Возвращение

Бакштаг – любимый курс моряков. Добрый зюйд-ост надувает паруса моего «Настойчивого». Восток сияет золотистой зарей. Несколько часов, и все мы будем в родной гавани. Я возвращаюсь, любимая моя Элизабет, возвращаюсь как всегда на рассвете. Кто-то смеется над этой моей привычкой, кто-то считает милым чудачеством, команда принимает безоговорочно. Но мало кто догадывается о причине. Только мы с тобой знаем, радость моя, нам с тобой никогда не придется напоминать друг другу эту дату. Это было ровно двадцать три года назад, мое самое главное возвращение... Весь тот день встает в моей памяти вспышками. Помню, как сквозь туман боли впервые увидел ослепительно белую башню маяка. Помню, как шлюпка отчаливала от «Голландца», как кто-то крикнул вслед «Держись, Капитан!» Жители городка собрались в то утро у церкви, готовясь приветствовать местного святого покровителя в день его праздника, и я сразу заметил среди них тебя, тоненькую, с огромными глазами, ты тоже обернулась, сдавлено вскрикнула и шагнула в мою сторону. Кто-то пытается остановить тебя, ты вырываешься и бежишь ко мне. Я тоже иду к тебе, но воздух будто вдруг стал густым как смола, и каждый шаг дается с трудом, а потом и вовсе все темнеет в глазах, земля начинает качаться под ногами, подгибаются колени и я теряю сознание. А когда прихожу в себя, моя голова покоится у тебя на коленях, и мы смотрим неотрывно друг на друга и не можем наглядеться. Вокруг нас люди, счастливые чужим счастьем. Слезы в глазах моего отца, который утром почти смирился с тем, что потеряет сына уже бесповоротно и непоправимо, но вместо этого к полудню обрел его вновь. Ты, моя любимая, потрясенная, снова и снова осторожно касаешься моей груди, чтобы еще раз почувствовать удары сердца, и смеешься безумно-счастливым смехом... Льнешь ко мне доверчивым зверьком. Недетский ум в глазах нашего ребенка... А я обнимаю вас обоих, и от этого мне так тепло, спокойно и уютно, что не хочется разжимать руки. И сам вдруг замечаю, что боль в груди, терзавшая меня уже много месяцев, исчезла, как будто и не было ее совсем. - А что же тогда теперь сундуке-то твоем, Лилибет? – спросила вдруг стоявшая рядом с нами седая женщина, лишь на следующий день я узнал ее имя – Матушка Джесс. Двое подмастерьев в мгновение ока притащили сундучок, я достал ключ, вставил его в замочную скважину, осторожно повернул... Мне самому стало вдруг тревожно – что-то окажется там, внутри? А потом откинул крышку. Ничего особенного. Множество мелких ракушек, не крупнее моего ногтя. Удивительным могло показаться только то, что их действительно было слишком много, в два, даже в три раза больше, чем по здравом размышлении могло бы поместиться в сундучке. - Дар Морской Богини... – тихо произнес я тогда. А потом... Это был какой-то странный порыв, которого я и сейчас не могу объяснить. Я взял небольшую горсть ракушек и протянул Матушке Джесс. Крепкая рука обхватывает меня за шею, шершавые губы касаются щеки. - Спасибо, сынок! Хватило на всех, пусть совсем понемногу, чуть больше дюжины каждому. Одну, последнюю, я оставил себе - на память. Но вот уже новый капитан уводит «Голландца» к горизонту, и я смотрю ему вслед со странной тоской. Там было трудно. Хотя уже немало лет прошло, я сам не обо всем готов рассказывать. Нет, я не считаю те годы вычеркнутыми из жизни. Мне по живому вырезали сердце, я видел берега Острова Блаженных, дельфины приветствовали меня танцами, шторма и ураганы стихали по моему повелению, из рыб людьми стали мои матросы, из черных белыми стали мои паруса. Мне приходилось грозить и карать, но больше, к счастью, я защищал, миловал и одаривал. Что-то, какая-то неведомая сила, хранит меня с этих пор. Меня, и что многократно важнее – все, что есть у меня дорогого. Тебя, любимая моя, и наших детей. Маленький городок, который когда-то принял, отогрел и сберег тебя. Моих друзей. Мой корабль. Последнее воспоминание - как на следующее утро мы все разом вскочили от стука в дверь. - Лилибет, Капитан, диво-то какое! – тараторила запыхавшаяся Матушка Джесс. - Положила я, значит, вчера ракушки те, ну, из сундука которые, в карман на фартуке, вечером, как спать ложиться, фартук, конечно, сняла. А как утром стала одеваться – поднять не могу, глянула – а там смотрите-ка что теперь! – в натруженной, морщинистой ладони лежали полновесные дублоны. Я осторожно опустил руку в карман куртки и достал такую же монету. - Дар Морской Богини... - Сделаем себе кольца, - предложила тогда ты. Вот оно, это колечко, у меня на руке. Необычное, работа нарочито грубая, а сверху выдавлен узор в форме ракушек. Во всем мире такие только у нас с тобой. «А ежели ты, Капитан, коснешься своего кольца губами, - нахваливал свою работу Джеральд Медник, - то получит поцелуй женушка твоя, будь ты сам хоть на краю света!» Я осторожно подношу руку к губам, и через несколько мгновений как будто теплая волна окутывает меня с головы до ног. Шут его знает, этого Джеральда, может, и правда он знал какой секрет... Небо на востоке все ярче и ярче. Шелестят паруса, ванты поют под ветром. Вот уже мимо маяка проходим, а смотритель машет нам с балкона фонаря, дурашливо раскланивается и что-то кричит. Но ветер с моей стороны, не слышно ни слова, и я жестами наугад отвечаю, что заскочу завтра в гости, все расскажу, выпьем по стаканчику... «Настойчивый» возвращается в родную гавань. Взойдет солнце, и я буду с тобой, моя Элизабет, счастье мое, сердце мое, мой самый ценный клад, самое дорогое мое сокровище, мое благословение.