В поиске настоящего

И Десантник, штурман Марк Валькенштейн, тоже думает о Горбовском... Горбовский занимает немалую часть его мыслей уже много лет, с той встречи на Цифэе. С тех пор, как и бедняга Перси Диксон, Валькенштейн пытается разгадать загадочную его душу. Пока, как и Диксон, безуспешно. Горбовский имеет славу самого доброго человека на свете. Валькенштейн ловит себя на мысли, что с удовольствием сказал бы: "Нет, на самом деле он не такой". Но он действительно такой. Первое время Валькенштейн считал, что Горбовский над ним издевается. Не может же человек всерьез быть таким... добрым. Другого слова и не подберешь. Потом Марк понял, что это не издевательство, и манеры Горбовского стали его раздражать. Вечное "Можно, я лягу? ", вечная всепонимающая и всепрощающая улыбка на длинном лице. Вечное "Успокойтесь, Марк, прошу вас. Людям свойственно ошибаться". В таких случаях Валькенштейну стоило немалого труда не вогнуть нос Горбовскому дальше обычного. Только в поиске, на каких нибудь ста километрах над поверхностью очередной безумной планеты, в вихрях и ветрах, где с ума сходят даже самые надежные приборы — только там Горбовский становится другим. Валькенштейну хочется верить, что он становится настоящим. В такие моменты штурману кажется, что он готов влюбиться в Горбовского, провести с ним весь оставшийся век, терпеть любые заскоки. Но потом они возвращаются на станцию, Горбовский с унылым лицом валится на диван, а Валькенштейну хочется наложить руки. Либо на себя, либо на Горбовского. Он хочет увидеть другого Горбовского где-то еще, кроме как в бешеной атмосфере неисследованной планеты. Увидеть на его лице нечто большее, чем легкое удивление. "Марк, с вами все в порядке? Можете зайти к Перси, у него сегодня творческое настроение, он вам пропишет что-нибудь забавное". Он слишком хорошо относится к Горбовскому и никогда не только не опустится до рукоприкладства, но даже никому не поведает о своих желаниях. Но иногда Валькенштейн позволяет себе представить, как однажды, может быть, после ночной вахты, он наберется смелости и подойдет к ничего не подозревающему Горбовскому. Прижмет к стене и, глядя в удивленные глаза, рванет ворот комбинезона, обнажая нежную белую кожу. Вопьется губами в шею, кусая до синяков, одновременно сдирая с Горбовского всю одежду. Шалея от контраста темного, обветренного лица и светлой груди, проведет по подтянутому животу ногтями, оставляя восемь краснеющих полос и, встав на колени, возьмет в рот его член. Почему-то в мечтах Валькенштейна этот член всегда вставший, длинный, сочащийся смазкой. Как и у самого Валькенштейна. Он очень хочет надеяться, что сможет таким образом увидеть настоящего Горбовского. Но очень боится воплотить мечты в реальность. Валькенштейн боится, что на ослабевших после оргазма ногах Горбовский доползет до ближайшего дивана, рухнет на него и, с тоской глядя на штурмана, скажет: — Марк, с вами что-то не в порядке. Может, все-таки заглянете к Перси?