте Гарри очень даже хотела бы, много чего хотела бы, и именно с Чо, и я вполне могу понять, на что именно он повелся. Более того, даже если перестать стоять на месте Гарри и вернуться на свое, я по-прежнему это понимала и по-прежнему думала о Чо так, как обычно о девчонках не думала. Вот тогда-то, когда я поняла, что Гарри к Чо уже остыл, а мне она снится уже, я и пошла к Гермионе. А она же вежливая, она не спрашивала, что дальше было, так что даже она не в курсе, чем закончилась эта моя придурь. Вообще никто не в курсе. — Я не думала, что тебя это заденет, — нерешительно улыбается Чо. Мне и сказать-то нечего в ответ на эту наглость. После всего-всего, что между нами было, я должна еще смотреть на то, как она при мне пытается заигрывать с Гарри? Даже не знаю, что оскорбительнее: то, что она флиртует с кем-то у меня на глазах, или то, что она пытается увести парня, который, как бы, считается моим. В общем-то, и то и другое не сахар. — Меня задело. Всегда задевало и сейчас задело. Просто сложно представить тому, с кем подобного не случалось, что чувствуешь, когда завоевываешь девушку, уговариваешь, убалтываешь, носовые платки ей носишь, Квиддич обсуждаешь, глазки строишь, врешь с три короба, рассказываешь сокровенное, жизни своей без нее уже не представляешь, добиваешься ее наконец-то, а потом она лежит мирно у тебя на плече на маленьком диванчике в Выручай-Комнате, точной копии того, что у Перси в комнате когда-то стоял, и шепчет влюбленно в полусне: «Седрик». Вот так вот, да. Не «Гарри» даже, «Гарри» — это было бы не так страшно, с Гарри можно соперничать, искать в нем минусы, доказывать, что я-то лучше. А полтора года уж как мертвый Седрик Диггори, с которым вообще никак не потягаешься, потому что он мертвый и уже от этого идеальный парень, мне к такому уровню и близко не подобраться, ну если не умирать, конечно. А если умирать, то какой тогда смысл. Тогда нас стало трое. Нет, не Чо, я и Седрик, с Седриком она сама пусть разбирается, так я тогда решила. Чо, я и умолчание. Она знала, что я слышала то, что она сказала, я знала, что она это знает, и обе мы упорно молчали об этом, потому что ну что тут скажешь-то? Наверное, тогда я и сдалась. Перестала думать, что из этого может получиться хоть что-нибудь, кроме школьной интрижки, экзотического опыта, о котором можно будет вспомнить, когда я стану седой старой каргой с оравой внуков. Перестала взвиваться и реагировать на ее философские монологи, что у всех, мол, любовные треугольники, и только у нас с ней — «любовный угол» с Гарри в качестве вершины. Как будто между нами — отдельно, без Гарри — никакой связи нет, как будто мы только из-за него сошлись. Так обидно! Перестала переживать... нет, переживать не перестала. Но перестала надеяться. Даже странно, после стольких лет бесплодной и упорной любви к тому же Гарри сдаться от одного лишь упоминания покойного хаффлпаффца. Жизнь без Чо оказалась скучной и пресной. Я все удивлялась, как же так вышло, что раньше было интересно даже без Чо, а теперь ерунда какая-то вместо осмысленной жизни. Пыталась встречаться с Гарри. Почти получилось, но не то. Пыталась переживать о смерти профессора Дамблдора и судьбе Британии. Получилось, но стало только хуже. Думала попросить Гермиону наложить на меня Обливиэйт какой-нибудь, но стало жалко воспоминаний. Мне до сих пор все это снится иногда. Например, раннее утро, суббота, все еще спят, а мы с Чо носимся как ненормальные на метлах на Квиддичном поле, хохочем, играем в Снитч и Ловца, и в целом мире нет никого, кроме нас двоих. Например, кофейня мадам Паддифут, мы с Чо сидим за разными столиками в разных ее углах, переглядываемся и едим одни и те же пирожные, которые заказали не сговариваясь. Например, я ловлю ее где-то неподалеку от Квиддичных раздевалок, когда все уже ушли, затаскиваю внутрь и целую, а она все рассуждает о том, что это совершенно неподходящий антураж, и после всех этих анекдотов про женские квиддичные команды это просто-таки пошло, а я очень внимательно слушаю весь этот бред, чтобы точно уловить момент, когда она потеряет нить собственных рассуждений, и она все-таки теряет ее, пытается что-то сказать, но машет рукой и расслабляется наконец. Например, мы сидим в Выручай-Комнате, она плачет о чем-то своем, непонятном мне, а я целую ее соленые щеки и думаю, что, наверное, это идиотизм, когда зареванная девушка кажется еще красивее. Например, она говорит «Седрик», и мне хочется ее ударить, чтобы ей было так же больно, как мне, но я только улыбаюсь и случайно прикусываю ее губу во время поцелуя, случайно сжимаю ее плечи чуть сильнее, чем нужно, случайно впиваюсь в нее ногтями, не царапая, но оставляя следы, и просыпаюсь злая, с тяжелым сердцем и комком в горле. — А по тебе ведь никогда нельзя было этого сказать, — замечает Чо. Чего сказать? Того, что мне не все равно? Что мне хорошо, плохо, обидно, ужасно, лучше всех? А мне всегда говорили, что у меня все на лице написано. Мы не виделись с ней почти год, с ее выпуска, не переписывались, не поддерживали связь, не-не-не делали ничего такого, что полагается, наверное, делать людям, между которыми что-то было и которые даже не разрывали отношения, а просто разъехались в разные стороны. Я пожимаю плечами. Если она действительно не видела, каково мне приходилось, о чем с ней вообще говорить. — Я думала, ты мне напишешь, — говорит Чо, и я уже не понимаю, чего во мне больше: бешенства, обиды или радости, что ей не все равно, что она от меня ждала чего-то... невыносимое состояние. Что ей вообще от меня нужно, зачем она говорит мне это, теперь, когда я почти год прожила без нее, думаю я и только потом вспоминаю, что сама ее оттащила, сама затеяла этот разговор. Умница, Джинни. То есть даже «Джи». Хотела поговорить — наслаждайся. — Ты и сама могла бы мне написать. Послать сову в Хогвартс совсем не сложно, честное слово, не надорвалась бы. Чо тоже пожимает плечами и поджимает губы. Я помню, в каких случаях она это делает. Это означает приблизительно следующее: «Я уже готова разреветься, настолько готова, что даже говорить не могу, но до последнего буду делать вид, что мне все равно». Это она из-за меня? Правда, что ли? Быть того не может. Я смотрю на Чо, слушаю обрывки разговоров, долетающие сюда, и до меня вдруг доходит. Откладывать разговоры уже некуда. Совсем некуда. — Все думают, сегодня будет сражение, — говорю я. Чо настороженно смотрит на меня и кивает. — Кто-нибудь может погибнуть. Может быть, даже ты или я. Если сегодня мы не спросим друг у друга то, что хочется спросить, завтра, возможно, спрашивать будет некого, останется только локти кусать. Поэтому давай хотя бы сегодня нормально поговорим. Если тебе это важно, — спохватываюсь я. С чего я, собственно, взяла, что у нее есть ко мне вопросы? Только с того, что мне больше всего хочется задать ей свои? Вот пошлет она меня подальше с моим предложением — буду знать... — Почему ты меня не любила? — спрашивает Чо. — И зачем тогда было все это? Я сажусь на пол прямо там, где стояла. Кажется, там было грязно, но какая к Мерлину разница. Меня накрывает такая ярость, что аж в ушах шумит. После всего того, что я переживала, после всего, что я выплакала, пока она меня не видела, после всего этого идиотского года, когда я ничего не боялась, потому что ничего не имело смысла, она мне будет говорить, что я ее не любила?! Я достаю палочку и прицеливаюсь в нее. Вздыхаю, убираю ее. Я сама хотела поговорить начистоту. Я сама понимала, что у нас обеих должны были остаться вопросы. Только не ожидала, что у Чо вопрос будет тот же, что и у меня. — А я любила, — честно говорю я. — И до сих пор вообще-то... мне жаль, что ты не заметила. Просто ты любила Седрика. Я не выдержала конкуренции. Надо было говорить «до сих пор люблю», балда. Нельзя ничего отложить на завтра тому, у кого никакого «завтра» может не быть. Просто мы никогда раньше не говорили об этом в таких... терминах. — Ты никогда меня не ревновала. Ни к Седрику, ни к кому, — говорит Чо. — Тебе было все равно, да? — Мне было настолько не все равно, что я до сих пор не знаю, как мне удалось тебя не убить, — еще более честно говорю я. — Но если мы обе выживем, я тебя все-таки убью. Мне кажется, это будет справедливо. Чо садится на пол рядом со мной и закрывает лицо руками. Я знаю, чувствую, что она при этом не плачет, просто слишком напряженно думает. — У тебя есть вопросы? — спрашивает она меня. — Я хотела спросить, почему ты меня не любила, — кривовато улыбаюсь я. — Но теперь мне кажется, что это был не совсем правильный вопрос. А новый я, пожалуй, вот так сразу не придумаю. — Так не честно, — хмурится Чо. — Ты уж постарайся, пожалуйста. И я стараюсь. — Если мы победим, — начинаю я, но тут же поправляюсь: — когда мы победим, хочешь попробовать еще раз? — Попробовать встречаться с тобой? — серьезно уточняет Чо. — Да, — киваю я. — Хочу, — говорит Чо и пристально смотрит на меня. — Очень хочу, Джи. Ты ведь это не из жалости мне предлагаешь? Мерлин, ну что за идиотка. — Я предлагаю, потому что я этого хочу. И вот теперь Чо разражается слезами. А у меня, как назло, ни носового платка с собой, ни даже салфетки. Какие салфетки, я же сражаться сюда шла. А колдовать почему-то не хочется. В этот самый момент в Выручай-Комнате начинается дурдом: прибывают члены Ордена Феникса. Из отверстия в стене выходит Кингсли Шеклбот, за ним Ремус Люпин и Тонкс... скоро, надо так понимать, пожалует и мое многочисленное семейство. Я отворачиваюсь от вновь прибывших и, пока все заняты ими, быстро обнимаю Чо и целую ее мокрую щеку. Мы поднимаемся и подходим туда, где Отряд Дамблдора приветствует Орден Феникса. — Вы помирились, девочки? — спрашивает Невилл. — Да, конечно, — говорю я. — Какие уж тут ссоры, когда нам вот-вот предстоит сражаться. — Вот и хорошо, — кивает он. Чо улыбается мне. Я машинально облизываю губы и чувствую соленый вкус ее слез, и мне очень хочется выжить и победить.