Ухожу.

Ухожу, ты не думай, что страшно, раз бросаю тебя посреди ночи, едва уловимо коснувшись губами виска. Ты так мило спишь, а я и привык к этому, не бужу. Знаю, что будешь терпеливо поджимать губы, сдерживая слёзы, а у самой сердце на части. Я за порог, а ты к окну, вся в слезах безудержных и безнадёжных. Ты у меня слабая, хрупкая, хотя такая гордая и с виду сильная. Ты помощи не просила, всегда решала проблемы самостоятельно. Называла своим солнцем, которое приятно греет в холодные зимние ночи. Я берёг, ты любила. Ухожу. Не думай, что я брошу тебя навсегда. Ты же знаешь, что я вернусь. Я вернусь тихо, аккуратно, когда ты так же мирно будешь спать, ожидая меня. Хотя, какой там сон, когда покрасневшие и опухшие от слёз глаза нарываются на непривычно родную совместную фотографию? Помнишь те улыбки? Помнишь ту первую прогулку в парке? Странно. А я всегда думал, что ты неприступна, а спустя годы ты стала моей единственной, моей родной, любимой. Я словно пишу в никуда, не зная, чего ждать, но улыбаюсь как дурак, вспоминая первое свидание, устроенное Киоко. Помню её укоризненный взгляд и слегка грубый голос, приказывающий встретиться с тобой. Не думал, что годы смогут настолько изменить нас. Ухожу. Как в последний раз любуюсь твоими слегка приоткрытыми пухлыми губами, смотрю, как угольные пряди выбиваются и падают на глаза, смотрю на ровный и спокойный сон. Каждый день наш, но только не сейчас. Мне пора. Я пальцами касаюсь твоей прикроватной тумбочки, будто наказывая беречь тебя. Скольжу по рамке фотографии, где ты такая счастливая. Усмехаюсь невольно, поправляю галстук и ворот жёлтой рубашки. Жёлтый... И не сосчитать, как часто ты говорила мне о том, что этот цвет хорошо раскрывает меня, мой внутренний мир. И снова все мысли вокруг тебя. Пора, действительно пора. Машина ждёт и дело не терпит отлагательств. Я же вернусь... обязательно. А теперь ухожу. - Курокава Хана? - слышится позади знакомый голос. Девушка останавливается, бросает взгляд через плечо и деловито улыбается. Кончиками пальцев убирает выбившуюся угольную прядь за ухо и приветственно машет. - Ааа, Тсуна. Странно видеть тебя в такое время в торговом квартале. Отправился за покупками по просьбе матери или у тебя свои неотложные дела? - нечаянный смешок и лукавый, пожирающий с потрохами взгляд глубокой синевы. Удобнее перехватывает бумажный пакет с фруктами, крепче прижимая его к груди. - Рёхей говорил, что у вас какие-то проблемы. Пару дней назад он отправился на задание и не вернулся до сих пор. Тяжкий вздох. Глаза Тсуны судорожно мечутся из стороны в сторону, выискивая опору. Вроде взрослый, вроде управляет крупнейшим мафиозным синдикатом, а до сих пор боится смотреть правде в глаза. Она видит его замешательство и её взгляд меняется в одно мгновение. - Курокава... он больше не придёт. Коротко, ясно, грубо. Его отрезвляет яркий запах яблок и хруст упавшего бумажного пакета. Зелёные яблоки немного побились об асфальт и теперь под ноги Хане медленно стекал яблочный сок. Она замерла, задрожала, как заяц под дождём и в долю секунды будто постарела на несколько лет. Под глазами стали виднеться синяки, тщательно скрываемые тональным кремом, ресницы хрупко задрожали, а в уголках глаз появились морщинки. Несколько рывков воздуха, как у рыбы брошенной на песке. Хана с трудом прокручивает в голове сказанное Савадой, дышит тяжко и старается прийти в себя. Чувства сами давят на её плечи с такой силой, что девушка прогибается под ними и падает на колени. Руки судорожно берут пакет и начинают собирать разбитые яблоки. Савада осторожно хватает её за запястья и заставляет посмотреть в его глаза. Её губы трясутся и слышно, что она повторяет одно и то же, всё спрашивает, где он. Не выдержав, Хана даёт слабину. Она начинает плакать тихо, будто бы ничего и не болит. Тсуна понимает, как больно ей на самом деле. Он обхватывает её плечи и прижимает к себе... Я же вернусь... обязательно. А теперь ухожу.