Весь мир

Кузнечика часто называли Хвостом Слепого. Он же считал себя его глазами. Он любил эти долгие летние вечера, когда Слепой ложился рядом, пустыми глазами глядя в раскинувшееся над ними небо, а Кузнечик мог описывать ему всё, что видит. Он рассказывал, на что похожи облака, как выглядят звёзды, как отличаются друг от друга те или иные цвета. Он мог часами объяснять ему, как выглядят дождь или гроза, и в груди у него щемило от странной смеси нежности и горечи. Он понимал, что Слепому никогда не увидеть эти истекающие алым закаты, эти многочисленные мерцающие звёзды, и от этого было больно. Больно так, словно это он был незрячим. Слепого же, кажется, это абсолютно не волновало. Он просто тихо лежал, слушая размеренную речь друга и всё так же уставившись в небо, будто в надежде увидеть хоть одно из тех чудес, что так красочно расписывал Кузнечик. Вместо зрения Слепой использовал другие органы чувств. Спустя годы он, пока состайники ужинали, аккуратно скользил пальцами по столь знакомому лицу бывшего Кузнечика. Сфинкс уступал, льнул к чужим рукам, словно настоящий кот, выпрашивающий ласки. Наслаждался движениями чужих гибких пальцев, а потом пил неровное дыхание с бледных губ Слепого, горько отдающих мелом. Сфинкс был предан Слепому, он любил его, он был готов следовать за ним куда угодно. Куда угодно, кроме Изнанки, на которую решил уйти вожак. - Дом это клетка, Слепой. Пойдём со мной, пожалуйста. Если ты останешься здесь, ты уже никогда не выйдешь наружу, - Сфинкс за долгие годы просит, умоляет, разве что на коленях не ползает, но друг остаётся глух к его мольбам. Чужие холодные руки скользят по плечам, привычными движением оглаживают шею, и парню хочется плакать от этого странного коктейля нежности и горя, который Слепой дал ему распробовать ещё в детстве. - Это зависит от того, с какой стороны клетки ты смотришь. Ты смотришь на меня и видишь стальные прутья, но с моей стороны кажется, что окружают они тебя, - шуршит в ответ брюнет, тонкими пальцами касаясь щеки. И Сфинкс понимает, что проиграл. Проиграл этой серодомной смеси реальности и выдумки. Проиграл этому Лесу, в котором так любит теряться Слепой. Он проиграл чёртовым четырём стенам, которые никогда не отпустят своего вожака. И он больше не имеет права чего-либо требовать от него. Он выходит в Наружность, оставляя позади всё, о чём думал эти годы, всех, кто был ему дорог. Он оставляет позади того, с кем жил душа в душу несколько лет подряд, кого успел полюбить больше всех в своей жизни. Только вот для Слепого он был на втором месте. Вторым после Дома. Но второй шанс вновь вдыхает в него жизнь. Предвкушение до боли жжёт грудь, долбит по оголённым нервам, вскипает в крови и материализуется в руках небольшим пером. Пером, которое может изменить всё для него. Пером, которое может изменить всё для них. У него ещё есть шанс стать для Слепого первым. У него есть возможность преподнести ему весь тот красочный мир, который он описывал ему долгими летними вечерами. И для него в мире больше нет ничего прекраснее, чем улыбка этого маленького существа, которое столь проворно хватает его за руку. Сфинкс не хочет быть для Слепого вторым Лосём. Он не хочет становиться его Богом, не хочет быть для него целым миром. Он хочет открыть для него не сумасшедшие четыре серые стены со своими законами, а яркую и многогранную Наружность. Он хочет научить его любить её, как он любил свой Лес. Он любит его. Только его. И это Слепой всегда был для Сфинкса всем чёртовым миром.