Путешествие

Распахнув глаза, он видит размытое бежевое пятно с кружащимися вокруг него серыми подтеками. Ярко до рези, как будто вечность провел в темноте. Потом цвета перестают танцевать и покачиваться из стороны в сторону и складываются в грубо обструганные доски. В каждой торчат плохо забитые гвозди. Искривленные шляпки поблескивают. Сон прервал, должно быть, жар: через открытое окно пробивается солнечный свет, лижет неприкрытые плечи и грудь, пот покрывает кожу мелкой противной изморосью. Он не помнит, как оказался здесь, и никак не может понять, что это за место. Приподнявшись на локтях, морщится из-за ноющей боли в пояснице. Оглядевшись, он трет глаза, окончательно сбрасывая с себя сонливость. Резко становится страшно. Он силится, но не может сообразить, где находится, и память не подсказывает, что было вчера. Пот сменяется испариной — не менее гадкое ощущение. Зачем-то ощупав грудь и живот, он спускает ноги с продавленной кровати. Та, жалко скрипнув, неохотно отпускает его из своих объятий. Застиранный сероватый пододеяльник он отбрасывает в сторону. Из одежды на нем только нижнее белье. Брюк поблизости не наблюдается. Он ищет свою обувь, но никак не может найти. В конце концов, на глаза попадаются тапочки, они велики на пару размеров, значит, принадлежат хозяину дома. Что ж, он заснул у какого-то мужчины, что немного странно… Было бы логичней проснуться, обнаружив под боком красотку. Или хотя бы просто женщину — мало ли с кем приходится ложиться в постель, когда пьян вусмерть. Впрочем, кажется, он был бы не против и мужчины, даже при отшибленной памяти ясно — они ему тоже нравятся… Встряхнувшись, он прогоняет неподходящие моменту мысли. Подойдя к окну, он отодвигает занавески в сторону. Застыв, пораженно смотрит на бушующий океан. Волны накатывают на берег, разбиваются о песок. Белые барашки игриво сверкают в солнечных лучах. По песку тянутся в сторону домика следы человеческих ног. Ноги… странное покалывание в пятках постепенно переходит на всю ступню, потом — выше, по икрам. Он торопливо возвращается к кровати, плюхается на нее и растирает занемевшие мышцы. Не помогает. Ноги отказываются двигаться, почти ничего не чувствуют, и он испытывает уже даже не страх — панику. Что еще вгоняет в ужас — он не помнит, действительно не помнит, что было вчера. А еще… — Я… помогите, — одними губами произносит он. Он не помнит, как его зовут. Руки предательски дрожат. Он действительно не помнит. Судорожно вскинув ладони, он ощупывает свое лицо, силится вспомнить хоть что-нибудь, опускает взгляд на свою грудь. Бледная кожа, вся в веснушках. Может, он рыжий?.. Пока ноги еще не подкосились, он торопливо встает с кровати, на негнущихся коленях подходит к исцарапанному, со вздувшимся лаком шкафу, рывком открывает его дверцу. Да, вот оно. Зеркало. На него глядят испуганные синие глаза. Рыжеватая борода, неаккуратно подстриженная, как будто ее обрезали садовыми ножницами только затем, чтобы она не мешалась. Лилово-фиолетовые круги под глазами. А еще он худой, словно ничего не ел месяц, не меньше. Задрожав, он делает несколько шагов назад, и только в этот момент ноги отказывают окончательно — с хриплым вскриком он падает, как подкошенный, больно ударяется спиной о деревянный пол. Занозы. В кожу впиваются занозы. Всхлипнув, он пытается на локтях, даже не перевернувшись на живот, отползти к кровати, движимый инстинктом выживания, самосохранения, пусть даже рассудочная деятельность почти отключилась — он не знает, кто он, что он, как здесь оказался. Он хнычет. В голове словно в набат бьют, и через шум доносятся обрывки тысяч голосов, как будто кто-то включил в его черепе радио. Перед глазами темнеет, картинка пропадает начисто. Виски раскалываются от боли. Ногам холодно, мертвецки холодно, а ступней будто и вовсе нет. И в этот момент он слышит самый ясный звук, он звучит как гром в бессонную тихую ночь, как выстрел в упор, и этого хватает, чтобы тьма, холод и какофония отошли на задний план. Он поднимает голову и видит мгновенно опустившегося рядом с ним на колени человека, выхватывает взглядом линию челюсти, тонкие губы, светлые глаза и большие ладони, одна поддерживает затылок, другая — лежит на груди, прямо на сердце. На секунду человек двоится в глазах и мерещится, что второй он одет по-другому, во что-то синее с желтым, в какой-то шлем, а потом это пропадает. Он проваливается в забытье, только все равно слышит: — Чарльз, держись, ты очнулся, наконец-то, только держись… Он искренне старается держаться, хватается за низкий, вибрирующий голос, его звук отдается в голове и проникает в самое сердце, и он не знает, как это объяснить, но держится за него, держится как за спасательный круг. Только ему не удается: он все равно проваливается в черный водоворот, закрывает глаза и лишается чувств. * Второе воскрешение — он ощущает себя именно воскресшим, хоть и не может понять, почему, — проходит не в пример удачнее. Может быть, воскрешение — потому что он как чистая доска, после сна — ни единого отзвука кошмара или отголосков прошлого дня. Пробуждения проходят не так. Едва он открывает глаза и пытается приподняться, как на грудь ложится теплая ладонь с грубоватой кожей и придавливает обратно. В уши вливается: — Не так быстро. Сначала приди в себя, Чарльз. Чарльз — это, наверно, его имя? Он упрямо тянется вверх и усиленно моргает, чтобы зрение поскорее восстановилось. Ладонь все-таки исчезает с его груди, но зато вторая ныряет под плечи и придерживает. Видимо, кто-то очень за него беспокоится и старательно ухаживает. Выцветшие обои в мелкий цветочек наконец-то перестают расплываться. Он хочет привстать на локтях, но все та же уверенная ладонь ложится между лопаток, помогая, и держит за предплечье. — Осторожно, игла… — бархатный голос ласкает слух. К нему хочется тянуться. Быть ближе, чтобы звук дотронулся до него. Он находит в себе силы повернуть голову и посмотреть на того, кто заботится о нем и говорит так мягко. На краю его постели сидит темноволосый мужчина в серой застиранной майке. Кажется, тот, который появился во время прошлого воскрешения. С квадратной челюстью, строгими чертами лица, обеспокоенными серыми — теперь удалось разглядеть цвет — глазами и тревожной складкой между бровей. — Кто ты? — горло дерет, как наждачной бумагой, но он, пересилив себя, все равно задает вопрос. Потом понимает, что главное далеко не это. — Кто я? Мужчина сглатывает. — Что со мной? — продолжает он. — Как я здесь оказался? Что за… — он скользит мутным взглядом по своей руке, натыкается на катетер в вене, на иглу. Прослеживает тонкую трубку, тянущуюся к капельнице. В вену вливается что-то прозрачное. Он щурится, но никак не может разглядеть, что в пакете. Кажется, мужчина в замешательстве. При всей его внешней изысканности обстоятельства намекают, что этот человек — маньяк. Или же на его пляжной вечеринке в норме подмешивать в напитки наркотики, а потом закачивать их пострадавшим в вены. Чтобы уж точно ничего не вспомнили. Вообще-то ему стоило пойти более традиционными методами. Глядишь, и получил бы согласие на одну жаркую ночь, и опаивать бы ничем не пришлось. Эти мысли, опять лишние мысли, не подходящие скверной ситуации. С рыком он выдергивает из вены иглу. — Чем ты меня травишь?! — Чарльз! — Маньяк перехватывает его запястье, вырывает из слабых пальцев иглу, пытается усадить обратно. Но его уже не остановить. Он, пнув мужчину в живот, срывается с кровати, кубарем прокатывается по полу и, кажется, едва не ломает нос, особенно удачно приложившись лицом о половицу, однако оно того стоит: у него появляется фора. Маньяк хватает его за лодыжку, но он рыбкой вытягивает ступню из его шершавых пальцев и для верности наугад бьет назад. Судя по тихому вскрику досады, получается неплохо. Он вскакивает на ноги и бежит прочь. Кухня смазывается в блеклую ленту, коридор становится серым пятном, и лишь одно видно четко — дверь. В один прыжок оказавшись у нее, он нажимает на ручку, вываливается на улицу, делает еще несколько быстрых шагов и застывает. Горячий ветер гладит бока. Песчинки впиваются в босые ступни. А глаза режет пустынный берег, простирающийся на несколько миль вперед. Не веря, он обегает дом кругом. Дом старый, салатовая краска облупилась, огромные окна того гляди вывалятся вместе с рамами, повсюду вбиты гвозди. Дом совсем не большой, но он успевает выдохнуться, пока огибает его. Картина не меняется: с трех сторон окружает пустыня, с одной — океан. А у входа уже ждет Маньяк, который то ли выкрал его и одурманил, то ли принес и выходил. Последнее — маловероятно. Он не понимает, что это за место, что это за город, даже что это за страна, но он точно знает, что здесь должны быть больницы. Везде есть больницы. А этот ненормальный держит его в каком-то… сарае. Нет, это точно не последствия вечеринки. Что-то не видно пустых бутылок и купальников. — Кто ты, черт тебя возьми? — кричит он мужчине. Тот поднимает руки. — Чарльз, я не собираюсь тебя обманывать, — повысив голос, отвечает Маньяк. — И уж тем более не хочу причинять тебе вред. Выслушай меня. Ради твоего же блага. Поверь, я не… не собирался ничего… с тобой, — запнувшись, он замолкает, едва заметно покраснев. — Пройди в дом. Прошу тебя. Ему ничего не остается, кроме как подчиниться мужчине. У него нет ни одежды, ни машины, он даже не помнит, умеет ли водить. Он не знает своего имени. Ему просто нечего делать. И тогда он, глядя исподлобья, машинально приближается к Маньяку, идет на звук его голоса, как зачарованный. Тот украдкой приподнимает уголок губ, словно боится, что его застукают за проявлением доброжелательности, протягивает ладонь, приглашая. Полуулыбка исчезает быстро, как край солнца за горизонтом в последний миг заката, но оставляет отголосок, россыпь сияющих звезд: лицо Маньяка полностью преображается. От век разбегаются лучики, глаза теплеют, он просто становится другим. И как можно было не доверять такому человеку?.. Видимо, поэтому при пробуждении не сразу включилось чувство опасности. Сердечный ритм подскочил только при виде капельницы, адреналин разбавил кровь лишь во время короткой погони. А очнулся он, не испугавшись Маньяка… Но он не позволяет себе поддаться наваждению. Проигнорировав протянутую ладонь, проходит в дом, обхватив себя руками, и держится наготове. Окидывает внимательным взором кухню, садится поближе к ящику в столе — наверняка там лежат вилки и ножи. Если придется защищаться… Маньяк его ни в чем не подозревает. Он спокойно проходит на кухню, садится напротив. — Что ты помнишь? — спрашивает Маньяк. Он дергает плечом. — Ничего. Даже себя, — с отвращением признается он. — Будь добр, объясни, что тут происходит. Он как можно незаметнее тянется к ящику, медленно приоткрывает его. — Не ищи нож, — советует Маньяк. — Я тебе не враг. Ты мой друг, Чарльз. — Лучший и единственный, — ерничает он, сам удивляясь своему ехидному языку, и Маньяк неожиданно кивает. Видимо, попал по больному. — Как меня зовут? — бурчит он, с грохотом задвигая ящик. Столовые приборы звенят по деревянному дну. — Чарльз Ксавье. Тебя зовут Чарльз Ксавье. — Семья? — нетерпеливо спрашивает он и перекатывает это имя на языке. Оно не вызывает никаких эмоций. — Кем ты мне приходишься? — Семьи нет, — качнув головой, отвечает Маньяк. — Меня зовут Эрик Леншерр. Я твой друг, — повторяет он. Как ему, должно быть, дороги эти отношения. — Мы… — на секунду запнувшись, он продолжает: — Мы путешествуем вместе. Долго. Так было всегда. Мы друзья, и договорились никогда не останавливаться надолго в одном месте. Потом случилось… это. Автомобильная авария. Я не пострадал, — Маньяк хмурится. — Что со мной произошло? — ужас охватывает его: организм инстинктивно пугается боли и смерти. — Тебе очень досталось, — с сожалением произносит Маньяк. — Но сейчас все позади. Ты долго был в бреду… Я будил тебя, чтобы накормить, но ты, кажется, ничего не понимал. — Я не помню этого, — эхом отзывается он. — Да, — Маньяк кивает. — Ты машинально проглатывал все и снова проваливался в сон. Капельница… Это лекарства. Чтобы то состояние не вернулось. — Я сумасшедший? — он испуганно вскидывает взгляд, прекратив разглядывать такую же древнюю, как и все в этом доме, столешницу. Значит, он был в бреду… А бред может быть разного толка. Возможно, Маньяк живет с ним уединенно, чтобы защитить общество от кровавых наклонностей своего друга. — Нет, Чарльз! — Маньяк протягивает руку, чтобы накрыть ладонь, но он быстро отдергивает руку. — Я понимаю, — сникает он. — Тебе нужно привыкнуть. Но, — строгий взгляд, — ты будешь есть и принимать лекарства. Я отвечаю за твою жизнь и здоровье. — Почему я тогда не в больнице? — язвительно отзывается он. — Долго не задерживаться на одном месте, — напоминает Маньяк, — я верен нашему уговору. Все равно бы врачи ничего лучше меня не сделали. Они бы не заботились о тебе так, как я. В нем что-то вздрагивает от слов Маньяка. Ладно, это довольно-таки трогательно и похоже на преданную дружбу. Маньяк выглядит вполне честным. Хоть вся ситуация и на редкость сомнительна. Впрочем, причин не верить нет — все равно в голове пусто, как будто он только вчера родился. — У меня тоже есть условия, — резко произносит он, и Маньяк настораживается. — Я хочу побриться, — он тыкает пальцем себе в подбородок. Маньяк тут же расцветает улыбкой, она освещает его лицо, кажется, она даже ярче солнца. Заглядеться. …Маньяк разочаровывает его почти сразу же. Он обещает, что обязательно поможет привести растительность на лице в порядок, но сперва стоит заняться делами поважнее. Поэтому следующий час приходится провести с иглой в руке. Из капельницы льется глюкоза в смеси с лекарствами, если верить Маньяку. Видимо, он все-таки не врет: с каждой каплей сил и желания вершить великие дела становится больше. Ему кажется, что из организма уходит боль и слабость. Маньяк вновь оставляет его в одиночестве. Уходит чем-то греметь, оставив дверь приоткрытой. И для Маньяка же лучше, если он гремит кастрюлями. Он пробует называть себя Чарльзом, но не слышит в душе ни малейшего отклика. Но — ладно, все же приятнее иметь имя. Чарльз Ксавье, хорошо. В любом случае, быть Эриком ему хотелось бы меньше. Или еще кем. Неважно. Имя — это просто замечательно, первый шаг к чему-то важному. Стоит к нему привыкнуть. И, наверно, они с Маньяком действительно друзья, раз от его улыбки разливается такое тепло по венам. Или же это влечение. Интересно, у коматозников быстро просыпается либидо? Смешно. Его эта мысль ни разу не коробит — ведь он-то был не в коме, судя по рассказу Маньяка. Надо было спросить, сколько они путешествовали… может быть, есть шанс вернуться к нормальной жизни? Можно ли человеку после автомобильной катастрофы, со столь серьезными повреждениями, что стирается память, продолжать путь? Не лучше ли налечь на реабилитацию? Он не знает. Он заставляет себя мысленно назвать себя Чарльзом. Чарльз. Чарльз, ты путешествуешь с другом. Просто тебе не повезло, Чарльз. А теперь везет, Чарльз. Ведь тебя почти вылечили, Чарльз. Вряд ли лекарства такие уж дорогие, Чарльз, раз твой друг может себе их позволить, Чарльз. Как вы зарабатываете, Чарльз? Чарльз? Чарльз? От повторения своего имени становится немного легче. Капельница почти заканчивается. Маньяк появляется как раз вовремя, чтобы снять ее. Наверняка наловчился засекать время, за которое она заканчивается. Маньяк присаживается под пристальным взглядом Чарльза на край кровати, вытаскивает из тумбочки флакон, отвинчивает пробку. Острый запах спирта ударяет в ноздри. Чарльзу кажется, что все его чувства обострены. Чувство прекрасного — в том числе. Маньяк подходит под определение прекрасного более чем. Ладно, это не первоочередная потребность, чтобы ее озвучить. — Ступни нарывает, — жалуется он, не отрывая взгляда от венки на виске Маньяка. Глядит на завиток волос, трогательно лежащий на лбу. Маньяк сосредоточенно берет его за руку, бережно вынимает из вены катетер и прижимает смоченную в спирте вату. — Сейчас посмотрю, — обещает он. — Ты врач? Хмыкнув, Маньяк лишь качает головой. — Прижми, — он сгибает руку Чарльза в локте и перемещается к его ногам. Обхватив лодыжку чуть влажными от спирта пальцами, Маньяк приподнимает его ногу, внимательно глядит на ступню. — Занозы, — усмехается он. — Набегался по полу босиком, — в голосе его мерещится тщательно запрятанная нежность. — Подожди секунду. Меньше всего Чарльз ожидает, что Маньяк вернется с пинцетом и швейной иглой. Усевшись в ногах, Маньяк затягивает ступню Чарльза к себе на колени и, сжав ее посередине, примеривается. Не сдержавшись, Чарльз сдавленно хихикает: щекотно. Возмущенно взглянув на него, Маньяк тыкает иголкой, и Чарльз, ойкнув, дергается. — Больно? — как-то чересчур грустно спрашивает Маньяк. — Ничего. Это даже хорошо. Чарльз не слишком понимает, к чему тот это заявил. — Может, ты хотя бы медбрат? — спрашивает он. — Нет. Маньяк протирает ступни спиртом и дует на них. Кожу холодит. — Ты слишком заботливый. — Ты же мой друг. Уверен, ты бы сделал для меня то же самое. — Угу, — Чарльз бормочет себе под нос. Едва широкие плечи Маньяка скрываются в дверном проеме, он добавляет: — Сделал бы, если б помнил, кто ты. Ладно. С этим придется как-то смириться: он — чертов идиот, забывший все на свете. И, похоже, у него действительно нет никого, кроме этого друга, иначе его наверняка бы хватились. Хотя, кто знает? Может, его и вправду разыскивают, а ему невдомек. Он же овощем пролежал целых… сколько-то пролежал. Чарльз добавляет еще один пункт в мысленный список под названием «Поскорее узнать». Он только сейчас понимает, что так и не разжал локоть. Белый комок ваты с алой точкой посередине падает на простынь. Чарльз тупо глядит на нее и никак не может сообразить, что за картинки-ассоциации возникли в голове. Ему смутно кажется, что нечто подобное он видел посреди белых стен… Почему-то все сопровождается лязгом железа, чьим-то гневом — Чарльз не слышит гневного голоса, он чувствует его, но не понимает, как. Сеанс воспоминаний вырубается так же неожиданно, как включился. Больница. Точно, это была больница. Кажется, кто-то очень возмущался и требовал, чтобы врачи немедленно помогли. Наверняка Маньяк. Больше некому. Откровенно говоря, именно эти моменты Чарльз предпочел бы не помнить. Он бы не отказался, если бы память сохранила только хорошее. Но, видимо, так не бывает. Вздохнув, он поднимается с кровати и подходит к шкафу, распахивает уже знакомую дверцу и смотрит в мутное, с разводами зеркало. Изучает себя, запоминает. Решает, что повезло все-таки и с внешностью тоже. Если побольше поесть и привести мягкий живот в чуть более подтянутый вид… И сбрить бороду. Какая дурацкая борода. Усы — совсем жуть. Веснушки, в целом, не омерзительны, но лучше бы и их не было. Чарльз слышит поскрипывание половиц, но не отодвигается от зеркала. Он еще не успел запомнить себя во всех деталях. Маньяк проскальзывает в комнату, натыкается на пустую кровать. Чарльз следит через зеркало за испуганно метнувшимся в сторону взглядом. Заметив его, Маньяк тут же расслабляется, подходит ближе и встает за спиной. Смутно кажется, что это как-то не очень по-дружески — стоять так близко, дышать в затылок и, не моргая, смотреть на отражение друга, но Чарльз молчит. Может, Маньяк боится, что Чарльзу снова поплохеет, и он, закатив глаза, начнет заваливаться назад. Подстраховывает. И нечего тут себе эротику выдумывать. — Веснушки, — жалуется Чарльз, — они везде. — Да, — с неожиданной нежностью отвечает Маньяк. — Слушай, мы… — Эрик, — прерывает его Маньяк. — Меня зовут Эрик. Чарльз замолкает. Он решает все же не спрашивать, действительно ли они просто друзья. В себе он не сомневается: он точно уверен, что любит девушек с их длинными волосами и мягкими формами точно так же, как и поджарых парней. По Маньяку же ничего не скажешь. Он не похож на человека широких взглядов. Скорее, смахивает на военного. Даже во вполне себе пляжной майке и светлых льняных шортах. Выправка, жесткий, пристальный взгляд, когда Маньяк забывается и уходит мыслями в себя. Откуда Чарльз понял это? Он и сам не знает. Просто чувствует, и все. Видимо, они и вправду хорошие друзья. Эрик, его зовут Эрик. Для начала стоит начать называть его так хотя бы мысленно. Эрик разглядывает отражение Чарльза, а Чарльз разглядывает Эрика. Украдкой сравнивает их рост. Эрик выше. Потом Чарльз замечает на его руке татуировку. Встав в пол-оборота, он хватает Эрика за запястье. Одернувшись, тот смотрит диким взглядом. Но Чарльз уже успел все разглядеть. — О… Прости, — раскаивается он. — Я просто хотел посмотреть. — Ты совсем ничего не помнишь? — чуть недоверчиво спрашивает Эрик. Сомнение, задумчиво приподняв голову, снова засыпает. — Угу. Я как будто только сегодня появился на свет. С бородой. — Ты прекратишь о ней говорить? — Эрик тихо смеется. — Пошли в ванную, раз тебе так неймется. Обувь надень, — он кивает на огромные шлепки, которые Чарльз заметил еще во время первого воскрешения. — Других нет, — разводит Эрик руками в ответ на невысказанный вопрос. — А мы неплохо читаем друг друга, — замечает Чарльз. Эрик невесело усмехается и выходит из комнаты. — И я сам могу побриться! — кричит ему вслед Чарльз. Маньяк не обращает никакого внимания на его возмущение. Фыркнув, Чарльз надевает здоровенные резиновые тапочки, шлепающие по пяткам при каждом шаге, и бредет в ванную. К его удивлению, Эрик сидит на краю ванны с отколотой по краям эмалью, держа в руках огромное железное ведро, доверху наполненное водой. Заметив Чарльза, он мягко опускает его на пол и ставит между ног. — Что это значит? — строго спрашивает Чарльз. Перед раковиной уже стоит заботливо приготовленная табуретка. — Ты где-то заметил водопровод? — просто отвечает Эрик. — Тебе будет неудобно без моей помощи. — Ты же без помощи как-то справляешься, — ворчит Чарльз. Челюсть Эрика выбрита так гладко, как будто он только что вышел из парикмахерской высшего разряда. — Или у тебя есть волшебная бритва? Эрик открывает рот, словно хочет что-то сказать, но тут же его захлопывает. Прищурившись, он смотрит на Чарльза. — Что? — чуть раздраженно спрашивает Чарльз. — Давай уже сюда бритву. Все равно какую. Эрик, встав на цыпочки, достает с верхней полки запакованную бритву, протягивает ее Чарльзу. Мельком заметив цифры на внутренней стороне предплечья Эрика, Чарльз задерживает на них взгляд. Тут же его затапливает смущение, как будто он узнал постыдную тайну. Чересчур поспешно отведя глаза, Чарльз вырывает из рук Эрика бритву, вскрывает упаковку. Гадает: для себя Эрик покупал ее или рассчитывал отдать Чарльзу, когда тот очнется? Хочется верить, что второе. Чарльз хочет вновь глянуть на татуировку Эрика, но тот уже скрестил руки на груди, и цифр не видно. Зато Чарльз замечает на краю ванны бритвенный станок — не такой, как ему дал Эрик. Что ж, видимо, Маньяк и вправду заботился о нем и ждал, пока его друг придет в себя. Умостившись на табурете, Чарльз смотрит исключительно в зеркало. Стоит ему подставить ладони, сложенные ковшиком, как Эрик льет воду. Он управляется с тяжелым ведром как с пушинкой. Сильный. И наверняка опасный. Весьма вероятно, что он и вправду отставной военный. Надо будет спросить при удобном случае. Рыжеватая поросль падает на дно раковины. Примерно на середине подбородка Чарльз начинает замечать, что Эрик его разглядывает. В смысле… таращится. Пожирает глазами. — Мне одеться? — вполголоса спрашивает Чарльз. После сеанса мысленного облизывания он чувствует себя голым впервые за весь день. До этой минуты он не считал, что на него можно смотреть с интересом… Ну, взять хотя бы эту совсем не рельефную веснушчатую грудь, впалый, но все равно не слишком красивый живот, и, конечно же, семейники. Достаточно уютные, но далеко не сексуальные. Эрик пристыженно отводит взгляд. — Просто ты так долго лежал и не реагировал почти ни на что, что я теперь не могу поверить, что ты сидишь передо мной и язвишь. Хлопнув глазами, Чарльз покаянно произносит: — Прости. Хорошо, парень действительно соскучился. Кто ж знал, что вместо его друга очнется незнакомец? Интересно, а характер после потери памяти изменяется? Эту мысль вытесняет другая, не менее животрепещущая. Выходит, что Чарльз лежал и болел довольно-таки долго. Но при этом на коже нет не то что пролежней, но даже слоя грязи. Пота. От него не пахнет. Получается, кто-то его мыл. И претендентов на эту должность раз-раз — и обчелся. — Ты… мыл меня? — осторожно спрашивает Чарльз, повернувшись к Эрику. — Мне стоило оставить тебя вонять? — приподнимает тот бровь. — Да, я исправно таскал в твою комнату тазики с водой. Чарльз вновь чувствует себя неловко. Видимо, к этому придется привыкнуть: он много значит для Эрика, и каждый вопрос будет его расстраивать. — Откуда ты берешь воду? — брякает Чарльз лишь для того, чтобы поддержать разговор. — Здесь неподалеку есть океан. Буквально в двух шагах. Хоть Чарльз и смотрит только на свое отражение, но знает, что Эрик улыбается. Он слышит улыбку в его голосе. От этого хочется улыбаться самому. Глядя на свое улыбающееся отражение, Чарльз испытывает смешанные чувства. Любил ли он улыбаться? Спрашивать это у Эрика Чарльз не стал. Не так уж Маньяк ему близок, чтобы интересоваться подобными вещами. Только, похоже, в ближайшее время другой компании у него не будет. Остается надеяться, что они уживутся. * Взволнованно ходит взад-вперед по заправке, нервничает. Хоть бы одно слово выдавил после радостного известия. — Ты как будто и не рад, что он пришел в себя. — Как ты смеешь? — мигом вспылив, кидается вперед, как будто хочет ударить. Готовится стать синим комком ярости, но тут же остывает. Понимает, что нельзя предугадать, кто из них победит, если завяжется драка. Решает, что слишком умен, чтобы злиться на высокомерного ублюдка. Верно, лучше не связываться с тем, кого хоть немного, но побаиваешься. А может быть, сообразил, что этим они только сделают все еще хуже. Синие выпуклые вены на его лице вновь белеют. Впрочем, едва ли он злится на что-то конкретное. Досадует сам на себя — недоглядел, не продумал все заранее… — И что он помнит? Неправильный вопрос. Лучше бы поинтересовался, в каком состоянии дар Чарльза. Обойдется без ответа. — Какая тебе нужна помощь? Я не оставлю Чарльза одного надолго. Могу уходить только днем. Кусает губы. Раздумывает, подсчитывает. Умный мальчик. Жаль только, что слишком молодой. Жаль, что многого в этой жизни не понимает. Ему будет нелегко. — Я найду Азазеля, без него не пробраться к ангару. Но он вполне может исчезнуть, послав нас обоих. Если бы только Чарльз мог… — Нет. Никаких «если бы», никаких «Чарльз мог». Они оба знают, как это опасно. Но хилый очкарик вряд ли готов взять на себя ответственность за все, что может произойти, если Чарльз очнется — по-настоящему очнется. Он просто не охранял больницу, в которой был Чарльз, весь месяц. Он не провел с ним три недели в мотелях и случайных домах, не видел, как тот просыпается и не соображает ничего. — Хорошо, — сдается, — дай мне немного времени. Неделю, не больше. Я составил график встреч… Вот адреса. Время. Системы в этом нет никакой, поэтому даже если Райт нападет на след, проследить он не сможет. Транспорт, некоторые инструменты — самолет был поврежден. Я тебе написал, что нужно раздобыть. Лекарства… Я сменил формулу, чтобы избежать физической слабости и возможности возврата… Теперь следи за дозой внимательней. Нужно принимать по часам, чтобы концентрация в крови поддерживалась примерно на одном уровне. — Угу. График он составил… Придется внести в него корректировки. Никаких встреч ночью. Никаких заброшенных изб, где металла — ни грамма. Парень пойдет на уступки. Такие, как он, на своем не настаивают. Пытаются, конечно… Но пасуют перед грубой силой. На прощание он бросает: — Я все равно не доверяю тебе, Эрик. Зачем он тебе? От этого ни тепло, ни холодно. Людские оценки и их доверие никакой роли не играют. Однажды выбор уже был сделан. Цель сменилась. Как будто в кинотеатре поставили новую бобину. Теперь эта лента — до самого конца. — А ты бы его как использовал, если бы он остался с тобой? Очкарик, вытаращив глаза, теряется. Пора уходить. Чарльз наверняка уже на стены лезет от одиночества. Эрик знает, каково это — быть одному. * Окончательно к имени он привыкает спустя пару дней, а Эрика перестает кликать Маньяком только через неделю, после того случая, когда, забывшись, спросил: «Маньяк, что сегодня на обед?» и получил в ответ метко брошенную ложку в лоб. Чарльз подозревает, что до аварии был очень умным человеком. Он постоянно размышляет, ищет в закоулках памяти любую информацию, и удивляется тому богатству, что хранится в голове. Приперев Эрика к стенке, он скороговоркой называет имена всех американских президентов, спрашивает, где ошибся, а Эрик, округлив глаза, интересуется, откуда бы ему это знать. После этого Чарльз понимает, что не каждый обладает способностью запомнить тридцать четыре фамилии подряд. Выясняется, что знания Чарльза по биологии простираются по сравнению с Эриком, как два крыла андского кондора. С Эриковыми знаниями Чарльз критично соотносит воробья, потому что тот не смог назвать все аминокислоты, необходимые для жизнедеятельности человеческого организма. В душу Чарльза порой закрадываются сомнения, что это не он умный, а Эрик недоучился в свое время в школе, но он отбрасывает эти мысли. Эрик, в конце концов, еще ни разу не оплошал на памяти Чарльза, какой бы короткой эта память ни была. Еще Чарльз выясняет, что потерял воспоминания, касавшиеся лишь его самого. Он ясно представляет, как обстоят дела в мире, в курсе голодающих в Африке и карты метрополитена Вашингтона, но вот вспомнить, как читал газеты или трясся в вагоне, он никак не может. Эрик готовит весьма омерзительную на вкус и запах пищу, но ест свою стряпню, даже не морщась. Чарльзу приходится следовать его примеру, потому что он до сих пор не знает, умеет ли готовить сам. В любом случае, он собирается в ближайшее время попробовать, как только Эрик перестанет с испуганным видом оттаскивать его от источников огня, от острого, от тупого, от мокрого, от… Одним словом, от любого объекта внешнего мира, кроме кровати. Чарльз удивляется, как Эрик догадался поселиться в этой халупе. Выяснилось, что здесь даже нет газа, и Эрик уже пару раз на глазах Чарльза менял газовый баллон, подключенный к плитке. Он с легкостью подхватывал огромные красные вместилища, переносил их из одной комнаты в другую, и Чарльз поражался его силе. Подумав, что, возможно, здесь в его знаниях кроется пробел, Чарльз попробовал познать вес баллона эмпирически, но едва смог сдвинуть его с места. А Эрик, конечно, вернулся в тот же момент и занудно разругался, что-то говоря о грыже. Чарльз уверен, что о грыже, да и об остальных напастях, Эрик имеет слабое представление, и единственное, в чем он разбирается, — это в том, как выходить Чарльза. Ненавистная капельница исчезла вместе с катетером к шестому дню, и Эрик начал делать Чарльзу уколы в вену. Желтоватое лекарство как будто прошивало огнем, и приятного в нем было мало, но пропускать уколы Чарльз не рисковал. Вполне предсказуемо, но последствия прекращения лечения ему проверять не хотелось. Шумящий за окнами океан очаровал Чарльза, но едва ли он мог заинтересовать его надолго. В лачуге не было ни одной книги, Эрик разводил руками, и Чарльз злился. Ко всему прочему оказалось, что Эрик, уходя за провиантом, запирает дверь снаружи, закрывает окна, и как бы Чарльз ни старался, выбраться из дома не получалось. Эрик исчезал почти на весь день, возвращался порой с поцарапанными руками, обычно — хмурый. Что ж, походы по магазинам явно не были его хобби, но и принимать помощь Чарльза он не собирался. Говорил, что город находится далеко, и ослабленный болезнью организм Чарльза вряд ли выдержит такое путешествие. Не то чтобы тюремный режим приходился Чарльзу по вкусу, но он старался использовать часы одиночества и ничегонеделания по максимуму. Обшарив все тумбочки и ящички, Чарльз так и не нашел никаких документов. Может быть, критично предположил он, нужно было искать тщательнее. Зато он стал счастливым обладателем черной водолазки — Эрик, увидев его в ней, насупился и ледяным тоном заявил, что это его. Пришлось отдать. Вместо нее Чарльз экспроприировал синюю вельветовую рубашку с чересчур длинными рукавами, но на нее уже Эрик не стал претендовать и, махнув рукой, позволил Чарльзу оставить ее себе. На третий день заточения Эрик принес ему несколько старых энциклопедий, и Чарльз жадно накинулся на их изучение. Казалось, что он все просто вспоминал. Ничто не было для него в новинку, не поражало, не заставляло затрепетать, а ведь научные факты были поразительны для обывателя. Значит, он и вправду все это уже когда-то читал. Болезнь все еще давала о себе знать, и добрую половину суток Чарльз спал. Потом, просыпаясь, брел в ванную, и Эрик, удивительно все замечающий Эрик, тут же приносил неизменное ведро с водой. От торжественного караула во время мытья он, как ни странно, отказался, и Чарльз мог наслаждаться блаженным одиночеством, гремя ковшом. Эрик неохотно рассказывал об их путешествии, лишь обронил, что они бросили свою привычную жизнь около полугода назад, договорившись о ней не вспоминать. Больше вопросов Чарльз не задавал: почувствовал, что ответов не получит, а только разъярит своего товарища-тюремщика. Тем более что Эрик всеми днями пропадал; у Чарльза создалось ощущение, что тот нарочно сбегает из дома, чтобы лишний раз не видеться. За единственным развлечением по вечерам, за шахматами, Эрик благосклонно слушал его рассуждения об эволюции крыльев бабочек. Чарльз точно не знал, помнил он это или выдумывал на ходу, но получалось, как ему казалось, вполне логично. Хотелось одновременно две вещи: узнать и додумать все самому и, облегчив свою задачу, выспросить все у Эрика. Но что-то подсказывало: еще не время. Нужно обождать. Убедить, что с ним все в порядке, новые знания не вызовут криза, тогда-то Эрик и раскроется. А пока — ладно, это вполне увлекательно — вспоминать страны и города и прикидывать, были ли они там. И все бы было ничего, если бы не полное отсутствие дел. Чарльз почти выл от безделья. Эрик реагировал на его претензии с полнейшим спокойствием. — Возьми меня с собой в магазин. — Он далеко. А если тебе станет плохо? И Чарльз остается в опостылевшем доме. — Плавать хочу. — А ты точно умеешь? — усмехается Эрик. Чарльз разражается бурчанием по поводу наклонностей наседки своего друга. — Костер, давай разведем костер! — Его могут принять за сигнал бедствия. — Не могут! — Я сказал, нет, — отрезает ледяным тоном Эрик. Чарльз бродит по дому, назло громко топая, и изводит себя страшными мыслями. Комната, кухня, коридор, ванная — все изучено до мельчайших подробностей, Чарльз может обойти все с закрытыми глазами и ни разу не споткнуться. А места, надо заметить, мало, особенно на кухне — она вообще напоминает полосу с препятствиями. Начинает казаться, что Эрик и в самом деле маньяк, а у него, Чарльза, — стокгольмский синдром. Иных объяснений его вере словам Эрика нет. Терпеливое ожидание ответов тоже никак не мотивировано. Просто беспочвенное доверие. Как будто однажды переключился тумблер в положение «слепо следовать за Эриком» — и все, теперь Чарльз слушается его беспрекословно, даже почти не возмущаясь. — Ужин готов, — зовет Эрик. Чарльз спрашивает себя, готовят ли маньяки своим жертвам слипшиеся в один ком макароны. Он наблюдает, как Эрик отрезает ему брикет светло-желтого цвета и понимает: готовят. Это какая-то изысканная пытка. После ужина Чарльз льет из ковша воду, чтобы хоть как-то помочь Эрику в мытье посуды. Эрик сосредоточенно скребет по кастрюле щеткой, и пригоревшие куски макарон отлепляются с такой легкостью, как будто металл их сам отталкивает. Чарльз в очередной раз делает вывод, что Эрик — профессиональный мойщик посуды. Нарушив их обычную вечернюю традицию играть в шахматы, Чарльз просит: — Давай просто посидим на берегу. Без костра, — торопливо произносит он, угадывая мысли Эрика, — просто посмотрим на звезды. Ты знаешь созвездия? — Вряд ли смогу найти хоть одно, — качает головой Эрик и вытирает руки замызганным полотенцем. «Выстирать завтра», — делает мысленную пометку Чарльз и улыбается: — Тогда посмотрим, может, я хорош в астрологии так же, как во всем остальном. Эрик негромко смеется и, хлопнув Чарльза по бедру полотенцем, выгоняет из ванной: — Излишней скромностью ты никогда не обладал. Хмыкнув, Чарльз принимает это к сведению. Он берет из комнаты одеяло, ищет что-нибудь и для Эрика — на берегу по вечерам прохладно. Они живут в доме уже неделю, но Чарльз осознает только сейчас: он ни разу не видел Эрика спящим. Ему даже не приходило в голову посмотреть, где тот устраивается, когда собирает шахматы в коробку и отправляет Чарльза спать. И утром Эрик всегда уже на ногах, когда Чарльз только выползает из своей комнаты, потирая глаза. Нахмурившись, Чарльз складывает одеяло пару раз и бредет к выходу. На этот раз он внимательно оглядывает все углы, но не находит ничего, похожего на кровать. Услышав за собой грохот жестяных тарелок — Эрик закончил с посудой и несет ее обратно на кухню — Чарльз торопливо выходит из дома. Что-то его беспокоит, вертится досадливо на периферии сознания, но это никак не удается ухватить. Выйдя в прохладу лунной ночи, Чарльз подходит ближе к берегу, плюхается на песок. Он накидывает одеяло на плечи и смотрит вдаль, на океан. Соленый ветер обнимает его, треплет волосы, зовет идти дальше, плыть в глубину, выйти из четырех стен и отправиться на поиски нового, даже если это будет ошибкой. Он решает завтра в отсутствие Эрика выломать дверь, во что бы то ни стало, и искупаться. Днем, пока солнце жарит, несмотря на февраль. Зайти в воду хочется невыносимо. Он же не пленник, в конце-то концов… Но на секунду Чарльза посещает сомнение. Он вновь думает о том, что Эрик выбрал подозрительно уединенное место, и неизвестно, как он смог найти дом посреди пустыря. Избушка выглядит так, как будто ее кто-то просто сюда принес из другого места. Чарльз усмехается: надо быть Голиафом, чтобы поднять деревянный дом, набитый сверху донизу металлической ерундой. Раздается хлопок двери. Чарльз слышит, как Эрик тихо ступает по песку, но не оборачивается. Лишь только когда Эрик садится рядом, Чарльз молча накидывает край одеяла ему на плечи, случайно проводя ладонью по шее. — Ты вздрогнул, — комментирует Чарльз, едва Эрик дергается от легкого прикосновения его руки. После самого первого дня в поведении Эрика не было ничего странного, не считая, конечно, его стремления сделать своего спутника-заложника затворником, но касательно чересчур заинтересованных взглядов — пусто. Возможно, это и расстраивает, Чарльз до конца не определился. Он еще точно не решил, но они, скорее всего, все-таки просто друзья. — Мы завтра уезжаем, — меняет Эрик тему. — Что? — Чарльз изумленно смотрит на него. — Почему? — Мы не задерживаемся долго на одном месте, — Эрик не глядит в ответ. Уставившись на океан, он нехотя поясняет: — Мы так договорились. Чарльз пытается переварить его слова. Получается, он на полном серьезе согласился на кочевой образ жизни? Сначала он хочет отказаться, прикрывшись нездоровьем. А потом думает — зачем? Если Эрик не тот, за кого себя выдает, то проще будет вывести его на чистую воду в городе. В населенном пункте. В любом месте, где есть люди. Поэтому Чарльз лишь спрашивает: — Долго отсюда до остановки? — он с грустью глядит на океан. Волны подкатывают к берегу, но, не дотянувшись лапами до его своих гостей, снова убегают. В голове проносится: надо будет порасспросить Эрика об их прошлом и попробовать поймать его на несостыковках. — Не очень. Может быть, часа четыре. Но нас заберут. — Кто? — Чарльз, разом озябнув, кутается в одеяло. Эрик, искоса глянув на него, хочет отдать и свой край, но Чарльз игнорирует его помощь. — Мой друг. Хэнк Маккой. У него есть самолет. А еще — надо задать каверзные вопросы его другу. — Круто. Чарльзу плевать, кто там есть у Эрика. И его почти не тревожит самолет. Вот океан — океана действительно жалко… Он размышляет, куда Эрик уходил каждый день. Четыре часа туда, четыре обратно… Да, пожалуй, именно столько он и отсутствовал. Допустим, пару раз он закупался едой. Приносил большие пакеты из супермаркета. Уолл-Март. Чарльз помнит эти вывески. Он ходил между полками и кидал в тележку продукты. Магазин так и встает перед глазами. Себя Чарльз не видит. Только иногда вспоминает ухоженные ногти. Да, он следил за руками. И край пиджака. Чарльз глядит на свои ладони. Грязи нет, он по-прежнему на автомате не допускает появления траурной каемки. Но маникюрные ножницы ему бы очень пригодились. Еще один пункт в мысленный список дел. — Где ты спишь? — задает Чарльз другой интересующий его вопрос, с трудом отвлекаясь от созерцания своих рук. Его резко начинает раздражать их состояние. К тому же становится зябко, почти бьет холодовая дрожь. — Ты же вроде собирался угадывать созвездия. — Уже не хочу. Так что? — На кухне, — чуть раздраженно отвечает Эрик. — Тебя что-то волнует? Да, хочет ответить Чарльз. Волнует. Я ничего не помню ни о себе, ни о тебе, поэтому я немного нервный. Самую чуточку. Терпение истончилось. Хочется информации. Эрик под боком горячий, как печка, и Чарльз подвигается к нему в попытке спастись от холода. — Расскажи мне о нашем путешествии, — просит Чарльз. — Где мы были? Плечо у Эрика жесткое, кости и мышцы, а бицепс напряжен. Как будто специально старается для очередной подружки выглядеть мужественнее, чтобы впечатлить. Чарльз улыбается своей мысли, но теплее не становится. Мужества в Эрике и так через край — не подступишься… — За последние полгода мы сменили одиннадцать штатов. Эрик рассказывает о Вашингтоне и Нью-Йорке, говорит, что однажды они побывали в Аргентине… Чарльз не может их вспомнить. Нью-Йорк встает перед глазами так же четко, как супермаркет, Вашингтон смутно припоминается. Аргентина вспыхивает картинками из книг и журналов, не более того. Чарльз сомневается, что действительно ходил по ее улицам. Авария случилась в Техасе, говорит Эрик. В больнице Чарльз провел почти месяц, а потом врачи только разводили руками — лечение симптоматическое. Тогда Эрик и понял, что пора двигаться в путь. Чарльз почти ему верит. Пока что у него нет другой версии правды, но он возлагает большие надежды на завтрашний перелет. Голос Эрика стихает, и, похоже, он хочет спать. Тогда Чарльз откидывается на спину, ложится на кажущийся сизым песок и смотрит в небо. Звезды яркие. Чарльз узнает от силы три созвездия, да и то сомневается в том, что правильно их назвал. С Эриком становится неинтересно. Он сидит, обняв колени, и молча глядит на океан. Растормошить бы его. Ткнуть острым кулаком в плечо, развести на эмоции. С виду он — сухарь сухарем, скупой на чувства, даже на мимику. Но порой улыбнется так, что хочется задержать дыхание. Или случайно сболтнет что-то вроде того, как больно было ждать, пока Чарльз придет в сознание. Тогда становится понятно, что Эрик не так уж черств, как пытается показать. Видимо, держит себя в руках, контролирует постоянно. А если он врет насчет этих путешествий — то ему нужно следить не только за каждым словом, но и за каждым движением. — Пойдем спать, — Чарльз рывком поднимается и хлопает Эрика по плечу. — Ты уже носом клюешь. Чарльз бесцеремонно сдергивает с нахохлившегося Эрика одеяло, закутывается сам. Думает, что пронизывающим ветром проще сдернуть с Эрика сонливость. Тот вздрагивает, поворачивает голову. Быстро встает на ноги, наблюдает за тем, как Чарльз, кряхтя, поднимается и отряхивается от песка, и совершает немыслимую вещь. — Что ты… Эрик подхватывает почти завернувшегося в кокон Чарльза на руки и несет к дому. Колотя ладонями по спине, Чарльз возмущается: — Эй! Я похож на девушку? Пусти! — Прости, — Эрик ставит его на ноги только у порога. Выглядит действительно виноватым. — Не знаю, что на меня нашло, — в его взгляде скользит такая тоска, что сердце сжимается. Чарльз догадывается, что это как-то связано с аварией. С тем временем, когда Чарльз был без сознания и не мог самостоятельно ходить. Его передергивает от мысли о жалкой слабости. — Надо лечь спать пораньше, — бурчит он и бредет в комнату. Закрыв дверь, Чарльз плюхается на кровать. Спать, вопреки своим словам, он не собирается. Последнюю ночь в этом доме он хочет потратить на разведку: проверить, где спит Эрик. Чарльз начинает понимать, что ни разу не видел ни раскладушки, ни матраса на полу. Скорее всего, Эрик не спит дома. Уходит куда-то. А Чарльз — действительно жертва, ручной зверек, которого этот маньяк поселил в домик в пустыне. Уверенность все крепнет. Чарльз вертится на кровати, как будто на крошках, и вспоминает — а ведь он редко ел в постели, значит, кто-то другой мог приносить печенье к нему… Может быть, родители? Или брат? Сестра? Может быть, у него была сестра? Чарльз не помнит. Морщится, но никак не может уловить воспоминание. В конце концов, махнув рукой на это, садится на край постели, раскачивается из стороны в сторону. Прислушивается к происходящему за дверью. Тишина. Что и требовалось доказать — удостоверившись, что его домашний питомец уснул, потеряв бдительность, Эрик ушел. Крадучись, Чарльз выбирается из своей комнаты. Просто чтобы подтвердить свои догадки. Он мысленно присуждает себе титул «Мисс Наивность». Проходит на кухню и застывает, открыв рот. Эрик спит, сидя на стуле и положив голову на стол. Безмолвствуя, Чарльз наблюдает, как вздымается его грудь. Тут же вспоминаются мелочи, складываются в картину. А ведь Эрик каждый день морщился как от боли и тер шею и плечи. Пытался размять спину. Выспавшимся он не выглядел. Неловко. Получается, за неимением иного места, Эрик все время спал или сидя, или скрючившись на жестком полу, или еще как… Чарльза затапливает вина. — Эрик, — шепчет он и трясет его за плечо. — Проснись. Тут же встрепенувшись, Эрик резко выпрямляется и ловит запястье Чарльза в стальной захват, глядит диким зверем, секунду не понимает ничего. Чарльз сдерживает сдавленный писк. Ему кажется, что Эрик может сломать ему руку. — Это я, — чуть громче добавляет Чарльз, и хватка ослабевает. — Почему не спишь? — голос Эрика звучит чуть враждебно, но уже, в целом, спокойно. Он потирает глаза. — Пошли, — командует Чарльз. — Жаль, что я раньше не заметил, как ты спишь. Дернув Эрика за локоть, Чарльз настойчиво тянет его в сторону комнаты. Помедлив, Эрик все же подчиняется. — Чарльз, — неуверенно произносит он, — ты что-то… — он замолкает. Заподозрил? Чарльз только усмехается. Да, он прозрачен, как стекло. — Да, — нехотя признается он, — сначала я подозревал, что ты уходишь каждый вечер. Теперь мне немного стыдно. Приношу свои извинения. Пока у меня не было поводов не доверять тебе. Эрик вздыхает с облегчением. — Мог бы и раньше сказать, — укоряет Чарльз, — моя кровать большая. Поместимся оба. — Я лучше на полу, — пытается отказаться Эрик, но Чарльз его не слушает. Он толкает Эрика к постели, и тот все еще нерешительно топчется. — Раздевайся и ложись, — командует Чарльз. — Хватит мяться, как выпускница на танцах. Эрик тихо смеется и через голову снимает водолазку. Чарльз следит за ним, с усмешкой вспоминая, что едва не забрал в свое пользование его любимую одежду. — Ты такая заноза, — в его голосе звучит тепло. Быстро скинув и брюки, Эрик присаживается на край постели. — Ты спишь у стенки, — предупреждает он, — я не хочу, чтобы ты свалился во сне. — За кого ты меня принимаешь? — хмыкает Чарльз, но все же пробирается к стене. Подушку он Эрику не предлагает — догадывается, что тот не возьмет и еще, чего доброго, начнет распинаться о состоянии здоровья Чарльза, действуя на нервы. — Почему со мной не спал? Не хотел тревожить? — Угу. Некстати просыпается игривость, и Чарльз едва удерживается, чтобы что-нибудь не спошлить. Но попытки соблазнения только спугнут Эрика. Он исчезнет тут же, как только подумает, что Чарльз посягает на его честь. Заманчиво — подковырнуть ледяную скорлупу и вытянуть хотя бы румянец на щеки, однако Чарльз не может позволить себе отпустить Эрика спать обратно на кухню, поэтому приходится молчать и сдерживаться. Даже, пожалуй, не стоит поддаваться желанию провести по волосам Эрика, пожелав спокойной ночи. Кровать прогибается под весом Эрика, когда тот осторожно ложится на самый край. Вот уж кто действительно может упасть — так это он. Однако теперь совесть Чарльза чиста, и он, закрыв глаза, засыпает почти мгновенно, совсем забыв, что хотел понаблюдать за Эриком во сне. * Вещей у них мало — все умещается в один чемодан. Эрик уже уложил одежду, лекарства и несколько шприцов, убрал зубные щетки и бинт. Чарльз замечает, что Эрик не взял никаких документов, и это наводит на определенные мысли, но он молчит. Эрик нервничает, хоть и старается не подавать виду, и Чарльз знает, в чем причина его беспокойства. Он помнит, как, проснувшись среди ночи, почувствовал горячую ладонь на талии. Сон после этого как рукой сняло. Эрик, наверно, долго не спал, и Чарльз никак не мог заставить себя успокоиться, пока Эрик наглаживал его бедро медленными, размеренными движениями. Нет, он не приставал, не домогался — просто ласково и очень осторожно гладил. Как будто не осознавая этого. Может быть, Эрик витал где-то в своих мыслях, даже не замечая, что уже долгое время пытается протереть в Чарльзе дыру. Прикосновение вызвало смутные чувства. Пока Чарльз притворялся спящим, он успел обдумать и неясные воспоминания, и ощущения. В том, что у него за плечами не один роман, Чарльз даже не сомневался. От прикосновений Эрика по телу разливались волны, затрагивали рецепторы, щекотали центры удовольствия и возбуждения. Так и виделись переплетенные человеческие тела. Безликие, смазанные, но Чарльз точно понимал — все это было, он был со всеми этими людьми. Не только женщинами… С Эриком не был. По крайней мере, этого Чарльз точно не помнил и даже не ощущал. От этого еще больше хотелось попробовать. Ближе, теснее, откровеннее. Потом в голову пришла другая мысль: что, если Эрик все это время спал на кухне, потому что считал нечестным спать с Чарльзом в одной постели? Сам бы Чарльз поступил точно так же. Не лег бы в одну кровать с человеком, не подозревающим о его чувствах и не способным дать отпор. Пусть он был бы на все сто процентов уверен в себе — все равно бы не стал рисковать и провоцировать сам себя. Потом Эрика, видимо, все же отпустили его думы; Чарльз ощутил это почти физически, как будто исчез из головы шум. Должно быть, они действительно очень хорошие друзья, раз понимают друг друга и без слов, и без взглядов. Больше прикосновений не было, или же Чарльз просто от них не просыпался, но на место удивлению и легкому тянущему, почти тоскливому чувству в груди пришло разочарование. — Когда у меня в последний раз был секс? — брякает Чарльз, пока Эрик, стоя к нему спиной, оглядывает комнату, проверяя, все ли они взяли. Плечи Эрика вздрагивают. — Почему ты спрашиваешь? — к его чести, он поворачивается к Чарльзу лицом, смотрит прямо в глаза. Каменная маска лица не дрогнет. Чарльз начинает сомневаться в верности своих выводов. Возможно, у Эрика ничего и в мыслях не было, а ночные поглаживания Чарльзу померещились на фоне воздержания и чересчур живого воображения. Но сдавать назад уже поздно, поэтому Чарльз, вздернув подбородок, заявляет: — Полагаю, что я нормальный зрелый мужчина… Я же не был евнухом? — Эрик мотает головой, и Чарльз, ободренный, продолжает: — Если мы наконец-то покидаем эту пустыню, то я хотел бы вернуться в мир большого секса. Я вообще был удачлив на этом поприще? Чарльз уверен, что спрашивает об этом зря. Он и так чувствует, что ему неплохо удавалось находить с людьми общий язык и, заболтав, укладывать их в постель. Но ему хочется услышать это и от Эрика. — О, у тебя была одна фраза на все случаи, — оскаливается Эрик. — В первый раз это всегда срабатывало, а потом девушки понимали, что где-то уже это слышали… Чарльз проглатывает обиду и мрачно рассматривает ровный ряд острых белых зубов. — А парни? — ревностно пытается он отстоять свое амплуа соблазнителя. Брови Эрика взлетают вверх. Чарльзу становится на секунду неловко — все же он помнит, что подобные отношения не афишируется, знает это, как будто на подкорку записалось правило, что надо быть осторожным с мужчинами и тщательно скрываться. — На моей памяти ты клеился только к девушкам, — наконец произносит Эрик и, словно потеряв интерес к их беседе, отворачивается к шкафу. Имитируя деятельность, он бесцельно передвигает вещи с места на место. Чарльз, пожевав губу, пытается сообразить, как на это реагировать. Принять за аксиому, что Эрик прячет свои желания, и не пытаться подкатить к нему? Или наоборот, осторожно войти в зону его комфорта и, стараясь не спугнуть, попытаться завязать его чувства на себе? Почему он действительно озабочен тем, чтобы выяснить настоящие желания Эрика, Чарльз даже не стал задумываться. Его прошлое — черная дыра, и если он будет сидеть на берегу и ждать, пока из этого моря неизведанного выкинет волной пару дохлых рыбешек воспоминаний, то пропустит все самое интересное. Если ему хочется вытянуть из Эрика сердце, то лучше пойти на поводу у этой прихоти. — И все-таки ты не сказал, когда в последний раз мне улыбнулась удача. Чарльз скользит взглядом по плечам и талии Эрика, все больше уверяясь: ему нужно узнать, какие между ними отношения. Не со слов Эрика, нет. Ему нужно почувствовать их, а заодно — узнать и себя. Выяснить, каков он на самом деле. Так и тянет подойти и обнять его со спины. Поколебавшись, Чарльз делает осторожный шажок вперед, рассматривая беззащитную белую шею Эрика. — Возможно, год назад, — с сомнением произносит Эрик. — Нет, кажется, полгода. Ты все-таки уговорил с тобой переспать одну рыбешку. Чарльз усмехается: у них с Эриком сходятся мысли. — Как ее звали? — допытывается Чарльз в надежде, что имя девушки пробудит в нем новые воспоминания. — Мой… — Эрик резко закашливается. — Молли. Ее звали Молли. Чарльз прислушивается к себе. Ничего. Пусто. Видимо, ему было совсем плевать на ту девчушку. — Она хотя бы была красивая? — с надеждой спрашивает он. — Ничего особенного, — сухо отвечает Эрик и, подхватив чемодан, идет на кухню, ловко обогнув Чарльза и даже плечом с ним не столкнувшись. Чарльз проскальзывает за ним, хмурясь. Он наконец-то понимает промелькнувшую в голосе Эрика интонацию и мгновенно озвучивает догадку: — Ты ревнуешь! — Я — что? — Эрик резко оборачивается к нему. Смотрит гневно. И одновременно где-то в глубине глаз плескается легкий страх. Чарльз никак не может разгадать его природу. — Ты приревновал эту Молли ко мне, — поясняет Чарльз. — Ну же, признайся, ты сам хотел с ней переспать. Чарльз намеренно ходит вокруг интригующей темы, но Эрик не выдает себя ни одним движением. Не опровергает его слова, что было бы очень показательно в свете общей его преданности и ночных заигрываний. Эрик вздыхает и, опустившись на табурет, подпирает подбородок кулаком. — Да. Так и было, — он устало смотрит на Чарльза. — Закроем эту тему. Что ж, на этот раз не удалось получить устного подтверждения в заинтересованности Эрика. Но начало откровенным разговорам уже положено. Все получится чуть позже. В своей победе Чарльз не сомневается. — Прости, друг мой. Уверен, у меня были серьезные причины, чтобы затащить ее в постель. — У тебя всегда есть серьезные причины, — Эрик невесело улыбается, — друг мой. Чарльзу кажется, что Эрик его передразнивает, но тот глядит серьезно, как будто о чем-то жалея. — Я сказал что-то не так? — на всякий случай спрашивает он. Эрик лишь качает головой. Проходит около получаса. Эрик вертит в руках кухонный нож, а Чарльз пролистывает в последний раз энциклопедию. Книги они с собой не берут — лишняя поклажа, только место займет, а толку от нее никакого. Он спрашивает у Эрика, куда они поедут дальше, но тот расплывчато отвечает, что они решат это уже в вертолете. Топлива может не хватить на дальние расстояния, неохотно поясняет Эрик, и Чарльза вполне удовлетворяет его ответ. Ему потихоньку надоедает подозревать Эрика во всевозможных грехах, тем более что тот, со слегка вьющимися кончиками коротких волос, выглядит как самое безобидное существо в мире, даже несмотря на нож в руках. Чарльз уверен, что документы Эрик хранит где-нибудь во внутреннем кармане пиджака, поэтому и не убирал их в чемодан. Что-то заставляет его верить Эрику. Видимо, даже потеря памяти не может убить дружеское доверие и привязанность, сохранившиеся на уровне подсознания. Чарльз наудачу просит Эрика рассказать об их семьях, но тот неохотно отвечает, что все их родственники умерли. Чарльз не чувствует сожаления: видимо, у него не так уж хорошо складывалось с матерью и отцом. Он пробует представить, что бы он ощутил, если бы умер Эрик, и ему становится не по себе. За стенами дома воет, как пес на луну, ветер. Песчинки взмывают в воздух, кружатся водоворотом, и Чарльз подскакивает к окнам, задирает голову. С неба спускается не вертолет — Чарльз уверен, что не вертолет, — а самый удивительный самолет, какой он только видел. Чарльз точно знает, что самолеты должны выглядеть по-другому, огромные алюминиевые птицы, перевозящие людей, совсем иные вне зависимости от модели. А спускающийся к ним фрегат словно опережает время: он угловатый, маленький, угольный, практически бесшумный. Чарльз жадно следит, как черная птица садится, задевая хвостом волны океана. Эрик, встав за спиной, придерживает его за плечо; жест похож на дружеский, но Чарльз чувствует: стоит дернуться, и Эрик сожмет пальцы, никуда не пустит. Сердце гулко колотится в груди вместе с испаряющимся чувством узнавания. Запотевшее окно памяти вновь становится чистым. Люк самолета открывается, и Чарльзу кажется, что натянутые нити беспокойства Эрика передаются и ему, до них почти можно дотронуться, провести ладонью по колючей поверхности, сделать их шелковыми и расслабленными. Чарльз почти воочию видит эти нити, тянется к ним разумом, слабо понимая, что происходит. Галлюцинации от лекарств. Поврежденный мозг барахлит. Эрик, резко толкнув Чарльза в плечо, отшатывается. — Что?.. — Чарльз, ничего не понимая, кидается к нему, рефлекторно кладет ладонь на щеку, смотрит в расширившиеся зрачки. — Что-то не так? — У тебя надо спросить, — Эрик часто моргает. Больше Чарльз ничего не чувствует — ни шелка, ни нитей, и полагается только на свои глаза: Эрик, определенно, взбудоражен, может быть, даже напуган. Потирая плечо, Чарльз отходит на пару шагов назад. Ладно, пора признать: Эрик — действительно очень странный человек, и, может быть, в этой автомобильной катастрофе пострадал и его разум тоже. Адекватности в нем ни на грамм. — Ты не эпилептик? — на всякий случай спрашивает Чарльз. Эрик, уже справившись с паническим приступом, усмехается, вновь наращивает броню из уверенности в себе. — Не знаю. Но я точно не маразматик, — бурчит он в ответ. — Эй! Это обидно, — разыгрывая смертельное оскорбление, Чарльз кидается на Эрика, хватает его за плечи и впечатывает в кухонный шкаф. Вожделение дотронуться приходит в одно мгновение, повод — глупый, детский, но Чарльзу все равно, его устраивает и такой, и если для того, чтобы прижаться к Эрику, нужно дурачиться, то что же в этом плохого? Эрик отталкивает его, обхватывает руками и легко, как котенка, закидывает на стол. Хохоча, Чарльз пытается встать, отбрыкивается, но Эрик успешно прижимает его обратно. Его ладони то ложатся на плечи, то давят на ребра. Пальцы Чарльз запускает Эрику в волосы, еще немного — и можно притянуть его для поцелуя, но это пока не для них. Резко рванувшись вперед, Чарльз толкает его грудь в грудь, скрещивает ноги на талии Эрика, почти не задумываясь. Тот по инерции отклоняется назад и, теряя равновесие, оступается. Сам не понимая как, Чарльз реагирует почти мгновенно: закрывает ладонями голову и шею Эрика. Болью прошивает руку, Эрик крепче прижимает к себе Чарльза, подхватив его под ягодицы и обняв за спину. Пискнув, Чарльз стонет: он со всей силы приложился о деревянный пол еще и коленями, джинсы не слишком смягчили падение. Уткнувшись лицом Эрику в шею, Чарльз смеется, смеется и никак не может остановиться. Ему мерещится чей-то рык, но он не обращает на это внимания: в конце концов, можно уже смириться, что весь день в его голове творится что-то неправильное. Грудь Эрика ходит ходуном от беззвучного хохота, улыбка разрезает лицо, а руки его похлопывают Чарльза по спине. — Прости, — Чарльз переводит дыхание. Аккуратно выудив руки из-под головы Эрика, он приподнимается на локтях, пытается вытащить ноги, основательно прижатые к полу. Эрик, перестав улыбаться, смущается, как кажется Чарльзу. Беспокойства в нем больше нет, он открыто глядит на Чарльза, и глаза его все еще сверкают смешинками. Поймав запястье Чарльза, Эрик тянет его ладонь к себе, все еще не дает встать на ноги. Рассматривает глубоко пропаханную кожу на тыльной стороне ладони. — Маккой обработает, — морщится он. — Вставай с меня. — Не любишь быть снизу? — кряхтя, Чарльз вытягивает ноги из-под Эрика и поднимается, потирая колени. Эрик не отвечает. Хмурясь, трет спину. — Спасибо, — неожиданно говорит он. — За что? — не понимает Чарльз. Кивком указав на кровоточащую ладонь Чарльза, Эрик открывает рот, чтобы уже что-то сказать, но не успевает: открывается дверь, и в дом заглядывает тщедушный парень в очках. Щеки у него алеют, а глаза бегают. Мрачно глянув на него, Эрик интересуется: — Все видел? — Неловко, — соглашается парень. — Я сначала подумал, что вы всерьез деретесь. — Он назвал меня маразматиком, мне пришлось защитить свою честь! — оправдывается Чарльз, и парень, переведя на него взгляд, улыбается. — Приятно видеть тебя таким веселым, Чарльз, — тепло произносит парень и протягивает ему руку. — Хэнк, я полагаю? — спрашивает Чарльз, пожимая мягкую бледную ладонь не привыкшего к физическому труду человека. — Разве раньше я не бывал веселым? Совершенно не чувствую себя человеком, способным на безысходную тоску. Извини, не припомню: мы встречались раньше? — Было пару раз, — влезает в разговор Эрик. — Думаю, ты так много болтал, что он не заметил твоего настроения. — Я всегда рад поговорить с Чарльзом, — потупив взгляд, говорит Хэнк. — Вы уже собрались? — выпаливает он, словно собравшись с духом, и поворачивается к Эрику. — Что насчет маршрута? — Эрик подхватывает чемодан. — Кстати, ты не нашел ту девочку? Ороро, кажется? — Пока нет, — качает головой Хэнк. — Но я и сам неплохо справлюсь с погодой, — тише добавляет он, но Чарльзу все равно удается его расслышать. Подходя к самолету, Чарльз, не удержавшись, обходит его кругом, любуется его компактностью и минимализмом. Оцарапанная углом тумбочки рука ноет, и Чарльз пытается отвлечься от раздражающей пульсации, прислушиваясь к разговору Хэнка с Эриком. Они негромко обсуждают маршрут и спорят из-за каких-то туч, и Чарльз приходит к выводу, что его это не касается — он все равно мало что смыслит в полетах в условиях плохой погоды. Ему хочется поинтересоваться, как бы с погодой могла помочь какая-то девочка. Очевидно, она более опытный пилот, нежели Хэнк, и способна летать даже в бурю. Вдоволь налюбовавшись самолетом, Чарльз прощается с океаном: опускает раненную ладонь в воду у самого берега, шипит от боли и гладит влажный песок. В последний раз окинув дом взглядом, Чарльз качает головой: он не понимает, как они с Эриком прожили здесь целую неделю без водопровода и электричества, довольствуясь одним лишь дневным светом из огромных и нелепых окон. Эрик подзывает его к самолету, и Чарльз, подставляя лицо жару солнечных лучей, бредет к люку. Он весело спрашивает, куда они летят, переводя взгляд с мрачного Эрика на напряженного Хэнка и обратно. — Вы так боитесь лететь в непогоду? — удивляется Чарльз. — Может быть, стоит вылететь позже? Или мы торопимся? — Времени у нас, в целом, мало, — расплывчато отвечает Эрик. — Забирайся в самолет. Салон черной птицы встречает Чарльза двумя рядами кресел, расположенных друг напротив друга. Чарльз заинтересованно заглядывает в кабину пилота и проходит обратно, заглядывая в иллюминаторы. Увиденное его вполне удовлетворяет. Хэнк с грохотом закрывает люк и оправдывается, что у него не было лишней свободной минуты, чтобы подтянуть болты в креплениях. Он с подчеркнуто-невинным видом спрашивает, не хочет ли Эрик помочь ему с этим, но тот лишь скрипит зубами. Чарльз, так и не поняв их разговора, разочарованно вздыхает. Развернув небольшую карту Штатов, Хэнк держит ее перед Эриком и говорит, что ближе всего от Аризоны, конечно, Аляска. Чарльз подает голос: — Я не хочу в Аляску. Хэнк с Эриком оглядываются на него с таким удивлением, словно забыли о его существовании. Это немного злит. Хочется напомнить Эрику, что вообще-то он путешествует с Чарльзом, а не с Хэнком, и поэтому ему стоит учитывать пожелания друга. — Эмма в Орегоне, Рейвен — в Калифорнии. Но лучше перебраться подальше, — Хэнк, все еще держа карту перед Эриком, смотрит на него в упор. — Рейвен? — неуверенно переспрашивает Чарльз. — Я ведь ее знаю. Да? Он не сомневается: в его жизни была Рейвен, у него теплеет в груди от этого имени. — Это другая Рейвен, — отрезает Эрик, мельком глянув на него. Хэнк явно чувствует себя не в своей тарелке. — Только не говори, что я тоже переспал с ней, пока ты страдал и ревновал. — С ней переспал я, пока страдал и ревновал ты, — любезно поясняет Эрик, и Чарльз хмурится. — Забудь. — Да я и так много забыл, — с досадой отвечает Чарльз. — Хочу в Калифорнию. Эрик с Хэнком смотрят друг на друга целую бесконечность. Чарльз злится, но молчит. Он чувствует себя вправе скандалить: целую неделю он жил на условиях Эрика, слегка помешавшегося на здоровье Чарльза, а значит, пришло ему время подвинуться и согласиться с требованиями друга. — Райт знает, что она в Калифорнии, — наконец нарушает тишину Хэнк. — Кто такой Райт? — незамедлительно реагирует Чарльз. — Ладно, — решает Эрик. — Может, все обойдется. — Что должно обойтись? Хэнк еще раз дергает люк на себя, проверяя, не откроется ли он в полете, и уходит в кабину пилота, бросив, что аптечка в боковом ящике. — Сядь, — устало говорит Эрик, и Чарльз, все еще злясь, опускается на одно из кресел и пристегивается. Он наблюдает, как Эрик, пошарив по боковинам, находит увесистую сумку. Сев напротив Чарльза, он наклоняется к нему и неторопливо вжикает «молнией», роется в медикаментах. Найдя бинт, он так же медленно рвет упаковку. Чарльз без слов протягивает ему руку, едва сдерживаясь, чтобы не дать Эрику в нос за недоговорки. — Мы же друзья, — в конце концов не выдерживает Чарльз, — почему ты мне ничего не говоришь? — обиженно спрашивает он. — Если бы ты был на моем месте, ты бы понял, как мучительно жить в неведении, ничего не зная ни о себе, ни об окружающих. Представь, каково мне, когда еще и ты от меня отмахиваешься. Я думал, мы достаточно близки, чтобы ты это понимал. Он нарочно давит на Эрика, но невольно и сам проникается своими словами. Волевым усилием Чарльз давит жалость к себе на корню. Эрик вздрагивает, берет руку Чарльза за кончики пальцев и разглядывает ладонь. — Будет больно, — тихо говорит он и свободной рукой достает перекись, хочет зубами открыть флакончик, но Чарльз, выдернув ладонь, не позволяет ему сделать этого. — Совсем дурак? — по-детски спрашивает он. Усмехнувшись, Эрик откручивает крышку и вытаскивает пробку. Намочив вату, он подтягивает к себе руку Чарльза и, дуя на рану, обрабатывает ее. Раздражение исчезает. Как можно злиться на него? Заботливый, стеснительный, но из него так и вырывается запредельная нежность, которую Эрик тщательно прячет за каменным лицом. Чарльз держит руку на весу, позволяя Эрику перебинтовать ладонь. — Я бы занял твое место, не задумываясь, если бы только знал, как, — слова Эрика бьют в самое сердце. Чарльз, сглотнув, не может поднять на него взгляд. Он не сомневается: Эрик бы действительно поменялся с ним местами. Чувствует: здесь много намешано. Сожаление, привязанность, даже вина. Чужие эмоции осязаемы, как ароматы, как цветные ленты, Чарльз угадывает их безошибочно. — Как ты думаешь, после этой травмы могли открыться сверхъестественные способности? — грустно улыбается Чарльз. — Мне кажется, что я чувствую тебя. — Только меня? — быстро глянув на него, спрашивает Эрик. — Как чувствуешь? — Тебя. Эмоции. Они как цветы. Как ленты. У каждой свой запах и оттенок. Может быть, я просто слишком хорошо тебя понимаю. — Наверно. Эрик убирает аптечку обратно в боковину. Самолет начинает набирать высоту. Чарльз, прильнув к иллюминатору, смотрит, как дом становится крошечным. Он щурится, от удивления раскрыв рот. Дурацкая избушка рушится как домик из спичек, доски падают одна за другой, окна оказываются на песке. Эрик, проследив за взглядом Чарльза, предполагает, что дом разрушила волна воздуха от двигателей. Чарльз хочет возразить: ведь при посадке самолета дом даже не пошатнулся. — А может, гвозди все выпали, — добавляет Эрик. — Все только на них и держалось. Чарльз, отвернувшись от иллюминатора, смотрит на Эрика. Тот едва уловимо пожимает плечами, и Чарльз никак не может понять, шутит тот или действительно верит в свои слова. Его удивляет, как Эрик отреагировал на его слова об эмоциях. Не стал расспрашивать, не рассмеялся, не обозвал странным… Просто принял как данность. Как будто каждый день выслушивает подобное. Самолет перестал набирать высоту, полетел по прямой. Повинуясь сиюминутному желанию, Чарльз открепляет ремни безопасности и быстро пересаживается на кресло напротив, рядом с Эриком, придвигается к его теплому боку и кладет голову на плечо. Тот каменеет, замерев, и оттаивает только спустя несколько вздохов — расслабляется и на секунду сжимает ладонь Чарльза, а потом снова кладет руки на колени, как пай-мальчик. Больше они ни о чем не говорят. Чарльз пытается самостоятельно вспомнить города Калифорнии, пейзажи, но память подводит, картинки в голове появляются неохотно, только проступают на потрепанном холсте цифры — год образования штата, год проведения Олимпийских игр. За окнами плывет голубое небо в белых рытвинах облаков, и Чарльз умиротворенно переключается со своих мыслей на созерцание. Через какое-то время Хэнк сообщает, что они приземлятся в лесу, а дальше придется идти пешком. Но мотели, по его заверению, должны быть в двух часах ходьбы, не больше. Чарльз только вздыхает. Повозившись, он садится прямо: пока они летели, он съехал головой к Эрику на грудь, и тот придерживал его, позволяя развалиться на себе с комфортом. — Почему мы не можем сесть в специально предназначенном для этого месте? — без особой надежды на ответ спрашивает Чарльз. Но Эрик все же произносит: — Проблемы с законом. У него, — с какой-то мстительной ноткой добавляет он, кивнув на Хэнка. Тот, выглянув из кабины, только стискивает челюсти и одаривает Эрика взглядом, полным затаенной ненависти. — О, — удивляется Чарльз. — А по тебе и не скажешь, что ты гангстер. — Гангстер — слишком сильное слово, — бормочет Хэнк, снова скрываясь в кабине. — Я почти ничего не сделал. Только угнал самолет и имел несчастье родиться самим собой. Опускается самолет мягко. Хэнк подтверждает свою репутацию преступника, говоря, что они приземляются в Мемориальном парке, что, конечно же, запрещено конституцией штата. Перед посадкой Чарльз успевает пожаловаться Эрику, что они ненастоящие путешественники, раз у них нет рюкзака, а один только чемодан. Эрик же, отчего-то раздобрев, обещает обязательно купить все, что Чарльз захочет, если только он будет носить это сам. На прощание Хэнк советует им особо не высовываться: обстановка на улицах неспокойная. А сам он обещает не попадаться Райту и затаиться на самом глубоком дне. Уже пожимая руку Хэнку, Эрик прохладно замечает: — Ты кое-что забыл. Чарльз, навострив уши, смотрит на Хэнка. Тот кривится — Эрик слишком сильно сжал его ладонь. — Конечно, — неохотно кивает он и вновь залезает в самолет. Возвращается он с небольшим белым пакетом, который Эрик бережно убирает в чемодан, опустившись на одно колено. Белый полиэтилен просвечивает, и Чарльз замечает знакомые ампулы. — Это мое лекарство, — мгновенно озвучивает он. — Мы не сможем его купить в Калифорнии? — Вы вообще не сможете его купить, — напряженно отвечает Хэнк, глядя на Эрика. Тот, подняв голову, нехорошо улыбается ему. — Его создал я. Отряхнув брюки, Эрик поднимается на ноги. Чарльз же жалеет, что столько времени провел в неведении. — Так ты ученый, — восхищенно ахает он. — Очень жаль, что ты не сказал этого раньше. Я бы успел поговорить с тобой. Эрик, к сожалению, наукой не интересуется… — При следующей встрече обязательно, Чарльз, — Хэнк улыбается. — Нам пора расходиться. Чарльз долго жмет ему руку и пытается узнать хоть немного о сыворотке, которую колет каждый день, но Хэнк ловко уходит от ответа, как будто чего-то боясь. Возможно, решает Чарльз, его сковывает присутствие Эрика. Они уходят в сторону города. Эрик только бурчит: — Распушил хвост… ученый. Улыбаясь, Чарльз подтрунивает: — Опять ревнуешь? На этот раз к нему? Не бойся, с ним я не пересплю. Он не в моем вкусе. Дорога занимает добрых три часа, поэтому на разговоры они сил не тратят — а идут быстро, как только могут. У Чарльза складывается впечатление, что они от кого-то бегут в поиске убежища. * Мотель Чарльза откровенно пугает. Он уточняет у Эрика, как они жили раньше, и пытается выведать, не было ли у них нормального жилища. Эрик обзывает его неженкой. Чарльз очень даже не против согласиться с обидным прозвищем, если за это они снимут комнату в отеле без тараканов и толстого слоя пыли. Но Эрик на редкость упрям. Он ставит чемодан и настоятельно просит Чарльза не делать глупостей и подождать его в номере. А сам уходит на поиск еды. — Мы могли бы поужинать в городе, — предлагает Чарльз ему вслед, но за Эриком уже захлопывается дверь. Звякает замок. — Ресторан, столик на двоих, свечи… тебе бы понравилось, милый, — уверяет Чарльз тишину и тараканов. Он проверяет обе кровати, перетряхивает пододеяльники и подушки, с облегчением узнает, что хотя бы в постелях нет насекомых. Застиранные простыни светят дырами. С тяжелым сердцем Чарльз затаскивает чемодан на стол и открывает его. Недолго поглядев внутрь, он вновь его закрывает, решив, что не положит на пыльные полки столетнего, судя по виду, шкафа ни одну вещь. Пытаясь найти себе занятие, Чарльз распахивает занавески и смотрит в окно, прислонившись лбом к мутному от капель давно прошедшего дождя стеклу. На улице не так много людей, окраина мало кого привлекает. Рабочие вышли на обеденный перерыв с завода и сидят в кафе под зонтиками. Сглотнув, Чарльз завидует им: он бы тоже не отказался от перекуса. Ему хочется выпить кружку пива, каким бы дрянным оно в этой забегаловке ни было, а потом провести вечер с красивой девушкой или мужчиной. Чарльз утешает себя тем, что уж хотя бы мужчина-то на вечер у него будет. Пусть даже и не слишком доступный. Но это вопрос времени. Эрика нет долго; Чарльз успевает за это время проверить напор воды в душе и безуспешно пытается починить телевизор, чтобы узнать хоть какие-то новости этого мира. Тот отчаянно не желает включаться, и Чарльз, махнув на него рукой, опять подходит к окну. Он устает ждать Эрика, как послушный пес. Что такого случится, если он просто выйдет на улицу и тоже посидит в кафе? В самом углу, на самом крайнем столике. Он ничего не будет заказывать — у него нет денег. Но, может быть, официантка поведется на его очаровательную улыбку и принесет хотя бы стакан воды. Убеждая себя, что жажда просто невыносима, а пить воду из-под крана в этой дыре небезопасно, Чарльз идет к двери и дергает ее за ручку. Та не поддается. Нахмурившись, Чарльз дергает дверь сильнее, потом пытается толкнуть ее плечом и взломать замок, но у него ничего не выходит. Заклинило. Должно быть, ее просто заклинило. Чарльз ищет ключ где-нибудь рядом с вешалкой, но ничего даже похожего не обнаруживает. Походив по номеру, Чарльз решает пойти на крайние меры: позвонить вниз и попросить девушку, похожую на ковбоя, освободить его. Он сбивчиво объясняет, что с его дверью что-то случилось, и присаживается на край постели в ожидании. Уже скоро в его дверь начинают стучать и дергать ее за ручку. Чарльз, подойдя ближе, объясняет, что у него нет ключа, а его компаньон ушел. С его стороны замок ничего не блокирует, отвечает он на вопрос девушки, и она, пообещав вернуться с подмогой, уходит. Бродя по комнате, Чарльз раздумывает, какова вероятность, что Эрик, уходя, как-то хитро смог сломать замок. По его прикидкам выходит, что нулевая — времени на это у Эрика не было. Вместо девушки к двери возвращается мужчина с грубым голосом. До Чарльза доносится позвякивание инструментов. Рабочий, не стесняясь в выражениях, выговаривает все, что думает о безмозглых постояльцах, не способных даже замок нормально закрыть, но Чарльз не обижается: он прекрасно понимает, какого уровня этот мотель и не ждет вежливости к клиентам. Он даже немного сочувствует работникам, проводящим здесь целые дни за гроши. — Разрази меня гром! — восклицает мужчина, и Чарльз подходит к двери. — Сэр? — зовет он, склонившись к замку. Как раз вовремя: рабочий тянет замок на себя, полностью вынимая из двери личинку, и мрачно глядит на Чарльза карим глазом через отверстие в двери. Чарльзу отчего-то становится неловко. Он отходит на шаг назад, не дожидаясь, пока мужчина даст ему дверью по лбу. Спустя пару минут они оба рассматривают замок. Плечистый рабочий вытирает ладони о грязную спецовку и поражается: металл словно расплавило изнутри, и непонятно, как удалось вообще открыть дверь и попасть в номер. Чарльз предполагает, что она была открыта, но мужчина лишь качает головой: они всегда запирают свободные комнаты. — Может быть, в этот раз вы забыли, — настаивает Чарльз, — другого объяснения этому быть не может. — Чудеса, — качает головой рабочий, изрядно подобревший по отношению к Чарльзу после того, как тот несколько раз назвал его «сэром». Чарльз разглядывает замок и топчется возле двери, заинтригованный не меньше рабочего, уже забыв, что хотел пойти в кафе. Вместо этого ему хочется отправиться вместе с мужчиной в подсобку и попытаться выяснить, что могло вызвать расплавление металла, но удача сегодня не на его стороне: из коридора раздается оклик: — Чарльз? Что здесь происходит? Видимо, на посторонних голос Эрика действует угрожающе — иного объяснения Чарльз задрожавшим рукам рабочего не находит. Замок ходит ходуном в его ладонях, и Чарльз поражается: по внешнему виду и комплекции мужчины и не скажешь, что он невротик. Обернувшись, Чарльз улыбается Эрику, не чувствуя себя виноватым: — У нас что-то случилось с замком. — А я и не заметил дыры в двери, — язвит в ответ Эрик. — Я просил тебя спокойно посидеть в номере, просто подождать меня… — Я не ребенок, — прервав его, огрызается Чарльз. Эрик молча проходит мимо него, подхватывает чемодан и выходит из номера. Наскоро поблагодарив рабочего за все старания, Чарльз спешит за Эриком. Тот, не обращая на него никакого внимания, спускается по лестнице вниз и идет к выходу. — Куда мы? — вспоминает Чарльз. — Где ты был? — Эрик не удостаивает его ответом, только впихивает ему в руки шуршащий кулек. Развернув его, Чарльз комментирует: — Сэндвичи! Как богато! Мы что-то празднуем, дорогой? Остановившись возле стойки регистрации, Эрик наклоняется к девушке-ковбойке и, нависнув над ней, тихо требует отдать деньги. Чарльз проглатывает заплясавшие на языке слова о некрасивом поведении Эрика. Девушка отдает плату за номер без всяких возражений, только затравленно глядит на Эрика. — Извините, — смущенно говорит ей Чарльз, когда Эрик, потеряв к ней всяческий интерес, уходит прочь. — Подожди! — зовет он и бежит догонять Эрика. Тот молчит вплоть до тихого и безлюдного переулка, только знай себе идет вперед. Чарльз бурчит, что с такими длинными ножищами немудрено бежать так быстро. От Эрика он отстает на несколько шагов и не понимает, чем настолько разозлил друга. Хочется язвительно напомнить, что нужно быть готовым к неудачам и нелепостям, если проводишь долгое время в дороге, но здравый смысл пока еще удерживает от открытой ссоры с Эриком. Сказать бы ему, что раз уж они путешествуют, то должны легче относиться к курьезам, подобным этой, однако вряд ли Эрик оценит сарказм. У него вообще с чувством юмора серьезные проблемы. Солнце припекает макушку. Чарльз то и дело стирает рукавом рубашки пот со лба, расстегивает несколько верхних пуговиц, пыхтит, мысленно проклиная быстроходного Эрика. Тот останавливается спустя вечность в узком проходе, поворачивается к Чарльзу с разгневанным лицом. Чарльзу уже плевать на все; прислонившись к стене дома, он наслаждается тенью. Пытается отдышаться. Эрик отчитывает его, но никакой конкретики не выдает: только сетует на шило в пятой точке Чарльза и в завуалированной форме требует неукоснительного подчинения. Чарльз его почти не слушает. Он дышит, сосредоточившись на реве крови в ушах. Перед глазами темнеет. Кулек с сэндвичами Чарльз с досадой бросает на чемодан. Ждет, пока приступ слабости пройдет. Его слегка мутит от вынужденной пробежки. Дурнота постепенно проходит. Набрав побольше воздуха в грудь, Чарльз вскидывает голову и набрасывается на Эрика, прервав его на полуслове: — Ты — эгоист! Хочешь уйти — проваливай куда угодно, мне и там было неплохо! Оставь мои документы с деньгами — и иди! А раз ты так заботишься о моем здоровье, то мог бы пораскинуть мозгами, прежде чем устраивать мне пробежку! — Чарльз зло смотрит в серые озадаченные глаза, с удовлетворением отмечая, как Эрик теряет весь боевой настрой. — Что с тобой вообще такое, а? Подумаешь, замок сломанный. Ничего, переселились бы в другой номер. Психопат. — Чарльз, пожалуйста… — Я не закончил! — рявкает Чарльз. Сказать ему на самом деле больше нечего, но просто так позволять Эрику начать оправдываться он не собирается. — Сколько у нас свободной наличности? Сколько мы здесь пробудем? — Долларов пятьдесят. Как получится. Эрик смотрит на него честными глазами. Вздохнув, Чарльз опускается на чемодан, снова подхватив сверток на руки, и вытаскивает сэндвич. Развернув бумагу, он впивается зубами в мягкий белый хлеб. Он ловит себя на мысли, что ничего не знает о них с Эриком. Как они зарабатывают на жизнь? Кто они по профессии? Надолго ли останавливаются в городах? А самое главное — он не хочет путешествовать. Он не чувствует в себе тяги к этому. Он хочет домой. В городе, в окружении людей чувство реальности наваливается, давит на плечи, а усталость тянет на поиски безопасного места. Где его дом? Есть ли у него дом? Чарльзу кажется, что он снова слабеет. Темнота не расстилается перед глазами, но Чарльзу хочется лечь на землю и свернуться в клубочек, и больше никогда не двигаться. — Эй, — Эрик, присев перед ним на корточки, обеспокоенно заглядывает в глаза. Оглядывается в поисках чего-то. — Тут рядом есть магазин, ты сможешь дойти? Нехорошо? Холодный пот стекает по позвоночнику вниз, все тело становится мокрым. Кусок больше не лезет в горло. Закашлявшись, Чарльз вдыхает глубже, но никак не может надышаться, грудь сжимает тисками, а еще — он вспоминает, что в суматохе забыл утром сделать укол. И тут же, как напоминание о его беспомощности, леденеет в животе — Чарльз понимает, что не сможет встать. — Я падаю в обморок, — предупреждает он, пытаясь сохранить сознание. Пот течет по его лицу градинами, а в голове шумит, как будто кто-то включил радио — гул голосов заполняет черепную коробку. Эрик меняется в лице. Подхватив Чарльза под мышками, он усаживает его на землю, а сам роется в чемодане, подрагивающими руками вскрывает упаковку со шприцом. Чарльз отводит от него взгляд и, запрокинув голову, смотрит в небо. Редкие облака проплывают по голубому атласу, и все это что-то до жути напоминает. Среди гула уже почти можно различить отдельные голоса. Кто-то зовет его по имени — Чарльз, Чарльз, где ты, Чарльз, я знаю, ты когда-нибудь откликнешься, Чарльз — это девичий голос, он кажется таким знакомым, ему так хочется сказать — я здесь, в Калифорнии, в Монтерее, только прекрати кричать, пожалуйста, и так плохо, а потом еще один голос, испуганный, колотящийся как сердце, становится четким — он все вспомнит он вспомнит он вспомнит что тогда будет быстрее — он знаком еще лучше, только разум почти отключается от боли, разливающейся по лбу, проникающей все глубже, глубже, глубже… Чарльз закрывает глаза. Когда он приходит в себя, то уже не слышит ничего, кроме пения какой-то пичужки. Эрик, уложив его голову к себе на колени, баюкает его, раскачивается из стороны в сторону и гладит по волосам. Чарльз делает глубокий вдох, сосредотачивается на приятных ощущениях — это кажется правильным. Вспоминать о боли, предшествующей обмороку, страшно. Слишком сильная. Она была слишком настоящей. Чарльз все еще не открыл глаза, но Эрик, угадав, что он пришел в себя, тихонько спрашивает: — Как ты? — Лучше. Эрик возится, явно вознамерившись сгрузить его с себя, но Чарльз изворачивается, приподнимается на локте и, обхватив Эрика за талию, валит его на спину, укладывается у него на груди. — Мы уже не на улице, — удивленно произносит Чарльз. Вокруг них светлые обои с цветочным орнаментом, под ними — широкая кровать. — Ты донес меня на руках? — поражается Чарльз, заползая на Эрика повыше, чтобы увидеть его лицо. Эрик, скованный, немного напуганный — наверняка от их близости — кивает. — Ты сильный, — одобрительно улыбается Чарльз. — Говорят, в экстренных ситуациях активируются резервные силы организмы. Без них я бы, конечно, не поднял тебя. Ты растолстел на макаронах и сэндвичах. — Ты врешь! Я худышка. — Сколько, думаешь, ты весишь? — смеется Эрик. Они говорят о ерунде, о чем угодно, кроме приступа Чарльза. Избегают этой темы всеми силами. Но Чарльз, обнимая Эрика за шею, устав от перепалки, чувствует: тот все еще не скинул с себя испытанный страх. — Слезь с меня уже, — просит Эрик. Он жесткий, как доска, но Чарльзу все равно нравится лежать на его груди, придавливая к постели. Это… правильно. Они должны быть рядом. Эмоции Эрика больше не касаются всех органов чувств, словно закрылась какая-то дверца, но это и не нужно. Чарльз и так знает, что между ними не просто дружба. Теперь он в этом уверен. Ему слишком хорошо, чтобы предположить иное. Не удержавшись, Чарльз прижимается губами к шее Эрика, даже не целует — просто касается, проводит носом вверх, до уха. Голова кружится, и сердце стучит в горле. Чарльз по-кошачьи изгибается, уже не ждет разрешения, чтобы перейти к решительным действиям, ловит губами мочку уха Эрика. Меньше всего он ожидает, что Эрик перекатит его на спину и, как пружина, выпрямится, вскочив на ноги. Чарльз садится на кровати и смотрит почти с возмущением. Щеки Эрика раскраснелись, он то и дело нелепо одергивает рубашку и явно готов сгореть со стыда. А ведь он совсем недавно желал увидеть именно этот румянец и смятение. Удачно вышло. Но, похоже, переборщил. — Пойдуснимуномер, — скороговоркой выпаливает Эрик. Чарльзу смешно: он еще никогда не слышал, чтобы Эрик говорил так быстро. Но времени хохотать у него нет — Эрик уже устремляется прочь из номера. Вскочив, Чарльз несется за ним, хватает за руку. — Постой, я больше не буду, — конечно, буду, про себя добавляет Чарльз, — не обижайся, останься! — он и сам тараторит, как Эрик, но это неважно. Крепко сжимая запястье Эрика, Чарльз удерживает его возле себя. — Это неправильно, — обернувшись, Эрик взволнованно смотрит на него. Его вечная беспристрастная маска дает сбой. — Я не могу воспользоваться твоей амнезией, твоей слабостью, это просто нечестно. До той аварии… между нами ничего не было, слышишь, Чарльз? — Меня это не волнует… — И то, что я единственный, кто сейчас с тобой рядом, — с нажимом продолжает Эрик, вновь возвращая себе самообладание, — не повод, чтобы… — Чтобы что? — Чарльз напряженно смотрит на него. Эрик не отвечает, только красноречиво глядит в ответ. Облизав губы, Чарльз медленно произносит: — Мне плевать, в каких отношениях мы были до аварии. Я чувствую здесь, — он кладет ладонь на бешено стучащее сердце Эрика, — что мы близки. Прости, если обидел. Останься. У нас не так много денег, чтобы жить в разных номерах. Обхватив запястье Чарльза, Эрик отстраняет его руку, насильно опускает ее вниз. — Я взял этот номер, потому что он был ближе всех ко входу, — почти жалобно отвечает Эрик. — Не специально. — Мне без разницы, — Чарльз легко улыбается. Убедившись, что Эрик больше не собирается сбегать, он отпускает его ладонь. — Ты против отношений между мужчинами? Ответ Чарльзу известен. Он спрашивает просто так, чтобы завязать с Эриком интимную беседу и увеличить шансы на перевод их отношений в горизонтальную плоскость в ближайшие часы. Но Эрик, усмехнувшись, не ведется на его провокацию: — Не спрашивай, не говори. Чарльз вздрагивает. — Я где-то это слышал. — Маккой обмолвился о своих проблемах с законом, а потом это выдал, — как ни в чем не бывало, произносит Эрик. — Предлагаю перейти к обеду. Он уже полностью взял себя в руки, и Чарльз даже немного досадует от непробиваемости друга. …Вечером, вернувшись с прогулки по городу, Чарльз наблюдает, как Эрик занавешивает окна и настороженно выглядывает на улицу. Они избегали людных улиц, а Эрик то и дело щурился, словно в каждом прохожем видел врага. И друг его, Хэнк, связан с преступностью. Все это наводит на определенные мысли. Может быть, не было даже никакой автомобильной катастрофы. Ведь если так, то у Чарльза должны были остаться шрамы. А он не может найти ни одного. — Мы в бегах? — негромко спрашивает Чарльз. Плечи Эрика вздрагивают. Он медленно поворачивается и смотрит на Чарльза. Кивает. — А сразу не мог сказать? Странно, но злости нет. Как будто Чарльз всегда знал, что Эрик недоговаривает о цели их переездов. Словно знал — его друг хранит много тайн, и выведать их не получится в одночасье. Их придется разгадывать долго. Даже если секреты касаются и самого Чарльза. Но, в конце концов, это вскрылось почти сразу же, оправдывает Чарльз свое спокойствие. Эрик даже не стал отнекиваться. — А как бы ты на это отреагировал? — Расскажи мне все, — требует Чарльз. Эрик, чуть отодвинув занавеску, снова выглядывает за окно. Чарльз ждет. Молчат они долго, тишина такая густая, что ею можно захлебнуться. Чарльз опять чувствует — к нему от Эрика толчками идут волны, неясные, сероватые, в них уже не различишь эмоций. Нужно подождать, пока пройдет еще больше времени после укола, тогда все становится ярче, воспринимается легче. — Нет, — наконец-то произносит Эрик. Повернувшись к Чарльзу, смотрит ему в глаза. — Тебя это не касается. Раз ты это забыл — то лучше и не вспоминать. Не думай ни о чем. Я обо всем позабочусь. Это моя война. — Мы прячемся в окопах, а не воюем. — А ты готов взять в руки оружие и убивать? — улыбка Эрика почти пугает. Чарльз качает головой. Кем бы он ни был, что бы ни делал в прошлом — на убийство он не способен. — Поэтому оставь грязную работу мне. Я не подведу. Ты не пострадаешь. — А ты? Эрик подходит к кровати, садится на край рядом с Чарльзом. — Я живучий. Уже привык выкручиваться из любых неприятностей. Чарльз вспоминает татуировку на руке Эрика. Да. Пожалуй, он и вправду пережил многое. Опыта у него немало. Эрик, недолго подумав, продолжает: — За нами охотится полковник Райт. Команда у него, насколько мне известно, небольшая. Если не высовываться, то можно бегать от него до бесконечности. Чем чаще переезжаем — тем лучше. Он теряет след. — Постоянное бегство — разве это жизнь? — Чарльзу становится грустно. — У меня был дом, Эрик? — Был. Большой. Мы можем попробовать туда вернуться через пару месяцев. Вряд ли от нас ожидают подобной наглости. Чарльзу кажется, что Эрик просто его утешает. На самом деле они никуда не вернутся. Настроение неумолимо ползет вниз. Возможно, Эрик и прав: меньше знаешь — крепче спишь. Лучше не спрашивать, что они сделали. Иначе сложно будет не представлять себе все их преступления в деталях. В неведении жить проще, чем в отвращении к себе. Все желание беседовать пропадает. Чарльз бредет в ванную. Сегодня он хотя бы сможет принять настоящий душ, а не плескать на себя воду из таза. Он долго отмокает, тщательно вспенивает на голове шампунь, а потом, встав перед раковиной, начисто сбривает щетину с подбородка. Если бы только можно было смыть со своей биографии темные пятна так же легко! Чарльз прикусывает губу. Он чувствует себя обманутым. Не Эриком, нет. Куда хуже — самим собой. Сначала совершить что-то, за что его разыскивают, а потом это забыть. И более того — малодушно отказаться вспоминать. Чарльз чувствует себя ничтожным. Чувствует, что не сможет провести эту ночь в одиночестве. Радуется, что у него есть Эрик. Кто из них больше виноват? Кто навлек на себя внимание полиции? Чарльз отчаянно пытается представить себя убийцей. Не выходит. А Эрик? Эрик может убить? В дверь ванной стучат. Чарльз, быстро надев пижаму, выходит в комнату, отвечает Эрику, что все в порядке. Он просто думал. Эрик отвечает понимающим взглядом. Ночью Чарльз, едва они выключают верхний свет, сразу же нарушает уговор спать на разных половинах кровати. Он подкатывается к Эрику со спины, крепко обнимает его за талию и прижимается ближе. Чарльза колотит от холода, одеяло не спасает, он ищет близости — не сексуальной, человеческой. Эрик снова играет в недотрогу, и Чарльз, обозлившись, шипит: — Тебе нравится, прекрати. Отчего-то послушавшись, Эрик утихает, позволяет обнимать себя и дальше. А Чарльз все никак не может заснуть. Мерзнет, думает. Почти не замечает, что рядом Эрик, хотя еще несколько часов назад не преминул бы возможностью воспользоваться его доступностью. Когда за окном светлеет, ему удается задремать. Ему был дан второй шанс. Шанс все забыть. Он может стать хорошим человеком. А пока лучше слушаться Эрика. В конце концов, на памяти Чарльза Эрик его еще ни разу не подводил. * Эрик говорит, что они не прячутся — они живут, как свободные люди, за тем исключением, что время от времени переезжают в новый город. У них есть все права вести нормальную жизнь, никто не лишит их гражданских свобод. Чарльз не видит логики в его словах: если они преступники, то свобод у них остается не так много. Свободы на передвижение — точно нет. Но Эрик талдычит, что Чарльз ничего не нарушал, лишь попал в плохую ситуацию. Он волен поступать, как заблагорассудится, и рано или поздно ему не придется прятаться за спиной друга. Эрик, сидящий за столиком кафе в светлой шляпе и очках с коричневыми стеклами, похож на туриста, но никак не на охранника, и Чарльз усмехается. Кофе подают не слишком хороший, на вкус — чуть ниже среднего, напиток горчит и оставляет сомнительный шлейф на языке, но Чарльз рад и этому после недели заточения с растворимым пойлом. Он украдкой разглядывает людей и проверяет свою память: верно ли он понимал уклад жизни и модные веяния? Выходит, что знание таких мелочей его не обманывало. Лучше бы он помнил себя, а уж неумение одеться как-нибудь можно было пережить. Здесь теплее, чем возле океана, и забравшийся в вены холод понемногу уходит. Вокруг кафе высажены маленькие пальмы, и Чарльз нет-нет — да и подумает о том, чтобы украсть заманчиво висящий кокос. Видимо, это проглядывает его преступная сущность. На двери, ведущей на кухню, криво приколочен плакат, приглашающий на фестиваль джаза. Тот от каждого порыва ветра издевательски дрожит, не отпуская внимание Чарльза. — Давай сходим, — просит Чарльз под шуршание плаката. — Открытие всего через пару дней. Эрик в задумчивости прослеживает его взгляд и пожимает плечами. — Я многого о тебе не знаю, — Чарльзу не удается сдержать грустный вздох. — Какую музыку ты любишь, о чем думаешь, о чем мечтаешь… я как будто потерял что-то важное. Раньше я был таким же? — Ты мог угадать любую мою мысль, — голос Эрика теплеет. — Ты знал меня, как облупленного. Не представляешь, как это нервировало. Чарльз отводит взгляд от плаката. Подперев подбородок кулаком, рассматривает Эрика. Ему хочется сказать что-нибудь глупое. Например, какой Эрик красивый. Или спросить, догадывался ли раньше Чарльз о его самых сокровенных желаниях. Еще больше хочется узнать, что Чарльз и был самым сокровенным. Но в такую удачу он не верит. Эрик, допив свой кофе, достает из бумажника банкноту. Говорит, что Чарльзу лучше посидеть в номере, пока он сам будет искать работу. Бросает вскользь, что однажды работать им не придется — у Эрика есть запасы в Монтане, только надо добраться до тайника с золотом. Очевидно, понимает Чарльз, окропленного чьей-то кровью. Его мутит от осознания, что он настолько близок с преступником и убийцей, но отдалиться от него Чарльз не может. Пока он беспомощен без Эрика. Пока — он не желает расставаться с ним. Не все тайники вскрыты. Не все карты реализованы. Что самое ужасное — даже зная, кто такой Эрик, Чарльз безоговорочно доверяет ему. Да, ему остается только догадываться о прошлом, строить предположения, подозревать, что Эрик врет, и сомнений нет: Эрик — опасен. Скорее всего, Чарльз знал это и раньше. И если он не сбежал, когда вся подноготная Эрика была ему известна, то и сейчас он останется рядом с ним. Что-то держало их рядом, и вряд ли это что-то исчезло. По дороге к отелю Эрик объясняет, вторя недавним мыслям Чарльза, что вдвоем находиться рискованно, но в одиночку Чарльз долго не протянет. О себе Эрик не заговаривает. Он добавляет, что если его и поймают, то он найдет способ сбежать и вернуться за Чарльзом. А его вряд ли смогут найти. Чарльзу остается только кивать и соглашаться. — Ты убивал? — вполголоса спрашивает он, когда Эрик, отворив дверь отеля, пропускает его вперед. Помолчав, Эрик так же негромко отвечает: — Приходилось. Но те люди того заслужили. Собакам — собачья смерть. — Остались еще претенденты на умерщвление? — Чарльз рассеянно улыбается администратору гостиницы. Она приветствует его в ответ. Интересно, а если бы она знала, о чем они с Эриком говорят, то осталась бы такой же доброжелательной? — Нет. Но рано или поздно нас найдут, и нам придется защищаться. Так и норовит сорваться с языка нравоучение о непротивлении злу насилием, хочется сказать — убийства как замкнутый круг: за одним следует второе, третье, и никогда не остановишься, насилие становится привычным, человеческая жизнь теряет всяческую ценность, но Чарльз молчит. Послушно остается в номере. Телевизор и тут не работает, но техника Чарльз не вызывает. Хватило случившегося в прошлом мотеле. Разъяренный Эрик — не самое приятное зрелище, и Чарльз не намерен опять его злить. Он забирается под одеяло прямо в одежде, сворачивается клубочком. Прикрывает глаза, пытаясь вспомнить хотя бы ощущения из прошлой жизни, но в голове ватная пустота. При свете дня все ночные раздумья отходят на второй план, кажутся несущественными, испаряются, как лужи воды летом. Чарльз переворачивается на живот и обнимает подушку, на которой спал Эрик, и ему мерещится, что наволочка все еще хранит запах его волос, что, конечно же, полная ерунда. Не отпускает воспоминание о словах Эрика. О том, что он не может воспользоваться амнезией Чарльза. А ведь он, наверно, его любит, с удивлением осознает Чарльз. Не может человек, не любя, столько времени оставаться рядом, выхаживать и лечить. Не может стойко сопротивляться тому, что идет в руки. У Эрика есть свои понятия о чести и достоинстве, пусть даже они, на взгляд Чарльза, совсем глупые. От этой неприступности только сильнее хочется разрушить броню Эрика. …К тому времени, как наконец-то щелкает дверной замок, Чарльз успевает проголодаться. Он нехотя встает с кровати, потягивается, вспоминает, что уже как час должен был сделать укол. — Ты долго, — укоряет он Эрика и ищет в чемодане жгут и шприц. — У меня есть оправдание, — робко улыбаясь, Эрик присаживается на корточки перед Чарльзом и извлекает из нагрудного кармана два билета. — Фестиваль, — охает Чарльз. — Ты чудо. Игла входит в вену привычно, Чарльз лишь на секунду прикусывает губу. Эрика как ветром сдувает. Чарльз невесело усмехается: и так каждый раз. Из ванной доносится шум воды, пока лекарство смешивается с кровью. Необходимость постоянно колоться начинает раздражать, и Чарльз думает, что было бы проще, если бы уколы заменили таблетками. Ему лишь жаль, что он кое-что понимает в медицине, и этих знаний достаточно, чтобы знать: лекарственная форма выбрана не случайно, и вряд ли пилюли будут действовать так же хорошо, как уколы. За обедом Эрик рассказывает о трех неудачных встречах с работодателями, с неудовольствием добавляет, что на двоих найти приличное место куда сложнее, чем на него одного. Чарльз с умилением глядит на него и мысленно благодарит. Он ведь даже не заикнулся про то, что тоже хочет что-то делать, что сидеть в четырех стенах невыносимо, а Эрик и так догадался. Бесспорно, Эрик с огромным удовольствием бы запер его покрепче, а сам вкалывал весь день за двоих, но он все равно отнесся к желаниям Чарльза с уважением, наступив на горло собственной паранойе. Работа, ко всему прочему, оказывается идеальной: Чарльзу поручено подменять библиотекаря, занося редких посетителей в журнал, а в остальное время — читать что угодно. Эрик же лишь скупо сообщает, что будет ремонтировать один из залов. На строителя он не похож — лицо слишком породистое, но Чарльз проглатывает это замечание. Все равно Эрик лучше него знает, чем заняться, и вряд ли ему так уж легко удалось добиться этой работы для них. Вечером они слоняются по городу, заглядывая в витрины магазинов, но денег у них почти нет, поэтому приходится ограничиваться простым любопытством. Чарльз борется с желанием взять Эрика под руку. Он находит в нем идеального собеседника на любую тему. Снова рассказывает что-то об эволюции крыльев бабочки, сам удивляясь своим познаниям, и Эрик едва заметно улыбается. Чарльз не знает, в какой момент его осеняет, лишь за ужином осознает: в нем уже пару часов сидит ощущение, что они с Эриком действительно любили друг друга. В чувствах Эрика Чарльз был почти уверен, но собственные для него становятся открытием. Он сидит за столом, припечатанный пониманием, что готов идти за Эриком куда угодно, броситься в огонь и ледяную глубину океана, даже не зная о нем почти ничего. Ночью он обнимает Эрика, уже привычно прижимается щекой к его спине, целомудренно целует между лопаток и засыпает успокоенным. Ему хорошо. Завтра вставать рано, и к Эрику Чарльз не пристает. Догадывается, что его ужимки ни к чему не приведут, разве что к спорам до рассвета о том, почему им нельзя быть вместе — принципы Эрика не позволят сблизиться настолько быстро. Ничего. У них много времени. …Дни до фестиваля пролетают быстро. Работа Чарльзу нравится, за два дня он успевает прочесть пять книг: «Солярис», будоражащий умы читателей уже с полгода, не меньше, «Портрет Дориана Грея», умиливший Чарльза от первого до последнего слова, и «451 градус по Фаренгейту» — фантастика оказывается весьма приятным способом скоротать время. Еще одной книгой, на которую пал выбор Чарльза, становится учебник по молекулярной биологии и последним он берется за «Происхождение видов». Дарвина Чарльз читает с особым наслаждением, знакомится с ним не впервые, а вспоминает. Эрику же приходится не так просто; к вечеру он выглядит замученным, но на фоне других строителей, спешащих домой, он, определенно, наименее уставший. В отлынивании от работы Чарльз его не подозревает, просто замечает, что Эрику многое дается проще. Однажды он забегает к нему перед обедом и смотрит, как Эрик под самым потолком играючи забивает один за другим гвозди, и они входят в деревянную шпалу как по волшебству, от первого же прикосновения молотка. Чарльз любуется им и невольно начинает думать о том, каким Эрик будет в постели, как применит всю эту сосредоточенную силу. Он выныривает из размышлений, лишь когда Эрик ловко слезает по лестнице вниз и, улыбнувшись ему, просит подождать еще немного — ему нужно переодеться из робы в свою одежду. Эрик все еще контролирует каждое свое движение, но нет-нет — да и собьется на непривычную нежность, проведет, выключив свет, ладонью по волосам, посмотрит особенным взглядом — и не успеет опустить глаза, прежде чем Чарльз заметит. Внутри полыхает пожар от затаенного в каждом жесте обожания, и Чарльз не может ничего поделать с ним, только задыхается ночью от того, как с Эриком трудно, и не решается на большее, так и обнимает его, не пытаясь зайти дальше. В день фестиваля они толпятся перед клубом. Люди вокруг безостановочно говорят, изредка то тут, то там вспыхивает смех дам от особо удачной шутки своих кавалеров, и Чарльз плавает в их эмоциях — его словно омывает ласковыми водами, и аромат духов женщин смешивается с цветочными запахами. Эрику не по себе, его тревожную скованность Чарльз тоже чувствует. Украдкой, пока никто не видит, он сжимает ладонь Эрика, ободряюще улыбается. Эрик похлопывает его по плечу. Когда они заходят внутрь, Эрик усаживает Чарльза за столик и уходит за напитками, возвращается с бутылкой шампанского. Остается лишь поражаться: где только Эрик раздобыл денег? — Романтично, — одобряет Чарльз, склонившись к Эрику, и тот хмыкает в ответ. После выступления Кармен МакРэй Чарльза немного развозит. Он придвигается к Эрику ближе, под столом незаметно кладет руку ему на колено. В программе перерыв на пятнадцать минут, следующим должен выйти на сцену Луи Армстронг, и Чарльз, разговорившись от выпитого, болтает в пустоту, как он хочет поскорее услышать музыканта вживую. Ладонью Чарльз незаметно скользит чуть выше, к середине бедра, не встречая никакого сопротивления. У него в ушах звенит от дозволенного, и даже музыка отходит на второй план, но Эрик не реагирует, и это остужает. Эрик не обращает на него внимания, даже не слушает. Его взгляд прикован к кому-то в толпе возле барной стойки, но Чарльз никак не может понять, на кого тот смотрит. Раздраженный невнимательностью друга, Чарльз понижает голос и продолжает вещать про джаз Эрику прямо в ухо, то и дело касаясь губами его мочки, стискивает ногу, обтянутую темными брюками, до боли, сжимает мускулистое бедро. Положив вторую ладонь на шею Эрика, Чарльз чувствует, как по коже у того побежали мурашки. — Чарльз, — шипит он, вздрогнув, — веди себя прилично. Оцарапав запястье Чарльза, Эрик отталкивает его руку, кладет ногу на ногу. — На нас никто не смотрит, — мурлычет Чарльз в ответ, — дорогой мой, ты слишком зажат. И слишком увлечен кем-то другим, — нарочито грустно добавляет Чарльз. Эрик, передернув плечами, откидывается на спинку стула, уставившись на пустую пока сцену. Он мрачнее тучи, и Чарльз не может найти этому объяснения. — Ты не любишь джаз? — наудачу спрашивает он, уверенный, что не его нахальное поведение стало причиной плохого настроения друга. — Налей мне еще, дорогой. И себе. Тебе стоит расслабиться. Эрик щедро плещет шампанское в бокал Чарльза. Сам не пьет. Делая глоток, Чарльз следит за ним, однако так и не понимает, почему Эрик так переменился. Но уже спустя пару минут он забывает обо всем: на сцене появляется Армстронг. Чарльз не замечает, как допивает всю бутылку, и только краем сознания вспоминает, что Эрик не сделал ни глотка, а его бокал блестит в приглушенном свете сияющей чистотой. В следующий перерыв, когда Чарльз опьянен и музыкой, и шампанским, к их столику подходит миловидная блондинка в черном платье. Сквозь шум в ушах до Чарльза долетает ее вопрос, нельзя ли ей присесть рядом. Он великодушно разрешает, проигнорировав пинок Эрика под столом. — Мой друг — Эрик, — представляет их Чарльз. Склонившись ближе к их собеседнице, Эрик спрашивает ее имя, и Чарльзу чудится исходящая от него угроза. — Бренда, — девушка глядит на него испуганно. — Ну же, дорогой, не надо смотреть волком на эту очаровательную незнакомку, — улыбается Чарльз. — Я люблю только тебя. — Замолчи, — сквозь зубы цедит Эрик. Чарльз же широко усмехается, наслаждаясь смущением девушки. Блондинка спрашивает, как им выступления, а потом разговор перетекает на них самих. — Мы путешествуем, — охотно делится с ней Чарльз, стараясь не смотреть ей в вырез платья. В данный момент больше всего ему хочется Эрика, но и не оценить женскую красоту он не может. Хочет увлечь блондинку разговором, рассказать ей, сколько они уже в пути, но морщится: не может вспомнить, когда началось их путешествие. Он знает, что память не вернется, а Эрик — единственная нить, связывающая его с миром. Возможно, Эрик чего-то недоговаривает. Но пока он не сделал ничего, чтобы обвинить его… хоть в чем-то. Пока он — единственный, кто знает Чарльза. И все девушки мира не заменят его. Эрик угадывает его грусть мгновенно, чувствует его точно, словно сверив настроение Чарльза с камертоном. — Вас, наверно, заждались ваши друзья, — в голосе Эрика прорезается сталь. Кивнув, девушка извиняется и уходит, бросив напоследок на Чарльза взгляд. Вздрогнув, Чарльз вцепляется в локоть Эрика. Шепчет жарко: — Мне на секунду показалось, что у нее желтая радужка. У моих лекарств нет галлюцинаций в качестве побочного действия? Он в это не верит. Но ему все равно, что говорить. Лишь бы дышать рядом с Эриком и ощущать жар, исходящий от его кожи. — Тебе показалось, — успокаивает Эрик. — На фоне лечения тебя развезло от алкоголя. Или же от того, что давно не пил. Я отойду на минутку. Будь здесь. — Куда я уйду, — пьяно улыбается Чарльз. Рассеянно глядя на сцену, он испытывает смутное желание пойти следом за Эриком в уборную и зажать его где-нибудь в углу, набросившись с поцелуями. * — Какого ты здесь забыла? — Я слышала его! Оправдывается и врет. Лжет, глядя в глаза. Хорошо, что она сменила привычный облик на другой — хоть за это можно поблагодарить Райта. Теперь ей с излюбленными образами придется попрощаться. Вдруг бы Чарльз узнал ее? Ведь с ней они знакомы куда дольше, чем с Хэнком, и она смогла бы пробудить воспоминания… Кулаком Эрик ударяет в стену в миллиметре от светлой головки. Пугает специально. Испуганной она выболтает все. Так и выходит. Лепечет: — Я правда слышала, он ответил, и все — больше ничего не было, я нашла вас, знала, что вы в Монтерее. А может, и не врет. Ведь у Чарльза во время того приступа могла пробудиться телепатия, и неосознанно он на вопросы, что стучали в голове, ответил. — Он нашел меня, — едва не плачет. — Райт почти поймал меня в прошлый раз, он сел на мой след. Как скоро он меня схватит — вопрос лишь времени. Меня поймают. Гнев застилает глаза. Сквозь зубы Эрик цедит: — Тогда уходи сейчас же. Как тебе хватило наглости прийти сюда и навлечь опасность на него? — Я думала, ты мне поможешь, — из ее глаз все же стекают по щекам слезы. Вид плачущей Рейвен не трогает ни на секунду. Эрик оглядывается, находит среди сидящих людей голову Чарльза, и это придает ему сил. — Ты всегда помогал братьям-мутантам, мы ведь для тебя не пустой звук. — Ошибаешься. Я спасал свою команду. Теперь моя команда состоит из двух человек. Я и он. Сама уйдешь или мне тебя вышвырнуть? — Что бы он сказал, если бы узнал, что ты меня бросаешь? — неожиданно звонко выкрикивает. Ее голос — как пощечина. Мигом становится ясно: все слезы и испуг — всего лишь спектакль, жалкая попытка манипулировать, надавить на жалость. Обиженная женщина — беда. Особенно если она была средством вызвать ревность Чарльза в ответ. Хорошо, что именно об этом она не догадывается, а думает, что он просто воспользовался ее предложением и без малейшего укора совести забыл. А то бы расцарапала лицо прямо здесь. Стиснув зубы, Эрик шипит: — Эгоистичная девчонка. Не умеешь прятаться — не берись. Сдайся добровольно, стань предательницей, сдай своих — может, выживешь. — Я не предательница! — Тогда немедленно уходи. Не смей подвергать его опасности. * Чарльз замечает, что остаток вечера Эрик сидит как на иголках. Он гладит друга по колену, пытаясь успокоить, но тот никак не может прийти в себя. Ладно, следует признаться — приставания Эрика уж точно лишь взбудоражат, но прекратить безнаказанно лапать его Чарльз уже не может. К отелю Эрик, наплевав на косые взгляды, тащит его за руку. Чарльз крепко держится за его ладонь, забавляясь своей ролью прекрасной спутницы, а Эрик даже не обращает внимания на его хихиканье, и Чарльзу вскоре это надоедает. Прохлада воздуха вымывает опьянение, но вместо него остается тянущее предвкушение. По дороге Эрик отрывисто говорит, что ему придется ненадолго уйти и кое-что проверить. Говорит, что подозревает, что Райт в городе. И если так, то им нужно срочно уезжать, даже не дождавшись утра. Едва ли Чарльз его слушает. Он еле поспевает за торопливыми шагами Эрика и думает лишь как бы поскорее спрятаться от любопытных и праздных толп людей. Огни фонарей и вывесок кружатся, отражаются в шальных глазах Чарльза, в их свете поблескивают влажные и яркие от постоянного облизывания губы. Ему хочется целоваться, сумасбродно, наплевав на завтрашний день, наплевав на каждую следующую минуту, чтобы проживать каждое мгновение здесь и сейчас!.. Но Эрик волнуется, все переживает, и приходится с ним соглашаться. Нет, с этим человеком не получится быть рядом без оглядки на обстоятельства. Кивая, Чарльз ждет, пока Эрик откроет номер. Он делает шаг за порог, вспоминает, как долгими днями сидел взаперти в той лачуге на берегу океана, и, почти не задумываясь, разворачивается, хватает Эрика за плечи и затягивает в комнату следом за собой. Мгновение, жить этим мгновением, ведь в каждый следующий час с ними может произойти что-то непоправимое, и этого, искрящего, волшебного, уже не вернуть, он же должен понять, должен сообразить, что меньше всего сейчас хочется оставаться в одиночестве. Обняв Эрика за шею, Чарльз привстает на цыпочки, шепчет ему в ухо: — Не уходи. — Ты боишься? Я напугал тебя? — неуверенно предполагает Эрик и предельно вежливо кладет ладони Чарльзу на талию — даже не обнимает, а словно придерживает, чтобы Чарльз не потянулся вперед со своей вспыхнувшей любвеобильностью. — Нет, — Чарльз кривит душой: ему немного, самую чуточку страшно, что Эрика схватят, а он даже не будет об этом знать. Но он не верит, что кто-то может причинить Эрику вред. Ему плевать на таинственного Райта, на все их прошлое — настоящее затапливает так, что не получается себя контролировать. Вместе с духотой комнаты возвращается чуть кружащийся мир в золотистом фетре шампанского. Чарльз пытается осадить себя, но куда там — едва дверь отрезает их вдвоем от всего мира, как все уходит на второй план, оставляя только желание близости. — Просто останься. Ненадолго. — Ты обещал не приставать, — строго напоминает Эрик. Отстранив Чарльза от себя, он быстро целует его в висок, и от скупой нежности Чарльза ведет. Он тут же ловит ладони Эрика, притягивает его к себе, целует пальцы, лихорадочно пытается сообразить, как заставить Эрика остаться. В голову, как назло, ничего не приходит, только пульсирует что-то огромное, опаляющее. До Чарльза доходит: это Эрик, он снова чувствует эмоции Эрика, сердце у него бухает так, что, кажется, отдается в ушах, а Чарльз все это может ощутить, как на собственной шкуре. Он почти сломил Эрика, почти заставил его поддаться, почти вытянул наружу все, что в нем сидит, уже прочитал все его желания — Чарльз знает это, его не остановит никакой отказ, и сердце вторит сердцу Эрика гулко — бух, бух, бух. Меня замкнуло на тебе, хочется крикнуть, хоть как-то донести, что никуда уже не деться от самого себя. Эрик же мягко вырывает ладони из рук Чарльза, обхватывает его лицо и обещает: — Я скоро вернусь. Уходит, оставляя Чарльза оглушенным. Хлопок двери как удар в живот, как выстрел в упор, отрезает все начисто, не остается настоящего, только тревожное будущее, переживание за их следующие дни. Возможно, им и вправду грозит нешуточная опасность из-за этого… как его?.. Райта. От собственного порыва становится неловко. Чарльз валится на постель, раздраженный, неудовлетворенный. Должно быть, у него действительно очень давно никого не было, раз он, не жалея гордости, кидается на Эрика, словно голодный. От эйфории хочется трахаться безумно, и останавливает только животная природа желаний. Зато — самые честные, построенные на инстинктах, записанные на подкорке, и хочется не просто секса — хочется именно Эрика, одного лишь его, и может быть — Чарльз допускает это — так вышло лишь потому, что он в целом мире знает лишь своего друга, но какая разница? Никто другой все равно не нужен. Удивительно, но сейчас становится ясно — принципы есть и у Чарльза, только немного иные. Он хочет заполучить Эрика, но не так, не смазано, не силком. Все должно произойти по-другому, чтобы Эрик точно понял: их отношения для Чарльза не пустой звук, не секс по пьянке, а качественно новый уровень крепкой привязанности. Хорошо, что у Эрика хватило здравомыслия оттолкнуть восторженное вожделение Чарльза. Поэтому Чарльз заставляет себя сползти с кровати и пойти в душ, чтобы успокоить мысли и протрезветь. Он отмокает под прохладными струями воды, вымывает из себя горячечный жар, радуясь, что опьянение от шампанского наступает быстро и так же быстро исчезает, а когда выходит из ванной, то видит Эрика, ждущего его на краю постели. Эрик удивительно собран и спокоен, словно ничто его сегодня не волновало. Видимо, вечерняя — скорее, уже ночная — прогулка пошла ему на пользу. Цепко глянув на Чарльза, Эрик смотрит лишь ему в глаза, не обращая внимания на отсутствие одежды, которую заменяет одно только полотенце на бедрах. — Уезжаем завтра вечером. До этого — никуда не высовываемся, весь день проводим на работе. Даже на обеденный перерыв… — Понятно, — обрывает его Чарльз. — Раз все так серьезно, не лучше ли сбежать сейчас? Он не хочет срываться с места, но задает этот вопрос, чтобы косвенно получить другой ответ. И Эрик оправдывает его ожидания. — На работе у меня не просили никаких документов. Никто не будет искать нас там. А здесь занесли данные по фальшивым паспортам. Значит, у них даже есть поддельные документы. У обоих. Наводит на мысли, что убивал не только Эрик. Чарльз тоже замарал в крови руки, что бы друг ни заливал сиропом в уши. Эрик повторяет, что Чарльз не должен высовываться, а если обстановка накалится, то ему лучше подчиняться приказам Эрика добровольно. — Иначе что? — Мне придется тебя вырубить, чтобы ты не мешал, — осклабившись, отвечает Эрик. — Постарайся выспаться. Поднявшись, Эрик направляется в ванную. Чарльз следит за ним взглядом, удерживаясь от ехидного предложения потереть спинку. Он выключает свет, надевает пижамные штаны и выглядывает в окно, как Эрик в первую ночь в отеле. На улице не происходит ничего подозрительного, и Чарльз, хмыкнув, забирается под одеяло. Слова «полковник Райт» звучат как что-то несущественное, не находят ни единого отклика в памяти, и Чарльз не чувствует волнения. Он надеется, что завтра Эрик передумает переезжать. В конце концов, они неплохо устроились — лучше, чем в том сарае на берегу. Эрик возвращается почти мгновенно, приняв душ за рекордно короткое время. Чарльз вспоминает его слова — «скоро вернусь»… Выходит, что сегодня Эрик и вправду не собирается надолго оставлять его в одиночестве. Значит, беспокоится. Улыбка сама появляется на лице. И неважно, что это беспокойство означает, что они серьезно влипли. Кровать прогибается под весом Эрика, и Чарльз, не дав ему ни секунды на раздумья, тут же перекатывается на живот. Нависнув над Эриком, он быстро целует его, обняв за шею, держит крепко. Первые мгновения Эрик даже не сопротивляется — послушно приоткрывает рот и отвечает, сдержанно и так нежно, что у Чарльза срывает все тормоза. Ему чудится тщательно спрятанное желание, сияющая радость — все чувства Эрика попадают прямиком в мозг. Чарльз ощущает удивительное единение с ним. Хочется рассказать, как он хорошо понимает Эрика, как считывает оттенки его настроений, но Чарльз предпочитает держать это при себе, чтобы не испугать его, да и отрываться от губ Эрика, чтобы сболтнуть такую ерунду, он не собирается. Эрик сам его отстраняет — с сожалением, но непреклонно. — Я же тебе говорил, — он держит Чарльза за плечи, не позволяя приблизиться. — Не надо. Ты добьешься лишь того, что я лягу спать на полу. — А я думал, ты сегодня будешь охранять мой сон, — усмехается Чарльз. Эрик серьезно отвечает: — Если понадобится — буду. Явно решив, что выиграл и на этот раз, Эрик переворачивается было на бок, но Чарльз, надавив ему на плечо, пригвождает к месту. — Ты говорил, что не желаешь воспользоваться моей амнезией. — Именно, — подтверждает с облегчением Эрик. Опять ведется. Думает, что на этом все закончится. — А я не собираюсь ждать, пока что-нибудь вспомню, — торжествующе заявляет Чарльз. — Послушай, мы спим в обнимку в одной кровати, неужели тебя так пугают поцелуи? Мы и так ведем себя как семейная пара в отпуске, что может испортить физическая близость? Эрик стискивает челюсти, и Чарльз окончательно выходит из себя. — Ты девственник? — обозленно спрашивает он. — Не отвечай. Я знаю, что нет. Так почему ты ломаешься? — Я же сказал, — медленно произносит Эрик. — Ты не знаешь ничего о нас. Я не буду этим пользоваться. На секунду в голове звякает тревожный колокольчик, но Чарльз посылает его подальше. Он уверен, что Эрик по отношению к нему не делал ничего, что Чарльзу бы не понравилось. — А я буду. Буду этим пользоваться. У меня новая жизнь, и мне нет дела до того, что я забыл. Больше не желая слушать возражений Эрика, Чарльз мягко опускается ему на грудь, снова целует в губы. И Эрик сдается, наконец-то капитулирует и перестает играть в деревяшку. Чарльз обхватывает его лицо ладонями, а Эрик обнимает его за талию, самые лучшие в мире ладони прожигают насквозь, заставляют плавиться от удовольствия от малейших прикосновений. Чарльз нежится в его крепких объятиях и жалеет, что Эрик не пренебрег футболкой. Ничего. Следующей ночью ему одежда в принципе не понадобится. Прикосновения Эрика становятся все смелее, ладони водят по спине вверх и вниз, чуть дергают за отросшие волосы, а потом Эрик раскрепощается настолько, что позволяет себе стиснуть ягодицы Чарльза. Застонав ему в губы, Чарльз чуть разводит ноги, трется пахом о твердый член Эрика, и наслаждается ответными движениями бедер. Эрик ищет удовольствия точно так же, как и Чарльз, отпускает себя, превращается в провод под напряжением, искры так и бегут. А, к черту!.. Чарльз, уже больше не размышляя о своевременности подобного, просовывает руку между их телами. Игриво кусает Эрика за подбородок, мстя за то, что тот не разделся — хочется ближе, чтобы кожа к коже, чтобы ничего не мешало, но для этого придется отодвинуться, а на это Чарльз физически уже не способен, ему нужен жар Эрика как воздух. Согнув ноги в коленях, Чарльз приподнимается, чтобы было удобнее, кладет руку на пах Эрика, ласкает сначала через ткань, а потом быстро сдергивает всю одежду вниз, берет в ладонь обжигающий член. Упершись возле головы Эрика на локоть, Чарльз почти дрожит от удовольствия, глотает воздух пересохшими губами, смотрит на зажмуренные глаза Эрика. И ощущает он все так ярко, словно это головка его члена сейчас мелькает в кулаке. Эрик закусывает губу в исступлении, и Чарльз готов поклясться, что не видел ничего сексуальнее. Сжав затылок Эрика, Чарльз прижимается к его виску щекой, чтобы слышать каждый вздох, случайно сорвавшийся стон. Он быстрее скользит по его члену ладонью, изгибается в пояснице, чтобы прижаться грудью к груди Эрика. Стиснув плечо Чарльза, Эрик кончает ему в кулак, и Чарльза трясет — его и самого прошивает до поджавшихся на ногах пальцев. Он без сил падает на него. Эрик гладит его по волосам, оттягивает резинку его штанов, и хватает всего пары движений, чтобы Чарльза с головой накрыло оргазмом. — Я едва не вместе с тобой, — шепчет он с закрытыми глазами. Он растворяется в нежных прикосновениях, поцелуях. Потом, немного придя в себя, снова забирается повыше, к губам Эрика. Целуясь с Эриком, Чарльз теряет счет времени. Он ласкает, лижет его губы, подставляет лицо под поцелуи, опять распаляясь, пока Эрик не отстраняет его, запрокинув голову. Чарльз тут же пользуется этим и целует его в шею, обхватывает губами адамово яблоко, намереваясь спуститься ниже, но Эрик уклоняется. — Поспи, — шепчет он, — завтра сложный день. Чарльз подчиняется. Он и так уже получил больше, чем надеялся. Повернувшись к Эрику спиной, он находит его руку и закидывает себе за талию. — Обними меня крепче, — просит Чарльз. Поколебавшись, Эрик придвигается к нему ближе, прижимает к себе. По телу разливается истома, щекочет нервы заново рождающееся возбуждение, но Чарльз упрямо закрывает глаза и настраивает себя на сон. И неважно, что он не прочь пренебречь отдыхом ради занятий более увлекательных. Но им действительно завтра нужно быть в форме. Удовлетворение настраивает на том, чтобы подчиняться Эрику и не игнорировать нависшую над ними опасность. И неважно, что Эрик тоже согласился бы на этот вариант, стоит только попросить понастойчивее. Чарльз чувствует это — на этот раз неосязаемые эмоции ни при чем. К ягодицам прижимается вполне материальный стояк. * Утро начинается с легкого поцелуя в щеку. Чарльз открывает глаза, чтобы удостовериться, что это действительно Эрик, переборовший свои дурацкие принципы, а не галлюцинация, и предыдущая ночь в самом деле не приснилась. Довольно улыбаясь, Чарльз, вспорхнув с постели, чувствует себя как никогда счастливым, и неважно, что он знает себя лишь вторую неделю. Между ним и Эриком витает легкой лентой общая тайна. Теперь они могут переглядываться и вспоминать поцелуи, могут обещать одними взглядами друг другу особенный вечер, вечер лишь для них двоих, и Чарльз едва сдерживается, чтобы не начать напевать одну из вчерашних мелодий. День пролетает как одно мгновение. Только мозолит глаза их чемодан, который Эрик утром взял с собой и оставил за конторкой Чарльза. Выцветший коричневый бок напоминает, что им с Эриком нужно не только скрывать свою связь, но и в целом скрываться. У Чарльза до сих пор не может уложиться в голове, что они и вправду преступники, которым приходится сбегать из города, иначе их поймают. Тюрьма Чарльзу не представляется возможной, наказание за свершенные преступления кажется иллюзорным. Но в конце рабочего дня Эрик, подхватив чемодан, быстро идет на автобусную станцию. Пока он сдает его в камеру хранения, Чарльз покупает два билета на вечерний автобус до Сан-Хосе. Это город большой, они смогут в нем без проблем раствориться. До рейса остается два часа. В пятнадцати минутах ходьбы Эрик находит забегаловку и заявляет, что там будет проще затеряться в толпе и подождать автобус. Чарльз почему-то сомневается в том, что это хорошая идея, но молчит. Хорошее настроение испаряется, как пламя на кончике спички от порыва ветра, оставляя угольно-черную тревогу. Гложет беспокойство, но Чарльз не говорит об этом Эрику. Хватит с него и собственного волнения. Забегаловка оказывается просторным баром, заставленным столиками и заполненным ожидающими своего рейса людьми. Свободное место удается найти с трудом. Устроившись за столиком почти у стены, Чарльз садится напротив двери, а Эрик придвигает к нему стул едва ли не вплотную, чтобы тоже следить за входом. Все еще переживая, Чарльз оглядывается по сторонам. Его внимание привлекает крупный мужчина с гривой светлых волос, похожий на скандинавского бога. Чарльз рассматривает его, смутно чувствуя в нем животную силу и ярость, но, едва сталкивается с враждебным взглядом, тут же отводит глаза — не хватало еще нарваться на разборку. Тем более что в драке с этим здоровяком у них с Эриком шансов нет. Однако в целом в баре нет ничего из ряда вон выходящего, и Чарльз успокаивается. Беспокойство постепенно проходит. Подтолкнув к Чарльзу меню, Эрик тоже оглядывается, но без лишней заинтересованности. Окидывает наметанным взглядом обстановку. Видимо, ничто не вызывает у него подозрения, и Эрик спокойно сообщает, что они подождут здесь полтора часа до автобуса. — Сколько у нас денег? — спрашивает Чарльз, проводя пальцем по столбику цен в меню. — Хватит, чтобы накормить тебя. — А ты? Не глядя на него, Эрик отвечает: — Не хочется что-то. Озабоченно взглянув на него, Чарльз расшифровывает слова Эрика: кусок в горло не лезет. Нервничает. Отодвинув от себя меню, Чарльз тихо произносит: — Тогда и я ничего не буду. — В баре не сидят, ничего не заказав, — цедит Эрик, резко разозлившись. — Нас ждет долгая дорога, поэтому поешь нормально. Чарльз хочет напомнить, что в баре из нормальной еды могут предложить разве что хлеб, но помалкивает. Ссора с Эриком ему не нужна. Поймав улыбчивую официантку, Чарльз просит у нее куриные крылышки. Эрик вполголоса говорит, что далеко сбежать у них пока что не получится: он не рассчитывал, что все пойдет наперекосяк, и договорился с Хэнком о встрече в конце недели. Поэтому им придется отсидеться в соседнем городишке еще два дня, а потом, если повезет, они смогут продолжить путь на самолете. В голосе Эрика сквозит сомнение. Видимо, на такую удачу он не надеется. Удушливая атмосфера бара начинает давить на виски, и Чарльз приваливается к плечу Эрика. Тот тут же вздрагивает и отталкивает его: — Веди себя прилично. Вздохнув, Чарльз откидывается на спинку стула. Он лениво наблюдает за людьми, перетекающими из одного угла в другой. Кто-то опускает монеты в музыкальный автомат, и зал наполняет бодрая музыка. Чарльзу кажется, что он уже слышал эту мелодию. К припеву он даже опознает, кто исполняет песню: Битлз. Из-за барной стойки выплывает официантка с подносом в руках, и Чарльз садится прямо: блюдо явно предназначено ему. Только сейчас он начинает испытывать голод. Официантка неторопливо протискивается в толпе народа. Колокольчик над дверью оповещает о новых посетителях, и в бар входят двое мужчин в военной форме. Один из них, прокладывая себе путь, толкает официантку, и она, покачнувшись, взбешенно кричит ему что-то вслед. Обернувшись, мужчина ей негромко отвечает, и гнев смывает с лица девушки. Она, растерявшись, смотрит, как военные проходят к дальнему столику. Эрик резко сжимает ладонь Чарльза под столом. — Делай, что я говорю, — шепчет Эрик, склонившись к нему. Чарльз леденеет. — Это они? Военные, коротко оглядываясь, подходят к столику здоровяка-блондина и присаживаются напротив него без приглашения. Чарльз весь обращается в слух. Один из мужчин вытаскивает из нагрудного кармана и кладет на стол какое-то устройство, мигающее красным огоньком, и Эрик стискивает руку Чарльза до боли. Переведя взгляд на друга, Чарльз замирает, не решаясь сказать ни слова. Эрик словно пытается что-то прочесть по губам военных. — Уходим, — решает он и, мгновенно вскочив на ноги, дергает Чарльза за руку. Споткнувшись о ножку стола, Чарльз спешит за ним. Он сталкивается с официанткой нос к носу, и она удивляется: — А ваш заказ? Ее голос звучит до отвращения звонко, и Чарльз, затормозив на секунду, быстро отвечает, что уже не успевает его съесть. Эрик зло окликает его. Бросив последний взгляд на столик скандинава, Чарльз больше не медлит: один из военных повернулся и глядит прямо на них. К несчастью, это замечает и Эрик. Тут же ускорившись, он сносит и расталкивает людей на своем пути, привлекая всеобщее внимание. До двери остается пара метров, когда на них громом обрушивается звук выстрела. Визг и ругань забираются в уши, Чарльз сжимает руку Эрика еще крепче, оборачивается, ожидая его приказов. Один из военных, со словно высеченными из камня скулами, наставив пистолет прямо на него, идет к ним с Эриком. Людей будто волной смывает, прибивает к стенам, они мигом прячутся за барную стойку, бегут к кухне и туалетам, исчезают из хорошо просматриваемого помещения, где нигде не скрыться от пули. Инстинкт ведет их прочь от хорошо простреливаемого помещения, и вскоре никого не остается, все сбежали или слились со стенами. Становится невыносимо тихо. — Сейчас кинешься на пол и рванешь влево. Спрячешься за перевернутым столом. Не высовывайся и не перебегай, — негромко диктует Эрик. Мельком глянув в сторону, Чарльз напряженно отвечает: — Там нет переверну… — Сейчас будет. Давай! — резко вскрикивает Эрик и толкает Чарльза. Он валится на пол под грохот нескольких выстрелов, от страха внутри все замирает. Оттолкнувшись носками от пола, Чарльз кидается, куда сказал Эрик. За ним валится на бок стол и ножками вперед скользит по замызганному линолеуму. Столешница словно подгоняет Чарльза, пока он не понимает: стол и вправду кто-то двигает, закрывая им Чарльза. Сгруппировавшись, Чарльз выглядывает из-за столешницы и обмирает. Он наконец-то врезается спиной в стену, ударяется затылком о подоконник, и стол останавливается, словно щитом защищая его от всего мира. Чарльз во все глаза смотрит на Эрика. Тот, стоит, вытянув одну руку в сторону Чарльза, а вторую — вперед, и никто не рискует к нему подобраться, лишь кружат, но не могут ужалить. Эрик лишь на секунду отрывает взгляд от военных и скандинава, скалящегося за их спинами, чтобы удостовериться, что с Чарльзом все в порядке. Пули парят в воздухе на полпути к Эрику, а дула замерших рядом пистолетов направлены на его противников. Чарльзу кажется, что он сходит с ума. Улыбнувшись уголком губ, Эрик ему подмигивает, резко взмахивает руками, и пистолеты выстреливают — раз, другой, третий, — а военные кидаются в разные стороны. Пули, подчиняясь неведомой силе, изменяют направление, почти настигают цель. Зачарованный их траекторией, Чарльз краем глаза замечает движение белого пятна и орет что есть силы: — Сбоку!!! Но не успевает. Снеся Эрика с ног, на него кидается огромным белым львом скандинав, скалится, и Чарльз понимает: это не человек, кто угодно, но не человек. Пули бессильно падают, так и не впившись в военных. Скуластый, вскочив на ноги, выхватывает из голенища нож и кидается к Чарльзу, а второй мужчина так и не встает: один выстрел все же успел достать его. Он прижимает ладонь к боку, и между пальцев его течет кровь. Чарльз не задумывается о том, что силы неравны, а просто отталкивает от себя стол и со сжатыми кулаками ждет, пока скуластый приблизится. Тот замедляется, смотрит нехорошо, ухмыляясь, перехватывает нож поудобнее. И тут же, безо всякого предупреждения, бросается вперед. Чарльз сам не понимает, как ухитряется вцепиться в запястья скуластого первым. Спиной он впечатывается в окно. Руки от напряжения дрожат, силы неравны, нож все ближе и ближе. По спине градом катится пот, от учащенного сердцебиения тошнит. Не остается ничего, кроме острия ножа прямо перед глазами, все остальное смазывается. Чарльз всхлипывает, и в ту же секунду одна рука не выдерживает напора, от боли скатывается по щеке слеза. Скуластый, освободившись, тут же пригвождает его, сжав горло, вырывает из ослабевших пальцев Чарльза и вторую руку, в которой сжимает нож. Чарльз, задыхаясь, тянется к нему, пытаясь оттолкнуть, попасть в глаз, сделать больно, но не получается. Он скашивает взгляд вбок. — Будет неприятно, — шипит скуластый. Мстит за раненого товарища. Кончик ножа касается скулы, в уголке одного глаза скапливаются слезы, но Чарльз молча пытается ударить скуластого. Руку с ножом не трогает — боится лишиться лица совсем. Он глядит только на Эрика, как будто это может спасти. Или потому, что последним в своей жизни хочет видеть его, а не убийцу-наемника. Эрик проигрывает скандинаву: тот крепко припечатал его к полу, схватив за руки, сжимает запястья так, что скоро, кажется, сломает. Отпускает одну руку, чтобы вцепиться в горло, и пальцы Эрика беспомощно царапают воздух в попытке дотянуться до лица скандинава. Словно почувствовав отчаянный взгляд Чарльза, Эрик из последних сил дергается, вывернув шею, и быстро смотрит в ответ мутными от боли глазами, сразу же видит скуластого, подошедшего с ножом непозволительно близко. Не обращая внимания на рык скандинава, Эрик глядит куда-то в угол, щурится. Прячущаяся в углу официантка взвизгивает — поднос, вырвавшись у нее из рук, с запредельной скоростью летит по прямой, раскрутившись, ударяет прямо в шею скуластому. Тот роняет нож, замерев. Почти обезумев, Чарльз хрипит — потому что все еще не может кричать, — вжавшись спиной в оконный проем. Сам не поняв как, подпрыгивает, чудом забравшись на подоконник, и ударом ноги в грудь толкает скуластого. Тот делает пару шагов назад по инерции. Падает картинно, сначала у него подгибаются колени, и он опускается, разведя руки в стороны, словно ожидая божественного знака, а потом валится лицом вниз. Поднос преодолевает последние миллиметры, отрезая голову скуластого. А нож подскакивает с пола и стремительно летит к Эрику. Уже ничего не соображая, не думая, Чарльз оглядывается, хватает так кстати уроненный убегающими людьми высокий стеклянный стакан. Он спрыгивает с подоконника, подносится к Эрику и со всей силы разбивает бокал о голову скандинава. Тот взбешенно поднимает взгляд. Рычит так, что Чарльз отступает на несколько шагов. А Эрик, воспользовавшись тем, что скандинав отвлекся, вытягивает руку, и нож прыгает прямо к нему в ладонь. Коротко замахнувшись, Эрик всаживает клинок по самую рукоятку в бок скандинава, освобождает вторую руку. Все вокруг приходит в движение. Столы трясутся, танцуя на металлических ножках, стулья приподнимаются в воздух, звенят повсюду ножи и вилки, ключи и мелочь в карманах посетителей выдают места, где они прячутся. Скандинав заторможено смотрит на Эрика, уже не так уверенно держа его за горло. Тот, оскалившись, взмахивает руками, и сразу несколько столов, взвившись ввысь, летят, бьют скандинава сбоку, сносят его в сторону. Прокатившись по полу, скандинав приземляется в паре метров от Чарльза, перекатившись, сбивает его своим весом с ног. Эрик не тратит ни секунды. Он рывком поднимается, замахивается пустой ладонью, и скандинава припечатывает двумя столами. Его несет через зал к стене, как пушинку, пригвождает к стене. В глазах Эрика горит такая ненависть, что Чарльзу страшно смотреть на него. Вытянув перед собой ладонь, Эрик медленно приближается к скандинаву. Десятки любопытных выглядывают отовсюду, прожигают его взглядами. Чарльз дрожит, с ужасом смотрит на разыгравшуюся трагедию. — Ты ведь такой же, — тихо произносит Эрик. Его голос звучит так ясно, словно и не приходилось отбиваться, словно не сбилось дыхание. Чарльз с замиранием сердца видит слипшиеся волосы на затылке Эрика, оглядывается — на линолеуме, где лежал Эрик, размазана кровь. — А работаешь на наших врагов. И даже носишь побрякушки, как они… — Эрик резко сжимает пальцы в кулак, и скандинав хрипит — на его шее натягивается цепочка из шариков, из-под воротника вылетает армейский жетон. Захрипев, скандинав дергается, но мимо Эрика проносится несколько столов, они впечатываются в стену, дробя кости рук скандинава. — Или это они тебя таким сделали? И в благодарность ты помогаешь им? Скандинав воет, и в вое этом — боль. Его страдание резонирует с чем-то в груди Чарльза, вынуждая действовать. Подняться с пола непросто, когда вместо коленей, судя по ощущениям, желе, но Чарльзу это удается. Он на подрагивающих ногах приближается к Эрику, берет его за локоть. Страшно, до безумия страшно рядом с таким Эриком — чужим, жестоким, смертельно опасным, но Чарльз не видит себя больше нигде, кроме как плечом к плечу с ним. Ни врагом, ни жертвой, ни случайным проходимцем, прячущимся и трепещущим от ужаса. Поэтому Чарльз просит его, как равного: — Оставь. Ему и так досталось. Нам нужно уходить. Прошу тебя. Эрик. Он заставляет себя говорить спокойно. Голос звучит ниже обычного. Не слыша его, Эрик сжимает кулак до побелевших костяшек. Скандинав почти уже не дергается, закатывает лишь глаза. — Хватит! — вскрикивает Чарльз, не выдержав. — Посмотри на меня! Прекрати! — Он вернется и убьет нас, — не повернувшись к нему, сквозь зубы отвечает Эрик. — Вернется — дадим отпор. А сейчас — отпусти его. Не уподобляйся этому животному. Эрик! Схватив кулак Эрика, Чарльз пытается разжать его пальцы, не прекращая звать, пытаться достучаться: — Эрик, услышь меня, хватит, ты уже сделал все, даже больше, прошу тебя, пожалуйста… Закостеневшие пальцы наконец-то поддаются. Чарльз, выдохнув, коротко прижимает руку Эрика к губам, ничуть не заботясь о зрителях. Вокруг них грохочет падающая мебель, железо звенит, успокаиваясь. Скандинав, все еще не придя в себя, рушится на пол. Взяв Эрика за руку, Чарльз торопливо пробирается к выходу, переступает через скуластого, стараясь не смотреть на него. Эрик послушно следует за ним, лишь на пороге замирает, резко разворачивается, вскинув ладонь. Чарльз едва удерживается, чтобы не ахнуть: в сантиметре от спины Эрика замирает нож. Оставшийся в живых военный смотрит на них с испепеляющей злобой. Он собрал последние силы, чтобы хотя бы ранить их с Эриком. Нож, повиснув между ними, медленно разворачивается. — Он и так погибнет, — вполголоса говорит Чарльз. Он не хочет этой крови на руках Эрика. — Оставь. Эрик делает пальцами едва заметное движение, и нож, кинувшись к военному, останавливается прямо перед его глазом. Кончик лезвия танцует прямо перед зрачком. Вздрогнув, он падает, оставив человека смертельно испуганным. Едва за ними закрывается дверь бара, Чарльз лишается своего твердого настроя. Его покидают силы, бьет дрожь, а мысли путаются. Ему хочется лишь одного: оказаться в безопасном месте, выключить свет и никуда не выходить в ближайшие несколько лет. — Ну же, держись, Чарльз, — шепчет Эрик и, закинув его руку себе на плечи, ведет через дворы прочь от бара. — Мне сейчас нужна твоя поддержка так же, как тебе моя. — Врешь. Ты просто меня утешаешь. — Вру, — соглашается Эрик. — Но раскисать все равно не время. Чарльз глубоко дышит, надеясь прийти в себя. Он вспоминает про их вещи, все еще лежащие в камере хранения на автобусной станции. Спрашивает у Эрика, сколько времени, и останавливается, вцепившись в его куртку. — Давай сядем на этот автобус, мы успеем, если поторопимся, — просит Чарльз. — Пожалуйста. Уедем отсюда. Эрик колеблется, но Чарльз продолжает: — Автобусы ходят в разных направлениях, они не смогут узнать, куда именно мы поехали. Это наш шанс — убежать, пока Райт не узнал про своих наемников. Кто они были? И этот… скандинав… — Хорошо, — решает Эрик. — Ты уже можешь идти сам? Согласие Эрика немедленно исчезнуть из города словно вливает в Чарльза заряд энергии. Перестают болеть голова и спина, не пульсирует больше порез на скуле, и даже распухающее запястье — неужели вывих? — отходит на второй план. Он быстрым шагом направляется на станцию. — Кто ты? — негромко спрашивает Чарльз. — Эволюция — выдумка, Бог создал все сущее, а ты — долбанный чародей? — Я мутант, — Эрик хватает Чарльза за локоть, останавливая перед пешеходным переходом. Мимо проносится машина, и Чарльз отстраненно следит за ней взглядом. Эрик и ее мог бы поднять в воздух, как те столы. Взять и бросить, расплющить вместе с сидящими в ней людьми. — Я манипулирую магнитными полями, поэтому могу управлять каким угодно металлом. Эволюция сделала куда больше, чем написано в твоих книгах. — Почему я не удивлен? — вопрос звучит жалобно. Чарльз действительно не чувствует ни удивления, ни шока, ни даже страха перед этим существом — ничего. — Я знал об этом раньше? — Ты меня сделал сильнее. Мы скрываемся, потому что Райт хочет выловить всех мутантов. — Я помогал вам, да? — убито спрашивает Чарльз. На светофоре загорается зеленый свет. — Да, — от ответа Эрика веет свежим ароматом абсолютной честности, и Чарльз неожиданно понимает, почему не боится его. Потому что чувства Эрика никогда не расходились с его словами. Он ни разу не лгал, хоть и пытался всеми силами уберечь Чарльза от правды. Все сказанное Эриком подтверждала его собственная вера в правоту. Чарльз ощущал все это. Они успевают, забрав вещи, вскочить на подножку автобуса под урчание двигателя. Чарльз ловит неодобрительные взгляды — они с Эриком все в пыли и грязи после того, как повалялись на полу, в крови, в конце концов, но такую мелочь, как чужое недовольство, Чарльз может выдержать. Особенно сейчас, когда наконец-то накатывает удушливой волной осознание: он чудом выжил. Его истерзанное тело в луже собственной крови должно валяться на полу бара. А он — жив, почти здоров, Эрик рядом и его не так уж сильно потрепало, они снова вместе, на ногах и могут, наконец, убраться из этого дрянного места. Свободных мест рядом не находится, и Эрик с Чарльзом садятся на соседние кресла, разделенные проходом. Автобус трогается, и Чарльз выдыхает с облегчением. Разом начинают ныть все полученные при падении синяки. Прикрыв глаза, он устраивается на кресле поудобнее, решив заняться своим видом позже. Не глядя протягивает руку в сторону, ищет Эрика, и тот, поняв его, пожимает его ладонь. Дружески, как приятелю, но Чарльз чувствует в этом куда большее. Он мечтает остаться с Эриком наедине. Закрыться на все засовы, зализать раны. Спросить его обо всем. А пока, чтобы не погибнуть от любопытства, Чарльз прогоняет все мысли прочь. Начинает пересчитывать свои ранения. Это нагоняет тоску. В голове успевает мелькнуть мысль, что все эти нервные потрясения не пройдут бесследно, и Чарльз с облегчением проваливается в спасительный сон. * Эрик будит его, аккуратно сжав плечо. Голос его скользкой змеей пробирается в сознание, и Чарльз невольно вздрагивает, дергается, очумело оглядывается, словно в поиске источника опасности. Слова обретают смысл вместе с тем, как становится четкой картинка перед глазами. Затылок ноет, бока болят, запястье болезненно пульсирует, и Чарльз проклинает драку, Райта и всех, кто так или иначе причастен к их бегству, проклинает их самих. Что его дернуло защищать мутантов, о которых он сейчас ничего не знает? Неужели они так важны? И почему пострадало именно правое запястье?.. От этого обиднее всего. — Нам пора, Чарльз, — зовет Эрик. — Просыпайся. Кивнув, Чарльз трет переносицу, пытается размять затекшие от скрюченного положения плечи. Парень сбоку отодвигается от него подальше, что-то шепча про сумасшедших. — Сам ты псих, — бурчит Чарльз, и парень изумленно оглядывается от него. Теперь Чарльз готов поклясться, что не слышал от него ни слова. А значит, это галлюцинации. Еще пара стычек с военными — и можно ложиться в психиатрическую лечебницу с нервным срывом. Неохотно поднявшись с кресла, Чарльз ковыляет к выходу. Эрик ступает за ним, то и дело задевая чемоданом чужие сиденья. До остановки остается еще минут десять, но люди начинают выстраиваться за ними в очередь, движимые стадным инстинктом. — И как долго я в курсе всего этого? — спрашивает Чарльз, спускаясь на подножку. Он не сомневается: Эрик услышит и разберет каждое слово. Склонившись к нему, Эрик отвечает: — Всю жизнь. Найдем как-нибудь твою диссертацию. — Неужели?.. — Именно. На тему мутации. Я не читал, но ты восторженно о ней рассказывал. — Ничего не восторженно, — фыркает Чарльз, а Эрик улыбается в ответ: — Мне лучше знать. Автобус тормозит, охотно открывает двери, и Чарльз выбирается на очередную пыльную станцию. Сначала они украдкой оттираются от пыли и крови. Чарльз, жмурясь, протирает порез на лице спиртом и переживает, что может остаться шрам, но Эрик уверяет, что у него подобное зажило без единого следа. Им пригождается лежавшая на самом дне чемодана упаковка бинта: Эрик бережно фиксирует запястье Чарльза. Похоже, безумно жалеет, что все эти раны достались не ему, и чувствует вину. Чарльз ничего не говорит — все равно Эрик не послушает и продолжит ругать себя. Они покупают билеты на следующий рейс и устраиваются на остановке. Отсюда видно блестящий на солнце канал. На переброшенном через воду мосту гуляют парочки, перевешиваются через парапет, заглядывая в глубину вод. — А мост этот ты можешь в воздух поднять? — вполголоса интересуется Чарльз. Эрик придвигается к нему ближе, прижимается плечом. — Могу. — Что ты чувствуешь при этом? Оглянувшись по сторонам, Эрик склоняется к Чарльзу ближе. Со стороны они, наверно, походят на двух судачащих друзей, у которых кончились деньги — иначе с чего у них пыльная одежда и грустные лица? Чарльз рассеянно смотрит на мост, а Эрик говорит, что ощущает металл как что-то живое, чует его, как охотничий пес слышит запах лисы. Он признается, что в драке ему сложно сконцентрироваться, чтобы управлять железом одной лишь силой мысли, нужно, чтобы были свободны руки — поэтому и не удавалось долго сбросить с себя скандинава. Но в минуты резкого эмоционального потрясения ему порой удается себя пересилить. Чарльз замечает, что ему нужно серьезно заняться проблемой концентрации, и Эрик усмехается. А потом Эрик, заметив монетку на тротуаре, раскрывает ладонь, и медный кругляшок стремительно подпрыгивает к нему, ложится между пальцев. Эрик воровато стреляет глазами по сторонам, но никто даже не обратил внимания на его фокус. — Это не мутация, это дар, — зачарованно произносит Чарльз. Перед ним проносится ворох перспектив, открывающихся перед людьми, если они станут использовать способность Эрика в производстве, в науке, и все это — лишь верхушка айсберга, но стоит только поработать с Эриком, и он научится куда большему, чем дракам и мелкому волшебству. Зажав монету в кулаке, Эрик невесело ухмыляется своим мыслями, и на Чарльза веет сожалением, раскаянием, затаенной болью. — Этот дар не помог мне спасти то, что дорого. И уже не единожды. Больше всего Чарльзу хочется отнять эти мысли у Эрика, заставить его пульсировать мягкими, теплыми волнами приязни. Он знает неплохой способ, но кровати рядом не наблюдается, и приходится ограничиться коротким похлопыванием по колену. Наконец-то становится ясно, почему он мог защищать мутантов. Потому что нельзя позволить истребить этих волшебных, завораживающих существ с удивительными способностями. — А другие? — опомнившись, спрашивает Чарльз. — Что могут они? — Маккой… нет, лучше он сам тебе покажет. — Он тоже мутант? — в восторге восклицает Чарльз. — Азазель — телепортатор, но вид у него специфический. Даже пострашнее Маккоя. — Но Хэнк ведь… Эрик, не прислушиваясь к Чарльзу, продолжает говорить, как будто сообщая вечерние хроники происшествий: — Эмма — телепат, она нам пригодится. У Ангел крылья, Алекс может устроить взрыв — выбрасывает чистую разрушающую энергию. Они вдвоем ушли, и вряд ли от них будет толк — теперь они напуганы… — Постой, — прерывает Чарльз. — Я не понимаю тебя. Зачем они нам? — Я кое-что решил, — Эрик перекатывает монету между пальцами, сосредоточенно глядя на ее движение. Она скользит так плавно, что Чарльз понимает: не в ловкости рук дело, просто Эрик заставляет ее проходить по половине орбиты каждого пальца усилием мысли. — Раньше думал, что у нас есть время, чтобы продумать все до мелочей. Теперь ясно — продолжать бегать и прикидываться, что мы можем нормально жить, — непозволительная роскошь, — голос Эрика становится жестким. — Пора собирать армию. — Зачем? — беспомощно повторяет Чарльз. Но ответ он уже знает. — Райта и его команду надо убить, — безжалостно выстреливает Эрик. Он сминает монету, зажав ее между указательным и большим пальцами, бросает ее, покореженную, под ноги. — Иначе у нас не будет свободы. — Ты не убийца, — шепчет Чарльз. — А ты так хорошо меня знаешь? — Эрик лишь усмехается. — Наш автобус. Пошли. …Их путь делится еще на три коротких пересадки на остановках. В автобусах они не беседуют. Смотрят в окна, пытаются спать. Эрик плавает в задумчивости, и Чарльза мутит от его решимости убить человека, каким бы ублюдком тот ни был. И даже не одного человека — а целую банду. Даже если им удастся подобраться к головорезам, даже если у них не найдется средства, чтобы сдержать Эрика… Чарльз чувствует себя больным. Когда они оказываются в Сан-Хосе, им приходится пройти пешком до города почти час. По пути Эрик останавливается возле телефона-автомата, кидает в него монетку и, прислонившись к стене будки, слушает гудки, прикрыв глаза. Чарльз топчется рядом, пинает изредка чемодан. Пора бы сделать укол, уже подошло время, но на улице Чарльз не собирается этим заниматься. Ему дурно, но он списывает это все на последствия драки и усталость от долгой дороги, занявшей почти пять часов. По пути им встречается россыпь домишек, как на подбор, с красными крышами и белыми дверьми, они торчат на возвышенности, а от их стен до трассы сбегает ковер желтой сухой травы. Чарльз предлагает поискать, не сдает ли кто здесь комнату, но Эрика тянет в центр города, где их будет, конечно же, найти куда легче, чем если бы они затерялись на окраинах. Но, видимо, Эрик так не считает Хмурясь, он говорит, что не дозвонился до Маккоя. В его голосе звенит беспокойство, и Чарльз, повинуясь почти бессознательному порыву, старается его обнадежить: — Я уверен, с ним ничего не случилось, он в порядке. — Мне без разницы, в порядке он или нет, — сквозь зубы кидает Эрик, — но без него ничего не выйдет. — Почему? — в горле неприятно саднит от ответа Эрика, словно он нелицеприятно отозвался о друге Чарльза — и даром, что с Хэнком они знакомы всего ничего. — Без самолета будет сложно найти Эмму. Но даже если я выйду на нее, то без Маккоя не получится настроить для нее Церебро. — Звучит знакомо, — растерянно произносит Чарльз. Слово отзывается предвкушением в груди, будто обещая подарок на Рождество. — Машина, с помощью которой мы сможем найти мутантов. Но управлять ею может только телепат. — Жаль, что в этой войне я бесполезен, — вздыхает Чарльз. Эрик, похоже, тоже уже устал. Он замедляет шаг, перехватывает чемодан в другую руку. — Обязательно купим туристический рюкзак, — непреклонно говорит Чарльз. — А лучше два. Разделим поклажу на двоих. — Все, что угодно, только прекрати говорить о своей бесполезности, — бурчит Эрик. — Поверь, на фоне остальных ты даже сейчас более чем нужен. Чарльз готов с ним поспорить и напомнить, какую важную роль Эрик отвел ему в драке — сидеть, прикрывшись столом, — но сил на разговоры уже нет. К темноте они все-таки добираются до мотеля, который устраивает придирчивый вкус Эрика, а Чарльзу уже все равно, он готов поступиться своими принципами и въехать в самое грязное и кишащее насекомыми помещение, лишь бы уже протянуть ноги и отмыться от грязи. Номер Эрик просит двухместный. Чарльз недовольно молчит, хоть и понимает, как на них взглянет администратор, если они возьмут комнату как для семейной пары. Его самого косые взгляды не беспокоят, а вот вечно зажатому и закрытому Эрику станет неприятно. В десяти минутах ходьбы обнаруживается кафе, что приходится очень кстати — в последний раз их попытка перекусить закончилась не слишком удачно. Наскоро поужинав, они возвращаются в номер. Глухая усталость не дает сну завладеть организмом, но тело как бетонной плитой припечатывает к кровати. Эрик лениво говорит, что им нужны Хэнк и Эмма, а еще — Азазель, но он наверняка откажется с ними работать, исчезнет — и поминай как звали, а Чарльз почти его не слушает. Он уже уяснил, какова природа способностей этих мутантов, и теперь хочет узнать о других, поглядеть на них, и если они позволят — поговорить с ними, узнать как можно больше. Подумать только! Он писал об этом диссертацию. Значит, занимался вопросом мутации далеко не один год. И все забыл, абсолютно все. Чарльзу выть хочется от этой несправедливости. Удерживает его лишь слабое утешение, что ему представилась возможность взглянуть на все новым взглядом, как впервые. Впрочем, почему «как», уныло напоминает себе Чарльз. Речь Эрика становится все тише, а потом он и вовсе отворачивается к стенке, укрывшись одеялом. Еще немного полежав, Чарльз сползает с постели, подходит к Эрику. Приобняв его за плечи одной рукой, Чарльз целует его в шею у линии роста волос и утыкается лбом ему в затылок. Эрик, не сдержавшись, шипит, и Чарльз, перепугавшись, тут же отстраняется, просит прощения — он совсем забыл, что кожа у Эрика тут рассечена от встречи с полом. Он еще раз предлагает Эрику обработать рану, но Эрик лишь отмахивается — и так уже промыл, куда уж больше. А спирт лучше экономить, Чарльзу он пригодится при уколах. — Мне надоело это лечение, — Чарльз присаживается на край постели Эрика. — Может быть… — Нет, — обрывает его Эрик. — Никаких «может». — Угу. Чарльз целует Эрика в висок, ищет губы, хочет остаться рядом, но поцелуй Эрика неохотный, неласковый, лишь бы Чарльз поскорее ушел. Внутри холодно, пусто и гулко. Вернувшись в свою постель, Чарльз укрывается одеялом с головой. Не знает, в чем провинился, почему Эрик опять закрылся. А потом доходит: Эрику не до этого. У него появилась идея, цель — убить Райта, а все остальное его сейчас не волнует. Значит, надо переждать, пока его разум хоть немного успокоится. А какая цель у него самого? Что он делает в этой жизни? Чарльз пытается найти малейшую зацепку, вытащить наружу собственные желания, но их смыло с его личности вместе с памятью. Он чист, как капля росы, в нем нет ненависти к Райту — как ненавидеть незнакомца? Нет страха перед его натренированными бойцами — хотя, по логике вещей, Чарльз должен теперь бояться высунуть нос на улицу. Даже восхищение мутантами далеко не так сильно, чтобы сражаться за их права. В нем нет ничего, кроме привязанности к Эрику, и связь между ними так крепка, что Чарльз хватается за нее, как за спасательный трос. Вот зачем он здесь. Наконец-то. Чарльз не верит в грехи и спасение души, но зато знает абсолютно точно: убив однажды, переступив через ценность человеческой жизни, уже не остановишься. Перестанешь думать о людях как о живых существах с мечтами и надеждами, будешь видеть в них препятствия. А препятствие — просто объект, который нужно убрать со своей дороги. И пускай Эрик уже убивал. Пускай. Это все — в прошлом. В их общем прошлом. Чарльз не знает, что было до того, как он очнулся. Но зато теперь, в их единственном разделенном на двоих настоящем, позволить Эрику снова лишить кого-то жизни нельзя. Он больше никого не отправит в вечную мглу. Не сорвет последний вздох. Перевернувшись на другой бок, Чарльз стягивает с гудящей головы одеяло. Глядит на спину Эрика. Верит, что все получится. …На следующий день Эрик снова пытается дозвониться до Хэнка, и беспокойство в нем крепнет. Чарльз наблюдает, как друг меряет шагами комнату и сосредоточенно говорит, что им нужно убраться отсюда как можно скорее и как можно дальше, но сперва ему необходимо увидеть Хэнка. Они назначали встречу еще неделю назад, и завтра Хэнк будет ждать его в Монтерее, а это значит — придется возвращаться. — Может быть, взять машину напрокат? — с сомнением предлагает Чарльз. — Ты ведь умеешь водить? — Да. — А я? — Ты не поведешь, — с легким раздражением отвечает Эрик — вопросы Чарльза мешают ему думать. — Да, так и сделаю… — Мы, — Чарльз подчеркивает это слово, — так и сделаем. Эрик, наконец-то остановившись, зло смотрит на него, но взгляд Чарльза достаточно тверд, чтобы убедить: в этот раз он не будет сидеть и прятаться, пока Эрик рискует своей жизнью. Они берут машину напрокат, оставляют в залог паспорт Эрика. Хозяин автопарка придирчиво сверяет фотографию с улыбающимся Эриком перед собой и остается вполне довольным. Чарльз же думает, что лучше бы этот лысеющий мужчина сверил имя в документах с именем в правах. Но, на их удачу, обходится без этого. Машину Эрик выбирает не самую дорогую, но, по его заверению, самую быструю. Бежевый «форд» бодро колесит по трассе. Чарльз любуется руками Эрика, уверенно лежащими на руле, невольно отвлекаясь от мыслей об опасности их поездки. По дороге Эрик говорит, что когда военные зашли в тот злополучный бар и вынули, положив на стол, брелок, сердце у Эрика ушло в пятки: эта безделушка каким-то образом реагирует на мутантов. Как только те оказываются в непосредственной близости, огоньки на приборе мигают. Но их с Чарльзом спасло, что скандинав тоже оказался мутантом. Чарльз предполагает, что, может быть, планы Райта не так уж жестоки, если он завербовал того здоровяка, а не сразу уничтожил, но Эрик лишь качает головой. — Он создал из недоумка оружие. Ты же видел, он даже не может говорить. Как только проблема с мутантами будет решена, Райт пристрелит его. Эрик крепче сжимает руль. Вздохнув, Чарльз пробует покрутить ручки магнитолы, чтобы поймать радиоволну, но из динамиков слышится лишь шипение. Махнув рукой, Чарльз отказывается от попыток забить тишину музыкой. Дорога вызывает у Чарльза не самые приятные ощущения, резонируя с воспоминаниями о бегстве из Монтерея, но жаловаться нет права: Чарльз сам настоял на том, чтобы составить Эрику компанию. Он коротает время, размышляя об удивительной силе Эрика. Он коллекционирует моменты, когда друг демонстрировал свой дар, словно раскладывает карточки в альбоме. Чарльзу даже завидно: он тоже хотел бы стать особенным и уметь… хоть что-то. Но это желание значительно гаснет на фоне постоянного беспокойства о преследовании. Мутанты ведь никогда не смогут жить в мире с людьми — это ясно, как солнечный день. Не будет сотрудничества и дружбы. Вряд ли мутанты будут относиться к людям как к равным. Ну а люди… Почти все будут бояться, презирать более совершенный вид и стремиться истребить. Чарльз все еще удивляется: как ему хватило смелости вступиться за этих существ? Неужели один энтузиазм и восхищение сделали его столь храбрым? Чарльз почти гордится собой прошлым. Жалеет только, что он настоящий — не такой. В сегодняшнем положении он бы постарался малодушно избежать этой ноши. Зарылся бы в книги — вот где ему раздолье! Написал бы собственное исследование. Эрик невзначай спрашивает, не желает ли Чарльз отсидеться в машине. — Нет, — возмущается Чарльз и вновь удивляется себе — ответ был мгновенным и искренним, несмотря на проснувшийся страх перед новой встречей с бойцами Райта. Что ж, возможно, он серьезно недооценивает себя. Или же пытается хоть как-то облагородить дурное безрассудство и отсутствие чувства самосохранения. Чарльз возится на сидении, бурчит, что у него все затекло, а Эрик лишь ухмыляется и кидает на него один из тех взглядов, от которых становится немного стыдно, — нежный, знающий чересчур много, а главное — слишком теплый, Чарльзу нечем ответить на такое чувство. Он неловко отворачивается к окну и тихонько вздыхает: в груди ноет от нахлынувшей симпатии. Влюбленность ли? Чарльз решительно не знает. Он украдкой поглядывает на Эрика. Тот ровно ведет автомобиль по трассе, обгоняя редкие машины, полностью контролирует ситуацию на дороге, спидометр держится на ста милях в час. — Что будет, если на очередном повороте ты не успеешь сбавить скорость, и мы слетим вниз, проломив ограждение? Эрик без малейшей тени улыбки поворачивается к нему и отпускает руль. Обмерев, Чарльз глядит на него, распахнув глаза, хватает руль и держит до самого поворота, где серпантин дороги уносится вверх, пытается повернуть — и не может. Сердце ухает вниз. А машина, машина мягко вписывается в поворот, колеса крутятся, не встречая ни малейшего сопротивления, сила трения то ли пропадает, то ли снижается до невозможного, и, наверно, это от того, что дорожного покрытия шины не касаются — плывут по воздуху… Лишь тогда Чарльз замечает, что Эрик держит одну руку в напряжении, пальцы вытянуты, дрожат, словно сопротивляясь давлению. Вновь расслабившись и взявшись за руль, Эрик отстраненно произносит: — Что бы ни случилось — не бойся. Тебя я откуда угодно вытащу и спасу. От слов Эрика веет предопределенностью, и Чарльзу становится не по себе. А еще — страшно хочется целоваться. Дорога впереди прямая, как линейка, и Чарльз шепчет: — А можешь сделать так еще раз? Не дожидаясь ответа, Чарльз тянется к Эрику, обнимает его за шею и целует в губы. Машина вздрагивает, чуть вильнув в сторону, но тут же выравнивается. Сердце у Чарльза стучит ровно. Он верит Эрику до последней капли крови и целует его все крепче. * Хэнка они ждут в парке, прогуливаясь по аллеям. Напряжение Эрика расходится волнами, и Чарльзу некстати приходит в голову, что скандинав мог бы учуять их, как дикий зверь, охочий до добычи. Озвучивать это Чарльз не собирается: у них и так полно поводов для беспокойства. Спустя почти час молчаливой ходьбы меж деревьев Эрик замирает и прислушивается. Последовав его примеру, Чарльз улавливает едва заметный свист моторов, выдыхает облегченно: Хэнк все же пришел на встречу. Взяв Чарльза за локоть, Эрик ступает по жесткой, высушенной солнцем траве, готовый в любую минуту обратить железную птицу Хэнка в оружие против него же самого. С легкостью находя дорогу, Эрик выходит на насыпь из мелких серых камней. Громадиной на ней возвышается угловатый черный самолет, а возле него ходит из стороны в сторону Хэнк. Заметив Эрика с Чарльзом, он тотчас направляется к ним, и на его лице вырисовывается облегчение. — Думал, вы не придете, не станете рисковать, — сбивчиво произносит он вместо приветствия. Мятая клетчатая рубашка с короткими рукавами запачкана машинным маслом возле ворота, и Чарльз интересуется: — Занимался ремонтом? — Да, — Хэнк, отчего-то просияв, поворачивается к Чарльзу. — Я рад, что мы снова встретились, — он протягивает руку, и волнение Эрика тут же сменяется на лиловое и горьковатое раздражение. Эмоции его становятся объемными и сочными — а значит, пора принимать лекарство. Но Чарльз не торопится. Галлюцинации выглядят такими достоверными, что их не хочется отпускать. Представлять, что он тоже может что-то экстраординарное, Чарльзу нравится. — Хватит сантиментов, — морщится Эрик. Спрятав руки в карманы брюк, он скупо излагает Хэнку свой план. Отведя взгляд в сторону, Хэнк выслушивает его, а потом просит: — Можно тебя на минутку? Эрик в ответ глядит волком. Неловкость повисает, словно грозовая туча, готовая разразиться ливнем. — Загляну в кабину пилота, — вздыхает Чарльз, старательно скрывая уязвленное самолюбие. Видимо, Хэнк ему совсем не доверяет. Не дожидаясь, пока Чарльз скроется в самолете, Хэнк начинает возмущенно говорить: — Даже не сомневался, что у тебя нет никакого понятия о совести и чести. А рядом с ним тебе просто выгодно, и никаким альтруизмом тут и не пахнет… Чарльз замирает, поднявшись на борт самолета. Сделав шаг в сторону, прижимается спиной к обшивке сбоку от входа. Уйти бы нужно прямо сейчас, пока он не выслушал нелицеприятных вещей об Эрике и о себе, лучше спрятаться, а эти слова просто забыть. Но сделать шаг сейчас так сложно, как будто каждая нога весить по пуду. Или вовсе — ног словно нет. — Что ты вообще можешь знать обо мне? — от тона Эрика по коже бегут мурашки, температура близится к абсолютному нулю. Мастер угроз и запугивания. Чарльз весь сжимается. Голос Эрика становится ближе. Видимо, он теснит Хэнка к самолету. — Ты бы смог вместе с ним прожить эти месяцы? Защитить? Ну, Маккой? — Я бы для начала рассказал ему всю правду, — голос Хэнка звенит. — Убери руки. Иначе я разозлюсь. Сердце у Чарльза стучит в висках. Меньше всего ему хочется узнать, что Эрик его обманывал. Такое предательство ранит, и нескоро зарубцуется. Чарльз порывается выйти из самолета вон, ударить Эрика и сбежать куда глаза глядят, но неожиданно для себя идет к кабине пилота, как будто ничего не произошло. В спину доносится разговор. — Так ты поможешь нам? — Нет. Он бы не дал тебе никого убить. Даже Райта. Чарльз закрывается в кабине и падает на кресло как раз вовремя: в самолет начинает кто-то подниматься. Вся сталь подрагивает от гнева Эрика. А перед глазами расстилается темнота, и Чарльз ищет безуспешно по карманам шприц и сыворотку, хоть и знает — все лежит в чемодане. Он снова заигрался, протянул время, теперь расплачивается дурнотой и холодеющими ступнями, комом в животе, в висках ворочаются раскаленные гвозди, под самой макушкой стучат слова ублюдок только бы не пришить его прямо сейчас чтобы не расстроить Чарльза но ему еще аукнется и полыхает алое возмущение он всегда был убийцей, он не наш, лучше бы забрать от него— Дальше все смазывается, катится кубарем резиновый запах жгута, укус в вену, тепло и блаженная тишина в голове. Хэнк молча сидит боком на кресле второго пилота, обувь его почему-то стоит в стороне, и Чарльз, придя в себя, тупо смотрит на его здоровенные ступни с синими венами и слишком длинные пальцы. Эрик придерживает его склоненную на бок голову, стоит рядом, украдкой поглаживая по плечу. Чарльзу становится хорошо и спокойно — Эрик рядом, вновь поймал его, когда Чарльз начал падать в бездну. Заметив, что Чарльз пришел в себя, Хэнк извиняется и говорит, что взял у него кровь, чтобы не тратить время — Эрик все равно уже хочет уходить. — Но ты можешь остаться, если хочешь, — угрюмо добавляет Хэнк. Он смотрит на Хэнка, и приглашение в его взгляде так отчетливо, что его не заметил бы только слепой. — Нет, — медленно отвечает Чарльз. Ладонь Эрика, замершая было на его плече, сжимается с благодарностью. Чарльз не обманывается: у Эрика не было сомнений в нем, он не допускал ни единой мысли о том, что Чарльз может сбежать. Но все равно был готов отпустить, уважая любой выбор Чарльза. Разговор Эрика с Хэнком подергивается дымкой, но Чарльз все равно его помнит, выматывая себя, вспоминает все детали, ревниво охраняя каждую минуту своей короткой жизни. — Встречное предложение. Почему ты отказываешься идти с нами? — взяв себя в руки, Чарльз приподнимает бровь, внимательно глядя на Хэнка. — Ты уже и так рискуешь, помогая нам. Ты знал, что Райт в городе, и все равно прилетел. Значит, мы тебе небезразличны. — Хэнк улыбается почти смущенно, отворачивается в сторону, а Чарльз продолжает мягко давить: — Никто не говорит об убийстве. Есть другие пути. Но вдвоем обхитрить натренированных наемников сложнее. — Одно дело — встретиться и сразу улететь, другое — жить с десятком мутантов в одном доме. Какой смысл мне?.. — Хэнк обрывает себя на полуслове. Пытается говорить равнодушно, но Чарльз все равно замечает налет тоски в его голосе и вцепляется намертво: — Услуга в обмен на услугу. У тебя что-то случилось. Тебе самому нужна наша помощь. Что произошло, Хэнк? С последней встречи что-то поменялось, я знаю. Хэнк вновь усмехается, грустно поднимает на Чарльза взгляд. На Эрика он так ни разу и не посмотрел, словно того не существует. — Одно в тебе не меняется: ты все всегда знаешь, — сняв очки, Хэнк протирает их стекла полой рубашки. — Хорошо, Чарльз. Я согласен участвовать в вашей карательной экспедиции. На твоих условиях. Но сначала мы вызволим Рейвен. — Бесполезный риск, — слишком быстро произносит Эрик, напрягшись, но Хэнк не обращает на него ни малейшего внимания. Женское имя кружит голову, принося с собой уют и еще что-то, напоминающее чувство ответственности. Рей-вен… — Райт перевозит ее на базу завтра. Грузовик бронированный, даже я не сорву дверь. — Извини, но ты не выглядишь силачом, — вставляет Чарльз. — …зато Эрику это удастся, — заканчивает Хэнк. — Опять же оружие… Я отвлеку водителя, а ты, — он впервые за весь разговор обращается к Эрику, — вызволишь ее. Если произойдет несчастный случай и окажется, что ты ее не вытащил, я задушу тебя. — Обойдемся без угроз, — требует Чарльз почти одновременно с тем, как Эрик соглашается с Хэнком: — Справедливо. И в этот момент Чарльза озаряет: — Хэнк — мой друг, а не твой! — он запрокидывает голову, глядит на Эрика снизу вверх. — Да? — И Рейвен тоже, — едко подсказывает Хэнк. — У Эрика вообще проблемы с дружбой. Наградив Хэнка тяжелым взглядом, Эрик кивает: — Да, — он смотрит на Чарльза спокойно, ни капли не смутившись, что его ложь раскрыта. — Что? Все равно разницы сейчас для тебя никакой. Штаб они устраивают в самолете, обговаривая детали плана. Потом Хэнк отправляется к отелю, где разместились военные, а Эрик, недолго думая, идет следом за ним. Чарльзу удается увязаться с ними, несмотря на все возражения, и теперь оба его друга еще яростнее пытаются оградить его от возможной опасности, что весьма досаждает. Чарльз отвечает, что он не беспомощен, злится, но все же добивается своего. На город опускается ночь, желтые шары фонарей мерцают возле тротуаров, но Хэнк сторонится проторенных дорог. Он идет босиком, пробирается между домов ловко, с нечеловеческой грацией, а Эрик с Чарльзом стараются быть столь же бесшумными. У Эрика это получается неплохо, Чарльз же уже немного жалеет, что пошел вместе с ними — исключительно потому, что может помешать, выдать их. В отеле горит свет почти во всех окнах, а перед входом стоят два больших грузовика и синий автомобиль неизвестной Чарльзу марки. Хэнк скрипит зубами: он думал, что грузовик будет только один. Значит, наемников больше, охранники и бойцы. Задача усложняется. — Как думаешь, она там? — спрашивает Хэнк, пристально глядя на грузовики. Эрик в ответ пожимает плечами: — Пойдем и проверим. По-кошачьи выскользнув из тени деревьев, Эрик уже почти выходит на дорогу. В вестибюле отеля угадывается по теням движение, и Чарльз, движимый одними инстинктами, выпрыгивает следом за Эриком, но схватить за плечо и оттащить обратно не успевает. Догнав его, Чарльз шипит: — Вернись, у меня плохое предчувствие. — Еще скажи, что тебе кошка черная померещилась. Эрик упрямо идет к грузовикам, а Чарльз шагает за ним. Злится. — Ты можешь издалека открыть двери? — Двери — могу. А то, что внутри, мне нужно увидеть, а то могу ненароком проткнуть девчонку чем-нибудь железным. Уйди к Маккою. Не обращая на его слова внимания, Чарльз обгоняет Эрика и торопливо идет к двери. Если не помочь, то хотя бы покараулить. Чарльз останавливается возле двери отеля. Через матовое стекло он видит одинаково одетые фигуры, и душа у него уходит в пятки. — Эрик, — громким шепотом зовет он, — они здесь… Эрик! — уже чуть громче. В ответ ему лишь лязгают засовы. Двое наемников уже расплачиваются с администратором. Они вооружены, и, может быть, на этот раз у Эрика не получится отвести все пули… Поступок сумасбродный и самоубийственный, но Чарльз бросается в отель, как в омут. Задержать их, дать Эрику шанс! Чарльз с грохотом закрывает за собой дверь, колокольчики над входом звенят испуганно. Двое возле стойки, еще четверо чуть поодаль переминаются с ноги на ногу, и еще один — одет получше, не в форму, явно их лидер. Моложавый и весь какой-то неприметный. Численное преимущество на их стороне, да и по вооружению тоже… Оценка обстановки занимает долю секунды, в следующий же миг Чарльз уже начинает действовать. Обворожительно улыбаясь рыжеволосой девушке за стойкой регистрации, он идет к ней, на ходу говоря, какой он неловкий. На наемников подчеркнуто не смотрит, как стараются не смотреть в глаза психопатам, чтобы не навлечь на себя их ярость. Приблизившись к стойке, Чарльз облокачивается на нее и, склонившись к администратору, говорит, что оттенок ее глаз — самое красивое, что он когда-либо видел, должно быть, у нее очень интересные гены… Рыжая смущенно улыбается и вновь переключается на нетерпеливо постукивающего по стойке ключом наемника. Намертво вцепившись в стойку, Чарльз громко заявляет, что срочно хочет снять номер, и на этот раз терпение наемников лопается. Один из них, толкнув его в плечо, рявкает: — Я прозрачный? — Не совсем, — Чарльз переводит взгляд на него. Ох. Кажется, этот молодой человек порвет его голыми руками. — Но знаете, не каждый день увидишь такую очаровательную девушку… — он вновь улыбается рыжей, как влюбленный идиот. — Как зовут вас, Афродита? — он несет такую чушь, которую бы не произнес и под дулом пистолета. Но сейчас, в общем-то, он под дулами нескольких автоматов, если постараться и вывести из себя солдафонов окончательно… — Подождите минуту, пожалуйста, — вежливо просит его рыжая, но он не собирается так просто позволять ей отпустить своих постояльцев. — Меня зовут Ча-арльз… — продолжая прожигать ее взглядом, тянет он, и именно в этот момент наемник не выдерживает. — Послушай, Чарльз, — рычит он, — отойди в сторону, пока я сам тебя не подвинул. Краем глаза Чарльз замечает, как моложавый подобрался и присматривается к нему внимательнее. Только этого еще не хватало. Глянув в сторону двери, Чарльз замечает, что двери одного грузовика открыты. Эрик сражается с другим. — Вы умеете убеждать, — миролюбиво произносит Чарльз, подняв ладони. Делает шаг назад. — Ваши машины стоят? Не подскажете модель? Та, синяя, очень красива… Наемник гневно поворачивается к нему всем корпусом, сжав кулак, и Чарльзу стоит немалых усилий, чтобы не попятиться. Эй, ты же не будешь устраивать драку с назойливым парнем прямо здесь, не надо так раздувать ноздри, о нет, только не тянись к моему вороту… — Это «Меркури Монтерей», — неожиданно раздается ясный голос. — Брэдли, нужно реагировать спокойнее, ну что ты. Чарльз оборачивается к говорившему. Точно. Моложавый. Он подходит к Чарльзу со светской улыбочкой, протягивает руку: — Интересуетесь машинами? Как, вы сказали, ваше имя? Взгляд цепко оглядывает заживающий порез на лице Чарльза и перебинтованное запястье. — Чарльз Ксавье, — ему приходится ответить, и в голову, как назло, не приходит ни одной приличной выдуманной фамилии. — Не то чтобы прямо интересуюсь… — а теперь вылетают и все мысли, он превращается в мямлящего придурка. — Простите моих ребят, — добродушно произносит моложавый, приобнимая Чарльза за плечи и ненавязчиво разворачивая к выходу. — Служба накладывает свой отпечаток. Решим все миром: пока они расплачиваются, я покажу вам машину. Ее надо видеть изнутри. Она изумительна. Руль на трех спицах — чудо инженерной мысли… Чарльзу совершенно плевать на тачку этого пижона, да и на его болтовню тоже. Что важнее — моложавый ловко довел его до выхода, заговорив, и уже приоткрывает дверь. — Очень любезно с вашей стороны, — наконец-то выдавливает из себя Чарльз и, сделав шаг за порог, со всей силы закрывает дверь. Провернувшись на петлях, она встречается с чужим лбом, как Чарльз и рассчитывал. Отшатнувшись, моложавый хватается за голову и едва не падает. Чарльзу этого вполне достаточно. С бешено колотящимся сердцем, он стремглав припускается к противоположной стороне дороге, к спасительным деревьям, едва удерживаясь, чтобы не заорать «Все пропало!!!». Эрик мелькает рядом черной тенью. Выстрел! Им вслед звучит выстрел. Эрик, толкнув Чарльза, валится вместе с ним за так кстати подвернувшуюся машину. Пригнувшись, они сбегают. Хэнк, выступив в полоску света, встревоженно и вопросительно глядит на них, вполголоса произносит: — Он вернулся в отель. Несколько раз глубоко вздохнув, Эрик говорит: — Грузовики пустые. Клетки крепкие. Но я их немного подправил, чтобы Рейвен смогла сбежать. — Но далеко она не убежит, — подхватывает Чарльз, — они все вооружены до зубов. Спрятавшись, они наблюдают, как из отеля выходят, сгрудившись, семь человек. Они конвоируют едва видную за ними блондинку. Руки и ноги ее закованы не просто в наручники — связаны толстой цепью, и она едва может сделать из-за нее шаг. Трое наемников забираются вместе со своей пленницей в кузов грузовика, один отправляется за его руль. Еще двое забираются в водительскую кабину в другой грузовик, а моложавый, оглянувшись, садится в машину. Райт так и не появляется. Эрик, выглянув из-за машины, сжимает кулак, но Чарльз шикает на него: — Никаких убийств и разрушений в центре города. Куда они направятся, Хэнк? — Думаю, в Аризону, их база где-то там, точно пока не выяснил — Хэнк неотрывно следит за тронувшейся кавалькадой. — Рейвен в грузовике посередине. Пойдемте. Здесь можно проехать в Аризону только по одной дороге, мы поймаем их на пустынном участке. Времени они теряют прилично, пока бегут к парку. Чарльз задыхается, в легких полощется огонь и подступает к горлу, но он не позволяет себе сбавить темпа. Хэнк мгновенно уносится вперед, а Эрик, резко свернув, минует парк. — Что мы… — хрипло пытается спросить Чарльз, но ему сложно даже говорить. — Заберет здесь, — отрывисто отвечает Эрик, явно тоже выдохшийся от бега. Самолет, почти бесшумный, заметный только из-за огней на фоне синего неба, огромным вороном поднимается над парком, возвышается над деревьями. Эрик с Чарльзом, пытаясь отдышаться, на него почти не смотрят. Только чувствуют по порывам ветра, как самолет снижается, а потом Хэнк сбрасывает веревочную лестницу. Чарльз проворно лезет вверх, раскачиваясь в воздухе, а Эрик то и дело подталкивает его, едва успевая убирать ладони, чтобы Чарльз не наступил ему на пальцы. — Хорошо сработано, — одобряет Чарльз, наконец-то забравшись в самолет, и на животе ползет в проход. Эрик же вскакивает на ноги почти мгновенно, сразу проходит в кабину к Хэнку и усаживается на место второго пилота. Когда в боку перестает колоть, Чарльз медленно поднимается на четвереньки, еще немного выждав, встает и бредет к друзьям. Он чувствует себя развалиной. И неважно, что он только пару недель как пришел в себя после долгой болезни — никакое это не оправдание. Встав в проеме, он глядит на плывущий под ними город. На приборной доске мигают разноцветные лампочки. Хэнк вполголоса говорит, что они приземлятся на кукурузном поле в стороне от дороги, чтобы ненароком в них не влетели большегрузы. — И как мы будем с ними сражаться? — интересуется Чарльз. — Увидишь, — в тоне Эрика ни капли загадочности. — Никаких убийств и членовредительства, — напоминает Чарльз. — Вызволяем девушку и уходим. — Могли бы лишить Райта нескольких наемников, чтобы он потом не натравил их на нас. — Тогда я не с вами, — мигом ощерившись, заявляет Хэнк, и Чарльз согласно кивает: — У меня есть идея, как наказать Райта и его подельников без насилия. Поэтому внеси коррективы в свои планы. Эрик ничего не отвечает. На дороге, ведущей прочь из города, не встречается ни одной машины, кроме грузовиков с наемниками. Обогнав их на приличное расстояние, Хэнк плавно приземляется в поле сбоку от трассы. Они почти в унисон с Эриком требуют, чтобы Чарльз остался внутри, а потом обмениваются взглядами, без слов распределяя роли в операции по спасению девушки. Потом Эрик добавляет, что Чарльз будет только мешаться под ногами, и он смиренно соглашается ждать в самолете. В конце концов, он и вправду ничего не сможет сделать против вооруженных наемников, только станет живой мишенью, отвлекающей Эрика с Хэнком. Да и все предыдущие подвиги уже вытрясли из него все силы и душу в придачу. Но основная причина подчиниться — это понимание, что на этот раз пользы от Чарльза действительно никакой нет. Эрик неторопливо выходит на дорогу, встает посередине. Он выглядит совершенно спокойным, но Чарльз все равно догадывается по напряженной линии плеч о волнении. Больше всего ему хочется приободрить Эрика и сказать, что он справится, но вряд ли ему нужны сейчас подбадривания. Хэнк остается рядом с самолетом, возится где-то возле хвоста, спрятавшись из поля зрения Чарльза. Угольную ночь рассекает свет фар, и Чарльз невольно вздрагивает. Эрик же вскидывает руки, отбрасывая ехавшую первой машину в сторону. Ее уносит в сторону, словно игрушечную, тормоза визжат, колеса крутятся, водитель пытается справиться с управлением, но его заносит на обочине, и автомобиль, оказавшись в поле, больше не двигается, только урчит затихающий мотор. Чарльз выдыхает: Эрик и вправду послушался их и поступил с людьми гуманно. Но мощь его дара!.. Невообразимо. Грузовики Эрик не швыряет, только останавливает. Его руки подрагивают, и Чарльз теряется между желанием помочь — неизвестно как — и трепетом, почти благоговением перед этой потрясающей силой. Обернувшись, Эрик что-то кричит Хэнку, сжимает кулаки, улыбается нехорошо, так, что сердце у Чарльза замирает — он вновь видит убийцу, что скрывается в Эрике. Но Эрик отворачивается, наваждение пропадает, Чарльз замечает лишь синий комок, кинувшийся к грузовикам. Едва удержавшись от восклицания, Чарльз припадает к лобовому стеклу, но синее существо уже скрылось из виду, только крики доносятся из грузовика, да рык. А потом Эрик, пошатнувшись, склоняется вперед, ухватившись за плечо, машина, стоявшая в поле, стартует вперед, возвращается на дорогу, быстро пропадая из виду. Чарльз не думает уже ни о чем, кидается на проезжую часть, к Эрику. Тот, упав на одно колено, с искаженным от злобы лицом, протягивает окровавленную руку в сторону уезжающей машины, но та уже слишком далеко, только виляет, но восстанавливает движение. Выстрелов больше нет, и в цель попал только один, но Чарльзу кажется, что это ему самому прострелили самое сердце, а не Эрику руку. Он оказывает возле него в пару секунд, падает на колени, отбивая их об асфальтное покрытие, без слов придерживает Эрика за спину, ощупывает, ищет выходное отверстие, не находит, зажимает рану своей ладонью как можно крепче, даже ни разу не посмотрев Эрику в лицо. В уши забирается шепот: — Чарльз, все хорошо, отпусти, я выну, это царапина, Чарльз! — Эрик повышает голос, но осекается. — Она… не из металла, — с недоверием произносит он. В свете фар кровь кажется искусственной. Чарльз давит на рану Эрика все сильнее и просит: — Пошли в самолет. Хэнк был?.. — Синий, — кивает Эрик, но Чарльзу не до восхищения, он не может ни на чем сосредоточиться. Поморщившись, Эрик чуть отстраняет его и встает на ноги. Оглядывается, щурясь. Отцепив от себя Чарльза, он отходит в сторону, куда уехала машина, и что-то поднимает с земли. Чарльз, очнувшись от ступора, семенит к нему. — В меня первый раз попадает пуля, — Эрик выдавливает из себя улыбку, — раньше… — снова замолкает, но Чарльз не обращает внимания. Закинув здоровую руку Эрика себе на шею, он ведет его к самолету, пока Эрик показывает ему находку: пистолет без единого грамма металла, рассчитанный только на один выстрел. Из-за высокой температуры дуло покривилось, и пользоваться им больше нельзя. Эрик уже справился с первым шоком и ступает уверенно, но Чарльз не отпускает его. Сердце стучит быстро-быстро, ладонь влажная от крови Эрика, и все никак не перестанут между пальцев пробиваться теплые струйки. Усадив Эрика в салон на кресло, Чарльз опускается на колени между его ног, защелкивает ремни безопасности. Опомнившись, быстро стаскивает с себя рубашку. Скомкав ее, прижимает к ране, просит: — Держи крепче, мы вмиг домчимся до больницы. — Хорошо, что у тебя под рубашкой еще майка есть… — Почему? — не понимает Чарльз веселой улыбки Эрика, неподходящей моменту. — Просто мы в такой позе… люди могли бы не то подумать. — Какое мне дело до них! — Чарльзу хочется смеяться, но неровное дыхание Эрика и капля пота, сбегающая по виску, тут же отбивают это желание. Положив ладони на бедра Эрика, Чарльз утыкается лицом ему в живот — лишь на секунду. Ему и прикасаться страшно к другу — вдруг только хуже сделает?.. Чарльз отстраняется вовремя — в самолет поднимаются. Первой показывается… Чарльз ахает. Девушка совершенно синяя и в чешуйках. Выглядит она великолепно, желтые глаза притягивают, но за ней следом входит существо еще более яркое — тоже синее, пушистое, грозное. — Хэнк? — Чарльз сам себе не верит. Существо кивает. Синева начинает постепенно выцветать, начиная с лица, и выглядит становящаяся маленькой голова на огромном теле сюрреалистично. — Хватит любоваться, — бурчит Эрик, — это я здесь получил боевое ранение. — Ты ревнуешь, мой друг, — Чарльз берет его за руку — прохладную от ночного воздуха и бледную от кровопотери. Хэнк, уже почти став собой, кидает: — Сплавить все дула винтовок — отличный ход, — голос его еще звучит грубо, по-звериному. — Спасибо. Хэнк пробирается в кабину, заводит турбины самолета, а девушка, с вызовом глядя на Эрика, обходит Чарльза стороной и садится напротив, скрестив ноги. Чарльзу не нравится, что он ее не видит, от незнакомки веет опасностью, и кажется, что она в любой момент может всадить ему нож в спину. Как это не похоже на первые чувства, что вспыхнули от имени Рейвен… — Ты отверг меня! — обвиняет она, и уголок губ Эрика дергается. Двусмысленно — это и Чарльз понимает. — Когда я просила помощи! — Можешь не благодарить за заранее взломанную клетку, — ледяным тоном отвечает Эрик. Оглянувшись на нее, Чарльз спрашивает, по-прежнему сжимая ладонь Эрика в своих: — Рейвен, если не ошибаюсь? Мы были знакомы, верно? Она кивает, прищурившись. — Мы выросли вместе, Чарльз. Или он тебе не рассказывал? Внутри начинает закипать возмущение. — Он рассказывал все, что нужно, — Чарльз кривит душой, но сейчас его это не заботит. — Будь добра, запиши все претензии где-нибудь, чтобы не забыть, и выскажи их после. Если не заметила, он ранен. В него выстрелили, пока он спасал тебя. — Как будто это его идея… — Рейвен, — Хэнк выглядывает в салон, — он пришел, чтобы помочь тебе. При первой встрече он не мог подвергнуть Чарльза и себя опасности, кинувшись в омут с головой. Чарльз, скрыв удивление, отворачивается, снова смотрит лишь на Эрика. Лоб его покрывает испарина. От вида Эрика почти больно самому. Отмахнуться от его страданий Чарльз не пытается. Он бы много отдал, чтобы сейчас разделить их с ним. Нет никакой разницы, что Эрик врал про его друзей, про встречу с Рейвен — понятно, что они пересекались за спиной Чарльза, и Эрик проигнорировал все ее просьбы, дав от ворот поворот. Все это не имеет значения. Внутри Чарльза уже выросло что-то огромное, горячее, он сам даже не понял, как произошло, что самое главное, что у него есть, сидит сейчас и истекает кровью. Влюбленность, привязанность… Чарльзу смешно. Он даже не понял, что очнулся уже с этим чувством. Бессознательным. Пугающим. Делающим его сильнее. Без него он вряд ли бы столько протянул рядом с этим параноиком и убийцей в анамнезе. Без любви рядом с Эриком не выжить. Страшно — откуда она взялась, что у них было там, в другой жизни, о которой ничего не напоминает, кроме недоговорок? Хочется верить, что хорошего было больше. Всю дорогу до больницы они молчат. Приземляться приходится вдалеке, и до госпиталя Эрика тащит на себе Хэнк — оказывается, что и тщедушное тело скрывает звериную силу. Чарльз остается в самолете наедине с Рейвен. Она сначала поглядывает на него украдкой. Первая злость после освобождения из клетки уже прошла, и теперь ей стало неловко. Чарльзу же никак; он не может перестать думать, как им повезло — еще немного, и пуля могла бы убить Эрика. Все, что он сейчас может, — это заниматься рутинными, не требующими работы мозга делами. Он аккуратно снимает с запястья бинт, окрашенный кровью Эрика, отбрасывает его в сторону. — Чарльз? — подает голос Рейвен. — Ты совсем-совсем ничего не помнишь? — Имя знакомо звучит, — неохотно отвечает он. — Больше ничего. Прости, но давай поговорим потом. У меня нет настроения. И вспоминать прошлое тоже не хочется. Она замолкает на долю минуты, а потом снова начинает говорить: — Там, в клубе. На фестивале джаза. К вам подсела я. Эрик отказался мне помогать, сказав, что я навлеку на вас беду… Чарльз, — умоляюще произносит она, — хоть погляди на меня. Я для тебя значила не меньше, чем он. И почему же тогда с ним остался только Эрик, если все остальные были привязаны к нему не меньше? Чарльз невесело усмехается и поднимает взгляд на Рейвен. Она, словно только этого и добивалась, улыбается. По ее телу мигом проходит волна, и Чарльз не успевает опомниться, как перед ним оказывается красотка из клуба. Еще волна — милая блондинка. Еще — Эрик. — Не надо. Рейвен послушно сбрасывает его облик, вновь становится собой. Отведя от нее взгляд, Чарльз берет чистый бинт и зажимает его конец между пальцев правой руки. — Я могу понять. Помочь? — Нет. Что ты можешь понять? — его начинает раздражать ее желание поговорить. — Почему ты так привязан к нему. Им легко… очароваться. Все его слова. Манера держаться, — желтые глаза неотрывно следят за каждым движением Чарльза. — Но он не так уж благороден, как может показаться. Его мораль сомнительна. Если ему будет это невыгодно, он пошлет тебя. — Меня — нет, — просто отвечает Чарльз. — И я не буду говорить об Эрике за его спиной. Он себе такого никогда не позволял. Покончив с наложением повязки, Чарльз стаскивает кроссовки и, подтянув ноги к груди, сворачивается на креслах клубком. Сон не приходит из-за нервозности, но отдыха тело просит. Все мышцы гудят. На глаза попадается бинт в засохшей крови Эрика, и Чарльзу становится дурно. Он зажмуривается, чтобы этого не видеть. В голову лезут ненужные мысли. Вспоминать ничего не хочется, думать о том, что Эрик действительно ведет за его спиной свою игру, — тем более. Все поступки Эрика были направлены на его защиту, твердит себе Чарльз. Подозревать в нечестности единственного человека, который с ним был с самого начала, — просто глупо. — Ты единственный, кто ему нравится, — печально произносит Рейвен. — Мне тебя не хватало. Чарльз ничего не говорит в ответ. Ему хочется заткнуть уши, но Рейвен, похоже, наконец-то понимает бессмысленность своих попыток добиться беседы. Звенит колокольчиком — мы выросли вместе — а чувств внутри никаких. От нее ничего не осталось в стерильном мозге, очищенном от воспоминаний, только один Эрик налип, как опухоль. От таких сравнений самому мерзко, но Чарльз списывает все на тупую усталость, таранящую виски. Он теряет счет времени, когда возвращаются Эрик с Хэнком. Пуля оказалась керамической. Счастье, что она не раскололась внутри Эрика. Неясно, отпустили ли врачи своего пациента домой сразу после операции, или же Хэнк все решил сам и увел Эрика, невзирая на предписания. Словно компенсируя все неудачи этого дня, ночь приносит только успокоение. Возле дома, примеченного Эриком, не оказывается дежурящих наемников, ни одного живого человека в радиусе нескольких миль. Здание действительно огромно, к нему прилегает заросший сорной травой сад, фасад намекает, что замок был построен век назад. — Это твое, — замечает Эрик. И это никак не отзывается в груди. Только словно огарок в душе тлеет от того, что Эрик ранен несерьезно и скоро поправится. Замок Чарльз почти сразу начинает называть домом — видимо, в нем все же сохраняются какие-то рефлексы, перешедшие в разряд безусловных, иначе спокойствие, воцарившееся наконец-то в разуме Чарльза, никак не объяснишь. Эрик показывает, где они раньше спали — двери спален рядом. Поинтересовавшись, какая именно комната принадлежит ему, Чарльз затаскивает в нее Эрика, не принимая никаких возражений. — В гостевой ты не останешься. Будешь спать здесь, — Чарльз указывает на двуспальную кровать с массивными ножками, видимо, принадлежавшую ему. — А я в кресле. — А до этого ты так настойчиво пытался забраться со мной под одно одеяло, — Эрик присаживается на постель и улыбается так, словно это не в него сегодня стреляли. — Я могу ненароком во сне тебя потревожить. — Не потревожишь, — обещает Эрик. — Ложись со мной. Отказать ему не получается. Да и сон приходит почти мгновенно, стоит только начать считать вдохи Эрика. * Утром Чарльз выскальзывает из кровати, неслышно ступает по комнате, подходит к платяному шкафу. Эрик спит, организм восполняет запас сил после ранения. Меньше всего Чарльзу хочется сейчас помешать процессу выздоровления, но он не может и дальше находиться в грязной одежде, когда под рукой есть душ с горячей водой и чистые вещи. Содержимое шкафа его приятно удивляет. Вместе с каждой частицей этого дома, этой спальни что-то возвращается, приходят тактильные реминисценции, Чарльз припоминает мягкость свитера из натуральной шерсти, белизну воротничка рубашки. Выбрав одежду, он тихо выходит из комнаты. Не может быть, чтобы в этом замке была лишь одна ванная. И вправду: на этом этаже их находится сразу две. Чарльз наслаждается спокойным осознанием — это дом, нигде ему еще не было так уютно, как бы Эрик ни старался создать атмосферу защищенности. Потом Чарльз спускается вниз, туда, где заприметил гостиную еще ночью, оглядывается в поисках кухни. Он находит ее по негромкому пыхтению чайника. Невольно хочется отступить назад — Чарльз боится наткнуться на Рейвен, она вызывает в нем смутное чувство потери. Не ее привязанности, нет. Словно она что-то забрала от него. По крайней мере, попыталась — сейчас Чарльз не может сказать, что ему чего-то не хватает. Эрик рядом с ним, старается прислушиваться к словам Чарльза, они дома — что еще надо? Но Чарльзу везет: на кухне обнаруживается Хэнк. Узкие плечи спрятаны под домашним халатом, который болтается на них, как на манекене, из чего Чарльз делает вывод — вещичка принадлежит не Хэнку, а хозяину дома. Или — дыхание перехватывает — Эрику. Тогда Хэнку лучше снять халат. Нет, судя по длине, — все-таки это Чарльзово… — Доброе утро, — негромко приветствует Чарльз, и Хэнк незамедлительно к нему поворачивается. Щурится, тянется к переносице, как будто собираясь поправить очки, но на половине движения вспоминает, что стоит без них. — Ты тихо подкрался. Кофе? Кивнув, Чарльз садится за стол. Окидывает помещение взглядом. — Мне кажется, что память возвращается, — делится он со спиной Хэнка. Втягивает аромат кофе. — Точнее, не так. Ощущения. Здесь все не кажется чужим. Это же хорошо? — молчание Чарльза напрягает. — Хэнк? Почему у меня амнезия? — Я не знаю, — произносит Хэнк. Развернувшись, он ставит перед Чарльзом чашку и прячет близорукий взгляд. — Ответ на оба вопроса. Нам нужно решить, что делать дальше. Для исполнения плана Эрика нам нужны Церебро и Эмма Фрост. Она работала… с личным врагом Эрика. Но она никому не предана. Она меняет стороны, как ей выгодно. Ты принимаешь лекарства? — неожиданно переводит тему Хэнк. — А что, похоже, что я со вчерашнего дня бросил? — почти огрызается Чарльз. — Я голоса слышу, когда пропускаю дозу. Хэнк вздрагивает. — Какие? — осторожно интересуется он. — Думаешь, я запоминаю? — с досадой отвечает Чарльз. Говорить ему об этом не хочется. То, как его колотило, он быстро забывает, наступает ретроградная амнезия, затрагивающая короткий промежуток приступа, однако лишнее доказательство его не слишком стабильного ума угнетает. Он пользуется приемом Хэнка — переводит тему обратно: — Она телепат, так? Что она может? Мысли читать? — Да. А еще навязывать образы, блокировать тебя. Залезть в голову и сделать беспомощным перед ней. Хороший телепат, — Хэнк делает паузу, выбирая слова, — хороший телепат может открыть в тебе то, о чем ты даже не подозревал. Научить многому. Но Эмма — не педагог и тем более не альтруист. Я не думаю, что она согласится нам помогать. — Нужно лишь найти стимул, и она не откажется. Деятельность Райта наверняка навредила и ей. Хэнк рассказывает, что несколько раз встречал имя Эммы — ему рассказывали о ней, он видел ее подпись в книгах в гостиницах, а потом она пропала с радаров, но он все равно смог выяснить, где она спряталась. Она привыкла быть за чьей-то спиной, скрываться или же наоборот, верховодить, но из угла, чтобы никто не подумал, что она способна что-то решать. Это дает им шанс: кандидатура Эрика как лидера ей бы подошла. Она привыкла идти за мутантами, подобными ему. Но лишь при условии, что ей действительно хочется убрать с дороги Райта. Напоследок Чарльз спрашивает, почему тогда, в самолете, когда Рейвен набросилась на Эрика, Хэнк осадил ее, поддержав, в общем-то, чужого ему человека. — Я просто хотел перенести ее внимание с его персоны на свою, — скромно отвечает Хэнк. — Но не вышло. Позже на кухню спускается и Рейвен, волосы лежат, как и вчера, идеально, на синей коже не заметно следов заспанности или наоборот — бессонной ночи. Маскировка высшего класса — не прочитать ни единой эмоции. В самолете им было не до разговоров, зато теперь Хэнк и ей рассказывает о плане Эрика. В глазах Рейвен разгорается злоба, и Чарльз делает для себя выводы. У девочки есть причина для мести. Девочка — не домашний зверек, нет, она способна на жестокость, и что бы она вчера ни говорила про моральные качества Эрика, она похожа на него. Так случается: в других ненавидишь то, что взрастил в самом себе. Эмма, по заверению Хэнка, сейчас в Канаде, где-то в Торонто, на черной птице долететь не составит труда, нужно только подгадать высоту и вовремя включить маскировку, чтобы их не заметили пограничники. С сожалением Хэнк рассказывает, что знает о девочке-подростке, у которой только-только проявился дар управления погодой. Но она слишком мала и неумела, чтобы помогать им. Никто не может обучить ее укрощать силу, и уйдут годы, прежде чем ей удастся подчинить свою мутацию. Чарльз проглатывает замечание, что он с удовольствием бы поработал с ребенком. Это было бы отличным шансом изучить мутации, а заодно — помочь наверняка напуганной от открывшихся возможностей девочке. Рейвен Чарльз сторонится — не верит, что ее чему-то можно научить. Она перекидывается из одного обличия в другое мгновенно, совершенствовать здесь нечего. К тому же, подозревает Чарльз, при сближении обнаружится, что их взгляды на жизнь разнятся, а переучивать взрослую девушку у него желания нет. Хэнка Чарльз не видел во всей красе, но, скорее всего, молодой человек достаточно умен, чтобы всему научиться самостоятельно. А Эрик… С Эриком можно практиковать партнерство, взаимовыгодное обогащение знаниями и навыками, но никак не позицию ученик — учитель. Хотя, проносится в голове у Чарльза, он не прочь побыть шаловливым студентом. В нем смешиваются в одну стихию желание изучить глубже личность Эрика и узнать все о его силе, все завязывается на нем одном. Извинившись, Чарльз покидает кухню. Кофе полощется в пустом желудке, но сначала нужно проведать Эрика и предложить завтрак ему. Ранение не выводит Эрика из игры; у него не наблюдается даже жара, и единственный признак того, что он болен — невозможность в полной мере двигать правой рукой. Чарльз утешает его, что теперь они квиты: пострадали одной и той же конечностью. Эрик морщится, когда пытается снять рубашку, и Чарльз, прикусив губу, помогает ему раздеться. Потом ведет в ванную и предупреждает, что пока лучше не пользоваться душем — шов, сделанный умелыми хирургами, может разойтись. Чарльз не прочь помочь ему, но в глазах Эрика это желание было бы сродни жалости, а слабым быть он себе не позволит. Поэтому Чарльз оставляет Эрика наедине с горячей водой и мочалкой, надеясь, что тот как-нибудь справится. Душ шумит, криков о помощи из-за двери не доносится, но Чарльз упорно сидит возле нее, как на посту, и ждет Эрика. Когда за ней все стихает, Чарльз поднимается на ноги и скребется внутрь. Эрик бреется — но без рук. Бритва просто скользит в воздухе, соскребая с его щек щетину, и Чарльз замирает с приоткрытым ртом. — Так вот как! — озаряет его. — Вот как ты так чисто выбривался в том доме на берегу! Эрик усмехается, и бритва, дернувшись, оставляет на его подбородке крошечную царапину. — Прости, — тут же извиняется Чарльз. Он старается сделаться незаметным, только следит, как ловко Эрик управляется. Кончики пальцев его двигаются, направляя острые лезвия. На языке так и вертится вопрос, но Чарльз заталкивает его поглубже, откладывает на потом, чтобы не сбить Эрика вновь. Зубы Эрик чистит левой рукой, наверняка жалея, что щетка не содержит ни грамма металла. Подпускать к своему телу Хэнка Эрик наотрез отказывается, никак не аргументируя свою позицию, и Чарльз находит этому только одно объяснение: мутантское упрямство. Ему почти удается рассмешить Эрика, в серых глазах гуляют бесенята, и Чарльз, не удержавшись, целует его в губы, прежде чем начать забинтовывать рану. Сноровки ему не хватает. Ругаясь под нос, Чарльз удовлетворяется простым наклеиванием марлевой повязки пластырем. Эрик серьезно заявляет, что никто не оказывал ему медицинской помощи лучше. Настроение Чарльза ползет вверх. Наконец-то ему становится ясно: они избежали больших неприятностей уже дважды, нашли надежный дом, в котором можно жить до старости, если вспомнить о золотых запасах Эрика, но можно и без них обойтись, пусть даже им удастся провести здесь всего несколько месяцев, но в их случае день размеренной и абсолютно беззаботной жизни идет за год. В комоде соседней комнаты лежит одежда Эрика, и сердце у Чарльза бьется чаще: они жили тут, уже жили вместе, наверно, тянулись друг к другу, еще бы чуть-чуть — и у них бы что-нибудь получилось. Чарльз радуется, что ничего не вышло. Это было бы забыть совсем обидно. Пока он помогает Эрику одеться, иногда сбиваясь на игривые поцелуи, время подходит к обеду. Есть хочется невыносимо. На кухне ждет приятный сюрприз: кто-то уже приготовил сносный обед из найденных в шкафах круп. Все серьезные разговоры Чарльз старается отложить как можно дальше. Но, похоже, сегодняшним днем наслаждается не один он. Его дом все любят, чувствуя себя в нем совершенно свободно, и Чарльз радуется, что его гостям комфортно. Он неторопливо обходит с Эриком все этажи, заглядывается на библиотеку и усмехается при виде спортзала, обещая, что когда-нибудь начнет бегать по саду, чтобы поддерживать себя в форме, но железо — это не по его части. Посреди гостиной с камином стоит шахматный столик с недоигранной партией. Чарльз не поддается Эрику, но теряет внимательность, загипнотизированный манерой Эрика играть — он сдвигает фигурки без единого прикосновения к ним. В результате, дважды оставшись в проигравших, Чарльз требует возобновления экскурсии. Им не встречаются ни Хэнк, ни Рейвен, и Эрик вскользь бросает, что у них что-то вроде неуклюжей подростковой любви. Хихикая, Чарльз невзначай спрашивает: — А у нас? Эрик делает вид, что не слышит, но Чарльз ощущает и его смущение, и горячую радость, побежавшую по жилам. Заканчивается их день общим ужином. Атмосфера устанавливается легкая, словно они приехали сюда просто пожить, отдохнуть на природе, а то, что в рационе только рис и каша — просто изюминка меню этой гостиницы. После того, как Чарльз узнал о подоплеке отношений своих синих друзей, ему мерещится, что Хэнк смотрит на Рейвен как-то по-особому, будто пытаясь добиться расположения, а Рейвен его преданные взгляды игнорирует и в основном глазеет на Эрика. В конце концов, она спрашивает, не беспокоит ли его совесть. — Не так сильно, как рана, — отвечает он. Чарльз строго смотрит на них обоих, и больше никто не поднимает сомнительных тем и не задает скользких вопросов. Этой ночью Чарльз опять не тревожит Эрика. Но подтянутое тело так и соблазняет своей доступностью, и приходится приложить все усилия, чтобы не начать приставать. Спокойное существование заканчивается утром: они вчетвером, как сговорившись, просыпаются рано, чувствуя тяжесть необходимости составить план действий, и собираются на кухне. Хэнк заговаривает первым, удивляя Чарльза: — Будет лучше, если вы с Эриком останетесь здесь, а мы с Рейвен найдем Эмму. Много времени нам не потребуется. — Меня уже списали на скамейку запасных? — Эрик лишь приподнимает брови, но весь металл на кухне начинает дрожать. Чарльз незаметно под столом перемещает ладонь на его колено. Все вокруг успокаивается. — Это не от того, что Хэнк считает тебя слабым, — негромко произносит Чарльз. — Ты сильнее всех в этой комнате… Поэтому тебя лучше поберечь. К тому же никто не будет лезть в драку. Вопрос только в том, достаточно ли будет вас двоих, чтобы убедить мисс Фрост присоединиться к нам. Хэнк фыркает и выразительно переглядывается с Рейвен. — В отличие от Эрика, мы сможем удержаться от угроз. — Кто сказал, что я?.. — А разве нет? — язвит Рейвен. Эрик поджимает губы. Все еще держа руку на его колене, Чарльз ведет ладонь выше, по жесткому бедру. — Подождем с тобой их пару дней. Или чуть больше. Займемся хозяйством. — Составим план действий, — непреклонно отвечает Эрик. Но ладонь Чарльза заставляет его смиренно добавить: — И купим продуктов, предметов первой необходимости… — Значит, решено, — подытоживает Хэнк. Оказывается, что они все обговорили с Рейвен еще вчера, не сомневаясь, что с ними согласятся. Черная птица уже заправлена и готова к полету, скудные финансы Хэнк передал на хранение Рейвен, а она припасла пистолет, украденный у наемника Райта. Оружие Чарльзу не нравится, но он молчит. Его друзьям придется обороняться, если на них нападут, а удержать пули, как Эрик, они не смогут. Да и Эрик может это проделать, как оказалось, не с каждым пистолетом… Они из окна наблюдают, как взмывает ввысь самолет. Постепенно о нем остается напоминать лишь след в небе. Эрика хочется касаться, и Чарльз себе не отказывает — подступается к нему ближе, под бок, забирается под левую руку, тесно прижавшись, и обнимает за талию. Эрик же кладет подбородок ему на макушку, утыкается в волосы носом. Так они и стоят, пока белая полоса на голубом не истлевает. — Мы одни, — шепчет Чарльз. — Не то чтобы это в первый раз… но сейчас все по-особенному, да? Эрик ему не отвечает, только крепче прижимает к себе здоровой рукой. Потом, почти что рыкнув, подталкивает к стене спиной и целует. В нем столько всего намешано — и страсти, и ожидания, и чего-то горького, что Чарльз никак не может понять, и все это сваливается одной лавиной — обострены все чувства, того гляди, в голове снова появятся голоса. Чарльз крепче хватается за Эрика, чтобы удержать связь с реальностью, вцепляется пальцами в отвороты его — своей — рубашки, кусает губы, чтобы в ответ получить ту же отрезвляющую боль, и Эрик сполна вознаграждает его. Лопаткам больно от встречи со стеной, затылок отзывается легким оглушением, но все это срабатывает верно, возвращает на землю, сюда, в этот миг, к Эрику. Не медлят. Эрик крепко держит за талию раскаленными ладонями, сжимает через тонкую ткань, потом — толкает к дивану. Узкому, неудобному, такому подходящему. От поцелуев уже тошно — мало их, невыносимо мало, за все эти дни, за всю эту жизнь, за все забытое. Чарльз расстегивает пуговицы на рубашке Эрика с потрясающей ловкостью — пальцы просто танцуют, быстрее оголяя поджарое тело. Потом Чарльз торопливо стягивает одежду и с себя, щадя руку Эрика. Тот следит голодными глазами. Едва дождавшись, пока Чарльз выберется из последнего рукава, Эрик валит его на диван, падает сверху, придавливает, каждым углом с размаху вжимается в мягкое тело до синяков, в бедро утыкается твердостью, ни вдохнуть — ни выдохнуть, так его хочется. Эрик спускается губами к шее Чарльза, проводит от подбородка до плеча, от дыхания его щекотно, мурашки бегут по коже. От первого прикосновения ладони Эрика к члену Чарльза выгибает под ним, потом — сразу же придавливает бетонной плитой. Мысли вышибает начисто. Остается только просить — дай-дай-дай-еще, ближе, давай, ну же! И Эрик все понимает. Через ткань брюк все равно дразнит, сжимает грубовато, а потом, сжалившись, сражается с ширинкой, пытается перенести вес тела на другую руку. До Чарльза не сразу доходит, что надо помочь. Между ними — ни слова. Только сосредоточенное дыхание Эрика. Только Чарльз пыхтит, изворачиваясь и стаскивая брюки до колен. И — прошивает насквозь от прикосновения руки к обнаженной коже. Эрик надавливает на низ живота, ведет дальше, по жестким волоскам, задевает ребром ладони головку, и все никак не возьмет. Контрастом — ласковое прикосновение губ к виску. Эрик ловит губами прядку волос, оттягивает, одновременно — гладит бедро с внутренней стороны. Подавшись к нему, Чарльз ищет ласку, стискивает плечи Эрика, на миг забывая о его ране, и тут же перемещает одну ладонь ему на затылок. От дразнящих касаний вокруг паха мир дрожит и плавится, как летом воздух над асфальтом, мир плывет перед закрытыми веками Чарльза алым маревом. Трогай-трогай-трогай меня, только не отстраняйся, будь тут, хочу-хочу-хочу, — и Эрик, разом сорвавшись, обхватывает член ладонью, дрочит почти по сухому, сразу — быстро, словно разъярившись, и в полной тишине требование, как будто безмолвное, — глаза открой, смотри на меня. Чарльз тотчас выполняет приказ, глядит послушно на Эрика, не понимает, почему по лицу у него на секунду пробегает тень. Чарльз держит его взглядом, не отпускает. Приоткрыв рот, жадно дышит, не сдерживает чуть слышного стона — даже не стона, легкого «а-ах» на каждом полувыдохе. Создает эту музыку лишь для ушей Эрика. Чарльз и сам от этого слетает. Представляет их, в огромной комнате, на этом крошечном диване, представляет, как Эрик, полуобнаженный, навис над ним и подводит к краю быстрыми, четкими движениями, вырывает из тела оргазм. Размазывает на вершине вспышки — и Чарльз закрывает глаза, обессиленно растекаясь по дивану. Эрик ложится сверху, дышит в ухо, чуть двигает бедрами, пачкая кожу каплей смазки. — Подожди, только минутку, только подожди, — торопливо просит Чарльз. Лопочет, почти не замечая, что говорит. — Эрик, так хорошо, так с тобой, подожди, я сейчас, еще немного… Колени подрагивают. От ленивых, медленных движений Эрика и его уверенной сексуальности снова хочется, хочется отдаться, потом — взять, и все повторить, несколько раз, бесконечное количество раз. Чарльз набрасывается с поцелуями на шею Эрика, на ключицы, толкает его от себя. Сам не поняв как, оказывается на полу, между раздвинутых ног Эрика. Стаскивает с него брюки, утыкается лицом в пах, оттягивает зубами резинку трусов. Сам не знает, где всего этого нахватался — но интуитивно чувствует, что все правильно. Головка члена гладкая, нежная, и между губ Чарльз пропускает ее бесконечно медленно. Гладит бедра Эрика, колени, берет неглубоко. Потом — помогает себе рукой. Запоминаются ярче всего пальцы Эрика, схватившие за пряди волос, дернувшие за секунду до оргазма. Неужели ты думаешь, что я бы побрезговал и не проглотил? Это же ты. Видимо, Чарльз все же произносит это вслух, потому что Эрик отвечает на выдохе: — Буду знать на будущее. Чарльз усаживается между его коленей поудобнее, укладывает голову на бедро. Эрик гладит его по плечам. Хорошо. Нужно повторить. * В радиусе нескольких миль вокруг дома нет ни автобусных остановок, ни попутных машин, а в самом доме не находится даже велосипеда, поэтому покупка продуктов оказывается сопряжена с некоторыми трудностями. После долгих раздумий Эрик принимает стратегическое решение: поискать запасы в кладовке и бункере, о существовании которого Чарльз даже не подозревал. Чарльз соглашается со всем, что Эрик говорит; он даже почти его не слушает. Его вполне устраивает, что Эрик выкрадывает из комнаты Рейвен какой-то крем, призванный обеспечить им ночь любви, а все остальные бытовые вопросы Чарльза не слишком волнуют — по крайней мере, до возвращения друзей. В первые несколько дней Чарльз наслаждается легкостью бытия. Он не спрашивает ни о чем, интерес угасает ко всему, кроме Эрика. Секс здорово вышибает из головы все подозрения и хитрые планы. От нежности Эрика Чарльз плавится; поцелуи между лопаток и в поясницу на грани рассвета сводят его с ума. Эрик сжимает его ладонь, стиснувшую простыню, и движется так аккуратно, что остается только рявкнуть, чтобы он не боялся — Чарльз ему ничего не сломает, задницей это сделать проблематично, и тогда Эрик, ткнув его щекой в подушку, перестает сдерживаться. Давит ладонью на шею, заставив Чарльза распластаться на кровати, только зад вздернут, и продолжает двигаться в неторопливом темпе. Воздуха критически мало, но зато ощущения яркие, до дрожи хорошо. Колени только разъезжаются на скользкой шелковой простыне. Приходится прилагать усилия, чтобы не рухнуть, все мышцы напряжены. Потом за окном светлеет, они идут на второй заход. Еще с прошлой ночи все болит, но вылезать из постели необязательно. Они встают только чтобы перекусить, и возвращаются в кровать. Но спустя еще какое-то время Эрик хмурится и говорит, что уже прошло четыре дня, а от Хэнка никаких вестей, и Чарльзу приходится вернуться на землю. Он не раскрывает Эрику свои размышления, хочет преподнести их, когда соберется вся команда. Пока же он назойливо выспрашивает, как хорошо Эрик контролирует свою силу и много ли металла может поднять. Получив в ответ короткое «достаточно», Чарльз не успокаивается. Он прекрасно помнит, что почти все действия Эрик выполняет, используя руки. Стоит их заблокировать — и его можно вывести из игры. Значит, необходимо научиться работать без них. Эрик отмахивается: говорит, что при должном настроении может одним только взглядом смести все на своем пути. Но это настроение еще необходимо поймать, возражает Чарльза, и замолкает, наткнувшись на неприятную усмешку. Да, точно. Злость. Ему просто нужно разозлиться как следует. Видя, что Чарльз расстроен, Эрик нехотя признается: в последнее время, особенно после того, как выхаживал Чарльза, дар стал подчиняться с трудом. Пожевав губу, Чарльз понимает, что информации мало. Без вопросов не обойтись. — Что произошло? — резко спрашивает он. — Рассказывай. Эрик качает головой, но Чарльз настойчив. Он меряет гостиную шагами, спрятав руки в карманы, и отталкивает Эрика, когда тот пытается поймать его за локоть и удержать на месте. — Послушай, — не выдерживает Чарльз, — я не горю желанием узнать что-то о себе. Тот я — не нынешний я… ты понял, — с досадой произносит он. — Но если ты мне не расскажешь хотя бы в общих чертах, то я не смогу ничем вам помочь. — Ты всегда можешь просто подождать здесь, — Эрик отворачивается. Прислонившись к оконной раме, он глядит в вечернюю темноту. — Просто подождать, пока я обеспечу нам мир. — Когда тебе предложили отсидеться, ты был вне себя, — вспылив, отвечает Чарльз. Он ждет. Не торопит. Чувствует — дальше давить не надо, будет только хуже. И оказывается прав: Эрик сквозь зубы начинает говорить, так и не повернувшись к нему. — Ты удивишься, но мы предотвратили военный конфликт на Кубе ценой потерянных жизней мутантов, твоего здоровья и общей безопасности. Только оказалось, что Райт давно знал о нас, разыскивал, и когда все началось, он вылетел вместе со своей командой к нам. Началась стрельба. А я не знал об этом. Я не смог тебя уберечь. Слова Эрика звучат фантастически, размах катастрофы, изменившей их жизни, кажется нереальным. Но одновременно Чарльз понимает: чего-то Эрик не договаривает. Скрывает. — Где ты был в это время? — Убивал прошлое, — выстреливает Эрик и, развернувшись, идет прочь из гостиной. — Ты так называешь месть? — Чарльз провожает его взглядом. Эрик вздрагивает, как от удара, и его движение вызывает цепочку воспоминаний — когда он так же испуганно реагировал на какие-то слова Чарльза, казалось бы, незначительные. — Чего ты боишься? Не слова — мысли касаются разума. Тебя. Чарльз застывает, так и не поняв, что произошло. Эрик уже ушел, а ощущение, что прямо в голову попали его мысли, в самом сознании прозвенел его ответ, никак не отпускает. Что было там, на Кубе? Неужели просто военный конфликт? Забравшись с ногами в кресло, Чарльз пытается сложить головоломку. Загадка по имени Эрик. Детали так и разбегаются, пропадают, остается лишь корить себя за невнимательность. Может быть, Эрик лжет о своем даре? Может быть, он забирается в голову… как предупреждал об Эмме Хэнк… только бояться стоило бы того, кто постоянно рядом. И что, если амнезия — выдумка, а виной ей Эрик? Нет, это абсурд. Что, если он даже не знает, что может общаться без слов? Чарльз погружается в раздумья. Он и сам не замечает, когда начинает обелять Эрика и вспоминать все хорошие моменты, связанные с ним. А осознав это, корит себя еще сильнее. Стоит уже честно признаться: он — беспомощен, бесполезен среди этих существ с синей кожей, со способностью подчинять металл, он — всего-навсего человек. Это кажется важным, но ухватиться за мысль не удается: дверь в гостиную открывается — Чарльз уверен, что Эрик даже не касался медной ручки. — Пойдем спать, — бесцветным тоном зовет Эрик. Он так и стоит в проеме, не приближается. — Что во мне не так? — вопрошает Чарльз. — Зачем я тебе? Почему ты таскаешь меня с собой? Почему я ничего не помню? Мне придется узнать это. Хотелось бы оставаться в неведении, но рано или поздно упоминания о моем прошлом меня раздавят. — Не знал, что ты такой фаталист, — тихо говорит Эрик. Помявшись на пороге, он все же подходит к Чарльзу. Встав за креслом, Эрик облокачивается на его спинку и добавляет: — Не грызи себя. Тебе незачем. Вновь упуская что-то важное, Чарльз позволяет Эрику увести себя в спальню. Там он, не щадя больное плечо Эрика, толкает его на кровать, навалившись всем весом. Приземляется на Эрика сверху, заползает на него, отчаянно целует. Горько, обидно. Мстит грубостью за недоверие и недосказанности. Но Эрик не поддается. До боли стиснув плечо, давит на ключицу, почти душит. Чарльз только всхлипывает и уже не сопротивляется — позволяет перевернуть себя, раздвигает ноги, приподнимается, чтобы Эрику было удобнее его раздевать. Тело реагирует на грубость точно так же, как и на ласку, где бы Эрик ни коснулся — возбуждение нарастает, пульсирует. Член стоит, не опадает даже от вломившихся внутрь пальцев. Взвивается и злость. Чарльз сжимает горло нависшего над ним Эрика одновременно с тем, как тот касается простаты. Эрику не нравится, что Чарльз пытается ему перекрыть кислород — кому бы понравилось? Но он не отталкивает его руки, только прикрывает глаза, и Чарльза это подкупает. Он расслабляется, ладони безвольно падают. Они первый раз так — глаза в глаза, до этого Чарльз в основном стоял на коленях, а Эрик брал сзади, и несколько раз на боку, и в кресле, где было очень неудобно, но все равно хотелось попробовать, а вот так — еще нет, не пробовали, так и хочется ему шептать — люби меня люби меня люби меня, и хочется — животной страсти, похоти, чтоб искры из глаз. Эрик так и не раздевается, только стаскивает брюки до середины бедра. Ноги Чарльз закидывает ему на плечи. Складывается почти пополам. Немного легче становится, когда Эрик выпрямляет руки, упирается на ладони, поставив их по обе стороны от головы Чарльза. Воздух вышибает из легких, жжет, но так правильно, почти слезы текут — Эрик так и не раскрыл толком, узко слишком, ему ведь и самому должно быть больно. — Да, почти больно, — шепчет он, — хочешь, я?.. — Нет, привыкну, подожди только, — сбиваясь, просит Чарльз. Гладит Эрика по надувшимся на плечах мышцам. Тело его — одна плавная линия, одна волна. И вправду — привыкает, уже и двигаться легко, и как только в запале не заметил, что Эрик, внешне грубый, все так же заботился о нем, не дал спровоцировать себя? А мог бы и вообще… без смазки. Руку на горло, локтем по носу — и Чарльз бы уже не трепыхался. Эрик-Эрик-Эрик, надежный, заботливый, знающий все наперед, угадывающий каждую мысль — и кто здесь кого должен бояться?.. Чарльз неотрывно глядит ему в глаза, головой то и дело стукается о спинку кровати. Поразительно, насколько становится на все плевать. Пусть только Эрик не уходит. Никогда. Что бы ни произошло. Чарльз забывается и громко стонет, дает волю эмоциям. Ему хочется кричать, но он сдерживает этот порыв. Эрик двигается все быстрее, и Чарльз накрывает ладонью член. Вместе, только вместе. Допустимая погрешность — доля секунды. Будь со мной до конца. Ведь ты был с самого начала. Эрик зажмуривается, разрывая зрительный контакт, и словно пусковой крючок срабатывает — Чарльза выламывает, выгибает электрической дугой, глубже, сильней, давай, прямо сейчас!.. Потом обнимает Эрика за шею и не отпускает. Дышит в унисон. Чувствует каждый его выдох кожей. Легче. Сейчас стало гораздо легче. Стоит только напомнить себе, что первым, когда очнулся, увидел Эрика, и только Эрик был постоянно рядом, доказывая свою преданность каждое мгновение. Что бы он ни делал — все только для того, чтобы им было лучше. Какое право Чарльз имеет подозревать его? Если Эрик чего-то недоговаривает, значит, так надо. …А лекарство нужно принять прямо сейчас, иначе будет поздно, он и так должен был сделать превентивный укол полчаса назад. Приступа все еще нет. Жизненные системы не отказывают. Вместо этого — мешанина в голове, гул, от осознания — сразу в холодный пот. — Что-то не так? — мгновенно подмечает изменение в его настроениях Эрик. — Н-нет… все в порядке. Пусти, пожалуйста. Эрик перекатывается на бок. Чарльз, пошатываясь, на ватных коленях бредет в ванную. По дороге стаскивает носки, злясь на свой глупый вид. Сперма на животе подсыхает, неприятно. И рубашку заляпал немного. Но сейчас не это главное. Чарльз, закрыв за собой дверь, опускает крышку унитаза, садится на нее. Закатывает рукав. Дотянувшись до шкафчика, вытаскивает ставший таким привычным шприц и желтое лекарство. Может быть, Хэнк сменил формулу, и поэтому действие дольше? Нет, он бы сказал… Может быть, Чарльз идет на поправку? В забрезжившую на горизонте надежду поверить страшно. Игла входит в вену, как в масло. Сказывается привычка. И разум проясняется почти мгновенно. Закрыв лицо руками, Чарльз раскачивается из стороны в сторону. Долго так сидит. Эрик догадывается его не беспокоить. А может, даже и не думает об этом. Или сидит по ту сторону двери, прислушивается и боится… чего-то. Своего голоса в голове Чарльза. * Между ними что-то неуловимо меняется. Повисает легкий флер недоверия. Эрик пару раз глухо спрашивает, продолжает ли Чарльз принимать лекарство. Не обманывает ли. В ответ остается только оскорбленно сказать, что в таком случае Эрик, должно быть, где-то видел каталку с капельницей, иначе непонятно, откуда эти подозрения. Шутка выходит несмешной и горькой. Дни тянутся как резиновые, разговоры не клеятся, кровать становится слишком большой для них двоих — пространства между телами столько, что и не чувствуешь присутствие другого рядом. Каникулы заканчиваются. Снова маячит где-то поблизости необходимость или прятаться, или решительно выходить и сражаться. Даже Чарльз уже предпочел бы второе — неизвестность и тягостное ожидание выматывают так, что жизнью это существование не назовешь. Все меняется спустя три серых утра. Эрик подскакивает с постели, тормошит через плечо. Говорит, что по колебаниям магнитных полей сквозь сон почувствовал приближение самолета. Они наскоро одеваются перед окном, наблюдают, как самолет спускается с небес. Сбежать на первый этаж едва успевают: входные двери как раз распахиваются, и первой входит эффектная пепельная блондинка в ослепительно-белом брючном костюме. Она неприлично красива, но чего-то в ней не хватает, чтобы Чарльз захотел провести время с такой женщиной. Ему мерещится, что она холодна как лед и состоит вся из острых граней. Следом за ней появляются Рейвен с Хэнком, мрачные и как будто смущенные, словно это они здесь гости, а не блондинка. Эмма Фрост. Чарльз, спрятав руки в карманы, придирчиво разглядывает ее, думая — лишь бы она сейчас не читала его мысли. Эрик даже не скрывает напряжение, он как тигр, готовый к прыжку. — Так и будем молчать? — нарушает она первой тишину. — Ваши детки и то были вежливей. Особенно с вашей стороны, профессор, это верх невоспитанности. Профессор? — Простите, — Чарльз отвечает ей ровным голосом, старается не хмуриться. — Доброе утро, мисс Фрост. Мы ждали вас. Чаю? — Я и от завтрака не откажусь, — мелодично звенит она в ответ, и Чарльз вежливо улыбается. Он успевает поймать взгляд Хэнка. Мрачнее тучи. И Рейвен не в своей тарелке. Ее можно оправдать чисто по-женски: вряд ли приятно видеть чересчур красивую и уверенную в себе даму. — Почему вы назвали меня профессором? — интересуется Чарльз по дороге на кухне лишь для того, чтобы поддержать разговор. — Как вы перенесли перелет? Эмма отвечает не сразу. — О… я поняла. Память. Вот что мне показалось странным. Так Эрик не сказал, что у тебя была школа для подростков, которых вы готовили к войне? — Уверен, что вы неправильно поняли наши цели, мы бы никогда не заставили детей воевать. Чарльз держит себя в руках. Изо всех сил держит. Эта женщина противопоставила себя им с первой же секунды, и если она хочет расколоть их команду, то у нее ничего не выйдет. Профессор, школа… Эрик ему не рассказывал многого. А она — телепат. Экранировать бы от нее мысли. Потом их обдумать. Или — как удачно вышло с прошлой жизнью! — забыть их. Не хватало только разлада с… — Так о чем еще Эрик умолчал? Эмма не дает ему ни единого шанса проигнорировать ее вопросы. Она упорно спрашивает то, на что не получила ответа в первый раз. — Будьте покойны, Эрик мне сказал все, что нужно. Все цепочкой тянутся за ней и Чарльзом, и создается ощущение, что это Эмма здесь хозяйка. В ее присутствии робеет даже Чарльз, теряется из-за ее напора и неизвестности. Она-то явно знает гораздо больше, чем он. Может быть, даже больше, чем все они, вместе взятые. В руках у нее огромное преимущество — знание. А если учитывать, что она телепат… Чарльзу действительно становится страшно. Эрик словно чувствует его страх и, протиснувшись вперед, отталкивает его плечом. Он церемонно помогает Эмме сесть, задвигает стул и, до побелевших костяшек стиснув его спинку, склоняется к ней и начинает говорить: — Не будем откладывать угрозы на потом, верно? Все мы знаем, какие между нами отношения. Мы в большинстве, поэтому шансов у тебя не много, — его губы шевелятся возле аккуратного ушка Эммы. Бриллиантовая серьга сверкает в проникшем через окно слабом лучике солнца. — Если у меня появится хоть малейшее подозрение, что ты залезла к кому-то в голову, то мне придется принять меры. Догадываешься, какие? — Вполне, Эрик. — Спина Эммы идеально прямая. Она сидит, не шелохнувшись, не изменившись в лице. Внимательно слушает Эрика. — Только одна деталь. Если мне хоть на долю секунды покажется, что ты мне угрожаешь, — на ее губах играет очаровательная улыбка, и в ту же секунду Эмма, развернувшись, точно бьет Эрика в челюсть, только сверкает что-то, разбрызгивая солнечных зайчиков по стене. Эрик отлетает к кухонным шкафчикам, за спиной Эммы начинают танцевать столовые приборы. — Не надо, Эрик, — предупреждает Чарльз. Он во все глаза глядит на кулак Эммы: вся ее рука до плеча стала алмазной. Поэтому-то, наверно, удар так отбросил Эрика. — Мне продолжать? — дыхание Эммы все же немного сбивается. Она, до рези в глазах белая и яркая, стоит перед Эриком, готовая сражаться, и Чарльз действительно не знает, кто вышел бы из их схватки победителем. — Думаю, мы друг друга поняли, — мрачно отвечает Эрик. Он отталкивается, поднимаясь на ноги, обходит кухню кругом, потирая челюсть. Из уголка губы у него течет кровь. Все следят за ним, буравя взглядами спину, а Эрик, остановившись, как ни в чем не бывало разворачивается и с улыбкой спрашивает: — Чай зеленый или черный? — и зубы у него окрашены кровью. Впечатление это производит гнетущее. Хуже хищной улыбки Эрика — только их чаепитие. Единственный, кто не чувствует себя не в своей тарелке, — это Эмма. Она с интересом их разглядывает их, ни капли не стесняясь, дольше всего смотрит на Чарльза. Он на всякий случай интересуется, не копается ли она у него в голове, но Эмма обнадеживает его: как только она заберется в его милый разум, он это почувствует. Больше ничей разум она милым, похоже, не считает. Это должно бы польстить, но Чарльзу только еще больше становится не по себе. Эмма здесь — кошка, и она только что назвала его самым вкусным мышонком, которого она не отказалась бы съесть в первую очередь. Самое ужасное, что им придется просить ее о помощи и ухитриться провести с ней бок о бок какое-то время. Чарльз совсем не удивится, если они не досчитаются наутро одного члена команды, а Эмма только похлопает ресницами и скажет, что была голодна. Она вовсю развлекается, заявив, что даже во время второй мировой войны не ела такой гадости, и советует слетать до магазина. — Знаете, откуда они меня выдернули? — Эмма кивком указывает на Хэнка с Рейвен, примостившихся на уголках стульев. — Даже у тебя, Чарльз, не хватило бы денег на тот отель, — вздыхает Хэнк. Рейвен же не выдерживает: — Нам точно без нее не обойтись? — Точно, — ухмыляется Эрик, прикладывая консервную банку к разбитой губе. Его, похоже, происходящее начинает забавлять. Стычка с Эммой привела его в чувство. Одного поля ягоды, резко осознает Чарльз. Агрессия приемлет лишь агрессию. Эмма и Эрик — люди одних взглядов и методов, похожие, понимающие друг друга. Поэтому и небольшая ссора их обоих только взбодрила. Команда Чарльза сокращается, а штат Эрика — растет. Пристально глянув на Хэнка с Рейвен, Чарльз пытается понять, с кем они будут, если им придется выбирать сторону. В Хэнке можно не сомневаться — он добрый парень, гуманист, его не проймешь речами о превосходстве. Рейвен же вызывает у Чарльза опасения. Сейчас она враждебно глядит на Эмму, но что, если ее позовет за собой Эрик? Как бы девочка ни злилась, что тот не обращает на нее внимания, но стоит ему подать ей руку — и она забудет все обиды. Закончив с завтраком, Эмма откидывается на спинку стула и, скрестив руки на груди, выжидающе глядит на Эрика. Он, усмехнувшись уголком губ, без лишних подробностей излагает свой план. Собрать мутантов с помощью Церебро. Вычислить местонахождение базы Райта. Разнести ее в пыль. Едва он замолкает, как Чарльз подхватывает: — Но убийство нам ничего не даст, люди рано или поздно обеспокоятся нашим существованием и устроят массовую бойню. Поэтому нужно поступить цивилизованно. Деятельность Райта незаконна, на базе мы сможем найти свидетельства убийств, я уверен. Насколько нам известно, он старается поймать мутантов живыми, значит — с целью изучения, а не уничтожения. В лучшем случае у нас будут жертвы-свидетели. В худшем… их истерзанные тела — неоспоримое доказательство самосуда Райта. Теперь приходит очередь Чарльза замолчать. Он чувствует на себе взгляд Эрика, но упрямо не поворачивается к нему. Никто не протестует, и это обнадеживает. Значит, в его словах есть рациональное зерно. — Я не понимаю, зачем вам еще мутанты. Если Эрик расчехлит все оружие, — Эмма тонко улыбается и не отводит от Эрика насмешливого взгляда, — то вы будете сильнее любой армии. Вам никто не нужен. У вас уже все есть. Чарльз не понимает, о чем она говорит. — Мы собирались потренироваться над концентрацией, — осторожно вставляет он, — но вряд ли… — Я не буду заниматься привлечением молодежи, — отрезает Эмма. — Не по моей части. — Позови хотя бы Азазеля, — предлагает Хэнк. Он старательно скрывает недовольство, и Чарльз хмыкает. Хэнк не стремится воевать: ему просто хотелось починить свой Церебро и испробовать его в действии. — А что ты не позовешь? — Эмма приподнимает бровь. — Не можешь учуять? Вычислить не получается? И не получится, — припечатывает она. — Он уже давно скрылся где-то в России. Повисает тишина. — А какой резон тебе помогать нам? — нарушает ее Эрик. Чарльз мысленно одобряет его вопрос. Может быть, хоть так им удастся поставить Эмму в тупик или хотя бы смутить. Но она отвечает ему совершенно спокойно: — Я не против доказать зарвавшимся людям, кто здесь сила. Они нападают на слабаков, которые еще не могут за себя постоять, на раненых… на совсем юных мутантов. Они забывают, — в голосе ее прорезается сталь, — что мы — следующая ступень эволюции. Их нужно поставить на место. К тому же здесь заключается определенная ирония. — Никто не понимает, что она имеет в виду, и Эмма снисходительно поясняет: — Эрик так боролся с Шоу и ненавидел все его принципы, а теперь мыслит точно так же, как он. Только мельче. У Себастьяна были масштабные планы, а у тебя, по сравнению с ними, — так, пылинка. Но ведь все с чего-то начинают, — улыбка ее похожа на оскал. Эрик, изменившись в лице, стискивает зубы, а Эмма, поднявшись, командует: — Сегодня меня не беспокоить. Мне нужна комната. — Я провожу, — неожиданно вызывается Рейвен. — Тебя я научу драться, — обещает Эмма. — То, что ты продемонстрировала… смешно. Они еще и дрались, пытаясь обратить Эмму на свою сторону. Замечательно. Неудивительно, что она прибыла не в духе и сразу же начала отвешивать всем оплеухи. На пороге Эмма оборачивается и задумчиво произносит: — А знаете… Пожалуй, еще один мутант в команде нам пригодится. Его зовут Петр. Он давно хочет завязать с мафией. После того, как она уходит, на кухне царит тишина еще пару минут. Чарльз наконец-то оттаивает и, глянув на Эрика, ахает: губа его распухла, симметрия лица нарушилась, и выглядит Эрик плачевно. Чарльз предлагает ему свою помощь, но Эрик, только махнув рукой, уходит грустить над потерянным лицом и смывать кровь в одиночестве. Хэнку тоже невесело. Желая утешить хоть его, Чарльз предлагает пойти вместе с ним и помочь починить Церебро просто из любви к науке. * — Ты должна молчать. — Имеешь в виду, врать ему? Остается только скрипнуть зубами. Она смотрит с вызовом, с насмешкой, полностью уверена в себе. Только вечно настороже она не сможет быть. Хоть немного, хоть в глубине души, но она боится. — Пообещай. Ты не знаешь всего. Никаких разговоров о том, кто он. Он думает, что на Кубе были только военные. Никакого Шоу. — А ты поверишь моему обещанию? О, Эрик… — подходит ближе, проводит кончиком пальца по щеке. — Как ты наивен. — Руки. Смеется. — Недотрога. Ты с ним, да? Как это жалко. Не ударить ее. Только бы не ударить. Сдержаться любой ценой. В логове Райта может произойти несчастный случай, и тогда… — Почему ты не расскажешь ему, что было? Боишься, что он тут же тебя бросит? Я бы так и сделала, — цедит яд. Но убедившись, что реакции никакой не будет, нехотя обещает: — Я ничего ему не скажу. Сухой кивок. Вот и хорошо. — Прямым текстом, — лукаво добавляет она. — Подожди, — требует. — Есть разговор. Приходится опуститься в кресло и остаться. * Машина оказывается вполне целой, нужно только заменить пару проводов, прогрызенных мышами. Хэнку не терпится похвастаться своим детищем, и Чарльз вежливо выслушивает его рассказ о том, как Церебро работает, глядит на кнопки и честно пытается вникнуть в принцип работы устройства. Закончив вводный курс по использованию бесполезного для Чарльза агрегата, Хэнк лезет чинить внутренности. Пока Хэнк возится с проводами, Чарльз выслушивает историю о том, как они охотились на Эмму. Все оказывается не так уж плохо: Рейвен не успела даже коснуться Эммы, как оказалась на полу. Хэнку хватило ума удержаться в стороне и торопливо изложить цель их визита. — Она забралась ко мне в голову — это и неудивительно, я бы на ее месте так же сделал, — рассказывает Хэнк. Голос его звучит глухо. Со своего места Чарльз видит только большие ступни, торчащие из-под панелей с кнопками и лампочками. — Ее воздействие — почти болезненное. Неприятное. Даже, пожалуй, грубое. Как будто трубку вставляют прямо в голову. Чарльз ждет, что Хэнк продолжит изливать душу после ментального изнасилования, но тот молчит. Тогда Чарльз осторожно спрашивает: — Ты ей доверяешь? — Нет, — Хэнк отвечает сразу же. Ноги исчезают из поля зрения Чарльза, зато появляется лицо Хэнка. Чихнув, он садится, отфыркиваясь от пыли, протирает очки краем рубашки. — Но она не предаст. По крайней мере, погибать не оставит. Ей это ни к чему. Она не будет работать с людьми — и тем более с Райтом. — А Эрику доверяешь? — почти не задумываясь, выпаливает Чарльз. Хэнк стеснительно улыбается, отводит взгляд. Это говорит лучше всяких слов. — А я доверяю. Несмотря ни на что. Я зря это делаю? Он уже предавал меня? Чарльз не хочет слышать ответ. Не знает, зачем спросил. Тем более что ответ Хэнка ничего не изменит. — Он просто в какой-то момент поставил свои интересы выше общих. Но он не виноват в том, что, — Хэнк мнется, — конкретно в твоем ранении. Его просто не было рядом. — Он говорил, что его дар не помог уберечь дорогих ему людей, — вспоминает Чарльз. — Причем не единожды. Хэнк, поднявшись на ноги, огибает помост, на котором возвышается Церебро, встает рядом с Чарльзом. Почти копирует его позу, наверняка не специально. Видимо, они в той, другой жизни, немало времени проводили вместе. Может быть, даже именно тут, в этой комнате. — Ты же видел его татуировку, — Хэнку явно неловко. — Он потерял мать. Подвел тебя. Не думаю, что его заботили другие люди. И все же не думаю, что Куба его чему-то научила. Чарльз почти решается попросить Хэнка рассказать, что же именно так произошло, но не успевает: слышит в коридоре чьи-то легкие шаги. К ним заглядывает Рейвен. — Они спелись, — безапелляционно говорит она. — Эрик вошел в ее комнату и не выходит уже почти час. Сердце екает. Он не может там, с ней, он не может вместе с ней, ведь Эрик — его, он точно не может… Если он только посмеет — то удар алмазным кулаком ему покажется так, щекоткой. — Все хорошо, Чарльз? — забота Рейвен звучит издевательски. — Они о чем-то говорят, но слишком тихо, не разобрать. Уверена, обсуждают, как обойти твой план. Чарльз приподнимает бровь. Оказывается, Рейвен целиком и полностью на его стороне. Разговорившись, Чарльз понимает: он ошибся. Девочка грубая, обиженная, но внутри — храбрая и ранимая, не убийца. Может, он и в Эрике так же ошибается. Думает, что Эрик честен с ним, а на деле все совсем по-другому. Чарльз тянет время, выспрашивает, как прошел полет с Эммой, как наемники Райта обходились с Рейвен, узнает даже, сколько времени потребовалось Хэнку на создание самолета. Он отчаянно цепляется за разговор с ними, лишь бы не выходить из этой комнаты. Боится, что остановится перед дверью комнаты Эммы и услышит, что они с Эриком занимаются любовью. О чем он думал, когда оценивал эту женщину?.. Ему следовало бы сразу понять, что ее зрелая и уверенная красота, магнетизм могут привлечь его друга, его любовника. Мужчины, должно быть, так и кидаются на нее. Она просто куколка, картинка без единого изъяна. И по характеру для Эрика она наверняка привлекательна. Каким будет их секс? Чарльз жмурится, трет глаза. Все бы отдал, лишь бы прогнать вспыхнувшую в голове откровенную картинку. Они ведь с ним уже однажды назло друг другу спали с бывшими рядом женщинами, отчего бы Эрику не захотеть забыться в чужих ласковых объятиях? Он ревнует. Ему будет больно, если Эрик останется на ночь не в его постели, если не будет лежать рядом. Пусть даже они теперь не могут играть друг с другом в откровенность. Но и отдалиться Чарльз от него не может. — Что ты думаешь о стокгольмском синдроме, Хэнк? — невпопад спрашивает Чарльз, кажется, прерывая Хэнка на середине слова. Две пары любопытных, недоуменных взглядов прожигают насквозь. Они вместе? Нужно попросить Рейвен, пусть заглянет под любым предлогом к Эмме, скажет, чем они занимаются, только бы узнать, уже перестать изводить себя. — Знаю только, что у тебя его нет, — проницательно отвечает Хэнк. Смотрит неотрывно. Чарльз бормочет, что ему пора принимать лекарство и торопливо покидает комнату. Идет мимо дверей. Не знает, какую комнату отдала Рейвен Эмме. Даже проверить не может. Наивный. Какой же он наивный. Думал, что этот дом принесет спокойствие. Недолго музыка играла… Вот, пожалуйста. Сначала недоговорки, теперь, может быть, даже измена. Чарльз дает себе слово, что узнает все о своей прошлой жизни, если Эрик свяжется с Эммой. Тогда ему незачем будет хранить какую-то дурацкую верность, даже не верность — веру, и совесть не замучает. Эрик оказывается в их комнате. Задумчивый. Тут же спрашивает — что-то не так? Чарльз качает головой. Как он мог подумать, что Эрик предпочтет Эмму ему? Да, она женщина, и так правильней, так естественно стремиться к округлым формам, длинным вкусно пахнущим волосам и мягким рукам, но — не для Эрика. Он ведь с Чарльзом с первого дня его новой жизни. Чарльз добредает до кровати и ложится поперек нее, укладывает голову на колени Эрика. Все видится ему в черном цвете. Безнадежно. Даже если они сдадут Райта правительству… ничего не изменится. Чарльз так и будет бегать от своего прошлого, так и будет заставлять себя верить Эрику, а вокруг, как штукатурка с потолка старого дома, будут сыпаться слова тех, кто знает, что было до. Эрик негромко говорит, что Эмма предложила им найти одного мутанта — он молчаливый тип, может становиться стальным — им такой дар пригодится. Ему не так уж много лет, от силы восемнадцать, но именно поэтому и стоит за него схватиться — у парня не было детства, нет юности и не будет будущего — так уж получилось, что родню его убили, и ему ничего не осталось, кроме как сотрудничать с русской мафией. Тянет Эмму на русских. Сначала Азазель, теперь этот… Петр. Или же это у нее своеобразный обмен: ее просили об одном, а она предлагает взамен другого. Чарльзу все равно, о чем сейчас говорит Эрик. Он только слышит, что им стоит съездить вдвоем, поговорить с ним. Или с Эммой. — Прости? — Чарльз переспрашивает последнюю фразу. — Или тебе вдвоем с Эммой. Ее он знает, — неохотно повторяет Эрик. И ты ни капельки не ревнуешь? — почти срывается вопрос с языка. Но Чарльз вместо этого безо всяких эмоций говорит, что ревновал Эрика то недолгое время, что тот скрывался в комнате Эммы. Эрик очень тихо смеется. Быстро обрывает смех, становится серьезным. Легче только не становится. Измена, не измена… У них все стало плохо достаточно быстро, чтобы печаль никуда не уходила. Копится, накладывается одно на другое, а причина — отсутствие прозрачности, доверия между ними. Лучше даже было, пока они не спали друг с другом. А может, дело-то в этом? В том, что они все испортили сексом. Если бы Чарльз не настоял, они так и оставались бы друзьями. И не потеряли бы теплую привязанность. Нет. Уж лучше так. От острой, выламывающей близости с Эриком Чарльз не откажется. И все-таки он прав — или это Эмма надоумила? Нужно поехать за новым членом их команды вместе с ней. Они не расставались с Эриком ни на день. Пришло время немного отдохнуть. Чарльз озвучивает свое решение, и в глазах Эрика проносится грусть. Остаток дня для Чарльза проходит как в тумане. Сесть вместе со всеми за стол на обед. Принести Эмме ее порцию скверной тушенки, выслушать пренебрежительные замечания, глядя на ее сморщенный носик. Пообещать встать завтра пораньше, чтобы отправиться за Петром. Перед этим — организовать машину. Этим, конечно, займется Эрик. Да, сегодня же. Хэнк подбросит его до ближайшего автомобиля, который можно без проблем угнать, ведь у них нет денег на покупку нового, а аренда — самый элементарный способ выдать их местонахождение людям. Ждать. Ждать, пока Эрик и Хэнк вернутся. Собирать вещи — одна смена белья и лекарства, лекарства, лекарства. Никаких документов. Эрик не может доверять ему так сильно, чтобы отдать их. Сдерживать любопытство и не подбирать код для сейфа, который обнаружился за картиной. Может быть, руки и помнят последовательность цифр, но что он обнаружит за стальной дверцей? Вряд ли что-то ценное. Вряд ли свою память и веру. Дождаться. Встретить Эрика, одобрить его выбор — неприметный черный «бьюик», чистенький внутри. Эмма будет довольна. А потом лежать в темноте, держать его за руку и молчать. Молчать бесконечно, значит — не знать, когда началась эта ватная тишина, не знать, кончится ли она когда-нибудь, прокричит ли утром петух, прогоняя их демонов. В плечо — поцелуй, колючей щетиной по гладкой коже, и это — не от страсти, не от желания близости, это извинение. Примирение. Только ведь они не ссорились. Они просто не говорили друг другу ни слова. Эрик не был честен, Эрик никак не может наступить себе на горло, перебороть себя и выложить все произошедшее с ними как на духу, а у Чарльза не хватает смелости попросить его об этом, а если не его — то кого угодно другого. Здесь все знают, что было там, где Чарльз потерял свою личность, кроме него самого. Он один — и пустота вокруг. * Эмма выглядит раздражающе бодрой. Она уверенно садится на водительское сиденье и для проформы спрашивает, умеет ли Чарльз водить. — Не знаю. Эрик не упоминал, — бурчит Чарльз, забираясь в машину и регулируя сиденье. Раньше на его месте сидел кто-то совсем маленький. — Он о многом не упоминал, похоже, — насмешка разливается как кислота. — Неужели тебе не интересно? — Эмма заводит мотор. Чарльз буравит взглядом дом. На крыльце только Хэнк, преданно глядит на них и едва ли не рукой машет на прощание. Эрик, притворявшийся с утра крепко спящим, наверняка уже застыл статуей у окна и тоже смотрит, как они отъезжают. А Рейвен… Рейвен здесь, наверно, действительно единственная, кто за них не волнуется. Почему-то она уверена в Эмме. Женское чутье, не иначе. — Не надо, — морщится Чарльз и переводит взгляд на дорогу. «Бьюик» мягко трогается с места. Вдавив педаль газа в пол, Эмма стремительно набирает скорость. — Впрочем, мне кое-что действительно любопытно. О чем вы вчера говорили с Эриком? Улыбка Эммы сверкает в зеркале заднего вида. От нее становится тошно. — Наверно, тяжело постоянно спрашивать, малыш? — издевается она. — Вот бы просто взять — и заглянуть в мозг. — Не очень-то и хотелось, — сдается Чарльз и отворачивается к окну. Пусть уж лучше молчит, чем язвит в ответ на его вопросы. — Я не хотела тебя обидеть. Я пыталась выяснить, как хорошо он может контролировать свою силу. Если уж ему пришел в голову убийственный план добраться до Райта, то мне нужно убедиться, что Эрик не подведет в самый ответственный момент. После Кубы мы виделись один раз, и я не удержалась — заглянула в его мысли. Хотела узнать, что там было, в деталях. И… с пляжа он уходил очень расстроенным. Пляж — это Куба, догадывается Чарльз. Что ж, вполне логично, что дар зависит от внутреннего состояния мутанта, как и любая другая способность человека. Результатов добиться проще с соответствующим настроем. Эффективность напрямую зависит от веры в себя и в успех. Этой темы Чарльз больше не хочет касаться. Его интересуют и другие вещи. Эмма рассказывает, что она может стать вся алмазной, и тогда никто не сможет прочитать ее мысли. Чарльз спрашивает, как это — владеть телепатией? — и она, надев солнечные очки, усмехается. Говорит, что читать мысли — это словно видеть чужими глазами. Видеть то, что спрятано даже от самого человека. Цветной фильм, в котором ты — главный герой. Она удовлетворяет любопытство Чарльза полностью, без устали болтая о способностях и описывая всех известных ей мутантов. Она знает их не так уж много, но этого хватает, чтобы потратить на разговор несколько часов. Эмма никуда не торопится и не собирается жертвовать своим комфортом, поэтому она останавливается возле кафе на обед. За столом она стреляет глазами по сторонам, усмехается и, склонившись к Чарльзу, делится, о чем думает мать двух галдящих детей в углу зала, что беспокоит нервную официантку и кого вспоминает мужчина сильно за сорок, сидящий позади них. Чарльз очарован ее даром. Телепатия кажется ему лучше всех остальных способностей, вместе взятых. Тем более что Эмма при желании может внушить какую угодно мысль и заставить делать абсолютно все. Подобным образом Чарльз никогда бы не стал применять такую силу, но сама возможность… К вечеру ему приходится признать, что первое впечатление обманчиво. Эмма оказывается на удивление приятной и образованной собеседницей. Она вовсе не агрессивна, и та сцена, что разыгралась вчера в доме, являлась лишь следствием самозащиты. На ночь они снимают отдельные номера, и Чарльз невольно усмехается. Думает об Эрике. А Эрик, Эрик думает о нем? Подозревает? Изводится от ревности? Нет, конечно, нет. Они оба понимают, что Эмма не обратит на него внимания. Для нее Чарльз — что-то вроде кузена, с которым приходится возиться. Он ее почти не раздражает, но и совсем не интересует. Утром Эмма будит его ни свет ни заря. Стучит с механическим упорством в дверь, пока Чарльз, заспанный и растрепанный, не открывает ей. Без приглашения она входит внутрь и, демонстративно поглядывая на часы, усаживается в кресло и ждет, пока Чарльз соберется. Отводить взгляд от ее ног становится сложно — юбка такая короткая, что видно резинку чулок. — Почему ты согласилась быть с нами? — спрашивает Чарльз ее за завтраком. Он бы с удовольствием пропустил его и поел на скорую руку в машине, но Эмма непреклонна: она желает принимать пищу исключительно за столом. — Только не надо… про эту сомнительную идеологию. — Райт обидел моих друзей на Кубе, — пожимает плечами Эмма. Чарльз качает головой: — Нет. Дело в другом. Он это чувствует, и Эмма тонко улыбается. Ей, похоже, доставляют удовольствие его интуитивные догадки. — Верно. В другом. Благодаря тебе и Эрику я провела несколько месяцев в подвалах ЦРУ. — Почему тебя не вытащили твои друзья? — Чарльз игнорирует ее обвиняющий тон. — Видимо, нашли мне замену, — жестко отвечает Эмма, не щадя своего самолюбия. — А Райт пришел за мной после всего этого. Он и еще несколько наемников. Они разбили меня вот здесь, — Эмма касается указательным пальцем шеи. Плеч. Груди. — Стреляли в живот, в ноги, пока я не вернулась в этот облик. Как думаешь, к чему это привело? На ее риторический вопрос Чарльз не отвечает. — Я больше не могу стать алмазной целиком. Рассыплюсь, — равнодушно кидает она, но в голосе ее кроется боль. — Как же ты спаслась? — тихо спрашивает Чарльз. Ему хочется накрыть ладонь этой сильной женщины, поддержать ее, но он не шевелится: любое проявление сочувствия лишь оскорбит Эмму. — Взяла себя в руки за секунду до того, как перекинуться, и влезла к ним в головы. Меня не хватило надолго, — с сожалением добавляет она. — Только чтобы сбежать и затеряться в толпе. Иначе бы я заставила их убить друг друга. — Мне жаль. Доедают остывший завтрак они в молчании. А в дороге Чарльз находит в бардачке машины кассету и включает ее. Элвис Пресли негромко поет в динамиках, разговоры стихают. Эмма уже устала, она и вчера под конец дня вымоталась, и Чарльз предлагает ей пересесть на пассажирское сиденье, но она отказывается. Не верит, что он сможет довезти их до доков без аварий. Подмигнув, она говорит, что, конечно, может поменяться с ним местами, но тогда ей придется залезть ему в голову и управлять каждым его движением. И кто знает, на что она может случайно наткнуться… Чарльз отказывается. Чтобы забить тишину, Чарльз рассказывает, как они с Эриком столкнулись с наемниками Райта. Та часть истории, в которой Чарльз впервые видит силу Эрика в действии, выходит слишком восторженной, и Эмма посмеивается. Но ей, похоже, нравится его восхищение, как может нравиться трепет перед представителем высшего вида. В ответ она делится своими ощущениями от перехода в алмазную форму. Говорит, что меняется все, ощущения, мировосприятие, как будто она становится совершенно другим существом. Пока Эмма рассказывает об этом, в голосе ее восхищения не меньше, чем было у Чарльза. Затаив дыхание, он слушает ее, наслаждаясь проявленным к нему доверием. Возможно, Хэнк придумает сыворотку, которая может ее склеить. Или все заживет со временем. Эмма дергает плечом: ей не нужны напрасные надежды. Без них легче. Под конец пути Чарльз спрашивает: — Какой он из себя, этот Райт? Он ожидает услышать все в подробностях, приправленных ядом, но Эмма только неопределенно пожимает плечами: — Болтливый. Ему нужно постоянно с кем-то говорить. Видимо, так ему легче сосредоточиться. К докам они подъезжают в сумерках. Молодые парни, все как один в перчатках и темной одежде, перетаскивают коробки с трехпалубного корабля в грузовики. — Вон он, — указывает Эмма на одного. — Они грузят рыбу? — спрашивает Чарльз, окидывая взглядом высокого и крепко сбитого молодого человека. На нем шапка, надвинутая до бровей, и куртка, плотно обтягивающая бицепсы. И ростом он выше Чарльза на две головы. Эмма смеется, словно стекло рассыпает. — Оружие, малыш. — И как ты только с ним познакомилась? — удивляется Чарльз. Эмма открывает окно, и в машину врывается прохладный бриз. — Он попытался украсть мою сумочку. Пришлось провести воспитательную работу. Он не знал о существовании других мутантов, но даже не удивился, когда я постучалась в его голову и намекнула, что он ведет себя неприлично. Его спокойствию можно позавидовать. — Сколько ему? Восемнадцать? — Чарльз разглядывает, как парень курсирует от корабля к грузовику, без устали таская коробки, как робот. — Если быть точным, семнадцать. — А по нему и не скажешь. Из-за внушительной комплекции парень на подростка ну никак не тянет. Чарльз не уверен, что звать с собой столь юного мутанта гуманно. Он бы не отказался поиграть в рыцаря в белых одеждах и спасти парня от криминальной среды, позвав жить в свой огромный дом, но предлагать участие в опасной авантюре?.. Эмма, не дожидаясь, пока Чарльз прекратит рефлексировать, выходит из машины. Громко хлопнув дверью, она грациозно направляется к докам, и Чарльз торопливо выходит следом за ней. Покачивая бедрами, Эмма скороговоркой произносит, что здесь у каждого под курткой спрятан пистолет и запасная обойма, а некоторые умеют стрелять с двух рук. Не слишком метко, но достаточно хорошо, чтобы ранить движущуюся мишень. Их замечают. Никто не останавливается, парни, как муравьи, таскают коробки, только прожигают неприветливыми взглядами Чарльза и жадно рассматривают Эмму. Она, не обращая на них ни малейшего внимания, идет к Петру. Он уже поставил очередную коробку в грузовик и возвращается за следующей. Заметил их, но проигнорировал. Так и идет к кораблю. Догнать его удается только когда он склоняется к краю причала, чтобы взять оставленный кем-то ящик. Эмма, остановившись позади него, изящно склоняется, упершись ладонями в полусогнутые колени, но не успевает сказать и слова, как Петр информирует: — Два снайпера. Один на крыше кофейни за вторым грузовиком, второй приглядывает с корабля. Раздастся хоть один выстрел — начнется переполох. Ты яркая цель, Эмма, но его застрелят первым. Тебя ранят. Ты не успеешь сдержать всех. Он говорит так степенно и безэмоционально, как будто сообщает сводку погоды. — А я не боюсь, — Эмма улыбается. Они говорят так тихо, что Чарльз едва разбирает слова. Глянув на соблазнительную позу Эммы, он надеется, что все засмотрятся на нее и не начнут стрелять сразу. Он встает по другую сторону от Петра и представляется: — Меня зовут Чарльз Ксавье. К сожалению, я не умею залезать в голову так, как мисс Фрост… — Эмма хихикает, словно он сказал что-то очень смешное, но Чарльза не так просто сбить. — Однако, как я могу судить по словам друзей, я раньше помогал мутантам по мере своих сил и даже пострадал за них. — Мне есть до этого дело? — Петр берет коробку и распрямляется. Он держит ее легко, словно она ничего не весит, и Чарльз вспоминает, какова его мутация. — Нам нужна помощь. Я ничего не требую, но, возможно, вы бы согласились помочь своему виду, — Петр и вправду выше на две головы. Рядом с ним Чарльз чувствует себя в высшей степени некомфортно. — Иначе все может закончиться тем, что некто полковник Райт и его наемники выловят всех мутантов одного за другим, убьют или замучают, ставя опыты. — Пит, соглашайся, — весело произносит Эмма. — У нас собралась преинтересная компания. К тому же Чарльз уже спит и видит, как берет тебя под крылышко, спасает от мафии и дает образование. — Правда? — Абсолютная, — подтверждает Чарльз. Чего он не ожидает — так это насмешливой улыбки в ответ. — Мне и здесь неплохо, — Петр перехватывает коробку поудобнее. Он прет вперед как танк, пересекает деревянный мокрый пирс широкими шагами, а Эмма, неожиданно подмигнув Чарльзу, не сразу нагоняет Петра. Но когда это удается, они почти сталкиваются плечами с молодым человеком, идут рядом, как конвой. — Дойдете до грузовиков — и вы трупы, — ровным голосом сообщает Петр. — Ребята напряглись. Разбираться они не будут. Не посмотрят даже на то, какая ты хорошенькая. А вас, мистер, и за человека не посчитают. — Так и вы не человек, — подсказывает Чарльз. Ему в лицо бьет влажный воздух. Храбрится. Получить пулю в спину ой как не хочется. Остается надеяться, что Эмма знает, что делает. Дойти им удается ровно до грузовика, как раздается чей-то короткий крик — видимо, приказ, и в ту же секунду Чарльз встречается носом с открытым багажником, рядом с ним оказывается и Эмма, а воздух заполняет стук пуль по чему-то стальному. Чарльза вжимает в грузовик так, что даже вдохнуть не получается, а выстрелы все гремят и гремят. Слишком часто в последнее время он слышит их звук… Они стихают неохотно, минут через пять. Эмма хрипит: — Они убьют все, к чему ты привязан, Пит. Чарльз дает тебе шанс. Настоящий. Ведь ты в душе добряк. И лишь тогда Чарльз выворачивается, чтобы посмотреть, что происходило за спиной. Над ним возвышается отблескивающая под луной сталью фигура. Петр, закрывший их от пуль своей спиной, как бронежилетом. Даже лучше. Как щитом. Надежным и непробиваемым. — Это потрясающе, — выдыхает Чарльз, уставившись в стальное лицо. Брови изгибаются недоверчиво. — Я был бы счастлив помочь вам избежать этой жизни. — Нам надо уходить, и побыстрее, — напряженно говорит Эмма. — Я больше не могу их держать. Она портит все разом. Петр, разозлившись, рычит, что она все подстроила, чтобы он больше не смог работать с этими людьми, впечатывает кулак в дверь грузовика. Остается вмятина. Однако он все равно идет за Эммой. Чарльз бежит за ними, но довольствоваться ему приходится задним сиденьем — за руль садится Петр, не приемля возражений, а Эмма нагло отталкивает Чарльза от двери пассажирского места. Он не протестует. Им же хуже. Он сможет залечь на дно машины и спрятаться от пуль, а они… Что ж, они мутанты. У них все равно больше шансов выжить под обстрелом. Злость резко берет. Хотя ему, кажется, это несвойственно. Почему кому-то достаются способности, а кто-то, как он, только бегает рядом и изо всех сил пыжится, чтобы им помочь? Зачем им вообще его держать с собой наравне, когда они прекрасно обойдутся и сами? Погони нет. Может быть, Эмма успела стереть лишние воспоминания у бывших товарищей Петра, а может, они просто не стали тратить время на них — ведь они ничего не взяли, кроме одного человека, одного из тысячи. Если бы только им было известно, что Петр — существо исключительное, они бы не отпустили его просто так. Чарльз, привалившись к холодному окну горящей щекой, смотрит на бегущую дорогу, почти не фиксируя в памяти проплывающие мимо пейзажи. Петр ведет машину порывисто, закладывает крутые повороты, тормозит резко, с визгом — подросток, что с него взять. Лучше бы за рулем осталась Эмма. Дрема наваливается за чертой города, когда вокруг не остается ни одного огня. Сквозь сон только доносится басок Петра — чего у него руки, как у наркомана? — и Чарльз нащупывает куртку, укрывается. Хочется домой. Время исчезает, а потом Чарльз чуть не падает с сиденья от резкого торможения. — Что-то случилось, — Эмма держится одной рукой за щеку, как будто у нее болит зуб. — Они уже не там. Сон слетает мгновенно. Втиснувшись между передними креслами, Чарльз хватает Эмму за плечо. — На дом напали, — быстро говорит Эмма, — я чувствую их всех. Но не могу дотянуться до разумов. Не моя… спецификация. Ты принимаешь свою сыворотку? — резко оборачивается она к Чарльзу. Он раздраженно кивает. Какое дело сейчас до него, если его друзья в опасности? — Как нам их найти? Они ранены? — Не знаю. Эмма в растерянности. Петр барабанит пальцами по рулю, хмурится. Спрашивает, куда им теперь ехать, а Чарльз требует подробностей. Они паркуются у обочины. Эмма так ничего и не объясняет, только твердит, что произошло что-то нехорошее, и соваться в дом — самоубийство, даже заезжать в город и то глупо. — Значит, я поймаю попутку и поеду один, — злится Чарльз. В висках стучит. Эрик, что с Эриком? Ведь он самый сильный. Он должен быть в порядке. С ним ничего страшного не могло случиться. Дом полон металла. — Пожалуйста, — от Эммы, уже справившейся с собой, веет холодом. — А я исчезну. На этот раз твои малолетки меня вряд ли найдут. — Малолетки? — недоумевает Петр. — Постарше тебя будут, — мрачно отвечает Чарльз. — Рейвен и Хэнк. И мой друг, Эрик. Они остались в моем доме, как оказалось — зря. Что ж, — он скрещивает руки на груди. — Если вы действительно намерены развернуться и уехать подальше, то мне с вами не по пути. — Не дури, — цедит Эмма. — Надо просто продумать, куда нам ехать и кого искать. — И сколько ты собираешься сидеть? — Чарльз никак не может успокоиться. Эмма на него не реагирует. Просто молча глядит перед собой. Отчего-то это остужает Чарльза. Она права, конечно, права, но как можно сохранить самообладание, когда в двух днях езды твои друзья могут уже оказаться мертвы? — Надо помочь им, — изрекает Петр. Чарльз благодарно смотрит на него через зеркало заднего вида. — Раз уж я здесь… Давай я поеду дальше, а ты пока думай, — добродушно предлагает он Эмме. Ей ничего в голову не придет, осознает Чарльз. Эмма ждет озарения. Ждет, что снова кто-то вскрикнет в ее мыслях, даст подсказку. А Петр? Что-то произошло, видимо, в его прошлом, раз он дорожит чужими жизнями. Даром что оружие помогал ввозить в страну… Больше заснуть Чарльз не может. Сидит как на иголках. Скорость ему кажется крошечной. В конце концов, он меняется с Эммой местами. Пока он придерживает для нее дверь, она, обдав его ароматом духов, советует ему снижать дозу лекарства. — Зачем? — подозрительно интересуется Чарльз. — А ты попробуй. К рассвету Чарльз проваливается в беспокойный сон. Петр ведет машину без устали, только щурится и моргает чаще. Но и ему нужен отдых, и Чарльз, проснувшись к десяти утра, настаивает на остановке. Его идею встречают с радостью. После завтрака, спрятавшись в туалете забегаловки со шприцом в руке, Чарльз вспоминает слова Эммы… а, была не была. Чарльз снижает дозу кардинально — оставляет в шприце половину и выкидывает его, предварительно вылив остаток лекарства в унитаз. Никаких изменений в своем состоянии он не чувствует, но это только пока. Потом, когда приблизится время следующего приема, ему наверняка станет плохо, и он пожалеет, что послушал своенравную дамочку. Может быть, ему просто действительно очень хотелось завязать с лекарствами. Ночь оказывается медленной, тянется тягуче, вся в неутешительных мыслях. Эмма говорит, что поводов для беспокойства никаких нет, и одна только эта фраза заставляет Чарльза захохотать. Он ценил бы ее желание поддержать, если бы на деле оно не было равнодушием. К рассвету у Чарльза рождается план. Странно, что эта мысль не пришла ему в голову сразу же. — Церебро, — озвучивает он, уже привычно пропихиваясь между передними сиденьями. Эмма, никак не отреагировав на его гениальную идею, кивает Петру и просит остановиться возле отеля. Приходится продолжить: — Мы проберемся в дом и с помощью Церебро найдем Эрика и остальных. Оно работает только для поиска мутантов? — Тебе лучше знать, — туманно отвечает Эмма. — Лезть туда после рейда наемников, выкуривших всех только несколько часов назад, — самоубийство. Или тебе недостаточно острых ощущений? Чарльз с ней категорически не согласен. Пока она расплачивается за два номера, он с жаром доказывает ей, что это единственный способ снова собрать команду воедино, а наемники уже сделали свое дело, и возвращаться им незачем. Тем более что Церебро Хэнк привел в порядок, и воспользоваться им — буквально пара минут... Чарльз не представляет, сколько времени нужно на обнаружение друзей, но надеется, что и Эмма об этом не в курсе. Она не возражает, и его это окрыляет. Он вряд ли заснет, да и отдых на заднем сидении машины был не так уж плох, но Эмма тоном, не терпящим возражений, заявляет, что им с Петром, чтобы провести за рулем еще день и ночь, просто необходимо почувствовать под спиной поверхность кровати. Приходится согласиться и на их право на отдых. Петр реагирует на спор Чарльза с Эммой весьма флегматично, просто молча берет ключи от номера и идет в душ. Бурчит только, что теперь у него нет совершенно никаких вещей, и на счастье Эммы ему не пришлось оставлять ничего ценного и памятного, иначе, конечно, несдобровать ни ей, ни доморощенному педагогу-мутантолюбу. Чарльзу сначала становится не по себе — дело ли, взять и выдернуть парня с насиженного места, оборвав все его контакты и возможность возвращения к прошлой жизни одним взмахом руки! Но в следующую минуту Чарльза одолевает грусть. Это у него, беспамятного, нет никаких дорогих сердцу вещей, а когда семнадцатилетнему парню нечего взять в дорогу, — это неправильно. У подростков должны быть любимые кассеты, гитара, постер или помятая фотография. Но Петр не сожалеет ни о чем, и Чарльз не представляет, что могло обрубить связи подростка со своими корнями, привязанностями и очень важными, глупыми проблемами — уже не детскими, но и еще далеко не взрослыми. Чарльз наматывает круги по почти квадратному номеру, чихает из-за химической отдушки, витающей в воздухе, и со злостью дергает за шнурки гардины, спуская на окно тяжелую занавеску. Он не проверяет, следит ли кто за их номером — все равно не заметит, это удел Эрика — высматривать потенциальную угрозу. У Чарльза, увы, так не получится. Петр, выйдя из ванной, смотрит на него тоскливо — видимо, подозревает, что с реактивностью Чарльза придется мириться все то время, что Эмма отвела им на сон. Но Чарльз спешит развеять его опасения, садится на край своей кровати и сидит смирно, как законопослушный гражданин на допросе. Но надолго его не хватает. Нервничая, он отстукивает по полу ногой в ускоренном ритме. Не выдержав, Петр вздыхает, переворачивается на бок лицом к нему и просит рассказать, что это за мутанты, которым требуется помощь. Чарльз охотно делится всем, что знает, про мутацию Хэнка и Рейвен, с особым удовольствием рассказывает про Эрика и рассуждает, будет ли его дару подчиняться стальное тело Петра. Вопрос «А ты?» сбивает Чарльза с толку. Разом смутившись, он бормочет, что он всего лишь человек, ничем не примечательный. Но Петра, как оказывается, интересует не это. Приходится коротко сказать, что после какого-то конфликта и в процессе защиты интересов мутантов что-то произошло. — И неужели совсем-совсем не хочется узнать, что именно? — бесхитростно спрашивает Петр. Чарльз только усмехается. На такие сложные вопросы у него ответов нет. Он сворачивает беседу. Наполовину из-за проснувшейся совести — подростку все же нужно поспать, а наполовину — из-за своего состояния. В голове начинает гудеть радио, сливаются в белый шум чьи-то голоса. Звучат они тихо, отдельных слов не различить, но они есть, и Чарльза они беспокоят. Он возится на кровати, накрывает голову подушкой, но тише голоса не становятся. Он уговаривает себя, что все это — просто следствие тяжелых дней, перенапряжения и волнения. А до следующего приема лекарства — еще четыре часа. Заснуть не получается. Голод нападает исподтишка, как мелкая собачонка, только пнуть его и прогнать не получается. Наличных у Чарльза нет, но он все равно выскальзывает из номера и спускается в ресторан. Спрашивает, можно ли заплатить не сейчас, а при выезде из отеля, и радуется, получив положительный ответ. Голод уходит, а голоса остаются. Чарльз пьет третью чашку кофе, угольно-черного эспрессо, сам не зная, зачем. Как будто наперед знает, что заснуть не получится, а бодрствовать, залипая от сонливости, не хочется. Лучше уж так… с относительно ясным разумом. Вернувшись в номер, Чарльз забирается в ванную комнату, чуть ли не на стены лезет — к шуму в голове прибавляется боль почти во всем теле, озноб, особенно ломит поясницу. А может, он просто заболел, и это не мучительная ломка? Увещевать себя не выходит. До приема лекарства два с половиной часа. Решительность исчезает безапелляционно, как тени в полдень, но Чарльз пытается держаться. Душно. В нос лезет затхлый запах, будто застоявшаяся в склизкой от плесени бочке вода. Все меняет цвета на оттенки алого, и только из зеркала глядит режущая глаза синь. Сидеть, обняв колени и раскачиваясь из стороны в сторону, можно бесконечно, а бесконечность — это два с половиной часа. В конечном счете, Чарльз почти выдерживает. Вгоняет иглу в вену лишь на час раньше. Ему это кажется подвигом. А незадолго до сдавившего предплечья жгута начинается — песок, разгоряченный ветер, тесная одежда и крики, крики, крики... Наверно, чаек. Наверно, чужие. Не его. Нет, крики — не его, не его... Чарльз блаженно улыбается, глядя в белый потолок. Прошло. Хорошо. Почти двенадцать дня — как раз самое время навестить раннюю пташку Эмму. Без единого упрека совести Чарльз поднимается на ноги и идет барабанить в соседнюю дверь. Ждать приходится долго, но Эмма все же открывает ему, запахивая шелковый халатик с дурацкой оторочкой из искусственного меха. Разговор получается коротким. Она уходит в глухую несознанку, отказывается от всех его предложений раз за разом, выходя из себя все больше и больше с каждым предложением. — Но ты единственный телепат, — почти умоляет ее Чарльз, бродя за Эммой по ее номеру. Наблюдая, как она собирает вещи, он просит: — Больше никто не справится с Церебро. Мы проведем тебя. Ничего не случится, — обещает он. Бросив в сумку юбку, Эмма шипит: — Мне надо переодеться. — Я отвернусь, — с готовностью отходит к окну Чарльз, и это, похоже, становится последней каплей. Эмма кошкой приближается к нему со спины, вонзает длинные когти в плечо. — Я. Не. Пойду. На это! — раздельно говорит она, срываясь на крик, и тут же угрожающий шепот врывается Чарльзу в ухо: — Как ты думаешь, стал бы Эрик таскать за собой и охранять простого человека? Хорошего, ратующего за права мутантов, но всего лишь человека? По голове — как чем-то тяжелым. О чем она? Как? Это все глупо, неправильно, и не имеет же она в виду?.. Воспользовавшись его растерянностью, Эмма выталкивает его из номера, напутствует будить Петра и принимать решение, а заодно — пораскинуть мозгами, которые вроде бы всегда у него были, но теперь, видимо, отключились. Чарльз долго стоит спиной к ее двери, оглушенный. Понимает, что даже не спросил у Эммы, кто он — что умеет… Если он все же не ошибается. Если она ошарашила его не просто для того, чтобы он отстал. Он резко разворачивается, с размаху ударяет кулаком в дверь. Мигом передумав, прячется в свой номер, ураганом вносится в ванную и, склонившись над раковиной, плещет холодной водой в лицо. Пытается выровнять дыхание. С той стороны Петр спрашивает, все ли в порядке, и что ему ответить? Что сказать после утренних сожалений о своей человеческой природе? А главное — что самому-то делать? Почему то, что в нем живет, не проявляется? Забыл, как этим пользоваться? До слуха доносится хлопок двери и холодный голос — дай ему время. Времени всего мира не хватит, чтобы вернуть себе душевное спокойствие. И они все, все знали! Каждый, кто глядел ему в глаза, — знал! И лгал. Ведь его так просто обвести вокруг пальца. Без памяти. Наивного. Ни одно слово не отозвалось в душе, ничто не показалось подозрительным. Как будто так и надо. …А Эрик ведь тоже знал. Знал лучше всех. Он точно должен был знать! Что у него за дар такой, что все чураются и не считают его способным помочь? Жалкий, никому не нужный… водят за нос, потешаются наверняка. — Что я могу? — крик похож на вой раненого животного. — Телепатия, малыш, — стеклянно отзывается Эмма. Словно только и ждала под дверью, что он спросит. Телепатия! Как она… И нужно было Эрику искать кого-то, когда Чарльз был все время рядом? Что изменилось бы, если б Чарльз воспользовался этой силой? Или Эрик боялся? О, нет, это даже не пыльным мешком по голове, как в номере Эммы, это гораздо, гораздо больнее. Горячо в уголках глаз. Все вспоминается — оттенки настроений Эрика, один раз прозвучавший в голове его голос, ответы Эрика на вопросы, которые Чарльз вслух не задавал. Все это было, повторялось, а он так ничего и не понял! Даже подумал, что Эрику принадлежит такое богатство — удивительная, волшебная способность. Как пользоваться ею? Научиться управлять? Неизвестно. Все ушло с памятью. Из ванной Чарльз вылетает безо всякого плана в голове. Обида на весь мир гложет, режет по живому каждое воспоминание об улыбках и честных лицах друзей. С Эммой тоже разговаривать не хочется, но у нее кредит доверия хотя бы не уходит в минус — в конце концов, это она сказала ему, кто он и на что способен. Однако… можно было бы открыть глаза ему раньше. Если бы он не атаковал ее с идеей Церебро, она так бы и сыпала туманными намеками и насмешками, но ничего бы не сказала прямо. Обогнав ее, Чарльз плюхается на переднее сидение. На заднем устраивается Петр, а Эмма так и оказывается рядом, хоть пересаживайся обратно назад. К Петру у Чарльза нареканий никаких — хоть какая-то польза в том, что они знакомы всего полдня. Эмма не заводит мотор. — Мне нужно знать, куда мы едем, — ровно произносит она, готовясь повернуть ключ в замке зажигания. Чарльз и сам не знает. Ему хочется бросить все, всех, уехать как можно дальше. Но… некуда. Начинать жизнь самостоятельно? Без документов, без знаний и навыков, без самого себя даже? Нет, этот вариант точно отметается. А больше и делать-то нечего. Надо взглянуть в глаза человеку, который так искусно его обманывал. Значит — Церебро. Стоит ли ради него так рисковать? Да. Ради него — стоит. Не ради его возможности объясниться. Ради того, чтобы ударить его. Выплеснуть всю ярость. — Планы не изменились, — Чарльзу удается совладать с голосом и заговорить спокойно. — Только, как видишь, теперь тебе нет необходимости рисковать собой. Эмма так и не заводит машину. Словно ей не все равно. Впрочем, нет. Не о Чарльзе она думает, а о себе. Взвешивает все «за» и «против». Решает, стоит ли идти на риск и появляться в городе, где побывали наемники Райта, однажды уже серьезно ранившие ее. Боится. — Ты колешь сыворотку? — неожиданно спрашивает она. — Половину дозы. — И как? — Ломает, — огрызается Чарльз. — У меня радио в голове звучит и знобит, когда ее действие истощается. Самое то, чтобы идти драться, правда? — Больше не принимай, если хочешь забраться в Церебро. И сейчас? — Эмма о чем-то сосредоточенно размышляет. — Что сейчас? — Радио. — Почти нет, — нехотя признается Чарльз. Какое ей вообще дело?.. — Смотри только, чтобы оно тебя не оглушило. Она наконец-то заводит мотор и трогается с места. Больше ничего не говорит. Чарльз тоже не стремится с ней беседовать. Ему нужно придумать, как жить дальше. Подготовиться к тому, что будет. Как его выломает. Только спустя несколько долгих минут доходит: это не радио. Это его дар рвется наружу, когда кончается одуряющее действие лекарства. Нет, не лекарства. Яда. Эрик, Хэнк — все они сдерживали его. Пытались контролировать. А ведь он им верил даже больше, чем самому себе. * Он недооценил совет Эммы. С-ума-сойти. Уже сходит. Нет, не сходит. Или все же сходит. Скатывается с ветерком. Теряется. Тысячи голосов все громче, за полчаса до приема, необходимого, жизненно важного приема лекарства, и все крикливей, тоскливей, умоляют, возмущаются, рычат, себя среди них потерять так легко, остаться в сознании — немыслимо. Что еще нужно вытерпеть, чтобы вышел из организма весь яд? Тошнит. Машину приходится остановить, пока его выворачивает. Все его жалеют. Двое, которые с ним. Едва пробивается мысль сквозь чужие голоса. Воды. Да, спасибо. И снотворного. Кто знает, где они его взяли, когда успели купить? Но это предусмотрительно. Сон облегчения не приносит. Давно уже не приносит. Но сегодня особенно плохо. За то время, что он блуждал среди кошмаров и мучился от жары, исчезает Эмма. А он думал, что она-то останется, она с ним была дольше. Но рядом сидит Петр и говорит, что пора уже очнуться и помочь. А может быть, и не говорит. Может, он всего лишь думает. Это заставляет разлепить глаза. Петр твердит, что Чарльз должен потянуться к дому, поискать чьи-то мысли. Узнать, есть ли кто живой. Но как это сделать — не знает. Эмма, сбежав, сказала, что это просто, такие навыки никуда не пропадают. Чарльзу кажется, что он весь пропал. Сначала — когда потерял память. Теперь — сейчас. Уже второй раз он теряет всего себя. Эмма еще говорила, что он колол себе не яд. Что у него мало времени. Может стать еще хуже. Но если он преодолеет этот катарсис, то все пойдет на лад. Хочется верить, но не получается. Выбравшись из машины, Чарльз садится на капот, скрючившись. Все тело выламывает. Даже шаг сделать трудно. И уж тем более — штурмовать дом… Снова кусками выпадает память. Как они сюда добрались, Чарльз не может вспомнить. Как будто пьяным был. Он пытается сосредоточиться, изо всех сил пыжится, но не понимает, как ему просканировать дом на предмет людей. Это просто невозможно. Проходит много времени, и из машины выходит Петр, останавливается рядом. — Зачем ты здесь? — заплетающимся языком спрашивает Чарльз. — Сбежал бы с ней. Петр молчит, потом сурово отвечает: — Вы отняли у меня прошлую жизнь, в свою жизнь Эмма меня не пустит, и больше мне ничего не остается, кроме как тебя нянчить. Его слова обижают. Подросток!.. Почти ребенок! Зарвался. Поставить бы его на место, да сил нет. — Пошли вслепую, — предлагает Петр. — Раз ты не в состоянии никого выцепить, то глупо сидеть и ждать до утра. Ты тогда совсем расклеишься. — А если я ничего не смогу там, у Церебро? — Чарльз спрыгивает с капота. Покачивается, примеривается к расстоянию до дома. Добежать — всего ничего. Петр лишь отвечает: — Тогда ты никогда не найдешь своего Эрика. И как только догадался сказать про самое важное?.. Они тихо идут к воротам. На полпути Петр тянет Чарльза в сторону, спрашивает, где именно располагается этот агрегат. Думать сложно, но Чарльз все же вспоминает, в какой башенке они с Хэнком разговаривали об Эрике. Отправляются в обход, чтобы не светиться у главных ворот. Петр уже стал стальным, закинул руку Чарльза себе на плечо и тащит его, как пушинку. С забором Петр поступает грубо: просто выламывает несколько прутьев, чтобы они оба смогли пролезть. Чарльзу бы хватило и одного, чтобы протиснуться, но Петр не такой компактный. Видимо, годы сотрудничества с мафией научили Петра вламываться в дома, потому что он быстро находит лестницу, ведущую на крышу, помогает Чарльзу до нее допрыгнуть и подтягивается сам. Ржавчина вся остается на ладонях, один раз рука срывается, разрывает не зажившее еще запястье болью, и Чарльз клянет темноту, хотя большая заслуга в почти случившемся падении принадлежит физической слабости. Но в конце концов, выбив локтем окно и почти не почувствовав боли на фоне общей дурноты, Чарльз падает на пол третьего этажа. Петр ловко пробирается следом. Он оглядывается, а Чарльз совсем ничего не слышит. В голове разговоры ведут тысячи голосов все громче и громче. Комнату с Церебро он находит мигом. Петр остается стоять возле двери, караулить на всякий случай, а Чарльз обегает панель управления Церебро кругом, судорожно пытается вспомнить, что же рассказывал о ней Хэнк. Ведь он говорил, на что жать, чтобы чудо-машина заработала! Как знал, что пригодится… Конечно, знал. Все знали, кроме Чарльза. Нажав на несколько кнопок, Чарльз кидается к шлему с щупальцами проводов, надевает его на голову. Ничего не происходит. После двух неудачных попыток Чарльз наконец-то вспоминает, какой еще тумблер надо переключить, с облегчением щелкает им и возвращается к шлему, вспыхнувшему голубыми огоньками. На его беду, занавесок на окнах нет, и гипотетические враги точно заметят это светопреставление. Нужно спешить. Как оно вообще?.. Чарльз едва не падает — его словно ударяет волной. Накатывает что-то без названия, цветные галлюцинации, белые и красные, серые и черные, и все — люди, люди, люди… Голоса в голове обретают визуализацию, вырастают в человеческие фигуры. Затерявшись среди них, Чарльз блуждает. Ищет Эрика. Где ты? Куда спрятался? В сознании ли ты? Увижу ли тебя? Эрик, Эрик… вся твоя ложь. Вся твоя забота. Вся твоя ярость. Что ты сделал со мной там, на Кубе? Почему не позволял вспомнить? Под колени что-то бьет, и Чарльз вываливается из двухцветного мира, приложившись челюстью о поручень, за который держался, только зубы щелкают. Перед ним лежит человек в камуфляже, а над ним, даже не запыхавшись, стоит Петр. — Ну прости, — разводит он руками. — Шустрый был. Нашел? Чарльз успевает только открыть рот, чтобы предупредить, как со спины на Петра прыгает парень, больше всего похожий на ниндзя. Зарычав, Петр пытается сбросить его, но тот так ловко держится за стальные плечи, что ничего не выходит. Чарльз в замешательстве оглядывается, пытаясь сообразить, чем помочь, а в комнату проникает еще один наемник. Потратив полсекунды на оценку угрозы, он кидается к Чарльзу, а Чарльз — от него. В его воспаленном мозгу еще работают инстинкты самосохранения, и он понимает, что воин из него — никакой в принципе, а сейчас — особенно. Наемник сбивает Чарльза с ног, навалившись сверху, и Чарльз летит по скользкому полу с возвышения к окну. Он едва успевает перевернуться, спасая голову от удара. Он видит разъяренные глаза, слышит рев Петра и жужжащий электрический звук — Петр бьется как в агонии, ток скользит по тянущимся к нему проводам, а чертов ниндзя хладнокровно наблюдает за всем этим и раз за разом жмет на кнопку электрошокера. Только страх придает Чарльзу сил. Он взбрыкивает, скинув с себя наемника, пинает его со всей силы двумя ногами и кидается в сторону. Парень мгновенно подскакивает следом за ним, бьет в спину так, что Чарльз стонет и сгибается, бросается на пол, сжавшись в комок, и наемник спотыкается об него. Чарльзу только это промедление и нужно. Он торопливо распахивает окно, в последний момент уворачивается от докучливого преследователя и уже наваливается на него сам, пытаясь выкинуть на улицу. Наемник просто бьет его в глаз, и весь мир для Чарльза взрывается белыми искрами. Он орет, бьет наугад, не попадает. В тот же миг — удар, и он лежит грудью на подоконнике с заломленными руками. Больно, чертовски больно, на всех уровнях сознания осталась только боль. На запястьях защелкиваются браслеты. Чарльз пытается пинаться, но наемник прикладывает его носом, и приходится затихнуть. Кровь хлюпает в ноздрях, а глаз уже отекает. Дополняет всю гамму ощущений звук падающего тела. Чарльз не оборачивается: видимо, Петра окончательно добил ток. Жалко и мальчишку, и себя. — Полетаем, — слышит он равнодушный голос, и в тот же миг наемник перестает его держать и — чудо! — перелетает через него, с воплем устремляясь прямиком вниз. Чарльз пораженно оборачивается и глядит на Петра. Опускает взгляд на ниндзя — тот запутан проводами электрошокера как смирительной рубашкой. — Но как?.. — Привык, — веско отвечает Петр. — Их было всего трое, но как же хорошо они натренированы и подготовлены… Чарльз молча надевает шлем. Поразительно, но ему становится легче, когда он проваливается в мир чужих разумов, растворяется среди них полностью, не чувствует своего тела, превратившегося в одну сплошную рану. Блуждать долго нельзя, к ним могут прийти еще наемники, но как искать? Эрик, ты только отзовись. Вспыхни среди миллионов чужих фигур, прозвучи среди чужих голосов. Я тут же узнаю. Ты только… Вот он. Ходит из стороны в сторону. Иглы тревоги того гляди проткнут двух рядом с ним. Нашелся. Чарльз снимает шлем, с сожалением бросает на него взгляд. Обещает вернуться. Да, так он и сделает. Они разделаются с Райтом, он топнет ногой и попрощается с Эриком, лгавшим ему так долго, забравшимся в самую душу. Вернется сюда. Здесь, кажется, действительно дом, а уж кто в нем будет жить, можно решить после. К машине Петр его уже несет. Стыдоба, думает Чарльз, и прежде чем окончательно отключиться, на последнем издыхании просит: — Не давай им… обколоть меня, — и проваливается в темноту. * Воскрешение третье. Ни одному богу и не снилось. Разве что кошкам — у них девять жизней, и хорошо, если и ему отмерено столько же. В комнате, кроме него, только один человек, еще трое сидят где-то рядом, если посмотреть через их глаза, то становится ясно — кухня, света нет, не зажигают, как будто во время бомбежки, только вместо вражеского государства атакует собственное, его осколок, но рано или поздно количество нападающих может увеличиться до огромной цивилизации, вот это действительно страшно, что, если война — все это Чарльз считывает за какую-то долю секунды, беспокойные мысли Хэнка, в чужие головы не заглядывает. Незачем. И так уже ясно, что рядом с ним сидит Эрик. Совсем как в прошлые два раза беспокойно следит за его сном и состоянием. Но дурное чувство дежавю пропадает сразу же, как только Чарльз открывает глаза. Темно — это во-первых, холодно — это во-вторых, все кристально ясно — это в-главных. — Самая ранняя форма естественного отбора состояла в отбрасывании нестабильных форм жизни и сохранении стабильных, — изрекает Чарльз, и Эрик дергается, ударяется затылком о батарею, зло шипит. — Что ж, спасибо, что сохранил меня, я все-таки важен для этого мира. Это из моей диссертации. Знаешь, откуда я это знаю? Оттуда же, откуда мне известно все про тебя. Каждая минута твоей жизни. И я в одно мгновение могу узнать каждую твою мысль за последние недели. — Эрик пытается прервать его, но Чарльзу все равно. — Я все помню, Эрик, и я даже знаю, что случилось на пляже. Ты этого так боялся. Так страшился, что я вспомню. Ты меня недооценивал. Я, в отличие от тебя, не убийца. Эрик, оттолкнувшись от батареи, поднимается на ноги. В темноте не видно его взгляда, но зато он чувствуется. О, как Чарльз привык за последнее время к этим ощущениям. Кастрированный вариант телепатии. И как он восхищался! Жалкое зрелище, должно быть. Одно можно сказать точно: он был не так уж и плох без своих способностей — а ведь раньше даже не мог себя без них представить. — Послушай, ты ведь не знаешь, что… — Достаточно, — сквозь зубы кидает Чарльз. Отбросив одеяло, он стучит зубами от холода, встает с кровати. Эрик быстро пересекает комнату, распахивает шкаф. — Вот, — негромко говорит он, — оденься, здесь нет отопления… Чарльз запахивается в огромный халат, вырвав его из рук Эрика. Это не одолжение, конечно же. Одолжение он бы не принял. — Ты не выслушаешь меня? — бросает Эрик ему в спину, но Чарльз уже рывком открывает дверь, чтобы избежать нахождения наедине с ним. Даже не отвечает. Просто выходит из комнаты вон. Господи, как хочется есть. Все на кухне мигом замолкают, увидев его. — Скажите, что есть еда, — хмуро приветствует всех Чарльз. Задерживает взгляд на Петре и кивает ему: — Спасибо. Тот едва заметно пожимает плечами. Не за что. — Ты веришь Эмме больше, чем нам? — Эрик появляется за его спиной. Останавливается в проеме двери, скрестив на груди руки. — Я никому не верю, — ожесточенно оборачивается Чарльз к нему. — Особенно тебе. О, стоит только вспомнить его трепетные объяснения, почему им нельзя спать друг с другом. Вина! В ней все дело. Вина жгла Эрика каждую секунду, каждое мгновение, что он лгал, а лгал он постоянно. В одном он был прав — вины Чарльза в произошедшем на пляже нет. Но разве можно лишь этим искупить все остальные обманы, эту цепочку миражей! Еда находится. Все, притихнув, невольно от него отодвигаются, и выходит, что Чарльз сидит по одну сторону стола, а все остальные — напротив него, сбившись в кучку. Эрик так и стоит у двери. Свет дает только свеча посередине стола, и это чертовски романтично, ничего не скажешь. Ест Чарльз молча, только Хэнк неуверенно говорит, что он был в отключке чуть меньше дня, и все ходили вокруг комнаты Чарльза на цыпочках, потому что Эрик никого не пускал… На этих словах Чарльз смотрит на Хэнка пристально, очень пристально, даже обходится без телепатии, чтобы парень замолчал. Ладно Эрик — средоточие зла и всего плохого, что было в жизни Чарльза, но Хэнк!.. Хэнк-то как мог лгать? Он вроде как казался другом. О Рейвен и говорить нечего. Она с ним выросла, а теперь сидит, как в рот воды набрав, только испуганно хлопает ресницами. Вот уж кто должен был в первую очередь раскрыть все карты! Ох, да, не стоит забывать — она влюбилась в Эрика и переспала с ним. Ну, хорошо, это он ее соблазнил. В отместку Чарльзу за то, что он переспал с Мойрой, чтобы заставить Эрика ревновать. Сложная комбинация получилась, и неизвестно еще, кто кому больше досадил. Хочется верить, что Эрику было горько, и вместо Рейвен он представлял совсем другого человека. Может быть, даже надеялся, что она примет иной облик. Рейвен, бесспорно, виновата еще и в том, что повелась на заигрывания Эрика и его подчеркнутую мужественность, которая действует на девушек безотказно. — Чарльз, — предпринимает еще одну попытку Эрик, но, натолкнувшись на гневное лицо, предлагает почти спокойно: — Чаю? — Ты так со всеми телепатами общаешься? — Чарльз близок к тому, чтобы захохотать — история с Эммой повторяется точь-в-точь. Верно! Они боятся телепатии. Потому что у каждого свой грешок. Каждому есть, что скрывать. Особенно от него. Нет, он не станет рыться в помойках их разумов. Он не будет искать объяснение их поступкам. Он исчезнет, как только они расквитаются с Райтом. — Где твой шлем, Эрик? — вскользь спрашивает Чарльз. Он прекрасно помнит, как потерял связь с ним там, на Кубе. И еще лучше он помнит монету, прошедшую через его разум. Все детали остаются четкими до отвращения. И с воспоминанием об этой боли придется жить. Хотелось бы ее отдать кому-нибудь, да не получится. А еще — пуля. Гребаная пуля, которая ранила его подло, со спины, пока он держал Шоу ради Эрика. Дальнейшее уже помнится смутно. Выстрел совпал с тем моментом, как монета проходила через экстрапирамидарную систему, и, видимо, это окончательно нарушило его способность двигаться — прочная ассоциативная связь подвела его. Теперь все знания, сохраненные им, вспыхивают в голове послушно, позволяют сформировать несколько теорий. Чарльз ведь помнит, что не чувствовал ног, валялся в самолете, а все остальные, забыв о нем, списали его со счетов. Ожесточенно сражались с наемниками Райта. Их было не так уж много. Потом появился Эрик. Выплыл по воздуху из подлодки, сразу же раскидал всех в стороны, подбежал к самолету. Вообще-то он появился довольно-таки быстро. Но все равно — недостаточно. Эрик — самое лучшее и худшее, что случалось с Чарльзом. И именно поэтому хочется запустить в него сейчас вилкой. Его спрашивают, вернется ли Эмма, и Чарльз недоуменно смотрит на Петра. Тот опять пожимает плечами. Чарльз сварливо отвечает, что был почти без сознания, когда Эмма упорхнула, и все благодаря возведенной в абсолют тайне о нем самом. — Чего вы боялись? — вопрошает Чарльз. — Конкретно ты, Хэнк! И ты, Рейвен… я не ожидал такого от вас. Он с грохотом отодвигает от себя кружку и гордо уходит с кухни в туалет. Конечно, ему лучше, значительно лучше, чем день или два назад. Знать, кто ты такой — великолепно. Все тело побаливает, но эта боль — не та, что преследовала его при ломке. Это его помяли наемники Райта, с этим можно как-нибудь справиться. Тем более что ему не так уж много досталось благодаря Петру. Прекрасно. У него есть целый один человек, которому можно доверять, и с которым при этом он знаком аж два дня. Три, если считать то время, что Чарльз был в отключке. Даже за шумом воды Чарльз слышит — дайте ему время… Кажется, он это слышал совсем недавно, почти в таких же обстоятельствах. Он мрачно разглядывает в зеркале свое лицо, шипя, трогает синяк, налившийся под глазом, и тычет в припухшую щеку. Щупает языком зубы и успокаивается: целы. Они с Петром нужны были наемникам живыми, что только подтверждает теорию — Райт не истребляет их, он проводит эксперименты. Чем больше времени они просто сидят — тем больше страдают мутанты. Чарльз выходит из ванной и, вернувшись на кухню, спрашивает, где спрятан самолет. Хэнк скорбно отвечает: — Он разрушен. В голосе его звучит настоящая боль, и Чарльз со злорадством думает, что парень заботится о самолете больше, чем о том, кого называл другом. Он нарочно пытается уколоть побольнее самого себя. Сам не знает, зачем. — И есть еще кое-что… — Хэнк нерешительно переглядывается с остальными, но Чарльз уже задает следующий вопрос: — Почему вас так легко разбили? У них что, не было в экипировке металлических вещей? — Я об этом как раз и собирался рассказать, — Хэнк вздыхает. — Эрик был не в форме. — В смысле? — вздернув нос, усмехается Чарльз. — Его тонкое душевное равновесие нарушено? Ты не можешь убивать, мой дорогой? — он зло глядит на Эрика. Тот, сжав челюсти, явно с трудом удерживается от того, чтобы огрызнуться. О, он уговаривает себя промолчать, быть выше этого… Разумеется, ведь на больных не обижаются. А тем более на тех, кому ты лгал бы еще много-много лет, если бы не чертовка, открывшая все твои тайны. — Вроде того, — виновато поясняет Хэнк. — Понимаешь, Чарльз, они напали на нас ночью, мы спали… я спал, — поправляется он, — хотя должен был дежурить, была моя очередь… — окончательно смешавшись, он замолкает. — Продолжай, — требует Чарльз. Хэнк вздрагивает, он весь — клубок неуверенности и сожаления. — И мы не были готовы. А их было много. Бесшумных. Так уж получилось… Они сразу обезвредили Эрика, вкололи ему что-то. Он был бессилен, и… Быстро глянув на Эрика, Чарльз хмурится. Как ему, должно быть, тяжело это вынести — лишиться своего дара… Совсем как Чарльзу. Только Эрик не терял память, и ему гораздо хуже. Чарльз тут же одергивает себя. Пусть страдает. Заслужил. — Мы пробрались в химическую лабораторию университета, — вступает Рейвен, устав от пауз Хэнка. — Хэнк смог вывести антидот. Но он действует постепенно. Эрик пока ослаблен. — И как долго это будет продолжаться? — Чарльз хмурится. Переглядывания. — Мы не знаем, — наконец произносит Эрик. Чарльз, задумавшись всего на секунду, подхватывает с тумбочки столовый нож и швыряет его в сторону Эрика. Нож замирает на полпути к его лицу. — Это было слишком просто, — снисходительно произносит Эрик. — Не принимай меня совсем уж за калеку. — Ах, за калеку, — тянет Чарльз, и Эрику явно становится не по себе. — Значит, ты беспомощен. Совсем как я пару дней назад. Эрик молчит, и это красноречивей любых слов. Чарльз всем напоминает, что на дворе ночь, и спрашивает, почему никто не спит. Все опять переглядываются, разом смутившись, выискивают крайнего, который будет отвечать Чарльзу и робеть под его взглядом. Выясняется, что дом похож на их первый домик с Эриком — такой же крошечный, разве что держится не на магнетизме, и Эрику не приходится каждое утро уходить за лекарством-ядом, продуктами и едой или разведкой обстановки. Но спать здесь негде. Почувствовав себя лидером, Чарльз хорохорится и сетует: что бы они все без него делали? Эрик уже начинает раздражаться, но пока молчит. Чарльз же ведет всех в единственную комнату, где он до этого спал, распоряжается обустроить ее, чтобы все могли лечь с комфортом. В шкафу обнаруживается матрас и тонкое одеяло, из чьих-то теплых вещей они делают под чутким руководством Чарльза подушки. Нравится происходящее только Петру. Совсем как в детском лагере, делится он. В котором, впрочем, он был лишь единожды, да и то в России. Все подчиняются, видимо, из уважения к злому больному человеку, который может навести беспорядок в их головах в кратчайший срок. Поэтому все, включая Эрика, беспрекословно соглашаются, что пора спать, укладываются на пол, благородно оставляя кровать Чарльзу. Он находит это справедливым. Но уже через пару минут тишины и напряженного сопения в нем просыпается хорошо воспитанный молодой человек, и Чарльз говорит Рейвен, что они меняются местами. Она не прекословит. А его совсем не удивляет, что он оказывается между Хэнком и Эриком. Женщины!.. Куда она могла еще лечь, как не между ботаником, безнадежно в нее влюбленным, и неприступным мужчиной, который ей самой безумно нравится? Чарльз плюхается между ними и отбирает у Эрика одеяло. Он не возится, только смотрит в потолок, ничего почти не разбирая в темноте. Дыхание со всех сторон ровное, как будто все усиленно имитируют здоровый сон. Ни одному из них Чарльз не верит. Притворяются. Поэтому его и выбешивает, что Эрик осторожно зовет его: — Чарльз, ты должен… — Что? — шипит Чарльз. — Отсосать тебе должен, чтобы лучше спалось? Эрик пораженно замолкает. Сбоку доносится сдавленный смех, который Петру так и не удалось задушить. Со стороны Рейвен слышится возмущенное: — Отвратительно! Чарльз, подобный юмор омерзителен… Очаровательное отвращение. Она даже не догадывается. — Рейвен! — перебивает ее Хэнк, явно отчаянно смущенный. — Даже если и так, то это их личное… А вот он, похоже, в курсе, или же почти точно уверен, что между ними есть что-то большее. — Да о чем вы вообще говорите! — не выдерживает Эрик. Рывком сев, он злится: — Ладно они — подростки, а ты, Чарльз! Чарльзу и самому становится смешно. Он переворачивается на живот и смеется в скрученную из вельветового пиджака подушку, пока не понимает: это истерическое. Его все обманули и все кинули. А он так верил. Эрик уходит из комнаты, закрыв за собой дверь, и места на полу становится больше. Чарльз откатывается от Хэнка подальше. Спать ему не хочется, но единственная перспектива пребыванию в комнате с перепуганной и заискивающей перед ним молодежью — это кухня и Эрик. Поэтому Чарльз ложится на спину, складывает руки на животе и обдумывает план проникновения к Райту. Он выуживает из памяти миллиарды сведений, что получил из Церебро — но все равно не находит того адреса, что нужен. Где база Райта, Чарльз не знает. Но вроде бы Хэнк говорил, что это не проблема. Узнать местоположение наемников — меньшая из бед. Чарльзу все теперь кажется простым. Да, он еще оглушен вернувшейся силой, не слишком хорошо себя чувствует и, если уж быть совсем честным, не понимает, почему ходит — ведь ему выстрелили в спину и наверняка задели позвоночник, но какая разница? Он может претворить их план в жизнь, и… Их. Точно. Это ведь все Эрик придумал. Это его война. Его месть. Он всех подговорил. Стоило бы ему в назидание оставить его в одиночестве. Все равно мало кто к нему присоединится. Но, кажется, желание Эрика навести порядок заразительно. Райт уже немало вреда причинил им всем, и если пойти законным путем, а не использовать методы Эрика, то все может получиться. Но если совсем не оставлять перед самим собой секретов, если договорить все до конца… Эрик нужен ему. Даже такой, с его нелепыми оправданиями. Как же теперь без него?.. Больно будет расставаться навсегда. Поэтому и приходится находить поводы, чтобы продлить время рядом с ним. Лучшая мутация — умение растягивать минуты и часы, замедлять мгновения и сохранять их в сердце навсегда. Но на такое никто не способен. И все-таки еще один член в команде им бы не помешал. Она ведь была настроена достаточно решительно… Чарльз прикладывает пальцы к виску и тянется к разуму Эммы, но никак не может ее найти. Видимо, она закрывается от него. Может, и у нее, при всей ее прямолинейности, есть секреты. Хотя с чего бы ей?.. Они едва знакомы. Чарльза не покидает нехорошее предчувствие. Нет, совсем не спится. Чарльз поднимается, идет прочь из комнаты. К черту. Пускай наедине с Эриком. Ни к чему это не приведет, только к горькому прощанию, но, кажется, сейчас именно оно и придется кстати. Свеча уже не горит. Тьма кромешная. И голос: — Чарли… Что-то ломается от этого идиотского, самого глупого на свете сокращения. Вот уж так он Чарльза никогда не называл, ни даже когда они казались друг другу самыми близкими в мире существами, по макушку утонувшими во влюбленности, нелепой, робкой, безответной. Нужно было и вправду потерять память, чтобы решить сделать шаг навстречу ему, не оглядываясь ни на кого. Чтоб тебя… давай, попрощаемся. Иди сюда. Я же чувствую, тебе тоже хочется. У Эрика в роду, наверно, были кошки, раз он так хорошо видит в темноте. Чарльз только по звуку угадывает, что Эрик к нему приближается, огибая стол и тихонько задвигая один за другим стулья. И тут же — его горячие ладони на талии. Подавшись навстречу, Чарльз прижимается к нему всем телом, почти подрагивает от запредельной и больной близости, громко, громко стучит сердце в груди. Чарльз вжимается носом в грудь Эрика, комкает дурацкую водолазку. Эрик крепко держит его в объятиях, как самое дорогое, как самое нужное. И сейчас, сейчас они необходимы друг другу как воздух. Они оба пострадали, оба изменились, и у них еще не было секса, когда они оба знали бы себя. Эрика Чарльз знал и без памяти. Зачем воспоминания… они врут. А его надо чувствовать. Чарльз почти задыхается. Широкие ладони беззастенчиво шарят по его телу, щупают, мнут, и Чарльзу чересчур хорошо в руках этого чертова предателя. Он привстает на цыпочки, прикусывает кожу на шее Эрика. Поцеловать хочется, но Чарльз себе не позволяет. Только обнимает за плечи и, вцепившись покрепче, подпрыгивает вверх, сжимает бока Эрика коленями. Он тут же устраивает одну ладонь на ягодицах Чарльза, а второй поддерживает за спину. — Я не обма… — предпринимает попытку заговорить Эрик, но Чарльз прикладывает указательный палец к его губам: — Чшш. Не говорить же, что хочется просто в последний раз молча потрахаться, а потом вспоминать это полжизни, пока он не состарится и не облысеет. Эрик послушно замолкает, ловит палец Чарльза губами. В его рту жарко и влажно, и Чарльз не стесняется, проталкивает меж узких губ Эрика палец глубже. В темноте с ним хорошо. Дыхание оглушительное, сбивается. И, боже, как же с ума сводит твердый член Эрика. — Вспоминал те ночи? — шепчет Чарльз как в бреду. — Пока меня не было? Мечтал, да? — он не знает, откуда взялись эти слова на языке. Плавно вытаскивает пальцы изо рта Эрика, не удержавшись, мимолетно касается их губами — как будто это может заменить поцелуй. — Я мечтал постоянно, — хрипло отвечает Эрик. — Не только пока тебя не было. Развернувшись, он склоняется, осторожно опускает Чарльза на стол. По-звериному проводит носом от плеча до живота, вдыхает глубоко и жадно. От его прикосновений внутри все трепещет, сворачивается в пружину. Не найдут они в этом доме ничего, похожего на смазку… Да и холодно. Неудобно. Эрик запускает ледяные руки под рубашку Чарльза, мурашки бегут по коже. Чарльз вздрагивает. — Я немного только согрею, — обещает Эрик. Чарльз, поймав его лицо ладонями, притягивает к себе, упирается лбом в лоб, закрывает глаза. Руки Эрика теплеют, и он расстегивает брюки Чарльза, тянет их вниз совсем немного. Он опять заботится — на этот раз следит, чтобы Чарльз не замерз. Всегда заботится. Видимо, после того, что натворил на Кубе, иначе и не может… Эрик обхватывает его член через ткань нижнего белья, быстрыми движениями заставляет Чарльза прикусить губу. — Иди ко мне, — просит Чарльз. — Стол рухнет, — в голосе Эрика скользит улыбка. Хоть бы и рухнул… Краем сознания Чарльз угадывает скрип двери, но ему плевать. Он приподнимается на локтях, подтягивает к себе Эрика ближе, взявшись за пояс его штанов. Чего уж мелочиться, если это в последний раз… Спрыгнув со стола, Чарльз разворачивается к Эрику спиной, спускает брюки ниже и расставляет ноги шире. Эрик медлит. Боится сделать больно. Куда уж больнее… Потом решительно надавливает на поясницу, заставляя прогнуться, наваливается сзади. Надавливает Чарльзу на челюсть, и от боли вспыхивают искры под веками. Тут же извиняется, хоть это и ненужно. Чарльз сосет пальцы Эрика самозабвенно, держит его за запястье, дуреет от того, как твердый член упирается между ягодиц. Он бы кончил, наверно, прямо так, если бы только это не был их последний раз. Все не так уж и плохо. Эрик входит медленно, осторожно, гладит по бедрам и по спине. Он не разделся, только расстегнул ширинку, но и этого достаточно. Тесно, распирает… потом привычно. Движения становятся быстрыми, и Чарльз цепляется пальцами за край стола, вытягивается в линию. Эрик на секунду останавливается, меняет угол, и от следующего толчка лава разливается под кожей. Ох, да, сильнее… и еще раз… Все это сыпется в голову Эрику. И просьба — дотронься до меня, хочу вместе с тобой. Ладонь Эрика тут же оказывается там, где надо, ласкает в такт. Он и без телепатии знает, как нужно. Чарльз теряет голову, его размазывает по столу, и он кончает раньше Эрика. Сжимается вокруг него, морщится — уже слишком грубо, неприятно, но Эрик задерживается на полминуты, не больше. Срывается следом и расслабленно растягивается на Чарльзе. Дышат в унисон. Потом Чарльз бурчит: — Пусти… — и бредет в ванную, нелепо подтягивая на ходу брюки. Истома все еще гуляет по телу, и в сон начинает клонить, но на душе все такая же тяжесть. Никуда ее уже не сдвинешь. Ему такое не под силу. Чарльз не знает, сколько сидит на грязном полу, прислонившись к гладкому холодному боку раковины. Теряет счет времени. Зато в голове наконец-то пусто, ни единой мысли за долгое время — видимо, только всего и нужно было, что с чувством потрахаться, все проблемы можно решить сексом. Ненадолго, правда. Для Эрика рефрактерный период после оргазма уже закончился — слышатся шаги, стук в дверь. Пошел ты. Чарльз ударяет ногой в хлипкую дверцу, чтобы Эрик даже не вздумал нарушить его одиночество. Он заговаривает: — Чарльз, почему ты не хочешь выслушать? Все твои претензии смешны… — А с чего мне тебя слушать? Ты уже однажды глядел на меня честными глазами, — устало отвечает Чарльз. Проводит по лицу рукой, убирая за ухо упавшие пряди волос. — И к чему это привело? Ты солгал. Обманул меня. Ты получил месть, а я — монету в лоб. Я бы посмотрел, как ты заорал на моем месте. Может быть, — Чарльз прикусывает губу, сдерживая вздох. — Может быть, тебе лучше остаться здесь, когда мы поедем на поиски Райта. — Почему? — тихо. Как капля воды падает из старого крана в ржавую раковину в опустевшем доме. Только ведь Эрик и сам знает ответ. — Я больше не могу тебе доверять. Какие гарантии, что ты не придешь в ярость и не перебьешь всех? Месть — всего лишь повод, чтобы прикрыть ею жажду убийства. Даже не так. Ты оправдываешь себя ею. Ты вопреки всем моим просьбам убил Шоу. Наглядно показал, что мои слова для тебя ничего не значат. Чужая жизнь для тебя ничего не значит. Ни Шоу… ни Райта… ни моя. От тишины этой даже больно. Чарльз себя накручивает, но уже не может остановиться. Беззвучно смеясь, он продолжает: — Ты оставил меня рядом с собой. Привык. Таскал, как собачонку. Домашние животные радуют только когда беспрекословно подчиняются тебе. Поэтому ты блокировал меня, да? И что ты наплел Хэнку? — Чарльз уже не говорит, шепчет: — Не хочу знать. Не говори ничего. Я был о тебе лучшего… — снова в голос, чтобы Эрик точно расслышал каждое слово: — Забыли. — Чарльз говорит и говорит, но исповедь ему не приносит успокоения. — Бросил бы меня на пляже, отдал бы Райту — я бы не чувствовал себя хуже. Моральные пытки, Эрик, гораздо тяжелее физических… — Что ты знаешь о пытках? — глухо спрашивает Эрик. Справедливо. Он тоже страдал. Но жизнь — не соревнование на самого несчастного. — И это не чужой человек… — Чарльз тонет в своем горе. — Это ты. Которого я полюбил. Извини, я дразнил тебя. Просто не знал, как подступиться. Ты ответил мне со всей жестокостью. Лучше бы нам никогда не встречаться. Эрик смеется. Досаждает. Он тут душу изливает, а этот обманщик смеется. Какое первое впечатление было об Эрике, когда жизнь начиналась с чистого листа?.. Маньяк. Точно. Маньяк. — Что ты помнишь? Отвечать ему не хочется. Стальная задвижка на двери щелкает, шпингалет ползет вбок. Теперь дверь не заперта, но Эрик не рвется внутрь. — Пляж, — коротко отвечает Чарльз. — Лучше всего я помню, как тебя от меня отрезало, когда ты надел этот шлем. Я помню, как орал от боли, пока монета проходила через мою голову. Через мою, Эрик. Я умолял тебя этого не делать. — Прости меня, — тяжело произносит Эрик. — Если бы я знал… — То не стал бы убивать Шоу? — язвит Чарльз. — Нашел бы другой способ. Или заставил тебя отпустить его. Они говорят. Удивительно. Столько времени провести в пустых беседах ради развлечения, но так ни разу и не собраться с духом, чтобы обсудить самое главное — их самих. И только теперь, когда все разрушено, наконец-то им удалось начать честный диалог. — Если бы я его отпустил, то тебя бы ничто не спасло. Я держал его ради тебя. И всю эту боль вытерпел только потому, что боялся до последней секунды, что он размажет тебя. — Знаю. Что ты еще помнишь? — дверь приоткрывается совсем немного. Петли почти не скрипят. — Вокруг все шумело — приземлялся вертолет. Рейвен кинулась помогать ребятам. Только бой неравный был, их как котят расшвыряли. Видимо, за нами давно вели слежку. Мойра что-то мне говорила, но я не слышал. Орал. Перед глазами — темнота. Но в руках у меня оказался пистолет, — Чарльз сбивается. Правда в том, что дальше он все помнит из рук вон плохо, смазано, отрывками. — Кто-то зашел… — неуверенно предполагает он. — Грохот. Стало еще больнее. Я рухнул. Все дальнейшее — одна большая рана. И я очнулся в том доме, без памяти. — Один из людей Райта, — зло бросает Эрик. — Это моя вина. — Да, — соглашается Чарльз. — Но лишь в том, что я не успел, Чарльз. И знаешь, я никак не мог почувствовать, кто рядом с тобой. Только пулю отмахнул — и все. На человеке не было металла. Он исчез, когда я оказался рядом. Но выстрел задел тебя. Все равно задел. За монету я уже извинился. Мы с Маккоем как могли пытались тебя вытащить, в больнице не отходили ни на шаг. Ты восстанавливался, позвоночник оказался цел, но разум — разрушен. Маккой говорил, что это из-за монеты, ты зациклился на ней, и раз за разом тебя одолевает эта боль. Успокоительное действовало недолго, приходилось колоть транквилизаторы, а когда ты приходил в себя, то кричал, или стонал, или, вцепившись в мои руки, просто дрожал. Мы не знали, что делать. Страшно. Самое ужасное — все это проступает кровавыми пятнами, всплывает на поверхность… Все это было. Чарльз, подрагивая, поднимается на ноги, выходит из ванной и молча садится рядом с Эриком, прижимается к стене. Вот и поговорили… до нервной трясучки. Страшилки на ночь. — Потом у тебя снова стали отказывать ноги. Психосоматическое, сказал Маккой. Предложил, ломаясь, лекарство, но, похоже, сам не верил, что поможет. Экспериментальное. Но он просто не проводил с тобой все эти ночи, Чарльз, все эти дни, и если бы он пробыл с тобой хоть пару дней, он бы вколол тебе его, не раздумывая. После первой дозы ты проспал спокойные восемь часов, после второй — пришел в себя, но тут же отключился. После третьей — ты вернулся ко мне… но ничего не помнил. Потерял свой дар. Это не специально, не заговор, не ложь… просто побочный эффект. Мы не предполагали подобного. Эрик ледяной. Как скала, твердый. Руки сцеплены в замок. Гладить его по пальцам, пытаться расшевелить… Все впустую. Он переживает свой собственный катарсис. Ему нужно рассказать. Ему было нелегко. Поэтому — просто прижаться к плечу и слушать, пропускать через себя эту боль, делить ее пополам, как Эрик делил с ним бесконечные дни в бреду и криках. — Знаешь, что еще пугало? Что отмена лекарства могла спровоцировать возвращение сломавших тебя воспоминаний. Может быть, даже ухудшение. Когда ты в первый раз отключился, пропустив прием, я понял, что не позволю тебе прекращать уколы. Только не это. Маккой говорил, что можно попробовать постепенно снижать дозу, но все равно — сомневался. Предлагал попробовать прекратить лечение, в случае чего — экстренно купировать приступ повышенной дозой. Но на такие эксперименты я не готов был идти. Ты — не безликий пациент. Чарльз, это не со зла… Это от любви. От заботы. От боязни за тебя. А потом появляется человек, которому на тебя плевать, вызнает все подробности и подталкивает тебя к тому, на что я не мог решиться, хоть и знал тебя лучше всех. А ты ей веришь. Почему ей ты поверил больше, чем мне? — от слов Эрика больно. И все обиды, все свое — отходит на второй план. Исчезает. Может быть, это зовется эмпатией. А может, признанием своих ошибок. — Пусть даже она и оказалась права. Это чудо, что твой разум вытеснил воспоминания о монете, оставил только пометку — да, такое случалось… Это не наука, не выверенные факты, это просто везение — что ты пришел в норму, перенеся ломку. Эрик уже справился с собой. Он рассказывает, как пригвоздил к месту Петра, когда тот забарабанил в дверь ногой, держа бесчувственное тело Чарльза на руках. Как выгнал всех прочь и пустил в комнату только Маккоя. Как Петр рычал, что Чарльз просил ему ничего не колоть, а потом — отвечал на все вопросы несколько часов раз за разом. Эрик снова дежурил рядом с его постелью, забывая про сон и еду, а потом — сносил злой язык Чарльза и терпеливо давал ему время, чтобы прийти в себя. Но Чарльз никогда не был бы готов его выслушать. Эрик понял и это. Чарльз сам не понял, когда успел закинуть руку Эрика себе на плечо и, тесно прижав его к себе, спрятать лицо у него на груди. — Если кто-то спросит, чем мы занимаемся, — шепчет Чарльз, — не говори, что мы, обнявшись, плачем. — Хорошо, я что-нибудь совру. Извиняться Чарльз не собирается. Если быть честным — они оба хороши. И кто знает, кто еще больше виноват. Все равно Чарльз уверен, что вел себя как лучший из людей, но что поделать — и на солнце встречаются пятна. Эрик в ответ лишь тихо смеется и целует в макушку. Говорит, что Чарльзу пора мыть голову, и получает в ответ тычок под ребра. Все-таки они вместе. И стоят друг друга. Когда не знаешь ничего ни о себе, ни об отношениях, в голову приходят порой правильные мысли. Например, про то, что они с Эриком равны. В каком бы положении они ни оказались, как бы их ни била жизнь — они всегда останутся равными и будут достойны друг друга. Им уже не разойтись по разные стороны, не забыть проведенное время вместе, не вытравить из сердца сплав чувств. Рассвет они встречают вместе. Чарльз забирается ладонями под водолазку Эрика, прикорнув на его плече, тяжесть подбородка Эрика давит на голову. Но им хорошо. Они словно созданы, чтобы дополнять друг друга и попадать во все изгибы. И бесконечно спорить, чтобы однажды согласиться. Странно, но поутру Рейвен ничего не говорит, окинув их взглядом. Но ее молчание давит на виски. Чарльзу даже интересно, что ей больше не понравилось — то, что мужчина может любить другого мужчину, или что Эрик ей точно не светит… Или это она застала их ночью, когда Чарльзу померещилась скрипнувшая дверь? Ему нет дела до этого, он не заглядывает в голову Рейвен, только сонно следит, как она перемещается от кухни к ванной, приводит себя в порядок и, как образцовая хозяйка, готовит всем завтрак. Газ в баллонах стоит под плитой, к потолку взвивается запах яичницы, рот наполняется слюной. Идиллия, что ни говори. Чарльз тормошит Эрика, но он все никак не хочет просыпаться. Холод возвращается, замораживает внутренности намертво. — Эрик! — Чарльз сгребает в кулак горловину его водолазки, ладонью придерживает лицо за щеку, но Эрик только как кукла трясется в его руках, глаз не открывает. — Эрик! — вскрикивает Чарльз совсем отчаянно. Рядом оказываются все сразу, тянут к Эрику руки, зачем-то трогают Чарльза. Прикрыв глаза, Чарльз никак не может пробиться в сознание Эрика, что-то не пускает, но пульс есть — Хэнк считает его, дыхание — Чарльз сам его чувствует, сердце бьется ровно. Эрик резко распахивает глаза, лицо восковое. — Помоги, — просит чужим голосом. — Схватили. Чарльза мгновенно ударяет осознанием, он прижимается ко лбу Эрика, молит: — Обратись ко мне, я открыт, ну же, Эмма! Видит обрывками. Дорога. Вывеска. Дома. Дорога. Темнота. На кочках подскакивают колеса. Винтовка. Дорога. Чужими глазами — ворота, и тут же — злой тычок в спину, чтобы не смела лезть в голову. Чарльза отбрасывает в сторону, словно ударили его. Эрик рычит, вырывается, отталкивает всех. Его злит, что все волнуются за него, но еще больше он бесится из-за побывавшей в его голове Эммы. Пусть даже она и пошла на этот шаг как на крайнюю меру, пусть даже и молила о помощи. Пахнет гарью — их завтрак превратился в угли, но аппетит у всех отбило начисто. Чарльз торопится. У Хэнка находится карта, и Чарльз взволнованно ищет те дороги, что нарисовала в сознании Эрика Эмма. Для всех приходится отрывисто пояснить, что Эмма, видимо, не нашла другого способа пробиться к сознанию Чарльза, и выбрала самого близкого человека. — Самого близкого к тебе человека? — уточняет Рейвен, имея в виду местонахождение счастливчика. Широкая улыбка Эрика не предвещает ничего хорошего, но он, к удивлению Чарльза, не отпускает ехидного комментария. Ясно только одно: в поимке Эммы виноваты они все. У Райта были ниточки, за которые он мог бы дернуть и найти ее, а они невольно помогли ему, выманив ее с насиженного места. Судя по тому, что чувствовал Чарльз, обходятся с ней в высшей степени грубо. Эрик, насупившись, следит, как Чарльз водит пальцем по карте, сосредоточенно проецируя на нее мысленный рисунок. Чарльз вполголоса спрашивает: — А где шлем? Эрик, конечно, занервничал больше, чем любой другой человек на его месте. В нем силен страх перед телепатией. Он слишком закрыт, чтобы относиться даже к крику о помощи более или менее спокойно. Самому Чарльзу требуется приглашение, чтобы коснуться его мыслей, что уж говорить о других… — Как на пляже мы его потеряли — так больше и не видели, — отвечает за него Хэнк. — Вот! — торжествующе указывает Чарльз на карту. — Нашел. Ему не зря показалась местность, вспыхивавшая разрозненным видеорядом, знакомой. Теперь он знает, куда везли Эмму. Наверняка там и база. Меньше дня пути. Вот почему Райт оставил наемников дежурить возле дома Чарльза. Они бы смогли поймать оставшихся мутантов и быстро доставить их в клетки, а если бы Райту понадобилась вся сила, то они мгновенно снялись бы с места и приехали к нему. А они, наверно, так и сделали, когда Петр раскидал всех в стороны, чтобы дать Чарльзу шанс воспользоваться Церебро. Отойдя чуть в сторону, Чарльз позволяет заняться прикидкой маршрута Хэнку. А сам мысленно спрашивает у Эрика: уверен, что тот яд тебя не отравил? Сможешь сражаться? — Думаешь, отпущу тебя одного к этому ублюдку? — вполголоса отвечает Эрик. Никто не обращает на его слова внимания. — Ну, не смогу перевернуть машину. Не страшно. Вычищу каждого поодиночке. — Помни наш уговор. Никаких… — Я понял, — недовольно обрывает его Эрик. — И в мыслях не было. Чарльз не оставался бы на его месте столь уверенным, говоря о своих мыслях. * Беспокойство за Эмму подгоняет Чарльза, остальные же не разделяют его волнений, разве что Петр уже готов и полностью уверен в своих силах. Хэнк просчитывает маршрут и явно не торопится — у него нет причин экономить время и тем самым халтурить, для него Эмма — враг, пусть даже и бывший. Эрик, скрестив руки на груди, сидит в углу и ждет. Тень падает на его лицо, только поблескивают глаза. Рейвен подчеркнуто держится от него в стороне, точно так же избегая и Чарльза. За окном серо и пусто, ни один человек не пройдет мимо дома. Эрик вполголоса говорит, что это даже не черта города, это что-то вроде заброшенной дачи, с которой хозяева поспешили убраться до наступления холодов. Сбежать проще, чем привести отопление в порядок. Чарльзу отчего-то кажутся слова Эрика символичными. Уйти всегда проще, чем решать проблемы, жизнь с чистого листа кажется невыносимой лишь поначалу, а потом привыкаешь к ее выхолощенному порядку, когда все на своих местах — ведь все безделушки, весь груз, все остается в прошлом. Но простые решения Чарльзу не по душе. Чарльз вызывается пойти вместе с Эриком на поиск машины. В конце концов, Эрик может заставить колеса крутиться, а Чарльз может облегчить их задание и просто попросить водителя одолжить ключи. Они вернут отнятое. Потом. Но пока им нужен транспорт, и придется прибегнуть к уловкам. Эрик молчит. Слова им ни к чему — они идут по безлюдной улице, ежась от пронизывающего ветра. Еще недавно Чарльзу казалось, что лето никогда не кончится, и путешествие будет бесконечным, а сейчас мартовская изменчивая погода звенит, с издевкой подсказывая, как много времени он потерял в беспамятстве. Подходящая машина им встречается через полчаса. Фургон белого цвета, похожий на не слишком тщательно отмытый от рисунков цветов хиппи-мобиль, вполне устраивает их обоих. Водитель даже не понимает, что заставило его проснуться и отдать ключи двум невзрачным личностям, чьих лиц он так и не запомнил. Он все списывает на похмелье и бредет домой. Забравшись в машину, Чарльз морщится и, открыв окно, выкидывает на тротуар четыре пустых пивных банки. Эрик со стороны водительского места проделывает то же самое, попутно отправляя в полет пачку сигарет. Трейлер пропах куревом и чем-то кислым. Окна приходится открыть, невзирая на пронизывающий холод. Но мотор весело рычит, руль крутится, а значит, претензий к фургончику и быть не может. Главное, что он исправно работает и подходит по вместимости, все остальное — не имеющие значения мелочи. Путь обратно значительно короче. Эрик управляется с фургоном с такой легкостью, словно это легковой автомобиль. Подъезжая к занятому ими дому, Эрик негромко спрашивает: — А ты уверен, что нам следует оставлять Райта в живых? Не боишься, что его не просто отпустят из-под стражи, а снабдят целой армией, и нас окончательно прижмут? Чарльз отвечает почти беспечно: — Уверен. И тебе лучше довериться мне. В этот раз я уже научен горьким опытом, мой дорогой, и точно успею остановить тебя прежде, чем ты кого-то убьешь. Эрик дергает плечом, но ничего не отвечает. Он, должно быть, в бешенстве. Но шлема у него нет, и крыть ему нечем — особенно теперь, когда Чарльз в курсе, из-за кого потерял так много времени, пребывая в неведении. Люди не должны страдать, особенно Эрик не должен чувствовать себя несчастным, но вина, мучащая его, Чарльзу на руку. Он что-нибудь придумает, найдет способ избавиться от нее, но только после того, как они освободят Эмму и сдадут Райта правительству. Сначала нужно обезвредить всех наемников, собрать в стопку доказательства пыток, проводимых над мутантами, позвонить в ЦРУ и напомнить о своем существовании, а уже потом — заняться Эриком. Иначе — Чарльз понимает это очень ясно — он вернет себе прежнюю уверенность в своих действиях и непоколебимость и сделает все по-своему. А этого допустить никак нельзя. Чарльз барабанит пальцами по приборной панели. Эмма больше не делает попыток связаться с ними, и это наводит на определенные мысли. Ее алмазную форму не пожалели. Может быть, с такой же жестокостью отнесутся и к ее человеческой половине. Нужно спешить. Все уже готовы: Хэнк все продумал и ждет только одобрения Чарльза. Получив его, он сияет, как начищенная монета. Невольно усмехаясь своим мыслям, Чарльз шутливо всех приглашает в лимузин. Он хорохорится, улыбается, но едва ли это повышает командный дух. Все сосредоточены. Решимость на лицах друзей поддерживает Чарльза лучше любых подбадриваний. Сегодня случится решающая битва, и от того, как они поведут себя в ней, зависит их будущее. У них нет ничего — ни схемы базы, ни возможных вариантов подступов к ней, ничего. Они даже не знают, сколько наемников в подчинении Райта. Все придется решать на месте. Но на их стороне преимущество — им не нужно оружие, как не нужен костыль здоровому человеку; у них не отнять их силу. У Хэнка на лице проступают синие вены, и только сейчас Чарльз осознает, как его друг нервничает. Хэнк хмурится, кидает короткий взгляд на Рейвен, но она не отвечает ему, подчеркнуто игнорирует. Нет, похоже, он не нервничает. Ему не страшно. Он злится. Это им пригодится. По лицу Петра Чарльз не может ничего прочитать. Рейвен старательно глядит в сторону, и Чарльз отказывается от попыток угадать ее настроение. Он отворачивается и глядит прямо перед собой — на дорогу. …С наступлением темноты они тормозят под сенью деревьев. Фургон приметный, едва ли его скроют четыре американских клена, но иллюзия защищенности действует успокаивающе. Впереди них вырос каменный забор с колючей проволокой по верху. Это не проблема. Чарльз касается виска, хмурится. — Двое у входа… вход — с той стороны здания. Замок кодовый, как у сейфа… — Выломаем, — вставляет Эрик прежде, чем Чарльз успевает сказать, что не может найти в разуме постового нужный код. Он продолжает: — Туда трудно пробиться, видимо, помещения защищены от телепатии. Только маленькая лазейка, кто-то недоглядел… Два этажа ниже — лаборатории. Наверху люди. Если и есть мутанты, то их накрепко закрыли и держат в подвальных помещениях. Мне кажется, — Чарльз медленно оборачивается к Эрику, — Райт внизу. Плохо видно, к разумам не пробиться, но его точно нет вместе с наемниками. — Значит, пойдем вниз. Эрик коротко раздает приказания. Хэнк и Петр — берут на себя солдат. Рейвен идет вместе с ним вниз. — Я тоже спускаюсь в подвал, — Чарльз кивает, одобряя его слова. — Думаю, нам на руку сыграет элемент неожиданности, но будьте наготове, — предупреждает он Хэнка. — В прошлый раз они замедлили Петра током. Может так выйти, что и секундного промедления хватит, чтобы разбить нас. Я не смогу быть с вами постоянно, — он постукивает указательным пальцем себя по лбу, — иначе рискую пропустить удар или выстрел, — Чарльз усмехается. Да. Второй раз попасть под пулю ему очень не хочется. — Ну что, пойдем? Молча открыв дверь фургона, Рейвен выскальзывает наружу. За ней следом выбираются и остальные. Взявшись за ручку, Чарльз собирается присоединиться к ним, но Эрик ловит его за запястье: — Секунду, Чарльз… Он склоняется к нему, как будто хочет поцеловать. Серые глаза убийственно серьезны, и может быть, стоит коснуться его разума, потому что… — Ради твоей же безопасности. Больно. Темнота. * Разлепив глаза, Чарльз стонет. В виске вспыхивает боль. Как же это подло со стороны Эрика — ударить его локтем в голову, вырубить и оставить валяться на сидении. Сев прямо, Чарльз трет глаза, пытается прийти в себя. Наконец-то сознание окончательно проясняется, предметы перестают двоиться, но толку от этого — ноль. Оглянувшись, Чарльз дергает дверь. Замок не поддается ему, а Чарльз не поддается панике — ведь это не единственный выход отсюда. Но ничего не выходит и с водительской стороны. Не приносит никаких результатов попытки сладить с дверью в торце фургона. Эрик заварил замки. Снова проделал этот трюк. Что он там говорил?.. Для твоей же безопасности? Очень дальновидно — идти в логово врага без телепата. Глупо было верить, что Эрик изменился. Он просто сделал вид, что со всем согласен, а сейчас опять обвел Чарльза вокруг пальца. Нет уж. На этот раз у него ничего не выйдет. Чарльз возвращается к своему сидению, падает на него и, зацепившись за ручку над дверью, со всей силы бьет ногами по лобовому стеклу. Не поддается. С рычанием Чарльз ударяет по нему снова и снова. Оглянувшись, он замечает блеск зеленого донышка бутылки позади себя. Схватив ее, он кидает ее в стекло перед собой и закрывает лицо руками, чтобы не словить рикошетом по лбу. А потом бьет в то же место ногами. Наконец-то! Поддалось. Крошечная трещинка разрастается от новых ударов в паутину, и стекло прогибается. Чарльз окончательно выламывает его, безжалостно сгибая, и несколько осколков, не удержавшись, падают в салон. Пыхтя, Чарльз выбирается из машины, спрыгивает на землю. Все, чего Эрик добился, — так это того, что Чарльз немного выдохся и обозлился до крайней степени. Ничего. Ему это просто так с рук не сойдет. Чарльз проведет с ним воспитательную работу. Вольно или невольно, но он не задумывается о худших сценариях, в которых их пути с Эриком разойдутся навсегда. Он в него верит. Вопреки всему — верит. Пусть даже Эрик уже однажды не оправдал его ожиданий. Но в этот раз он точно не подведет. Чарльз бежит сломя голову к бетонному ограждению, игнорируя пульсирующую боль в виске. Колючая проволока нетронута, только в некоторых местах сорвана — и что, Хэнк смог пробраться через такой узкий проем?.. Ах вот оно что. Чарльз тормозит перед огромной дырой в бетоне. Они не стали перелезать — а просто выбили часть забора, видимо, благодарить за это стоит Петра. Проникнув на территорию, Чарльз узнает все, виденное чужими глазами. Но вход он находит по следам в грязи — легко узнать тропу, которой прошла его разномастная команда. Возле входа двое охранников лежат без чувств, и Чарльз перепрыгивает их, вбегая в двухэтажное массивное сооружение. В уши тут же забиваются крики, перед Чарльзом падает человек, застонав от боли. Вскинув голову, Чарльз видит ожесточенно борющихся с парой десятков, если не больше, наемников Хэнка и Петра. Хэнк, заметив его, издает утробный рык и тут же вбивает кулак в плечистого парня. Больше не обращая на них внимания, Чарльз оглядывается в поисках лестницы на нижние этажи. Заприметив ее в другом конце коридора, он несется туда. Дорогу ему преграждает блондин с рассеченной щекой, взявшийся как из ниоткуда. Сплюнув кровью, он не успевает совершить и движения: Чарльз касается его разума, и блондин больше не хочет драться, он уходит в сторону и садится в угол, обхватив колени. Жаль, что воздействие не будет долго длиться, и скоро парень снова кинется в бой. Ступени встречают Чарльза людьми. Живыми, но придушенными, или же с размозженными затылками. Метод Эрика Чарльз угадывает безошибочно: кого мог, дернул за цепочки на шее, кого не смог — кинул в стену. Мертвецов пока Чарльз не видит. Он сбегает вниз на два пролета, оглядывается. В ту же секунду его дергают в сторону, сжав шею локтем. Захрипев, Чарльз пытается ударить настигшего его со спины обидчика, перед глазами темнеет — кислорода отчаянно не хватает. И когда ему кажется, что он останется здесь навсегда, раздается недоуменное: — Чарльз? — и хватка ослабевает, а потом и вовсе исчезает. Закашлявшись, Чарльз по инерции делает несколько шагов вперед, натыкается на стену. Он обхватывает ладонью горло. Ему чертовски повезло, что гортань цела. И голос. Уж его-то он узнал. — Сначала ты вырубил меня, потом чуть не убил, — сипит Чарльз, обернувшись. В кромешной тьме даже собственных рук не видно, не то что Эрика, но хочется верить, что на его лице есть хоть капля раскаяния. Ладно, следует признать: он действительно воздержался от убийств, пусть и повел себя как мудак. По звуку — подходит ближе. Говорит, что они с Рейвен разделились. Похоже, кто-то разрушил систему энергопитания, света на этом этаже нет. Чарльз отшатывается: — Не вздумай снова меня вырубить и оставить здесь до лучших времен. — Я уже понял, что это бесполезно, — бурчит Эрик. Может, хочет добавить про шило в заднице, но сдерживается. Чарльз касается виска. Райта он по-прежнему не чувствует. Пробиться ниже этого этажа он не может — место закрыто от телепатии. Эрик предлагает пойти налево. Держась за стены, они идут по коридору, прислушиваясь. Ни одного звука не доносится до их ушей, ни шороха. Чарльз не может уловить ни единого человеческого разума. Он уже начинает сомневаться, что это место обитаемо. Споткнувшись обо что-то, он отскакивает. Выровняв дыхание, Чарльз снова приближается к лежащему на полу предмету, замирая от страха, тянется к нему носком ботинка. Пусто. Больше ничего нет. То, обо что он запнулся, исчезло. Сердце стучит в ушах. И только сейчас до Чарльза доходит: абсолютная тишина. — Эрик? — дрогнувшим голосом зовет он. — Эрик!!! Крик разносится и возвращается к нему эхом, отскакивает от стен. Кинувшись обратно, Чарльз уже понимает: он никого не найдет. Он не слышал ни звуков борьбы, ни упавшего тела. Эрик просто исчез. Не предполагать худшие варианты, не предполагать… Может быть, здесь есть ловушка? Чарльз ощупывает стены. Слегка шершавые, как будто покрывали краской по неровной поверхности щебня. Напрасно ищет хоть какой-то спусковой механизм. Пусто. Он потерял Эрика. Темнота угнетает еще больше тишины. Ладно… Эрик сказал идти налево. Значит, нужно продолжить брести по тому коридору. На бодрую походку не осталось никаких моральных сил. Конца коридора все нет и нет, звуки не появляются, и Чарльз думает — а может, так выглядит конец? И на самом деле его задушили, как только он сюда попал. А Эрик — слуховая галлюцинация от недостатка кислорода. Впереди не будет света. Не будет ничего, кроме обсидианового вакуума. Нельзя сказать, что такие мысли ободряют. Под ноги снова что-то подворачивается, как подсечка, и Чарльз летит на пол. — Кто здесь?! — вскрикивает он, но в ответ — ни единого звука. Боже. Его запугивают. Им это удается. И снова — ничего материального, что могло бы отправить его в полет. Вскочив, Чарльз бежит вперед, бесконечно долго бежит. Ему мерещится, что где-то вдалеке горит свет, и он, припускается еще быстрее. Что-то здесь не так, напоследок думает он, но затормозить не успевает. Гулкий звук сотрясает голову, из глаз летят искры, и Чарльз оседает. Он врезался в стену. Просто врезался в стену со всего размаха. Он точно заработает себе сегодня сотрясение, если еще не… В его руку вцепляются чьи-то маленький цепкие пальчики, и Чарльз, не сдержавшись, орет дуриной, взвившись с места. Он едва не вырывает руку из локтя, пытаясь встать. Застывает. Вот же… Полпредплечья завязли в полу. В гранитном, очень твердом полу. А на его крик, похоже, кто-то идет. Может, блондин очухался и спустился на его вой, чтобы отомстить. Осторожные шаги все ближе. Чарльзу становится дурно. Ему становится действительно плохо. О чем он только думал, когда пошел сюда, когда привел себя друзей, ничего не выяснив о природе этого здания и возможностях людей Райта? Они сгниют здесь все. По стенам гуляет лучик фонаря. Чарльз старается не издавать ни единого звука, но луч света все равно выхватывает его лицо. Вот черт, черт, черт… И вправду — блондин. Чарльз судорожно дергается. Руку больно, выдернуть ее не получается. Он прикован к этому полу навсегда. К нему уже почти подошел ухмыльнувшийся блондин. Глянул на руку и решил, видимо, не спешить. Насладиться триумфом. До разума его не получается дотянуться — все пространство колышется, как кисель, и волны никак не дойдут до чужой головы. Закрыв глаза, Чарльз садится, подтягивает к груди колени. Все закончится здесь. Он вздрагивает. Ему мерещится едва слышный писк «простите». Галлюцинации на фоне нервного истощения. Теперь уже — настоящие. — Ну и кто здесь? — грубый голос прямо над головой. Блондин так откровенно радуется своей добыче. Он хватает Чарльза за волосы и тянет вверх. Ладно хоть коленом в лицо не бьет… И в ту же секунду что-то дергает его за пальцы застрявшей руки. Чарльз с криком проваливается следом, оставляя клочок волос наверху, в ладони наемника. Он с грохотом падает. — Простите, — опять пищит кто-то прямо над ухом. Быстро откатившись в сторону, Чарльз врезается спиной в прутья клетки. Распахнув глаза, он смотрит на источник писклявого голоса. Девочка с грязными каштановыми волосами переминается с ноги на ноги и снова повторяет: — Простите… — Сколько тебе лет? — спрашивает Чарльз, оглядываясь. Он в комнате, заставленной клетками. Все их обитатели, вцепившись в прутья, с жадностью глядят на него. Раз, два… Чарльз быстро пересчитывает их. Двенадцать человек. Точнее, мутантов. И дети, и взрослые. Ни одного знакомого лица. Чарльз снова оборачивается к девочке. — Десять, — произносит она и чешет немытую шею. Под ногтями у нее грязь. — Это ты меня схватила за руку, — догадывается Чарльз. — Как тебя зовут? — Китти. Простите, что уронила вас, я просто не смогла сразу понять, где вы. Она глядит на него во все глаза. Чарльз, переведя дух, пытается подняться на ноги. — Вы спасете нас? Не отвечая, Чарльз трясет прутья клетки. Оглядывается в поисках хоть чего-то, до чего он сможет дотянуться, чтобы сломать замок. Потом вспоминает, что девочка ждет ответа. — Спасу, — он поворачивается к ней. — Там, наверху, с моим другом что-то случилось… — Это Джейми, — серьезно отвечает девочка. — Он уже показал путь вашему другу. Сказочная синяя девочка, это она? Моргнув, Чарльз снова оглядывается по сторонам. Получается… Эрика наверху не было. Не было ничего, кроме слабой, очень топорной попытки послать ему в голову определенную мысль. Идти в тот угол, где до него сможет дотянуться эта малышка. Что ж, кто-то может работать только через страх… Но и здесь Эрик тоже не бывал. Надо спешить. — Мне нужно выбраться отсюда, Китти, — обращается он к девочке. — Куда пошли мои друзья? Взяв Чарльза за руку, девочка тянет его к прутьям клетки. Она проходит сквозь них, и Чарльзу удается это следом за ней. Поразительно… Он спрашивает, почему она не сбежала, если может проходить сквозь стены. — Я сбегала, но меня поймали, — грустно говорит она. — Они строго наказывают. Вздрогнув, Чарльз обещает себе, что об этой малышке особенно позаботится, когда все закончится. Девочка показывает ему крепко запертую дверь. Перед тем, как она делает сквозь нее шаг, Чарльз наказывает мутантам пока сидеть в клетках, чтобы не попасть под горячую руку наемникам. Все пленники истощены и вряд ли готовы сражаться. Оглядевшись, Чарльз замечает тяжелую подставку для печати. Оставив Китти, он берет ее и сбивает один из замков клеток. Вручает подставку освобожденному мутанту и говорит, чтобы он отпер и всех остальных. Обвив хвост вокруг ноги, мутант молча идет исполнять его приказание. Пусть они пока и в безопасности, но может статься, что сюда прибегут люди и уничтожат всех. Тогда у мутантов должна быть возможность защититься или сбежать. Но Чарльз надеется, что до этого не дойдет. Он верит, что они с командой смогут все сделать самостоятельно. Китти рассказывает, что за этой дверью минус третий этаж. Оттуда всегда приходят люди в белых халатах и пару раз заходил мистер Райт. Чарльз удивляется, как вежливо девочка называет своих мучителей. Оказавшись за дверью комнаты с клетками, он отправляет Китти обратно, хоть в ее глазах и загорается любопытство, и берет с нее обещание дожидаться спасателей в клетке. Проводив ее взглядом, Чарльз наконец-то обращает внимание на место, в котором оказался. Здесь уже нет невыносимой темноты. По обе стороны раскинулись два идентичных прохода. Лампы ярко и равномерно светят. Только слева в конце коридора одна мигает — плафон разбит и, видимо, контакты нарушены. Чарльз выбирает именно этот путь. Похоже, верно. При ближайшем рассмотрении становится ясно, что лампу задели случайным выстрелом, а может, небрежно откинутой пулей. За углом Чарльз слышит стон и мгновенно останавливается. Там лампы не горят — похоже, соединялись с тем же генератором, что и на предыдущем этаже. Света мало, только отблески его из коридора. Он различает в углу Рейвен. Кинувшись к ней, он опускается рядом на колени, берет ее лицо в ладони. — Что случилось? — он лихорадочно оглядывает ее. Крови нигде нет. Рейвен качает головой и плачет, пытаясь отвернуться от Чарльза. В голове ее царит хаос, Чарльзу самому становится больно от вертепа воспоминаний о самых плохих днях. — Спи, — шепчет он Рейвен, и она погружается в спасительный сон. Плохо. Кто-то поработал с ее разумом. И это не тот… Джейми, который залез в его мозг. Здесь был профессионал своего дела. Оставив Рейвен, Чарльз устремляется в самую темноту. Ему мерещатся шорохи и подкрадывающиеся натренированные убийцы, но он как никто другой знает — это просто воображение. Всего лишь воображение. Если здесь кто-то и был, то Эрик уже устранил его. Вырубил. Не убил — Чарльз точно знает, что Эрик не убивал, ему доказали это встреченные по пути солдаты. И было бы неплохо, если бы кто-нибудь их связал… Идя на ощупь в темноте, Чарльз тянется к Рейвен, будит ее. Просит помочь. Излечивает от дурных картинок, которые ей кто-то навязал. И она отвечает, ее голос чисто звучит в голове. Чарльз перестает волноваться. Вся его команда работает как часы. Они справятся. Они уже почти победили. Чарльз натыкается на конец коридора, нащупывает дверную ручку, дергает за нее, и в лицо ему ударяет поток света. Он закрывает глаза локтем, пытаясь привыкнуть. Резь проходит. Чарльз уверенно шагает в светлую комнату, заставленную столиками и шкафами. Везде разбросаны документы, листы бумаги, книги. Его резко прижимают к стене, и он хрипит. Да, такое уже случалось… Но здесь нет мутанта, который нашел бы в его голове образ и обратил его против него. Тотчас невидимая сила пропадает. — Ох, это ты, — грубо кидает Эрик, появляясь в его поле зрения. Он выходит из-за шкафа. — Компромата как такового нет. Это все просто досье с описанием способностей мутантов, но никаких фотографий, никаких исследований. — Я нашел всех мутантов, они сами расскажут, что с ними делали, — выдыхает Чарльз. Облегчение затапливает с головой. Жив! Просто нашел другой путь. Заставил так волноваться… Нет, он слишком рано простил все Эрику. — Ты отрубил меня! — возмущенно накидывается на него Чарльз. — Это просто… — Ну, прости, что проявил заботу, — ерничает Эрик. — Ты просто не видел мясорубку, в которой мы побывали, прежде чем вырубили больше половины. Хэнк и Петр наверняка до сих пор раскидывают всех в стороны. Наемников гораздо больше, чем я предполагал. — Райт? — коротко спрашивает Чарльз, решив оставить разбор полетов на потом. — Исчез, — пожимает плечами Эрик. — Сдается мне… — Чарльз! — раздается взволнованный женский голос, и Чарльз с Эриком синхронно поворачиваются на этот звук. Эмма. Она тут. Один из шкафов плавно отъезжает в сторону, и в лабораторию не входит — вываливается Эмма. Она держится одной рукой за стену. Некогда аккуратная прическа растрепана, непослушные пряди падают на лоб, а вместо костюма с иголочки на ней белый халат с чужого плеча. Он плотно обтягивает ее фигурку и разве что чудом не лопается на округлых формах. Эрик предупреждающе стискивает его запястье, но Чарльз вырывается. В глазах Эммы стоит испуг. — Как ты? — он стремительно приближается к ней, а она, заломив руки, просит: — Пойдем сюда. Ты… увидишь. Переглянувшись с Эриком, Чарльз ждет его. Они следом за Эммой втискиваются через проход в помещение, почти неотличимое от предыдущего — те же столы, шкафы и бумаги, только не разбросанные, а аккуратно разложенные в стопочки. Шкаф с грохотом уходит в сторону, отрезая их от внешнего мира. И только тогда Чарльз осознает: Эмма никогда не боится. Испуганная Эмма — явление специфическое и искусственное. Тогда он замечает человека возле одного из столов. Он в шлеме Шоу. Ему за сорок, его лицо в мелких шрамах, как будто когда-то рядом с ним лопнуло стекло, на нем поношенная военная форма — такой лет пять точно есть, и Чарльз может сказать даже больше — сейчас ее сменили другой, он это знает, видит в… — Эмма! — рявкает мужчина, и голова Чарльза тут же взрывается болью, его отбрасывает назад, лопатками — в стену, и даже мягкие ткани черепа шлепаются о твердую поверхность, расходятся досадными царапинами. Сотрясение, сотрясение на всех уровнях — и на физическом, и на ментальном, слишком много на один его разум… если бы только Эрик мог привести весь металл, что здесь есть, в хаос! Райт как знал, что они придут. Ослабил самого сильного мутанта рядом с Чарльзом. Эрик темным пятном мелькает сбоку — кидается к мужчине, но, схватившись за голову, со стоном падает за один из столов. — Не надо рассредоточивать внимание, просто выруби его. А телепата держи, — деловито командует мужчина, проворно вытаскивая из стопки бумаг несколько особенно ценных для него листов. Полковник Райт, надо полагать, думает Чарльз, и Эмма острым краем стекла чертит по мозгу — да, это именно он, малыш. Теперь, когда она не играет в жертву, становится понятно: ослепительно-белый халат — очень даже в ее стиле, особенно если под ним нет ничего, кроме нижнего белья. И все это время… Чарльз всхлипывает и падает на колени: его прошивает такая боль, что он задыхается. Перед глазами темнеет. — Этот телепат пригодится нам. Не только в рамках отмщения, — журчит голос Райта, — но и в качестве экземпляра для изучения… Подумать только, Эмма! Жалкая кучка мутантов — а разрушили базу. Эмма ничего не отвечает, и это тоже странно. Та Эмма, которую знал Чарльз, согласилась бы с милым видом. Она бы строила глазки своему новому хозяину. Эта же только с непроницаемым лицом держит Чарльза. Не вцепилась в двигательные центры головного мозга, нет. Просто давит на рецепторы боли, и это куда действеннее простого сдерживания. Райт все ходит по комнате, собирается в дорогу. Эрик лежит без чувств. Чарльз чувствует себя раздавленным. Ему казалось, они победили. Им ведь осталось всего ничего… Эмма давит сильнее, и его распластывает по полу. — Видите, как бывает, господин Ксавье, — неторопливо произносит Райт, переходя к следующему столу и так же отсортировывая бумаги. — Вы с таким уважением относились ко всем мутантам, а Эмма выстрелила в вас, и только случайность спасла вас от полного паралича. Не могу сказать, что рад, что вы снова бегаете. Эмма выстрелила?.. Конечно. Эрик снес все содержимое самолета в сторону, потому что она была алмазной, и конкретно ее отбросить он не мог. Эмма!.. Как он только сразу не догадался по его рассказу? Просто не ожидал. Не готов был поверить в такое вероломство. — Я просто появился в нужное время, когда она была на вас обижена. Небольшой налет на ЦРУ, немного убеждения — и в наших рядах телепат. Вы же понимаете, что для поимки мутантов с самыми разными способностями телепатия необходима. Рад, что теперь вы будете с нами. Ведь мне придется все создавать с нуля. В голосе Райта звучит злость. До него не добраться — шлем мешает. А Эмма, пока она не стала алмазной… Чарльз толкает ее, сбрасывает с разума ее тиски. Облегчение затапливает. Эмма, отшатнувшись на пару шагов, недоуменно глядит на него. Она попалась. Чарльз вцепляется в нее крепко. Все еще не делая попыток подняться, он диктует ей — два шага в сторону… один назад… еще левее… сними шлем! Ну же! Эмма, моргнув, медленно поднимает руку, стоя за спиной ничего не подозревающего Райта. — Хватит ломать комедию, — бурчит Райт. — Мне не до этого. И Эмма улыбается. Тонко, почти ехидно, но глаза ее остаются равнодушными. Она вмиг становится алмазной — ни единой царапины! Значит, лгала про пытки Райта, а на самом деле сразу же согласилась быть его подсобницей. Она опускает руку. Мир Чарльза взрывается болью. — Интересно, не правда ли? — на фоне кровавой пелены и рева в ушах вклинивается вкрадчивый голос Райта. — В силе вашего разума кроется его же слабость… Боль, прошедшую через чужое сознание, вы принимаете за свою. И монета сейчас проходит через лобовую долю… через центр, отвечающий за речь, и вы слова не можете выдавить… через двигательную зону, и все ваши мышцы перестают реагировать на сигналы нервов… через слуховую зону — и вы не слышите, что я говорю… через зрительную — и перед вами остается только темнота. А потом — все снова и снова. Карусель повторяется раз за разом. Раз за разом. Немота, обездвиженность, глухота, слепота — все мелькает в калейдоскопе боли, но и к нему можно привыкнуть. Стать ничем, подобием человека, чем-то, по ошибке способным еще дышать, и удивительно, как еще не свело спазмом дыхательный центр, чтобы прекратить его мучения… Черное становится серым. Серое — алым. В дымке багрового цвета Чарльз следит за Райтом. Он победил. Он заканчивает собирать бумаги и что-то говорит. И вправду — болтливый… Обличает Эмму. Говорит, что она такая послушная, потому что у него есть методы укрощения. Считай — яд… он зомбировал ее. Поэтому она и не похожа на себя. Но до этого-то она действовала так, как считала нужным. Привела его сюда. Он был нужен Райту. Райт переходит к следующему столу — к тому, за которым свалился Эрик, походя наступает ему на беззащитно раскрытую ладонь, и Чарльз принимает эту боль за свою. Райт так и стоит каблуком тяжелого ботинка на руке Эрика, с наслаждением топчется на ней, и у Чарльза самого взрываются пальцы болью — несоизмеримо легкой по сравнению с каждой секундой, что монета рвет его мозг, но все равно — болью… А если он чувствует боль, значит, и Эрик ее ощущает. Значит, она привела его в сознание. Теперь он выжидает удобного момента, чтобы действовать. Чарльзу мерещится, что он слышит хруст сломанного пальца. В тот же миг микроскоп, стоящий чуть поодаль от Эммы, срывается с места и ударяет ее по затылку, сетка трещин идет по алмазным граням, но она не возвращается в привычный облик, и не отпускает, только сильней злится. Что? Что Эрик хотел?.. Но боль отпускает на мгновение. А шлем приподнимается над Райтом, и этого достаточно, чтобы ударить его, оглушить и ослепить. Он вскрикивает, схватившись за лицо, делает шаг назад. Оступившись, кучей валится позади Эрика. Шлем остается висеть в воздухе там, где недавно была голова Райта, а Эрик медленно поднимается и берет его в руки. Нет, не надо!!! Ты же знаешь, что это самое глупое… Чарльз воет — монет в голове словно стало несколько. Эмма пришла в себя и исполняет последний приказ Райта — держит его в сознании, чтобы он ощутил на себе всю мощь ментальных пыток. Но куда ей… Больнее то, что Эрик взял шлем. Слышится грохот — это пришедшего было в себя Райта по голове бьет металлом. Потом — мягкий удар по голове тяжелым. И — блаженная тишина. Пустота. Глаза можно открыть и увидеть все ясно. Чарльз осознает: Эрик не просто так снял шлем. Не для того, чтобы дать ему шанс вырубить Райта. Не для того, чтобы надеть самому. Он снял его, чтобы защитить Чарльза. Спасти его разум от разрушения. Дать все возможности сразу. Чарльз, пошатываясь, поднимается на ноги. Шлем, ударивший его поначалу, сползает ему на лоб, мешая видеть, он большой и тяжелый, в нем сразу же становится жарко. Но главное — спокойно. Тихо. Эмма смотрит недоуменным пустым взглядом. Спи. Тебе пора отдохнуть. Райта — просто обездвижить. Теперь, когда не надо думать о собственной безопасности, можно раствориться среди чужих мыслей. Заставить уснуть каждого наемника. Погрузить в крепкий сон того крепыша, которого Зверь-Хэнк мутузит последние десять минут. Отцепить от Петра — они назвали его прошлой ночью Колосс? Подростки… — двух ловких ассасинов. Кажется, они даже не говорят по-английски. Где только Райт их откопал. Рейвен, отпыхиваясь, стирает с лица пот. Она связала абсолютно всех и теперь решает, к кому идти. Отправляется на второй этаж — в обществе Чарльза и Эрика ей не по себе, они же того… даже не стесняются. Чарльз тихо смеется от ее мыслей. — Ты что? И наконец-то — Эрик. Он так верил в каждое свое действие. И только сейчас немного сомневается. Не знает, что только что проявил себя так, как никогда. Лучше и быть не могло. Чарльз снимает шлем, устало трет глаза. Он все-таки разбил затылок, крови много. Все тело болит. Все, что накапливалось в последние дни, все побои разом заныли. А у Эрика и вправду сломан палец. — Иди ко мне, — просит Чарльз. Привалившись к Эрику, он распластывается на его груди. Потом приподнимается и мягко целует в губы. Устав, сползает на пол и прислоняется спиной к шкафу. Эрик опускается рядом. Надо позвонить. Как его?.. Агент Страйкер, точно. Это он тогда дал разрешение собрать команду мутантов против Шоу. Значит, и сейчас поймет ситуацию верно. Он совсем не дурак, пусть даже и недолюбливает тех, кто отличается от нормального человека. Тогда у него претензий к Эрику и Чарльзу будет вдвое больше — не только потому, что они мутанты, но и из-за их отношений… Да какая разница. Чарльз кажется себе всесильным. Но найти Страйкера все равно не может. Не получается дотянуться. Его легонько толкает в плечо телефон. Провода едва хватает. И Чарльз улыбается. Эрик понимает его без слов. Номер находится в голове у Райта. Чудо, как завалялся, но задачу значительно облегчает. Это новый опыт — воздействовать на сознание человека через телефонную линию, но Чарльзу удается. Сейчас он слишком устал, чтобы вступать в споры. Может быть, он поступает немного нечестно, убеждая Страйкера, что его группе обязательно надо приехать, захватив побольше человек для конвоирования, но он обещает себе так больше не делать. Сейчас — исключительный случай. Сейчас — можно. Вспомнив еще кое-что, Чарльз просит одновременно троих — Хэнка, Рейвен и Петра. Говорит, что сбоку от склада есть потайная дверь, объясняет, как ее открыть. Приказывает вывести всех мутантов и каждому лично предложить обучение и проживание в его доме. Тех, кто не захочет давать показания агентам, — отправить в машину. Или отпустить, если они в силах идти пешком до города. Вот теперь все дела сделаны. Остается только ждать торжества правосудия. Привалившись к плечу Эрика, Чарльз говорит: — Райта точно посадят. Его отстранили от службы шесть лет назад за излишнюю жестокость. Дело замяли. Но он, как видишь, не успокоился. Теперь никто не будет покрывать его в счет прошлых заслуг. Я был прав. И… спасибо тебе. — Я спасал нас обоих, — Эрик пытается пожать плечами, но Чарльз недовольно бурчит: от лишних движений Эрика у него сползает голова. Поймав руку Эрика, Чарльз дует ему на пальцы. Жалеет. Старается не касаться сломанного мизинца. — С ней что делать? — Эрик кивает на Эмму. — Домой ее я, конечно, не позову… — Ты же слышал Райта, — резко произносит Эрик. — Она нас сдала. — Тут сложнее, — миролюбиво отвечает Чарльз. — Сначала она стала сотрудничать с ним, чтобы выжить. К тому же решила, что он из сильных мира сего. Но скоро поняла, что ничего хорошего Райт не делает, а ее вульгарно использует. Начала халтурить — только делала вид, что ищет мутантов, чтобы он ее не тронул, на деле же пропускала все его указания мимо ушей. Но он догадался. Не знаю как, но он поймал Азазеля… А Эмма была к нему привязана. Она умная девочка, придумала план. Вышла на Рейвен, понимая, что рано или поздно мы за ней придем, но получилось даже лучше: Райт заметил и разозлил тебя. К тому же Райт захотел еще одного телепата в свою коллекцию. Я ему был нужен живым. Они боялись ко мне подступиться, думая, что я залезу к ним в головы. В ночь освобождения Рейвен поняли, что я ничего не помню и не могу сделать, и отправили к нам домой наемников, Эмму… Райт предпочел бы, чтобы я ничего не помнил и дальше, но Эмма решила иначе. Помогла нам, вернула меня в строй. Она надеялась, что я всех спасу. — А прямым текстом она не могла ничего сказать? Чтобы мы были к этому готовы? — зло интересуется Эрик, и Чарльз успокаивающе поглаживает его по колену. — Не вини ее, мой дорогой. Она всего-навсего напуганная женщина, дорожившая близким другом. Она боялась каждого своевольного шага. Он переводит взгляд на свернувшуюся на полу Эмму. Она крепко спит, подложив согнутую в локте руку под голову. Как и почти все на этой базе. — Что ж, — криво усмехается Эрик. — Ты все-таки победил. Без единого убийства. — Мы победили, — поправляет Чарльз. Он прижимается к боку Эрика. Тепло. Наконец-то холод уходит, покидает самые укромные уголки души. Они сделали то, что должны были. Теперь перед ними забрезжило светлое будущее. Будет сложно, но первый шаг уже сделан. Они решили все свои проблемы, теперь тайн между ними нет. И все, что теперь остается, — только ждать.

КОНЕЦ