Мне снишься ты

Питер приходит ночью - настоящий, по-животному жаркий, молчаливый. Стайлз пытается сорваться с постели, смутно надеясь, что это его сон принял новые очертания, смутно опасаясь этого же. Но там, под закрытыми веками, всегда тихо, есть только тепло и прикосновения, а сейчас Питер негромко, веско роняет "Успокойся и спи", коротко удерживая пытающегося скатиться с кровати Стайлза за плечо. Стилински боится обернуться, но слушается, принимая происходящее с какой-то тоскливой покорностью, от которой ему самому хочется зарыдать. Хейл соблюдает дистанцию в пару-тройку дюймов, но Стайлз все равно чувствует жар его тела, сквозь свою рубашку, сквозь тонкий джемпер Питера, и тепло это неожиданно успокаивает, усыпляет - Стайлз проваливается в омут глубокого, неожиданно спокойного сна, и спит до самого утра, просыпаясь не от собственного крика или стона, не от сковывающих тело, слишком сильных, неприятных ощущений, а просто от желания проснуться. Постель еще хранит тепло чужого тела, а окно в комнате открыто. Следующей ночью Питер приходит снова, и на этот раз грубо зажимает Стайлзу рот рукой, когда тот пытается его спросить о том, что происходит. Прикосновение пугает, сердце тяжело бухает в грудной клетке, когда широкая ладонь накрывает губы, когда неласковые пальцы вжимаются в щеку, причиняя боль. "Спи" - снова выдыхает Хейл в затылок юноши, и, выждав несколько секунд, убирает ладонь от его лица. Стайлзу не нравится происходящее, и больше всего не нравится упираться взглядом в мутно-серую неопределенность, которая вроде бы, по логике, должна быть стеной его комнаты. - Можно я перевернусь? - едва слышно проговаривает Стайлз, прислушиваясь к размеренному дыханию за спиной. - Зачем? - недовольный шепот наверняка сопровождается едкой усмешкой. Молчание затягивается, Стайлз неуверенно пожимает плечами, глядя на свои, сминающие однотонную простынь, подрагивающие пальцы. Хейл со вздохом сдается. - Повернись. Стайлз, повернись ко мне, - повторяет, когда подросток не реагирует на первое разрешение. Стилински оборачивается рывком, осторожно протягивая руку, и касаясь раскрытой ладонью груди оборотня. Стайлз поджимает губы, поднимая на мужчину вопросительный взгляд, и Питер приподнимается на локте, чуть вскидывая брови, намекая, что Стайлзу неплохо бы озвучить свой вопрос. - Ты можешь мне сказать, что то, что происходит - не сон? - неуверенно выговаривает Стайлз, скрещивая руки на своей груди. - Могу, - легко, не задумываясь, отвечает Хейл, и Стайлз хмурится сильнее, понимая, что на неверно заданный вопрос получил ожидаемо ненужный ответ. - Я имел в виду - это правда? То, что сейчас происходит - правда? - Стилински, или спи, или философствуй здесь в одиночестве, - светящаяся лазурь окрашивает кромку радужки. - Ты меня понял? - Я тебя понял, - чуть приторможенно отвечает Стайлз, опуская вдоль тела руки и наклоняя голову, почти упираясь макушкой в грудь мужчины.

***

Питер приходит несколько ночей подряд, и Стайлз чувствует себя ощутимо лучше с каждым наступившим утром. Чужое дыхание, чужое тепло, чужое тело не неприятны, уже почти привычны; прогибающийся под дополнительным весом матрас - гарант спокойствия, сна без сновидений, сна, когда Стайлз действительно спит. И тем страшнее в одну из ночей не услышать едва различимых шагов подходящего к кровати мужчины, не почувствовать, как тот ложится рядом на постель, не ощутить его странной, неизвестно чем обусловленной, защиты. Сон не идет, точнее, он подкрадывается, тянет свои теплые мягкие щупальца, а Стайлз упорно старается не закрывать глаза, пытаясь понять, почему, после стольких ночей, проведенных в этой комнате, сегодня Питер не пришел. Ответ приходит глубоко заполночь, и Стайлз срывается с постели, подходя к незашторенному окну, высовывается из него, едва удерживаясь пальцами за подоконник, чтобы удостовериться, чтобы увидеть в небе далекий молочно-серебристый лик полной луны. "Полнолуние", - несколько раз четко проговаривает про себя Стайлз. "В полнолуние оборотни дома не ночуют, это точно". Неуместное "дома" вызывает короткий смешок. "В полнолуние оборотни..." Стайлз пожимает плечами, не до конца уверенный в том, что знает или хочет знать, чем оборотни, подобные Питеру Хейлу, занимаются в полнолуние. Стайлз меряет шагами комнату, рассматривая серые стены, серые плакаты, изображение на которых не представляется возможным рассмотреть, серую мебель, серый и тусклый свет лампы, все вокруг неопределенно-пыльного цвета на первый взгляд, но стоит задержаться на чем-то, начать рассматривать, как что-то начинает меняться, как если бы Стайлз видел перед собой красного цвета настольную лампу, но не смог бы объяснить, что она именно красная даже самому себе. Усталость наваливается огромным снежным комом, и Стайлз сползает по стене на пол, все еще не отрывая взгляда от чертовой настольной лампы, от одного вида которой желудок сжимает спазмами. Остается только лишь отвести взгляд, вцепиться пальцами в волосы, и попытаться не дать себе уснуть. На этот раз Питер - тот, что приходит во сне, - настойчив и пугающ больше обычного. По длинным пальцам струится кровь, и Стайлз смотрит и смотрит на его ладони, не в силах отвести взгляд, снова вдыхает тошнотворный запах крови, отшатываясь, невольно прижимаясь к оборотню спиной, когда одна ладонь накрывает его лицо, мазнув липкой теплой влагой вниз, к шее, а вторая блуждает по груди, по животу, где-то сжимая сильнее, где-то едва ощутимо поглаживая. Толстовка тяжелеет от впитавшейся крови, а она никак не останавливается, пачкая белый шелк рубашки Хейла. Но сон обрывается - резко, непривычно, - обрывается болью в переносице, от столкновения с чужим твердым плечом, обрывается тихим злым рыком, обрывается жесткими, болезненными прикосновениями с трудом контролирующего свою силу оборотня. Стилински выдыхает с непередаваемым облегчением, даже не думает сопротивляться сжимающим его рукам, только благодарно трется щекой о темно-синюю ткань, обтягивающую плечо Питера - то ли футболка, то ли еще что-то. - Не молчи, - жестко приказывает Хейл, и Стайлз внезапно сонно улыбается этому тону, мотая головой, когда мужчина встряхивает его за плечи. - Стайлз? - вот теперь в его голосе слышится беспокойство, но совсем невовремя, по мнению Стайлза. Стайлзу хорошо, его избавили от кошмара, у него немного побаливает переносица и бок, который Питер слишком сильно сжал несколько секунд назад, да и плечи, в которые тот впивается пальцами, тоже начинают болеть, но все это сущие мелочи. - Лампа красная, - медленно проговаривает Стайлз, кивая в сторону злосчастной лампы. Хейл приподнимает брови, оборачиваясь, и через несколько мгновений поворачивается обратно, к Стайлзу, рывком поднимаясь на ноги и дергая вслед за собой несопротивляющегося подростка. Стилински понимает, что у него затекли ноги, когда он, качнувшись, упирается ладонями и носом в грудь мужчины. От Питера пахнет хвоей, одеколоном и, немного, мокрой шерстью, но после въедливого запаха крови этот - едва ли не лучший в мире. - Она не красная, - ровно произносит Хейл, буквально кидая Стайлза на "его" половину кровати. Стилински перекатывается набок, чтобы еще раз взглянуть. - Красная, - повторяет с легким сомнением. - Точно. Питер качает головой, и Стайлз недоумевающе хмурится. - Ну футболка-то на тебе синяя? - Футболка - синяя, - Питер мельком оглядывает себя, чтобы удостовериться, - но лампа не красная. - А какая-по твоему? Алая? Цвета рассвета над морем? - Питер, судя по взгляду, почти готов улыбнуться - или усмехнуться, но неясная Стайлзу обеспокоенность перевешивает, Хейл ложится на кровать в привычной манере проговаривая: - Спи. - Ответь немедленно, - Стайлзу нечем угрожать оборотню, это он от него зависит, а не наоборот, но Стилински решает рискнуть необычной благосклонностью Хейла. - Зеленая, Стайлз. Лампа - зеленая. - Ага, конечно, - Стилински недоверчиво смотрит на демонстративно закрывшего глаза оборотня, а затем вновь бросает взгляд на дурацкую, изумрудно-зеленую лампу.