***
Кристиан Свон не ожидал, что он снова объявится. И выходя из ресторана, Кристиан и подумать не мог, что у экипажа его будет ждать он. Люсьен. Прекрасный юноша с холодным взором зеленых глаз, продающий свое молодое тело. – Здравствуй, давно не виделись! – весело произнес Люсьен и взял ошеломленного Кристиана за руку. – Что ты здесь делаешь?! – Кристиан отступил на шаг, вырвав свою ладонь из замерзших пальцев Люсьена. – Ты же сам говорил, мой милый, что хотел бы меня спасти. Так вот, спаси! – Люсьен подошел к мужчине вплотную и зашептал в самое ухо: – Мне нужны деньги… Кристиан так резко оттолкнул Люсьена, что тот чуть не упал, больно ударившись спиной о дверь экипажа. Глаза юноши расширились и в них были боль, обида и слезы. – Так вот ты какой… – голос Люсьена дрожал и слезы тонкими нитями бежали по бледным худым щекам юноши. – «Я люблю тебя, Люсьен, я хотел бы тебя спасти…» – Люсьен… я… – Кристиан протянул к юноше свои дрожащие руки, но тот их оттолкнул, полный гнева и обиды. – Это всё ложь! Я думал, что ты не такой, как другие, поверил тебе и твоим…лживым словам! – Люсьен!.. – Я ненавижу тебя! – Люсьен закричал так, что люди, проходящие мимо, обернулись. – Ты лжец! Грязный жадный лжец! Люсьен убежал, оставив Кристиана растерянно и виновато глядеть ему вслед. Ветер трепал пальто юноши, залетая под рубашку и пробирая до дрожи. Это внезапное крушение новых для Люсьена чувств, что зародились в его сердце в ту ночь, напомнили душу юноши болью и сильным, душащим разочарованием.***
Ночью Люсьена избили те, кому он задолжал денег. Они ворвались в его квартиру – жалкую каморку под самым чердаком – и избили так, что он не мог и пошевелиться. А потом ушли, оставив Люсьена, голого, испачканного собственной кровью, стонать на полу. Луна холодно и бледно смотрела сквозь разбитое окно, ветер нежно закидывал робкие снежинки в бедную комнатушку Люсьена и они мягко таяли в каплях крови. Люсьен, сжавшись в дрожащий комок, провалился в липкое забытье и не слышал, как пришел Кристиан и, рыдая, унес из разрушенной квартиры.***
Люсьен открыл глаза. Тело гудело усталостью и тяжестью, а избитое лицо опухло. Рядом у постели в темно-зеленом кресле сидел Кристиан и дремал. Лицо мужчины осунулось, морщины на лбу и у синих глаз стали глубже, а в волосах, казалось, добавилось седины. – Кристиан… – прохрипел слабым голосом Люсьен. Мужчина мгновенно проснулся и, увидев открытые зеленые глаза Люсьена, улыбнулся. – Ты очнулся! Ох, Люсьен, я так счастлив!.. – Где я? Юноша медленно окинул взглядом комнату, пышно обставленную, с большими окнами, выходящими на Монмартр, где сейчас крупными хлопьями кружился снег. – Это твоя новая квартира! – торжественно изрек Кристиан, заметив растерянный взгляд Люсьена. – Моя? – удивление и восторг осветили глаза и лицо Люсьена. И тут же погасли. – У меня не хватит денег на неё… – Не волнуйся о деньгах, – Кристиан пересел на кровать и взял в свои ладони разбитые пальцы Люсьена. – Мой бедный мальчик… Я так виноват перед тобой! Если бы я дал тебе тогда деньги, то этого…с тобой не случилось бы! Кристиан судорожно вздохнул и нежно сжал пальцы юноши. И Люсьен заметил слезы в глазах мужчины и отвернулся, слишком смущенной, чтобы что-то сказать. – Я еще долго не смогу работать… – пробормотал юноша, глядя на свои перебинтованные руки. – Кому будет приятно избитое тело. – Люсьен! – Кристиан повернул его лицо к себе, глаза и губы мужчины были так близко от опухшего лица Люсьена, что юноша внезапно смутился и вспыхнул от этой близости. – Люсьен, неужели ты не понимаешь, тебе не надо больше работать! Я буду с тобой, эта квартира – мой тебе подарок. Ты больше не будешь страдать и бедствовать, мой милый, ведь ты достоин большего… Люсьен заплакал. А Кристиан целовал его, целовал израненные пальцы и перебинтованные плечи, целовал заплаканное, светящееся счастьем опухшее лицо.***
В ту зиму они были счастливы: общие завтраки в теплой, согретой любовью постели, долгие прогулки по заснеженному Парижу, по засыпанным снегом дорожкам Елисейских полей, разговоры в пахнущих корицей бистро Монпарнаса и вечерние чтения у камина под мягкий полет снежинок за окном. В ту зиму они были вместе: Люсьен, радостный, донельзя влюбленный, восхищающий силой молодого тела и зеленью глаз, и Кристиан, спокойный, любящий, с ласковым синим взором и добротой в улыбке. Но слухи ползли по Парижу и выпытывающие взгляды провожали Кристиана и Люсьена, когда они шли в театр, в кафе или просто гуляли, слушая, как скрипит снег. Ядовитое любопытство толпы и страсть людей к скандалам окружали их. Но они были слишком счастливы в ту зиму и видели только влюбленные глаза друг друга.***
Люсьен прождал Кристиан весь вечер. Нервный и бледный, юноша ходил из угла в угол их квартиры, тяжелые мысли донимали его, и он снова и снова вспоминал слова Кристиан, сказанные за обедом: «Мне нужно в свой загородный дом – забрать кое-какие бумаги. Я приеду к ужину и принесу тебе томик стихов Петрарки». Ночь медленно, но верно накрывала Париж, а Кристиана всё еще не было. Где же он? Где?! Люсьен закричал и повалился на кровать. Ему хотелось рыдать, биться в плаче, но слезы не шли. Глаза, сухие, усталые, смотрели в окно, где всё сгущалась ночь, где тихо таял снег, поддаваясь робким шагам весны. Люсьен заснул лишь под утро, утомленный ожиданием и мучительными мыслями.***
Стук в дверь разбудил Люсьена. Он вскочил с кровати и, потирая заспанные глаза, бросился к двери, полный уверенности, что это Кристиан. Но в темном холле коридора стояли тоненькая старушка, а за её спиной – высокий мужчина с перебинтованной рукой. Люсьен мгновенно узнал их: они работали у Кристиана в его загородном доме. Старушку звали Мартой и она была няней маленького Кристиана, а мужчина – лакеем в доме, но имени его Кристиан не помнил. – Марта?.. Марта! Что ты здесь делаешь? Что-то случилось? Где Кристиан? Голос Люсьена сорвался на крик, юноша дрожал и выжидающе смотрел на старушку-няню, а та плакала, не в силах вымолвить ни слова. Заговорил лакей и голос его был мрачен и сух: – Поздно вечером в дом ворвались какие-то люди. Я, Марта и пара служанок были в кухне, мсье Кристиан спустился к нам и велел уходить через заднюю дверь… – Я… я думала, – рыдающий голос Марты прервал мужчину, – думала, что мсье Кристиан пойдет с нами, но он хотел… хотел забрать какую-то книгу из библиотеки… Старушка вновь захлебнулась плачем, и лакей продолжил: – Мы успели уйти, один из них выстрелил нам вслед, – мужчина указал на перевязанную руку, – но догонят нас они не стали. Мы дошли до соседней усадьбы. – А Кристиан? – внезапно осипшим голосом прошептал Люсьен. Ноги его дрожали и юноша оперся о стену. Лакей помрачнел: – Мсье не вышел. Под утро, когда эти подонки ушли, я вернулся в дом вместе с жандармами. Мсье Кристиан был в библиотеке, там всё было разгромлено. А мсье… Мсье Кристиан лежал на полу, весь в крови. Он был мертв. Люсьен пошатнулся, горе захлестнуло, голова кружилась и гудела от накатывающей боли, и единственное, что он смог произнести: – За что?.. – Они кричали: убьем этого содомита! И еще они хохотали. И крушили всё вокруг. Люсьен осел на пол. Отчаяние и боль сжимали его сердце, и сердце трещало, рассыпаясь на куски. Но слез не было. Глаза, сухие и усталые, невидящим взглядом смотрели на рыдающую Марту и мрачного, застывшего лакея.***
Лето бурным и радостным восторгом затопило Париж. По вечерам, когда прохлада приближающейся ночи нежно накрывала город, парижане, радостные и смеющиеся, выходили на улицы и площади, пили под зелеными тентами бистро и танцевали под аккомпанемент гитар уличных музыкантов. Клиент Люсьена был красным и потным от духоты и похоти. Закончив, он бросил на столик у кровати деньги и принялся одеваться. Люсьен встал и подошел к окну. Огни вечернего Монмартра бросали оранжевые и белые блики на обнаженное тело юноши. Люсьен закурил, глядя как красный от жары клиент надевает штаны. – Быстрее, мсье! Мне еще нужно проветрить комнату, – холодно и чуть насмешливо произнес Люсьен, выпуская струю мягко кружащегося дыма. Мужчина резко обернулся, усы его топорщились, а лицо стало еще краснее, как налитый соком помидор. – Что за тон, ты, проститутка! Да ты не достоин даже того, чтоб на улице показываться, не говоря уж о приличном обществе! – Неужели? – тихим вкрадчивым голосом откликнулся Люсьен. – Какие интересные рассуждения о высшем обществе! Может передать их твоей жене, пузанчик? Думаю, она обрадуется, что, даже удовлетворяя свои мерзкие желания, ты не забываешь о том, куда потом возвращаешься… Разозленный мужчина дал Люсьену пощечину и, подхватив сюртук, вышел вон, бормоча проклятия в адрес юноши. Люсьен, обнаженный и безмолвный, стоял посреди комнаты. Сигарета выпала из его пальцев на паркет, и юноша затушил её пяткой, с истеричным наслаждением ощущая, как пепел жжет кожу. Щека горела от удара, и, открывая окно, Люсьен на секунду прижался лицом к прохладному стеклу. Свежий летний воздух и тихая музыка влетели в комнату, а огни Монмартра заплясали на полу и стенах. Люсьен достал новую сигарету, но передумал курить и с неожиданной злостью бросил всю пачку в окно, прямо на зеленую крышу бистро. «Да ты не достоин даже того, чтоб на улице показываться!..» Люсьен отвернулся от окна. В глубине комнаты стояло темно-зеленое кресло. Именно в этом кресле сидел Кристиан в тот день, когда Люсьен пришел в себя в этой квартире и понял, что обрел счастье. И на спинке кресла висело темное пальто. Люсьен медленно подошел к креслу, взял дрожащими руками пальто и прижался лицом к воротнику. Пальто Кристиана… Оно всё еще хранило его запах, запах туалетной воды, который пользовался мужчина, и тонкий шлейф сигарет. Прошло пять месяцев с убийства Кристиана, и воспоминания Люсьена, ставшие отныне болезненными и горькими, стирались, теряли свежесть и исчезали среди объятий и ласк приходящих и уходящих клиентов. Но это пальто всё еще хранило, бережно и трогательно, воспоминания. Воспоминания о любви и о человеке, который когда-то поверил в него, Люсьена, и дал неведомое ему доселе счастье быть любимым. «Ты больше не будешь страдать и бедствовать, мой милый, ведь ты достоин большего…» Люсьен сел в кресло, прижимая к своему порочному обнаженному телу пальто любимого человека, и заплакал. Впервые за пять месяцев.