* * *
У католички Марии темные волосы, жестче соломы в сарае, куда ее отправляют спать за пропуск службы. У католички Марии дурацкая россыпь веснушек на переносице и острых плечах: рецессивные аллели взбунтовались и дали жару. Но матушка так далека от всего этого, что лишь щелкает поцелованную Богом и немного солнцем дочь по конопатому носу и уточняет, посещала ли она храм сегодня. У католички Марии от святой Матери лишь имя да внезапная беременность в том же возрасте. Вот только что-то не видать ни толпы пастухов, ни звезды, ни ангелов. У католички Марии тело саднит от ран, как у того парня, про которого она читает толстую книгу изо дня в день всю свою чертову жизнь. Если присмотреться, то можно заметить узоры в беспорядочных алых линиях на спине. У католички Марии пустое чрево. У ушедшей повитухи – сгусток крови в каком-то пузыре. У католички Марии сильные – как для ребенка – руки и широкие – как для девушки – ладони. А еще очень хрупкое зеркало в доме. У родителей католички Марии было всего одно зеркало – болталось на стене грязным окном в какой-то другой мир. Но один только Бог знает, почему вся комната усыпана колючими осколками. И один только Дьявол знает, куда подевалась девочка с сухим гнездом на голове и россыпью веснушек на переносице и острых плечах.* * *
У Мэри в паху ноет от одного вида Бигби. Настоящего Бигби. Два с половиной метра мышц, густого сухого меха и желания порвать Кровавую. Каждую из десятков ее чертовых копий. Раздавить тяжелой лапой, кинуть на железные прутья и арматуру, изорвать клыками колкую кожу шеи, переломить позвоночник мощными челюстями, разбить чертово отражение на мириады осколков, ликвидируя любую возможность возродиться. Каждой из Мэри передается жгучее желание оригинала, и они кидаются на Волка почти одномоментно. Челюсти клацают несколько раз, осколки тела впиваются в морду, режут лапы. Одна дрянь запрыгнула на высокий загривок и вжалась в стоящую дыбом шкуру. И прежде чем ее скинут и она разлетится на зеркальные черепки, настоящая Мэри почувствует жесткость волчьего меха под своими руками. Жизни дюжины клонов стоили этого. И когда они остаются один на один, Мэри от радости готова взорваться фейерверком. И шериф тоже – пусть он и сам еще не догадывается, пусть долг перед говеным обществом и не менее говеной разведенкой застилает ему все. Она знает. Чувствует. Чувствует его волнение, его страх истинного себя. И в то же время – его больную радость от настоящего соперничества, первого стоящего противника. Пусть мисс Бела заткнется – она приручила себе тупую дворнягу. Настоящий волк он вот – здесь и сейчас. Разинул пасть, оттолкнулся мощными задними лапами и прыгнул. Такой большой и такой страшный. Ее Серый Волк. Такому бы она скармливала лучшие сердца тупых тинейджеров, собравшихся в туалете и трижды окликнувших ее. Такому бы она позволяла разбивать себя хоть тысячу раз. Клац. Челюсти захлопнулись, схватив угловатое тело поперек. Кровь с черных волчьих губ мешалась с подвижной и – точно ртуть – зеркальной кровью Мэри, капала на пол и ручьем утекала в водосток между сильными передними лапами. Кровавая уткнулась худыми руками с широкими мозолистыми ладонями в морду волка, глянула в его желтые глаза, стеклом отражающие помещение вокруг и ее саму. От некогда длинных сухих волос остались жалкие прилизанные пряди смоляного цвета и одна кроваво-красная, яростно выжигаемая краской ежемесячно. Матушка бы не одобрила, а строгий отец бы всыпал длинной розгой. Волк сильнее впился челюстями в живот, из которого торчали острые осколки зеркал. В спине у Мэри что-то хрустнуло, и девушка хищно улыбнулась. Прости, прости, Серый. Ты прав. Не место и не время для глупой памяти прошлой жизни. Глухой рык откуда-то из живота зверя – Кровавая сильней кривит губы в оскале. Особо стараться не приходится, ведь адская боль заставляла морщиться, надламывая линию тонких губ и угольных бровей. Волк извернулся всем телом, изогнул шею и вскинул голову, подбрасывая тело с торчащими осколками, в которых видно его многократное отражение. Три секунды – и Мэри зависла в теплом воздухе между мощных челюстей. Клац. В этот раз – последний. Мэри кажется, что она вернулась на целую жизнь назад и снова разбила зеркало в родительской спальне: снова осколки болезненно резали мягкие ткани, становились единым целым с костями и исчезали под сухой тонкой кожей. Девочка-зеркало разбилась на сотни сотен мелких отражений. Мэри кажется, что она слышит звук падающих осколков ее собственного тела на бетон и шарканье уже человеческих ног по ломким черепкам ее угловатых плеч и острых ключиц. Ботинок тяжело опустился на гладкое лицо, отлитое из серебра. Мэри больше не кажется.Боже, храни Королеву. И храни ее Серый Волк.