Только мой

Иногда очевидное становится по-настоящему ясным только в самых неподходящих для этого ситуациях. В тех самых, когда смысла отрицать что-то больше нет, и приходится только поддаться этому и слепо верить в любую чушь, которую доводится услышать. Знали ли вы когда-нибудь про любовь? Известно ли вам было это чувство? О, это сказка. Это как будто ты паришь, как будто витаешь в облаках. Розовые очки на глазах и предмет обожания под боком – и, кажется, забыто все на свете. Любовь воистину прекрасна, если она взаимна. Германия полюбил Италию по-настоящему. Просто смирился с мыслью о том, что без Феличиано он никуда не пойдет. Но была одна загвоздка – Италия парень, и Германия тоже. И о «светлой и чистой любви» приходится забывать, как ни печально, поскольку Италия за все время их с Германией знакомства никогда не пренебрегал знакомством с «милой и симпатичной дамой». И даже если Феличиано раз за разом обнимает Германию, говорит, как любит его, итальянец не почувствует, как при этом бьется сердце немца, как путаются его мысли, как сбивается дыхание. Вас когда-нибудь обнимал любимый человек, который не знает о ваших чувствах? Вот так вот просто обнимал, без намеков и издевок? Дыхание перехватывает от такой желанной, но все равно не той близости. Обидно признавать, что Италия, как баран, не понимал намеков. Он относил это к «дружеским чувствам» и спокойно шел на свидание с кем-нибудь. Германии больно это осознавать, но он проигрывает. Да, он всегда знал, что в построении отношений уступает место, но признавать поражение оказывалось невыносимо. Просто невыносимо, когда Италия подмигивал проходящим мимо девушкам, при этом так ненавязчиво держа Германию за руку. Невыносимо терпеть его прикосновения. Когда эти нежные руки касаются Германии, когда Феличиано гладит его по щеке и запускает пальцы в волосы. Когда он ложится спать с ним рядом. Приходится брать всю волю в кулак, чтобы не повернуться и не поцеловать. Он ведь просто не поймет. Отстранится. Этого нельзя допустить. Все влюбленные немного придурки и каплю мазохисты. Пруссия пускал свои издевочки и противно смеялся на слабость младшего брата. Остальные страны тоже понимали, что Германия не равнодушен к Италии. Все это понимали. Кроме самого Италии. Тот, как ни в чем не бывало, продолжал флиртовать со всеми, кого встретит. Убегал на свидания и иногда приводил кого-нибудь домой. Все было именно так. До сегодняшнего дня. *** - Италия, ты будешь кофе? – спросил Германия, стараясь держаться ровно, не меняться в голосе. Стараясь, чтобы голос не дрогнул. - Нет, Германия, спасибо, - итальянец улыбался, как обычно. - Может, чего-нибудь другого? – учтиво поинтересовался Людвиг, стараясь разглядывать Италию так, чтобы его не уловили. Хотя, наверное, в их ситуации стоило поступать как раз обратно, но Людвиг не хотел оттолкнуть Италию от себя, как уже упоминалось. Он потянулся за своим кофе и глубоко вздохнул. - Нет, спасибо, - Италия встал. – У меня сегодня свидание с одной милой особой. Пожалуй, мне пора. Он вскочил из-за стола, быстро побежал к двери, схватил куртку и уже заранее приготовленный букет и хлопнул дверью. Германия тоскливо посмотрел на свою кружку с кофе, потом на место, где сидел Италия. За что ему это? Одно дело перенести пытки, смириться с тем, что кровь на руках не отмывается. Другое дело влюбиться. В парня. В Италию. Влюбиться в Италию! Никогда. Никогда не влюбляйтесь. Германия поднялся к себе в комнату. Уже стемнело, но свет он не включал – освещения с улицы ему хватало. Людвиг сел на кровать и посмотрел в окно. Что сейчас с Италией? Кто с ним? Может, они уже целуются? Или в одной постели придаются плотским утехам? Людвиг представлял обнаженного Италию (а с недавних пор так вообще видел, и часто), но только рядом с собой. Италию, который дарит всю свою любовь, все свое тепло, свое тело полностью только ему, Людвигу. А мысль о том, что к его итальянцу будет прикасаться какая-та женщина (или, ЧТО НАМНОГО ХУЖЕ, мужчина), что он будет улыбаться ей (ЕМУ), сводила Германию с ума. Он быстро потянулся за телефоном и не глядя, набрал первый попавшийся номер. - Алло? – голос пьяного Брагинского стал неожиданностью. Точно такой же, как если бы сейчас к нему домой пришел Гилберт и объявил о помолвке с Англией. Людвиг вспомнил, что последний, кому он звонил, был как раз таки Россия, но это, в принципе, уже не важно. - Ты разбираешься в любви? – быстро спросил Германия. - О, я разбираюсь. Вот в 17 веке, Франциск… - Что делать, если не хочешь, чтобы твоя любовь принадлежала кому-то еще? - Кто-то ходит налево? - Нет. Он…а не знает. - Ну, блин, так скажи. - Не могу. - Почему? - Боюсь. - Посади на цепь и выжди нужного момента, епта. Тебе зачем вообще? - Не важно. Спасибо. - Ну, так ты на свадьбу-то позовешь? Я вроде же как Купидон, - Россия засмеялся, но ответа так и не получил, потому что Германия уже отключил телефон. Он, обреченно вздохнув, лег на кровать. - А чего я ждал? Брагинский из любви знает только о фанатизме его сестры. Ничего не выйдет. Его Италия должен быть с ним. Эта мысль билась о и так довольно вымученные подобными мышлениями мозги Людвига. Он боялся, что итальянцу эта «милая особа» понравится, и он останется с ней. Нет, так нельзя… нельзя… А почему? Она девушка, это правильно. Если парень будет встречаться с девушкой, это правильно. А если с парнем, то это как-то… - Да пошли вы к черту, я люблю его! – самому себе крикнул Германия, и молниеносно вылетев из комнаты, помчался в подвал, решив, что идея Брагинского не такая уж и шутка, повторяя только. – Он мой, мой… *** Когда Феличиано вернулся, было уже чуть за полночь. Людвиг ждал его на кухне, размышляя о том, о чем думал еще в комнате. Радостный Италия заскочил на кухню и тут же бросился к Германии, поцеловав его в щеку и поставив на стол небольшую фигурку ангела. Потом он стал раздеваться, попутно щебеча, как все прошло. Германия не вслушивался. Он смотрел на ангела. Смотрел. Смотрел. Смотрел… Не выдержал, махнул рукой и сбросил его на пол. От этого у статуэтки отлетела голова и кусочек маленького крылышка. На шум прибежал Италия и шокировано замер, глядя на Людвига. Тот тяжело дышал и даже не поднимал взгляда. - Зачем ты это сделал? – чуть ли не плача, спросил Италия. – Это же был подарок тебе. Германия молчал. Затем так же молча подошел к Феличиано. - Как же ты надоел… - наконец выдавил он, и Италию словно парализовало. - Что случилось? Людвиг… - он потянулся к немцу и уже почти коснулся плеча, как тот резко развернулся и схватил Италию за руку. - Ты. Никуда. Не пойдешь, - чеканя каждое слово, проговорил он. – Никогда! Италия замер и с ужасом уставился на своего друга, приоткрыв рот и пытаясь что-то сказать, но не выходило. Что-то переменилось в Германии – слишком резко и так, что Италия и понять не мог, что за чертовщина с ним происходит. Он заметил, что глаза немца стали темнее, но решил, что ему просто кажется. - Германия, отпусти, пожалуйста, мне больно, - Италия показательно поморщился и принял неуверенную попытку вырваться, но Германия даже не дернулся. - Куда ты собрался? - Что? Я уже вернулся. Я собирался спать, я… Феличиано не договорил, потому что упал на пол. Он не сразу понял, что произошло. Щека горела, а в ушах все еще оставался звук звонкого шлепка. Италия распахнул глаза, Германия смотрел на него сверху вниз, не говоря ни слова. Феличиано почувствовал, как защипало в глазах – обидно, что его Германия, которому он бесповоротно верил, его ударил, даже своеобразно предал. - Я сказал, что никуда ты не пойдешь. Людвиг схватил Феличиано за ворот рубашки, чуть не задушив, но вскоре переменил положение, таща его за руку. С этого момента начался весь ужас. *** В подвале темно и грязно, чувствуется, что сюда не заходили. Запах плесени и сырости смешивается со странным запахом одиночества и тоски, исходящего из каждого угла комнаты. Одна единственная кровать, рядом с которой сидит полуживой итальянец, избавляет, хоть немного, от этого чувства. Феличиано открыл глаза с трудом, и сразу же пожалел об этом – тело пронзила боль. Когда он спал, она не так чувствовалась. Он огляделся, и ему стало страшно от осознания того, где он может быть. Хаотично пытаясь вспомнить, что творится, Италия стал пробираться к выходу, с трудом, но все же став на ноги. Загремела цепь. И он вспомнил. *** Парой часов ранее. Феличиано с силой кинули на пол, он приглушенно прохрипел и обернулся. Германия уже запирал двери. Итальянец огляделся – темный подвал и одна кровать со старым и потрепанным синим матрацем, выделяющаяся среди всего. Его грубо подняли за воротник и бросили на эту жесткую кровать. Италия поморщился. - Что ты делаешь? – принял он опять попытку допросить Людвига, но тот молчал. И Италии это совсем не нравилось. Тем временем Германия достал какую-то цепь и сковал ей ногу Италии. «Как в средневековье», - пронеслось у парня в голове, но он тут же откинулся назад – Германия слишком крепко его зажал. Увидев это, немец все-таки ослабил хватку оков, все так же молча и сухо глядя на парня. - Зачем? – одними губами спросил Италия, но ему опять не ответили, как и следовало ожидать. Вместо этого Германия улыбнулся. А затем резко ударил кулаком ему в живот. Италия согнулся вдвое. *** Проходили дни. Германия каждый вечер спускался в подвал и издевался над итальянцем. Кормил он его регулярно, и бил тоже. Кстати, обычно ужин он приносил после побоев, но Италии кусок в горло не лез, и ужин пришлось отменить. Уже почти неделю Италия не видел света. С него сняли цепь, но это ничего не поменяло. Людвиг принес ему пару книг и альбом, и это хоть как-то избавило Италию от одиночества, хотя сначала он к ним не прикасался. Его волновало, что никто его не ищет. Людвиг ничего не говорит. Вообще ни слова. - Эй, картофельный придурок, ты моего брата случайно не видел? – как обычно поинтересовался Романо. - Италия заболел. - Что?! И ты не сказал мне?! Придурок, как ты мог! - Романо, успокойся. - Отвали, томатина! Я хочу увидеть брата! - Ему запретили любые посещения. Германия ушел прежде, чем Романо стал орать на него. *** - Вест, что происходит? Где малыш Феличиано, я слишком давно его не видел. - Я не знаю. Может, он у брата. - Нет, у Романо его нет. - Я не знаю. - Но… - Не знаю. *** - Людвиг, почему Италия опять не пришел на собрание? С ним что-то серьезное? - Не волнуйся, Франция. Италия идет на поправку. - Ох, ну слава богу. Когда же он вернется? - Не могу сказать точно. *** День близился к вечеру. У Феличиано болело все тело, было трудно ходить и двигаться вообще. Он уже два дня назад написал на страницах альбома завещание, на случай, если Людвиг перегнет палку. Италия знал, что его монстр скоро придет, и поэтому притворился, что спит. Вдруг это поможет. Ровно через пятнадцать минут послышались шаги. Дверь со скрипом открылась, и в проходе показался Германия. Италия старался успокоиться, чтобы не выдать волнения. Ведь он спит. Заметив это, немец не стал закрывать дверь. Он медленно подошел к Италии и сел рядом с кроватью. - Ты похож на ангела, - шепотом произнес Германия, убирая с лица итальянца прядь волос. И тут Италию как током пробило. Он резко подскочил и, что есть силы, бросился к выходу, пока Германия приходил в себя. Феличиано выскочил из-за двери и стал подниматься по ступенькам, борясь с желанием обернуться, хотя он знал, что Людвиг близко. Италия подбежал к входной двери и дернул на себя. Заперто. Он стал непонятно зачем еще дергать за ручку, в истерике что-то крича и плача, потом обернулся и медленно сполз по двери, закрывая голову руками. - Так нельзя, - сухо сказал Германия, присаживаясь рядом. Италия, понимая, что у него ничего не выйдет, подскочил и собрался бежать хотя бы к окну, но Людвиг схватил его за ногу, и тот упал. Германия подтащил итальянца к себе. - Ты собрался уйти от меня? Ах ты, поганая сволочь. Италия закрыл глаза, по щекам текли слезы. Что стало с тем Германией, которого он любил? Который любил его? С Германией, который всегда защитит, всегда спасет? Который готов убить любого, кто обидит его итальяшку. - Людвиг… - всхлипнул Феличиано. - Заткнись. Он поднял итальянца за локоть и потащил обратно в подвал. Тот упирался ногами и руками, кричал, плакал, но бесполезно. - Поганое ты животное, - презрительно бросил Людвиг. – Ты должен сидеть на цепи. И опять двадцать пять. *** Изменений в Германии не замечал никто, кроме Италии. На собрании он был таким же, как и всегда, правда, Японии показалось, что Людвиг немного задумчив, потому что он часто выпадал из реальности, а когда его спрашивали о чем-нибудь, то он дергался, говорил «А?» и просил повторить вопрос. Однако добрая часть присутствующих скидывала это на болезнь Италии – все понимали, что этот малыш значит для немца. Сегодня уже вторая неделя пребывания Италии в камере. Он немного похудел, все тело было в ссадинах и гематомах, губа разбита. Недавно Германия приказал Италии поцеловать ему сапог. Слишком мерзко и позорно, но Италия это сделал. Опустился на колени, давясь слезами и молясь всем известным богам, чтобы это кончилось. Плача от стыда, но наивно веря, что это что-то исправит, что Людвиг его отпустит поскорее. А тот со всей силы шарахнул его по лицу и разбил губу. Как же Италия плакал в ту ночь. Просто рыдал. Он успокоился только под утро, когда заснул и поэтому пропустил завтрак. А сейчас он сидел, обхватив колени руками и покачиваясь взад-вперед. Он еле слышно напевал песенку на своем итальянском. Дверь заскрипела и Италия быстро перевел на нее взгляд. Германия закрыл дверь и стал подходить к своей жертве. За его спиной виднелась плетка. - Нет… - выдохнул Италия. Германия молча взял ремень, приготовленный заранее и туго связал руки итальянца, ловко привязав их к металлической спинке кровати. Италия судорожно вздохнул. По щекам опять текли слезы – сколько их у него еще осталось? Людвиг молча снял с итальянца кофту и провел двумя пальцами вдоль позвоночника. Затем он аккуратно зацепил пальцем резинку трусов, просунув их под штаны, но все равно убрал. - Зачем ты это делаешь? – шепотом спросил Италия. Это вопрос уже вошел в традицию, но когда Италия в очередной раз спрашивал, то даже поверить не мог, что получит ответ. - Потому что ты мой. Резкий удар, и Италия кричит. Потом еще удар. И еще. Хлесткий звук плетки раздается по помещению, крики Италии, кажется, будут слышны наверху, но Людвиг запер двери. Феличиано теряет счет этим ударам, в глазах темнеет, спина жжет. Подушка чуть ли не вся промокла от его слез. Спустя, наверное, минут пятнадцать, которые для Италии, безусловно, тянутся невыносимо долго, Людвиг опускается на кровать и проводит пальцами по ранам, что кажется еще больнее. Но на этот раз Феличиано молчит. Он стискивает зубы, закусывает губу, жмурит глаза, и хоть все равно плачет, но молчит. Германия нагибается и проводит по ране языком. Потом еще по одной. Он ласково гладит спину итальянца, переходя на грудь, порой, как бы невзначай, задевая соски. - Я люблю тебя. Не надо плакать, - ласково шепчет он прямо над ухом Феличиано, убрав прядь волос и несколько слезинок. И Италия верит, что его Людвиг, которого он знал, вернулся. Но немец резко переворачивает избитое тело на спину, отчего Феличиано непроизвольно вскрикивает – ремень сильно перетянул руки. Германия быстро расстегивает штаны итальянца, и тот жмурится, представляя, что будет. *** Конечно, Людвиг не церемонился. Он в тот момент забыл, что вообще-то любит Варгаса. Время длится слишком медленно, и Италия уже сорвал голос. Он только хрипит, жмурится и плачет. Слишком больно. Слишком неприятно. Руки уже почти онемели, ремень натер запястья до крови. Но Германия не останавливается. Толкается и толкается, хватает Италию за волосы, тянет голову назад. Больно. Невыносимо. Не так он представлял свой первый раз. Совсем не так. Поцелуи вызывают отвращение, но Италия отвечает. Секс не приносит удовольствия, но он стонет. Нельзя показать, что ему не нравится. В глазах темнеет. Феличиано почти не помнит, как Германия уходит, оставив его одного. Слезы одна за другой стекают по щекам, превращая плач в истерику. Италия находит в себе силы одеться, хоть и ужасно больно вообще двигать ногами. Он ложится обратно и уже тихо плачет, чтобы никто не слышал. - Это никогда не кончится… *** Прошла еще одна неделя. Но теперь помимо побоев, Италии приходилось терпеть еще и изнасилования со стороны Германии. Он трижды проклял тот день, когда они познакомились. Трижды проклял себя и Германию. Возненавидел себя за то, что так привязался к немцу, за то, что не слушал брата. Теперь от былого отношения Феличиано к Германии не осталось ничего. Он просто ненавидел немца. Даже не боялся, а просто ненавидел. Он сидел, вжавшись спиной в стену и что-то про себя опять пел, едва шевеля губами и пустым взглядом глядя в потолок. Наверху послышались голоса, что обрадовало Италию. Там точно был Гилберт. Сейчас он вспоминал только самое хорошее, что было у него и Пруссии. Вспоминал, как тот заботился об итальянце, как обнимал, как тихо, чтобы младший брат не услышал, говорил Италии, что любит... - Гилберт хороший, - убеждал себя Варгас. – Он обязательно меня спасет. И спустя примерно десять минут, братья спустились вниз. Гилберт зашел первым. - Что за черт… - прошипел он. – Да как ты мог? - Не твое дело, - сухо ответил Германия. – Увидел? Жив Италия. А теперь иди. - Не боишься, что я тебя сдам? – ухмыльнулся Пруссия. - Нет. Ты не сдашь меня, я тебя знаю. - Людвиг, в самом деле, - тон Гилберта резко переменился. Теперь он был помимо серьезности, еще и каким-то тоскливым. – Отпусти итальянца. Он не виноват ни в чем. - Виноват. - Да, виноват в том, что ты помешался на нем! – вспылил Гилберт. – Знаешь, есть иные способы признаваться в любви. - Пошел прочь, - процедил сквозь зубы Людвиг, указывая на дверь. Пару секунд Пруссия смотрел Германии в глаза, потом, перед выходом, глянул на Италию. Тот смотрел на него с мольбой. Пруссия одним только взглядом выразил сожаление, вздохнул и вышел. Германия не двигался. Он обдумывал слова брата и смог наконец-то понять, какой же он идиот. Последний причем. Что на него нашло? Как он мог сделать больно своему итальянцу? Как он мог?! Германия посмотрел на Италию – парень вжимался в стену, поджав под себя ноги, и плакал, с ноткой надежды во взгляде, глядя на своего мучителя. Людвига словно молнией поразило. Он вызвал у того, кого любит, столько слез. Как он мог?! Германия стал медленно приближаться к бедному парнишке, отчего тот еще сильнее сжался и закрыл лицо руками. Людвиг сел на кровать и тихо вздохнул, убирая руки Италии от лица. - Не бей меня сильно, пожалуйста… - прошептал Феличиано. Германия прикрыл глаза. Какое же он все-таки чудовище. Он осторожно коснулся щеки Италии, но тот дернулся и испуганно уставился на немца. - Феличиано… - тихо произнес Людвиг, пытаясь притянуть Италию к себе и немного обнять. Сначала Варгас не поддавался, но потом все-таки расслабился. Германия стал осторожно гладить его по волосам. – Италия, прости меня… Я же люблю тебя… Прости… Я хотел, чтобы ты был моим… Поэтому я… - Не оправдывайся, - перебил Феличиано. - Ладно, - Людвиг судорожно вздохнул. – Прости меня. Почти с минуту Феличиано молчал. Простить? Его? После того, что он сделал? После того, как избил и изнасиловал? После того, как запер в подвале и бил, пока Феличиано не терял сознание? Простить? Он серьезно?! - Хорошо, - привел столь неожиданный итог Феличиано. – Я прощу… - Спасибо, - выдохнул Германия, прижимая итальянца к себе сильнее. И хоть тому было больно, он ничего не сказал. - Но я буду жить у братика, - быстро дополнил Феличиано. – Я никому ни о чем не расскажу. - Я так и думал… - выдохнул Германия. Он поднял заплаканное лицо Италии на себя. – Ты самый красивый. Италия слабо улыбнулся и Людвиг поцеловал его в лоб и висок. - Отпусти меня, - тихо напомнил Феличиано. Эти объятья не доставляли ему ни грамма удовольствия, а только отвращение и злобу, которых он все же старательно прятал. Сейчас он лучше бы обнял Гилберта, чем его младшего брата. Германия вздохнул и, достав ключи, снял цепи. Италия молча и прихрамывая, вышел из подвала и поднялся наверх. Он слишком быстро собрал вещи и исчез прежде, чем из подвала вышел Германия, чтобы попрощаться.