Грани будущего

Гавейн гребет сосредоточенно и размеренно, не позволяя себе ни на мгновение сбиться с заданного внутреннего ритма, хотя уже начинает ломить локтевые суставы и саднят ладони. Это позволяет не отвлекаться на неподвижную фигуру, закутанную в простой плащ из грубой темной шерсти, на носу лодки. Неподвижную настолько, что ее легко принять за статую. Низко надвинутый капюшон скрывает лицо - впрочем, Гавейн и не жаждет видеть его, ненавистное лицо своей мачехи, хотя знает, что она внимательно наблюдает за ним цепкими, морозными глазами, не упуская даже бисерин пота, выступивших надо лбом. А ему видно только ее руки, лежащие на коленях. Весла в воду, весла в воздух. Над то и дело обнажающийся полоской кожи между меховой рукавицей и рукавом меховой куртки поднимается пар. Глухо царапает борт лодки крошево льдин. Местные рыбаки раскалывают лед у берегов тяжелыми баграми - самый северный остров природе легче всего зажать в тиски, а они еще надеются выйти в море до того, как грянут зимние холода. Благодаря этой-то обманчивой надежде каждый год не одна лодка находит свой вечный покой на дне, и нынешний не станет исключением. Но белый призрак надежды на милость богов все-таки не покидает северные берега. Никто так и не хочет понять, что имя этому призраку - смерть. - Хорошее место, чтобы сбросить концы в воду. Гавейн невольно вздрагивает, когда белое безмолвие нарушается звуком чужого голоса. Как будто невидимый морской змей поднялся из морских глубин и заговорил с ним. - Для такого я не гожусь, - помолчав, хмуро отвечает старший из оркнейских принцев и налегает на весла. Моргауза поднимает голову. Ее диковатые глаза кажутся совсем бесцветными в холодном утреннем свете, черный зрачок сжат до крошечной точки, будто бы его и вовсе нет. Мороз по коже. - Разве ты не получил приказа убить меня? - На месте короля я бы непременно его отдал, - огрызается Гавейн. Губы Моргаузы изгибаются в подобие улыбки - и боль тут же напоминает о себе. Беззвучно охнув, Верховная жрица прижимает к разбитым, распухшим губам пальцы, пережидает, сдерживая стон. Взбесившаяся боль саднит и жжет, и проходит несколько долгих мгновений, прежде чем она стихает и укладывается на прежнее место. За это ей тоже однажды ответят. Ответят. Однажды она выплеснет на них свою лютую ненависть, которую лелеяла годами, трепетно взращивала в своем сердце, заботливо удобряла и поливала, чтобы проросло каждое посеянное зернышко. Выплеснет одной черной волной и будет наблюдать, улыбаясь, как они захлебываются и тонут один за другим, как все их деяния стираются с лица земли и из памяти людской. Время еще не пришло. О, она умеет ждать, это первое, что воспитала в ней Нимуэ, - терпение. Терпение, Моргауза, если ты хочешь чего-то добиться. Но, Великая Мать, как долго она уже ждет. Как долго она уже ждет!.. Гавейн исподлобья наблюдает, как тени одна за другой скользят по лицу мачехи. Как касаются, словно острые крылья чаек, скул и лба, превращая его в маску смерти. Боги, для чего король Лот привел ее в дом, для чего усадил рядом с собой и назвал женой? Три дня спустя после того, как погас погребальный костер королевы Будикки! Тогда он был ослеплен ею, разумеется. Моргауза и теперь, через тринадцать лет, легко может ослепить кого угодно, от нищего до жреца. Хорошенькой девке ничего не стоит скрутить по своему усмотрению хоть святого. Гавейн ее ненавидит. Его ненависть чиста, как снег на вершинах гор. Если бы король Лот пожелал предать ее смерти - он не нашел бы лучшего исполнителя для своего приказа. Но раз за разом он сохраняет ведьме жизнь там, где любой другой уже лишился бы не только головы, но и языка, рук и ног впридачу, а останки были бы скормлены собакам. Иногда наследник оркнейского короля задумывается, не происходит ли это от страха ли перед ее демонической силой. Но если она и вправду так сильна, что мешает ей сбежать? Нос лодки врезается в подернутый тонким слоем льда берег, заставляя их обоих слегка покачнуться, а Моргаузу - даже вцепиться тонкими пальцами в обитые железом борта. Убирая руку, Верховная жрица чувствует, как цепляется к металлу, с усилием отходит мгновенно примерзшая кожа. Мерзко. Но сейчас ей не до этой боли. Она подносит руки ко рту, дышит на онемевшие пальцы. Облако теплого пара обдает лицо, смазывает береговые очертания перед глазами. Терпение, Ана, терпение, уже недолго. Ты еще увидишь, как Утер умоется собственной кровью, кровью своего народа и своего сына. Ты очень скоро увидишь. Эта мысль пронзает ее почти с такой же острой силой, как любовный экстаз. На берегу их уже ждут - двое всадников с оседланной лошадью. По сбруе вьется полустершаяся затейливая руническая вязь, в которой старший оркнейский принц разбирает знаки, отличающие служителей культа. Гавейн зарывает лодку глубже в песок и привязывает ее к прибрежному валуну. Он не собирается здесь задерживаться, но любая случайная волна может отнести лодку от берега.  Искоса бросает взгляд на вершины отвесных скал. Удобно было бы разместить лучников. Он чувствует себя мошкой перед этой каменной мощью. А еще - идеальной мишенью. Хорошее место, чтобы сбросить концы в воду... Всадники спешиваются; длинные блеклые одеяния неровными волнами спадают на землю. Должно быть, эти двое - братья, а может, и отец с сыном - не разберешь: время замерло на их одинаково худых лицах, изрезанных морщинами, затерялось в глубоких складках жреческого платья. Перед наследником короля Лота они едва склоняют головы. Перед Моргаузой прогибаются так, словно она - воплощение Богини-Матери. Гавейн хмуро усмехается, не убирая ладони с рукояти меча и не переставая осматривать вершины скал. Он улавливает все, даже движение ветра, даже шорох птичьих крыльев высоко над головой. Если ему устроили здесь засаду, он еще покажет им напоследок, как сражается и умирает воин короля Оркнеев. - Ринналсей приветствует тебя, принц, - раздается голос старшего из встречающих. Воронье карканье над пустошью. - Что привело сюда тебя и Верховную жрицу? - Король Лот полагает, что Верховная жрица нуждается в убежище, - в окружающем белом безмолвии голос Моргаузы звенит, как медь о медь. Здесь, в вотчине, куда не всегда дотягивается королевская рука и где служители богов творят свое колдовство беспрепятственно, мачеха намного смелее. - Что заставляет короля так полагать? Гавейн кусает верхнюю губу и морщится. - Верховной жрице придется остаться здесь, - нехотя роняет он. - На какое-то время. Если она пожелает - сама расскажет о причинах. Приказ короля на словах - чтобы ни один волос не упал с ее головы. - Приказы короля служителям богов - все равно, что приказы самим богам, - насмешливо, гортанным голосом отзывается младший - и сбавляет гонор, уловив, как резко сжимается рука Гавейна вокруг рукояти меча. - Успокойся, Сокол Мая, Верховная жрица будет здесь в большей безопасности, чем дитя в материнской утробе. Никто не посмеет даже бросить на нее недобрый взгляд. Провожая их глазами и все еще ожидая стрелы, кинжального удара - всего! - Гавейн снова и снова задает себе ровно один вопрос. Почему же она все-таки не сбежала?