Откройся.

Тсунаёши сидел на своей кровати, обняв колени, и бездумно смотрел в пол. В голове была пустота – что-то сломалось внутри него, когда он победил Бьякурана. Когда он убил живого человека. Нет, Савада не боялся мести. Да и кому было мстить? Годовалой малышке Блюбелл? Малолетнему Кикё? Свободному Закуро? Не-ет, бояться мести было бы глупо. Куда сильнее Тсуна боялся потерять самого себя. В битвах, в убийстве. В хладнокровии и жестокости. И этот страх заставлял цепенеть. Ледяные комья ужаса сковывали душу, опустошая. Они не позволяли выпустить эмоции – может быть, от слёз или ярости стало бы легче. Но нет. Никак. Постепенно ужас, похожий на мокрый снег, заледенел. И покрыл душу толстой ледяной коркой безразличия. И Тсунаёши равнодушно разглядывал пол который день подряд, отстранённо размышляя, как докатился до такого. Юноша не ел. Почти не пил. Выходил из комнаты один-два раза в день – до туалета и обратно. Спал очень редко, максимум пару часов в сутки – просыпался с диким криком. Кошмары. И курил. Один раз взял сигарету у Гокудеры, обратив внимание на то, как его это расслабляет и успокаивает. И уже не представлял пары часов без выкуренной сигареты. Таким стал Савада Тсунаёши. Истощённый, побледневший, с синяками под глазами. Приобретший ценный опыт. Скованный ужасом. Поумневший. Одинокий. Такеши стоял у окна и задумчиво смотрел вдаль. Мысли, носившиеся вразброд, никак не давали уснуть. Мысли о потерянном Тсуне. Тсунаёши – сколько света в одном имени, не говоря уже о самом пареньке. Он просто светился, как маленькое солнышко, согревая всех их. Все они, хранители, не отдавая себе в этом отчёта, грелись в его тёплых лучах, вновь и вновь возвращаясь. И вдруг их Солнце, их Небо, их центр мироздания… потух. Охладел. Сломался. Перестал излучать тепло. Заменил его на равнодушие, на холод. Они потеряли своё Небо. Он, Ямамото Такеши, потерял своё Небо. Дверь в комнату тихо скрипнула. - Чего не спишь, Такеши? Юноша, не оборачиваясь, покачал головой: - Не могу уснуть. Тсуёши, отец Ямамото, хмыкнул: - Влюбился, что ли? Ямамото-младший промолчал. Дверь закрылась. А Такеши моргнул, и перевёл взгляд на свои ладони: - Влюбился? Очередной рассвет застал Тсунаёши на подоконнике его комнаты в том же положении, в котором его видел закат. Подбородок опущен на прижатые к груди колени. Отросшие спутанные волосы закрывают глаза. Взгляд устремлён в никуда, а губы искривлены в горькой усмешке, ставшей такой привычной. Солнце медленно поднималось, освещая улицы Намимори, и они понемногу оживали. Люди выходили на улицы, начинали свой ежедневный круговорот. Кому-то новый день сулил ещё один шанс, кому-то – радость, кому-то – огорчение. Только Тсуне новый день не приносил ничего. Ни-че-го. Кроме, разумеется, равнодушия. Нана устала беспокоиться за сына. Реборн устал бороться с безвольным Тсунаёши. Хранители устали верить в тепло и обжигаться об лёд. Почти все. Не всё равно лишь иллюзионисту – он сам перенёс это в своё время. И мечнику – он верит, что может помочь. Глупые. Им тоже скоро станет всё равно – в это верит Тсуна. Это единственное, во что он сейчас верит. Ах да, ещё он верит, что ему не перестанут приносить сигареты. И что солнце слишком яркое для него. Тсунаёши неслышно соскользнул с подоконника и зашторил окно. В комнате воцарился тихий полумрак. Юноша кивнул своим мыслям и опустился в дальний от окна угол. Прямо на пол. Джинсы всё равно уже очень грязные, как и толстовка. Часы пробили шесть утра. Тсуна вздохнул и закрыл глаза. Саваде было страшно. Он до ужаса боялся того, что там, впереди. Страх подобрался к горлу, по щекам катились слёзы, и вот-вот он должен был закричать… - Тсуна! Юноша вздрогнул и открыл глаза, равнодушно отметив: это был сон. Перед ним на коленях стоял Ямамото, взволнованно вглядывающийся в его лицо. - Зачем ты пришёл? – голос звучит ровно. Такеши ёжится и отвечает: - Я кое-что понял вчера ночью. - Что же? – в тоне Тсунаёши ни капли заинтересованности, как если бы он из вежливости поинтересовался. - Ты боишься. Сердце Савады пропустило удар. Такеши трясло. Трясло от того, что он решился. Решился растормошить Тсунаёши теплом. Про этот способ знали он, Хибари и Рёхей. Коренные японцы. Но Рёхею не хватало на это смелости. А Хибари гордость не позволяла. В принципе, итальянцы могли бы и догадаться. Но нет. Не дошли. А значит, это сделает он – Ямамото Такеши. Всё, что угодно, лишь бы их Тсуна вернулся. И всё должно было начаться с разговора. Когда Ямамото вошёл в комнату Тсунаёши, он увидел того, скорчившегося в углу. По щеке ползла слеза, губа была прикушена, а глаза метались из стороны в сторону. Пробудив Саваду от страшного сна, юноша вновь наткнулся на холодное равнодушие. И разрушил его всего одной фразой: - Ты боишься. Савада сел и выпрямил спину: - Я не боюсь. Такеши настаивал: - Боишься. Боишься погрязнуть в гневе и жестокости, верно? Да что я спрашиваю, я же знаю. Позволь мне помочь тебе, прошу. Тсунаёши встал и отошёл к зашторенному окну. Его голос звучал отчуждённо: - Уходи. Ямамото вскочил и подлетел к боссу, развернув его к себе за плечо: - Не уйду! Не уйду, слышишь меня, Тсуна? Я не уйду, пока не помогу тебе! Ни за что! - Ты не сможешь мне помочь. – и вновь лишь холодное равнодушие. - Нет, смогу! Ты… откройся. – голос парня звучал тише, чем раньше. – Откройся, и я смогу помочь. Тсунаёши отвёл глаза. - Уходи, Такеши. Прошу. Парень покачал головой и внезапно прижался к Саваде. Уткнувшись лицом ему в ключицу, Ямамото крепко обхватил хрупкое туловище Тсунаёши и тихо проговорил: - Не могу. Умоляю, расскажи. И Тсуна сдался. Сперва всё тем же приевшимся равнодушным голосом, а потом всё более и более эмоционально юноша рассказывал всё, что чувствовал, переживал. В конце Тсунаёши выдохнул и закрыл глаза. Стало немного легче… Но лёд из души никуда не исчез. - Это всё, Такеши. Ухо… - его прервали, закрыв рот поцелуем. Позже Тсуна так и не смог вспомнить, что такого особенного сделал Ямамото, что он, равнодушный на тот момент ко всему, внезапно захотел его. Но эти мгновения, когда он, Савада, задыхался – от того, что не успевал глотнуть воздуха меж поцелуями, от того, что его член обхватывал сперва горячий рот, а потом не менее горячее нутро Такеши, от того сладкого, тягучего чувства, накрывшего его волной – эти мгновения навсегда отпечатались в его памяти. И от того неприкрытого тепла, от той яркой искренности и нежности парня лёд – тот самый, что сковывал сердце – треснул. И опал, разбиваясь на мелкие осколки. Ямамото сделал то, что хотел. И, заснув прямо на полу, но обнимая ставшего внезапно таким близким Такеши, Савада впервые за долгое время спал спокойно. Когда Тсунаёши проснулся, мечник всё ещё был рядом. Уже одетый, он сидел рядом со своим Небом и, мягко улыбаясь, терпеливо ждал его пробуждения. Юноша слегка смущённо сказал: - Спасибо, Такеши. Ты очень помог… К его губам приложили палец, не дав договорить. Ямамото ласково покачал головой: - Нет. Молчи, Тсуна. Сейчас я уйду. А ты – потом, когда поговоришь с Наной-сан и с Реборном, с другими ребятами – сам решишь, нужен я тебе или нет. Савада кивнул, а мечник неожиданно склонился и запечатлел на его губах лёгкий поцелуй, тихо шепнув: - Я люблю тебя, Тсуна. После этого Ямамото ушёл, как и обещал. А Тсунаёши, несмело попробовав улыбнуться, вышел из комнаты и спустился на кухню, где хлопотала Нана. - Мама? Нана, не веря своим ушам, обернулась: - Тсу-кун? Юноша робко улыбнулся: - Не накормишь? Мать всхлипнула и закивала, пытаясь сдержать слёзы. Реборн, неожиданно появившийся за спиной, с облегчением выдохнул: - Ты вернулся, Глупый Тсуна. Прошло четыре дня. Тсунаёши вернулся к прежней жизни. Вновь его постоянно сопровождали друзья, семья… Но Ямамото не появлялся. Когда юноша попытался спросить у, как он считал, наиболее близкого друга Такеши – Гокудеры – что с ним, Хаято лишь отмахнулся: - Да какое вам дело до этого бейсбольного придурка, Десятый? За Савадой постоянно кто-нибудь присматривал – боялись, как бы всё не повторилось. Но когда это поручили Рёхею, и тот устроил целую слежку, Тсуна не выдержал. Подошёл и попросил оставить одного. Сасагава посмотрел в глаза босса и кивнул. Несколькими секундами позже, когда Тсунаёши уже успел отвернуться и отойти от боксёра на пару шагов, тот тихо сказал: - Ты сможешь найти Ямамото в парке, на полянке у ручья. Савада ошарашено обернулся, желая поблагодарить друга… Но тот уже исчез. Тсунаёши благодарно улыбнулся и сорвался с места. Итак прошло уже четыре дня, дальше тянуть нельзя. Ямамото бросал камушки в воду. Вся горечь, что он смыл с Тсунаёши своей трепетной любовью, казалось, осела у него во рту, нарисовав усмешку. Четыре дня – и ничего. Наверное, он не нужен Саваде. Что ж, надо смириться. Сми-рить-ся. О, он смирился. Только горечь никак не желала исчезать. Такеши закрыл глаза и откинулся на спину. - Эй, Савада, я люблю тебя. – слова, которые должны звучать уверенно, растаяли лёгким облаком, растворились в тишине и повисли липкой тяжестью. И тут рядом кто-то опустился. Ямамото не стал открывать глаз. Он почувствовал тепло, и понял, кто это. - Решил что-нибудь? - Решил. - И что же? Недолгое молчание. - Это взаимно, Такеши. Юноша приоткрыл глаза, ожидая увидеть насмешку, означающую, что это издёвка, или вообще пустоту, сообщившую бы, что это глюк. Но нет. Рядом сидел вполне реальный Тсуна, и он был абсолютно серьёзен. Ямамото вновь закрыл глаза и протянул руку в сторону пришедшего. Его ладонь коснулась чужой, и в тот же миг пальцы переплелись с пальцами Тсунаёши, такими тонкими и длинными. На лице Такеши появилась счастливая улыбка. Что ж, даже затяжные депрессии бывают полезными.