Долгая ночь

- А потом ремешок внезапно развязался и... вот. - Финьо сокрушенно берет кончиками пальцев передние пряди своих волос, которые теперь чуть ли не вдвое короче задних. Над Барад-Эйтель пронеслась гроза, и молния ударила в одну из конюшен. Финьо, конечно, опрометью помчался тушить пожар и, конечно, удачно потушил - но ценой изрядно обгоревших с одной стороны волос, коварно выплеснувшихся из хватки кожаного ремешка. Пришлось подстригать их с обеих сторон так коротко, что я уж и не помню, когда такое было, и Финьо теперь заплетает только задние косу или две, потому что передние немилосердно топорщатся. Он изрядно расстроен этим обстоятельством, так что я не упускаю случая утешить его. - Не страшно, главное - все целы, и лошади и люди. А волосы отрастут, причем у тебя они ведь растут очень быстро, - повторяю я в который раз. - А сейчас они похожи на два крыла. - И я жестом подчеркиваю несомненное сходство. Искреннее удовольствие в моем голосе стирает с лица Финьо печаль, и он широко улыбается. - То есть мне пора пробовать полетать? - он берет кружку с яблочным соком, приносит к постели, бережно вручает мне, ждет, пока я напьюсь, берет ее обратно, ставит на стол в изголовье. Он ужасно заботлив со мной, бесконечно нежен и острожен - но при этом я не ощущаю себя беспомощным, как оно подчас бывает от чьей-то заботы. Нет, нежность Финьо неизменно полнит меня радостью и такой же доверительной нежностью. Впрочем, следы укусов кое-где у меня на теле доказывают, что он умеет иногда - когда нужно - и забыть про осторожность. Финьо опускается рядом на кровать, нежно целует меня в губы, издав довольное "мммм--м-мм", облизывается и опирается локтем мне на грудь. Я протягиваю руку и ерошу его волосы. - Только не с такими растрепанными перьями, - посмеиваюсь я. Финьо фыркает и встряхивает своей гривой. - А кто виноват? Кто виноват, спрашивается? - он слегка щелкает меня по носу. Я хмыкаю, запускаю пальцы в корни волос у него на затылке и начинаю слегка массировать. - Кто-то так сильно возражал? - чуть понизив голос спрашиваю я. Финьо пытается продолжать изображать праведный гнев - но глаза у него неотвратимо полнятся негой и закрываются сами собой. Впрочем, это всего лишь часть нашей привычной пикировки, во время которой никто и не думает всерьез сердиться - или так же упорно сопротивляться. Дождавшись, пока Финьо разомлеет еще чуть-чуть, я пропускаю одну прядь (очень удобно, что она теперь такая недлинная) сквозь пальцы, скручиваю кончик - и начинаю щекотать Финьо нос и губы. Он фыркает, как кот, поспешно отстраняется и обиженно тычет костяшками пальцев мне под ребра. Однако мне от этого не больно и не щекотно, поэтому Финьо выбирает беспроигрышный ход - наклоняется и пофыркивает мне в ухо, пока я не начинаю дергаться и хихикать самым нелордским образом. Правда, добившись результата, Финьо не думает останавливаться, и когда его горячие губы прокладывают путь по линии моей шеи, через плечо и обратно, мне становится не до смеха и я вздрагиваю уже не от щекотки. Долгими, мягкими поцелуями Финьо покрывает мои скулы, брови, веки, и я замираю под его прикосновениями... А потом он, чуть помедлив, цапает меня за нос. - Ах ты! - рычу я, пытаясь схватить его, но Финьо начеку и ловким движением выворачивается, вскакивает с постели, царственным жестом запахивает халат, но улыбка на его лице самая озорная. У меня явственное ощущение, что он в душе показывает мне язык. Я откидываюсь на подушки, делая небрежный жест рукой: - Ничего, сам потом вернешься. Финьо снова фыркает, берет с поставца гребень и начинает старательно расчесываться, причем видно, что он еще не привык к коротким прядям - руки машинально делают длинное движение, проваливаясь в пустоту. Дергает он свою гриву довольно крепко - как она умудряется оставаться такой густой? - но я держу лицо и не предлагаю ему помощь, хотя так люблю ощущение его волос под своими пальцами. Однако в отблесках свечей темные пряди сверкают как полированный металл, так красиво, что я все-таки не могу сдержать восхищенного вздоха. Финьо поднимает на меня глаза, но я улыбаюсь как можно непроницаемее, и он снова затеняет взгляд темными ресницами - и вдруг снова распахивает их, и продолжает расчесываться, пристально поглядывая на что-то на верхней полке шкафа. - Забавная коробка, - наконец произносит он, кивая в ту сторону, и поясняет: - Такая кожаная, круглая. Что там? Я расплываюсь в широкой улыбке. - Подарок, - лукаво отвечаю я. - От тебя. Финьо озадаченно смотрит на меня, на миг прервавшись, потом продолжает расчесываться гораздо медленнее, явно ломая голову над ответом. Наконец, откладывает гребень, бросает на меня полувопросительный взгляд и, видя, что я безмятежно улыбаюсь, давая безмолвное согласие, берет стул (короб лежит довольно высоко), подставляет к шкафу и снимает коробку с полки. То, что она почти ничего не весит, озадачивает его на порядок больше, а легкое шуршание, которое слышу даже я - и подавно. Финьо подходит к большому подсвечнику на моем рабочем столе, ставит рядом коробку, аккуратно откидывает крышку и, невольно глубоко втянув ноздрями разлившийся по комнате пряный аромат, достает его. Венок. Полуувядший, но почти не потерявший красок. В полумраке так он смотрится сплетенным вчера, хотя на самом деле прошло больше двух лет. Финьо секунду смотрит на него, а потом, в осознании, испускает громкий вздох. - Нэльо... неужели тот самый? - в его широко распахнутых глазах такое восхищение и радость, что они стократ стоят усилий, что я приложил, чтобы сохранить это зримое воспоминание о том лете. - Но как?.. - Финьо явно не может налюбоваться на сплетенные его же руками травы и цветы. - Это просто чудесно, Майтимо, просто чудо. - Я даже приложил к нему руку, хотя, конечно, в основном заслуга не моя, - признаюсь я. - Но работа да, была изрядная. Финьо поглаживает венок длинными чуткими пальцами, вглядываясь в листья и лепестки, потом подносит его вплотную к лицу, снова вдыхая аромат. - Но... где же маки? - обеспокоенно спрашивает он, опуская венок. - Увы, - вздыхаю я, - осыпались еще по пути. Зато васильки остались, - нежно улыбаюсь я, - а они для меня были гораздо ценнее... Мой милый Майтимо Я собираюсь приехать в гости к Ангарато и Айканаро на Праздник Яблок. Буду рад, если ты тоже сможешь выбраться к ним - я написал кузенам, что воспользуюсь случаем и позову тебя, и они высказали всяческое согласие. Если не успеешь к празднику - я буду гостить в Ород-на-Тоне до осени. Напиши, по возможности, Ангарато о своих планах Жду встречи или хотя бы весточки от тебя неизменно твой Финдекано Славно, ох как славно, Финьо. Мало того, что несмотря на летнюю пору, никаких особенных планов у меня нет и не предвидится, так я еще успею спокойно доделать все начатое, приехать заранее и провести в Дортонионе весь последний месяц лета. Провести его с тобой. Я накрыл матовый листок ладонью - теплый, гладкий, - и на миг ощутил тепло твоей руки... Я ехал все выше в горы, наполняясь все большей благодарностью Финьо за приглашение, потому что горы всегда прекрасны, и смотреть на них никогда не наскучит, а возможность целых две недели, не торопясь, летом ехать по ним выпадает в моей жизни не так часто. Мои немногочисленные спутники - Аэглир, двое опытных воинов и двое молодых разведчиков - тоже кто в первый раз, кто в очередной, отдались очарованию этого гордого края, а я любовался каждым открывающимся видом и жалел, что явного таланта живописца мне не дано, а развить отпущенное дарование я пока не собрался. Добрались мы до места без малейших происшествий, и я был этому искренне рад - что бы там ни говорили про воинственность и склонность к риску Феанариони вообще и мою в частности. Кузены встретили нас самым теплым образом, да и я был рад снова побывать в их яркой и мощной крепости, напитаться смолисто-янтарным духом сосен, полюбоваться на какие-то особенно чистые и ясные лица живущих здесь Эльдар. И в очередной раз удостовериться в справедливости мной же самим однажды сказанной шутливой истины, что если Ангарато и Айканаро сложить вместе, а потом разделить пополам, то выйдет, пожалуй, еще парочка Майтимо. - Финдекано еще не приехал, - сообщил Ангарато на мой невысказанный вопрос, - но время до праздника еще есть, успеет. Судя по сигналам застав, он будет завтра к полудню. Это тоже славно: у меня будет время и возможность честно исполнить свой долг гостя, расспросить о новостях и рассказать свои, осмотреть крепость, посидеть на дружеской пирушке - и все это без необходимости следить за голосом, взглядом, разговором; без необходимости сдерживать то и дело рвущееся из груди пламя, которое зажигает во мне взгляд серо-голубых глаз, волна темных волос, теплое касание сильной руки. Но все это ждало меня завтра, а в тот день я весь отдался родственному общению и почти не заметил, как сгустилась легкая летняя ночь и пришла пора расходиться. Мы с Аэглиром пожелали друг другу доброй ночи, и я затворил дверь заклятьем. Голова у меня от вина была такая же легкая и беззаботная, как ветерок, задувавший в открытое окно, а пока я раздевался, откуда-то издалека донесся сладкий запах спелых яблок, и я, с радостью упав на кровать, отдался во власть грез о своем любимом, который был всего-то в нескольких лигах от меня и - я знал, чувствовал это со всей несомненностью - думает сейчас обо мне, глядя на бледные северные звезды. И я думал о завтрашнем вечере, когда наконец, после целого дня пламенно-терпеливого ожидания, он придет ко мне, и много-много минут я буду просто целовать его, утоляя жажду и тоску разлуки - целовать его упругие губы, темные крылья ресниц, покусывать гладкую кожу на шее, особенно чувствительную на границе роста его чудесных волос. Потом я медленно раздену его, покрывая поцелуями открывающееся сильное и стройное тело, подхвачу его, нагого, на руки, донесу до кровати и с минуту буду просто стоять и любоваться расплескавшимися по подушкам прядями, мольбой в его потемневших глазах, лихорадочным румянцем на обветренных щеках, сильным и частым колебанием груди там, где бьется сердце, его напряженной, ждущей моих прикосновений плотью... Я застонал и прикусил подушку, ощущая, каким огнем горят щеки по сравнению с прохладой наволочки. Мой лорд, да вы так до утра не заснете! Впрочем, пользуясь положением гостя, я просил не будить меня с утра, так что... к балрогам сон. Интересно, если ты не спишь, melinyo, ты ведь должен чувствовать мои мысли? Или это до меня долетают твои мечты? Я лукаво улыбнулся, перевернувшись на спину, укутываясь в мягкое одеяло, перебирая в памяти разные тонкости и хитрости, наиболее приятные Финьо - и мне самому. Самое сложное, конечно, это суметь растянуть удовольствие, а не сгорать раз за разом в судорожно-яростном пожаре в считанные минуты. Впрочем, вы знаете, дорогой лорд, что первые несколько ночей это бесполезно. И о чем вообще говорить, если вы только размечтались, а кровь уже пульсирует у вас в чреслах, и в глазах темнеет не потому что на дворе ночь, и на губах и языке вы ощущаете пряный вкус его поцелуя, сладкие губы, дерзкий язык? Вы еще представьте, как неистово-чудесно погружение в его плоть или как мучительно-безумны его губы, ласкающие ваш... Судорога свела мое тело, и я вцепился в простыню, выдыхая в голос - четыре года порознь и одна ночь предвкушения кого угодно сведут с ума. Я чувствовал, как приоткрываются мои губы, готовые к поцелую, как горят даже глаза под сомкнутыми веками. Ох, небеса, я ощущал все, как в яви - жестко-шелковое скольжение его волос и тяжелых кос у меня по груди, животу, бедрам, между ног; его руки, подушечки каждого пальца, то поглаживающие, то сжимающие до синяков мои бока, чертящие плавные круги по внутренней стороне ног и дальше, к заветному входу, слегка щекочущие его в обещании более глубоких ласк. А потом его губы, прокладывающие дорожку по моему подрагивающему животу, вниз от пупка, легкий поцелуй на кончике члена, еще один, еще, пока горло мне не разрывает нетерпеливый стон. Довольный смешок. Горячий влажный язык, обвивающий головку, смачно облизывающий, первое сжатие губ, второе - ниже... медленно...как медленно, meldonya... у меня голова уже кружится, но я пока держусь, пока еще я не настолько безумен... не настолько... ах... я только изогнусь немного, ближе к твоему рту... ощущение на миг пропадает и я не знаю, рад я прекращению этой сладкой пытки или нет, но тут жаркие губы целуют меня ниже, и искусный язык облизывает и щекочет нежные шарики, и я задыхаюсь от непередаваемой неги. Пальцами Финьо поглаживает мой член, и я разрываюсь между двумя ощущениями, но не могу выговорить даже слово, чтобы как-то направить его. Но он слышит меня и без слов, длинным движением проводит языком вдоль ствола и вбирает в рот целиком. "О да" шепчу я, отдаваясь его ласкам... вверх-вниз... вперед-назад... волнообразное движение, в такт которому я скоро и неизбежно начинаю стонать. В какой-то момент Финьо сдвигает пальцами кожу на моем члене, обнажая головку, и начинает целовать и облизывать, кажется, оголенные нервы, и я вскрикиваю, и пламя гудит и бьется у меня под кожей, в голове, меж бедер, а при звуке стона Финьо, от ощущения его пальцев, впивающихся мне в бок, тело начинает бить крупная дрожь... ох, melinyo, как неотвратимо и радостно я лишаюсь разума от твоих ласк... быстрее... быстрее... глубже... вот так, да... какой жадный... Упоение течет медом у меня по жилам, шум крови в ушах как шторм. Финьо прерывается на миг, и я чувствую, как он облизывает пальцы и проводит кончиками между моих ягодиц. Стон вспыхивает и глохнет у меня в горле, и все мое существо словно устремляется к той точке, которую нежно гладят и массируют пальцы любимого, потихоньку проникая внутрь. Губами Финьо снова начинает ласкать мой пульсирующий член, и я весь раскрываюсь ему навстречу - как цветок, как раковина. И в тот момент, как он полностью погружается в меня, он одновременно полностью вбирает мою плоть в рот - и где-то в затылке у меня вспыхивает фейерверк, и я судорожно замираю, желая еще немного задержать этот миг, прежде чем сорваться в огненное восхождение к вершине... Я вынырнул на поверхность ночного безмолвия от того, что мне перестало хватать воздуха - дыхание отяжелело, как расплавленный свинец, и стало редким, как капающая в пещере вода. Голова тоже словно налилась свинцом, руку, комкающую простыни, свело от напряжения, и между бедер все пульсировало яростно и упрямо. Я понемногу восстановил дыхание, стараясь не закрывать глаза, чтобы снова не соскользнуть в тяжко-безумную грезу. В конце концов, еще сутки - и мечты станут реальностью... Эта мысль помогла мне почти совсем прийти в себя. Я провел рукой по лицу, поднялся, подошел к окну, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, чувствуя, как от прохлады ночи в голове проясняется и унимается жар внутри. - Спать, - сказал я сам себе самым лордским голосом и, послушный приказу главы Первого Дома, через несколько минут в самом деле заснул... Под утро меня охватило чувство всепоглощающей неги и радости. Плывя в сонном тумане я понял, что ощущения эти происходят от того, что кто-то обнимает меня, прижавшись сзади всем телом. Тревога на миг лениво колыхнулась во мне и унялась - обнимавший меня был беспредельно родным и близким, я понял это по запаху, по прикосновениям, по теплу тела, по голосу, который шептал мне на ухо, пока ласковые руки гладили мои плечи и волосы: - Родной мой, любимый... счастье мое... как же хорошо быть с тобой... Осанвэ обнимало меня, словно я лежал в теплой реке, до самого золотого дна пронизанной искрящимися солнечными лучами, и я сам был словно золотая чаша, полная теплого вина и меда. Не открывая глаз я протянул руку назад, запустил пальцы в гладкие струи волос, пахнущие утренней свежестью и листвой, охватил ладонью его затылок, привлекая к себе; потом опустил руку, взял его кисть и поднес к губам, мягко прильнул поцелуем поочередно к каждому из пальцев, исторгнув у него из груди облегченный и в то же время судорожный вздох. - Нэльо, сердце мое, - обдал мою шею горячий шепот. Крепкие нежные руки обняли меня и продолжили гладить по плечам, груди, бедрам - понемногу становясь все настойчивей, все страстнее. И под каждым прикосновением я, бесконечно открытый и разнеженный, вздрагивал от наслаждения. Жаркие губы покрыли поцелуями висок, скулу; зубы легонько прикусили мочку уха, спускаясь ниже, на шею, затылок. Его ладони скользнули по моему животу, обнимая, жадно прижимая к себе, заставляя в тягучей судороге льнуть еще ближе. Одна рука скользнула вверх, отводя мои перепутанные волосы, и он начал целовать и покусывать треугольник между моими лопатками. Задыхаясь в коротких сдавленных стонах, я хрипло прошептал: - Как же коварно - подкрасться сзади, во сне, воспользоваться чужой беспомощностью... - Ради такой цели все средства хороши. - Я спиной увидел лукавую улыбку на полных губах. - Я не мог упустить такую возможность, вот и приехал пораньше. - Ладонь скользнула ниже, проникая под пояс штанов. - Ну пользуйся, пользуйся своей возможностью, - милостиво согласился я, прижимая его руку к полнящейся жаром плоти, томительно наслаждаясь ощущением его нетерпеливо напряженного тела... Приехал пораньше!? Сонливость слетела с меня в мгновение ока, и я стремительно развернулся - Финьо, настоящий, во плоти, лежал рядом со мной на кровати и блестящими в утреннем полумраке глазами немного растерянно смотрел на меня. Я охватил его лицо ладонью, вглядываясь в гордые ясные черты. - Ирмо пресветлый, так это не сон! Секунду он медлил, осознавая ситуацию, а потом тихо рассмеялся: - Нет, meldo, не сон. Но ты, надеюсь, не расстроился? Утратив на миг дар речи, я просто крепко обнял его, погрузив руки в водопад темных волос, а потом принялся беспорядочно целовать лицо, виски, косы, плечи сквозь рубашку. - Нэльо... безумный мой... пламенный... - мгновенно вспыхивая простонал Финьо. - Кто еще чьей беспомощностью пользуется... Одежда в два счета летит на пол вслед за одеялом. Меня разрывает на части от желания и невозможности целовать его одновременно везде, гладить все его тело, обнимать, покусывать. Финьо пылает под моими руками, так же безудержно лаская в ответ, и меня всего трясет от наконец-то нашедшей выход mael. Даже пустыня не впитывает дождь так жадно, как я впитываю его поцелуи, слова, то легкие, то жадные касания. Я пьянею от его запаха, от гладко-щекотной скользкости волос, от жара тела - какие там Феанариони! если бы кто-то хоть раз коснулся Финьо в такой момент, он бы понял, что Нолофинвион по горячности превосходит нас всех, вместе взятых. Но это знаю только я - и сознание нашей тайны, нашей избранности друг другом, пьянит меня так же сильно, как жаркие признания Финьо, как его обжигающие поцелуи. - Майтимо, - шепчет он, - как же это восхитительно - видеть, как ты вздрагиваешь под моими руками... как желаешь большего... теряешь контроль, - его пальцы скользят между моих ног, сжимая пульсирующую плоть, двигаясь вверх-вниз. Я резко вдыхаю воздух, прикусывая губу, чтобы не застонать в голос, не вскрикнуть. Финьо склоняется к моему уху, кончиком языка лаская завитки раковины. - Не сдерживайся, мой желанный, - мурлычет он, - я сплел охранные чары, нас никто не услышит. И со всей очевидностью дразня и подстрекая меня, погружает кончик языка вглубь уха. Раз, другой, третий. Тело мое сводит тягучей судорогой, я изгибаюсь, прижимая одной рукой его плечо, другой вцепляясь в волосы и жадно притягивая его голову и губы к себе. И не сдерживаю стона в голос. Другого. Третьего. Тем более я знаю, как Финьо реагирует на мои стоны. Вот и сейчас он стонет вслед за мной почти так же громко, продолжая ласкать меня словно в предвкушении другого схожего погружения. Когда я уже начинаю задыхаться, он милостиво прекращает эту сладкую пытку и, покусывая, начинает спуск по моему телу ниже. Я перевожу дух, наслаждаясь прикосновением его гладкого горячего тела, струящихся волос - но тут Финьо добирается до моих сосков. Я забываю о необходимости дышать. Неизменно, как и всегда, вид его полных губ, смыкающихся, касающихся темного пятнышка и бугорка, языка, гладящего, облизывающего, дразнящего, заливает жаркой волной мое лицо, тело, сознание. Я уже не говорю о закипающем под сердцем наслаждении, огненными сгустками выстреливающим ниже, к бедрам, к моему естеству, плотно и мягко прижатому горячим телом Финьо. Otorno ласкает меня томительно-медленно, бесконечно нежно, и я, хоть и горя желанием большего, желанием более резких и неистовых ласк, упиваюсь этой сладостью, снова и снова удерживая себя на лезвии двух таких различных ощущений. А потом Финьо отстраняется, опираясь на бедро и локоть, заглядывает мне в глаза, нежно проводит ладонью по внутренней стороне моего бедра, и его пальцы смыкаются на моей плоти. Любые мысли о сдержанности вылетают из моей головы начисто. Я вцепляюсь в плечо Финьо, всем существом безмолвно моля не останавливаться, ибо слова сейчас слишком невыразительны, да и вряд ли я смогу внятно произнести хоть одно. Глаза Финьо темны от страсти, на лице хищное и обжигающее выражение, и он тяжело и неровно дышит сквозь приоткрытые губы, пока его пальцы ритмично и упорно скользят вверх-вниз, вверх-вниз... вверх-вниз... глаза у меня закрываются сами собой, а с губ так же неотвратимо срывается его имя. - Финдекано... как же... как же чудесно... Охрипший голос кажется чужим. Финьо склоняется ко мне, до дрожи опаляя кожу горячим дыханием: - О да, Нэльо... Нэльафинвэ... - шепчет он где-то около уха. В какой-то момент совершенно неожиданно для себя мы выяснили, что в постели полные имена звучат невероятно возбуждающе, и не упускаем случая воспользоваться этим приемом. - Это каждый раз невыразимо чудесно - ласкать тебя... целовать... ласкать... такого покорного и горячего... жадного и нежного... Голос Финьо прерывается от им же самим подстегнутого чувства. Он втягивает воздух сквозь стиснутые зубы и ощутимо впивается зубами и губами мне в шею. Я выгибаюсь навстречу ему, его руке, которая сжалась и заметно ускорила движения одновременно с укусом. Хриплые вздохи и отрывистые стоны эхом отзываются друг в друге. Финьо отпускает мою плоть и скользит раскрытой ладонью меж моих бедер, ниже, поглаживая, сжимая. Из горла у меня льется один протяжный стон, и Финьо жарко вторит ему. - Майтимо... желанный мой... Его волосы мимолетно скользят по моему животу и бедрам - Финьо перекинул их на одну сторону... движение вниз по кровати... такие же мимолетные поцелуи чуть ниже пупка... Одним движением, крепко сжимая губы, Финьо вбирает мою плоть в рот. Если бы молния ударила в меня, ощущение не было бы столь сильным. Столько безумно-сладким - уж точно. О небеса!.. Я вцепляюсь рукой в простыню, его плечо, волосы. Под закрытыми веками плавится радужный туман, и когда я открываю глаза, комната плывет, и относительно ясно я вижу, приподнявшись на локтях, только жемчужное тело Финьо, всплеск его агатовых прядей по льняному полотну, веер темных ресниц - и губы... язык... Стон разрывает мое горло - но я смотрю, смотрю, пока мне начинает казаться, что от невыносимого, безумного восторга душа вот-вот отделится от тела. В изнеможении я откидываюсь назад, но не видя, я сильнее сосредотачиваюсь на ощущениях - и пропадаю окончательно. От влажного горячего рта Финьо тепло поднимается до самого солнечного сплетения, до сердца, ударяя в затылок слепящей волной. "Да...да...да" - только и могу выдавить я, задыхаясь от желания, все быстрее двигаясь навстречу ему, шалея от его стонов, все судорожнее комкая простыню - и наконец, совершенно не в силах задержать момент, взлетаю на сияющей волне, содрогаясь в руках Финьо, крепко обнимающих меня за бедра, и крича так, что эхо мечется по комнате. Когда я успокаиваюсь, Финьо длинно удовлетворенно вздыхает, целует меня в бедро, потягиваясь, проводит, мягко вжимая, ладонями по животу и говорит с головокружительно лукавой улыбкой и мурлыкающими нотками: - Ну, доброе утро, Нэльо. Я слишком счастлив, удивлен и удовлетворенно-опустошен, чтобы думать, а тем более чтобы ответить хоть сколько-нибудь остроумно. Поэтому я просто радостно тихо смеюсь и притягиваю его к себе. - Иди сюда, пташка моя ранняя. Финьо с готовностью передвигается вверх, приобнимая меня, переплетая свои ноги с моими, ласково гладит меня пальцами по лицу. - Надеюсь, ты не сердишься, что я тебя поднял в такую рань? - чуть обеспокоенно спрашивает он, заглядывая мне в глаза. - Глупый, - в груди у меня тесно от того, как он близко, просто от касания его кожи, его дыхания. - Как я могу сердиться, что ты меня поднял, даже и в такую рань? - делаю я ударение на слове "поднял", улыбаясь самым откровенным образом. Скулы Финьо мгновенно занимаются легким румянцем, он укоризненно восклицает "Нэльо!" и качает головой; кажется, он никогда не привыкнет, что в его присутствии меня так и тянет на безрассудства и дурацкие шутки. Пару мгновений я наслаждаюсь этим забавным зрелищем, но Финьо льнет ко мне, его плоть, по-прежнему напряженная, вжимается мне в живот, и я начинаю целовать meldo, переворачивая его спиной на постель. Губы, шея, грудь... рукой я неторопливо скольжу вниз, очерчивая рельеф его безупречного тела, упругих мускулов. Под моими прикосновениями Финьо мельчайше вздрагивает, дыша все чаще и жарче, и начинаю легонько покусывать его плечи, ключицы, соски. Я веду рукой ниже, задевая твердую плоть своего любимого, но не могу удержаться от искушения подразнить его и продолжаю движение, поглаживая его бедра, чертя по ним легкие круги, приближаясь к центру желания, но все никак не касаясь его. Финьо нетерпеливо изгибается под моей рукой, негромко постанывая, вплетая пальцы в мою спутанную гриву и прижимая к себе. "Майтимо" - сдавленно, умоляюще шепчет он осанвэ, и я с наслаждением подчиняюсь его мольбе: нежно оглаживаю гладкий ствол, чувствуя, как он подрагивает от напряжения, потом смыкаю вокруг него пальцы и, сам прикусывая губу от удовольствия, начинаю сильно и решительно ласкать своего melinyo. Он уже распален до предела и стонет так сладко, что все внутри меня то замирает и сжимается, то разворачивается бесконечной головокружительной спиралью. Мы молчим, и в осанвэ слова тоже расплавляются, превращаясь в яркие и понятные, но совершенно неописуемые языком образы; движения Финьо становятся все судорожнее и жарче, я наклоняюсь и жадно льну ртом к его рту, целуя глубоко и властно - и это оказывается последней каплей. Финьо в полустоне-полукрике изливается яростными толчками, и его горячий сок течет у меня по пальцам. Я жду, пока стон не стихнет, нежно целую его вздымающуюся грудь, шею, губы. - В следующий раз я обязательно попробую тебя на вкус, - шепчу я ему на ухо, и Финьо, коротко втягивая воздух, крепко прижимает меня к себе. И так мы лежим, остывая от желания и греясь близостью друг друга, пока я, наконец - как более рассудочный нравом, увы мне, - слегка тревожась, не заговариваю о приземленных хлопотах: - Финьо, погоди, а куда ты и дел и что сказал своим спутникам? - я приподнимаюсь на локте и заглядываю в его все еще темно-мерцающие зрачки. - Ты же ехал не один? - Все в порядке, Нэльо, - он светло улыбается и оглаживает меня ладонью по лицу. - Я так честно и сказал Линнаро, что мне не спится и я поеду вперед один, благо дорога тут уже безопасна и легка. А если приеду слишком рано, то все равно меня же ждут, в крепость впустят и мои покои покажут, если что - посплю часок-другой до побудки в постели, а поутру устрою кузенам сюрприз. - Уже устроил, - улыбаюсь я, снова нежно обнимая его и целуя. Финьо тихо смеется, жарко целуя меня в ответ. Потом бросает взгляд на окно, вздыхает и, чуть расстроенно, но лукаво, замечает: - Meldo, я, наверно, пойду, а то как бы мы не устроили кузенам сюрприз сверх того, что я собирался. Я вместо ответа целую его жадно и отчаянно, страстно оглаживая все его тело, крепко вжимая в себя, и, когда мы уже совсем оба теряем дыхание, отстраняю и, тяжко дыша, выговариваю с такой же лукавой улыбкой: - Ну вот теперь, пожалуй, можешь идти. - Рррыжий, - бессильно-укоризненно протягивает Финьо, - ты... ты... - Я знаю - самый чудесный и любимый в мире. - О да, - обнимает он меня за шею, прижимаясь щекой к щеке, - и больше, чем могут сказать слова. Что остается мне, как только счастливо вздохнуть в ответ? Еще несколько тихих минут мы лежим так в льющемся сквозь окно утреннем сиянии, наконец одновременно решительно размыкаем объятия, Финьо встает, собирает одежду и начинает споро одеваться. Я любуюсь им сквозь приопущенные ресницы - незаметно, чтобы он не начал снова обвинять меня в том, что я бессовестно искушаю его. Наконец, Финьо торопливо приглаживает растрепавшиеся волосы, подходит к постели и коротко и нежно целует меня в губы. - До самой скорой встречи, любовь моя. - До самой скорой, - эхом откликаюсь я, - и постарайся поспать, день предстоит насыщенный. - Хорошо, - весело блестит глазами Финьо. - Тебе тоже сладких утренних снов. Он бросает на меня последнюю улыбку и тишком выскальзывает из дверей. А я счастливо обнимаю подушку - и через несколько мгновений, разнеженный и счастливый, погружаюсь в такой глубокий и покойный сон, что утренний сигнальный рог безмятежно вплетается в мои грезы, и только верный Аэглир, трясущий меня за плечо, возвращает меня к чудесной реальности тремя простыми словами: - Мой лорд, приехал лорд Финдекано. ******* День и вправду был насыщен - светом, смехом, теплом, радостью. Сначала мы все собрались на холме, с которого открывался широкий вид на уходящие вдаль ряды яблонь, испещренных ало-золотыми крапинками плодов. Айканаро, воистину сияющий в ясном солнечном свете подобно радостному пламени, воскликнул, протянув руки вперед и вверх: - Воздадим перед началом труда благодарность Владычице Земли, Дарительнице плодов! - Благодарим! Слава! Айа! - дружно вознеслась к небесам волна женских голосов, в которой, подобно темным шероховатым камням перекатились грубоватые голоса мужчин. Засвистела флейта, затукал барабанчик, девушки подхватили корзины, мужчины - веревки, лестницы, стремянки и даже несколько носилок - и, пританцовывая кто в душе, а кто и на самом деле, спустились с холма и рассыпались в зеленых чащах деловитыми ручейками. Сначала надо было собрать всю падалицу, которую еще не успели расхватать малыши, пасущиеся по холмам кони или самые смелые из диких обитателей; самая негодная пойдет на удобрение, а лишь немного побитые яблоки вскоре превратятся в чудесное яблочное вино. Не самая интересная работа, но закончилась она быстро, а потом сады начали оглашаться веселыми возгласами и указаниями: нэри подсаживали нисси на деревья и лестницы - девы, как-никак были и полегче, и поуже в кости, и половчее; мужчины в основном оставались следить и держать канаты, на которых поднимались и опускались корзины, а другие относили их, уже наполненными, в крепость. То и дело кто-то из девушек принимался петь среди ветвей, и было забавно и отрадно слышать, как песня незримой ленточкой вьется по холмам вокруг, и низкие голоса мужчин отвечают ей словно гудением пчелиного улья. Стоит ли говорить, что мы с Финьо облюбовали соседние деревья и, держа в руках канаты, невозбранно обменивались взглядами и улыбками, отблеск которых доставался и нашим напарницам, которые лукаво блестели глазами и улыбались в ответ - ну еще бы, двое старших принцев и оба неженатых, да среди яблочного света и солнечного аромата, да такие радостные, - есть от чего вскружиться головам. Если бы они только знали, что улыбаясь им, мы все равно продолжаем улыбаться друг другу и, прекрасно это понимая, даже не ревнуем к строящим нам глазки девушкам. Работа дружно кипела до обеда, а потом продолжалась до темноты - но все равно урожай был собран отнюдь не весь, к тому же, начав с ближних посадок, ходить теперь приходилось дальше и дольше. - Ничего, - уверял нас Ангарато на пути обратно сквозь обсидианово-прозрачные сумерки, - судя по всему, основное мы дособираем завтра днем, а остальное пусть остается для детишек, птиц... и влюбленных, - неожиданно легкомысленно рассмеялся мой обычно серьезный кузен. - У нас как ни Праздник яблок - так помолвка или свадьба. Осанвэ Финьо словно потянуло меня за рукав, заставляя оглянуться на meldo, растаять от его лукавой улыбки. "Ну что, irimanya, угостимся сегодня ночью специальными яблоками для влюбленных?" "Обязательно, menelluin. По яблоням мы лазить-лазили, а вот целоваться на них пока не доводилось". Финьо прыснул и на вопросительный взгляд Ангарато махнул рукой - мол, ничего, о своем подумал. - Вы-то двое, когда собираетесь жениться? - продолжил кузен романтическую тему. Я собирался уже весело усмехнуться - и вдруг меня словно обухом по голове ударило... совершенно невозможное, но от того не менее острое, в ушах аж звенеть начало..."вы двое"... Я судорожно сжал губы, изо всех сил стараясь не взглянуть на Финьо - и понимая, что он сейчас испытывает то же самое. Шаг-другой... я чувствовал, что молчание затягивается, доверительно обнял Ангарато за плечи и размеренно и, по возможности, уверенно-наставительно заметил: - Нет-нет, Арато, обязанность старших заключается в неусыпном надзоре и заботе о младших. Вот переженим всех вас - и сами уже подумаем. А то не зря же мы все втроем с Финьо и Инголдо холостые? - Ничего-ничего, - повторил свою любимую присказку наш упрямый, как и все семейство, кузен и похлопал меня по спине, - присмотреть сердечную отраду заранее вам никто не мешает. Мне пришлось почти буквально прикусить язык, чтобы не брякнуть, кивнув на Финьо "вот моя сердечная отрада". - И почему все женатые младшие, - наконец заговорил Финьо, и мне одному ясно, с каким трудом ему дался этот беззаботный и шутливый тон, - так горят желанием окольцевать неженатых старших? Он тоже дружески обнял Ангарато за плечи и даже улыбнулся вполне естественно - вот только рука его судорожно сжала мое плечо. - Да просто завидуют, - усмехнулся я, - завидуют нам, вольным пташкам. - Да ну вас, дуралеи, - фыркнул в ответ Ангарато, обнимая за талию Финьо, и мы пошли в крепость, болтая дальше о чем угодно - кроме свадеб. И в тот раз Анагарато - да и Айканаро - больше на эту тему не заговаривали. Зато говорили мы с Финьо - той же ночью, когда, как и обещали друг другу, пришли в дальние части сада. Было очень тихо и темно, теплый ветерок едва шевелил листву и тогда мягкий слабый свет нашего единственного светильника, висящего среди ветвей, дрожал крыльями огненных бабочек на траве, на наших руках. Финьо сразу сплел охранные чары, так что случайный наблюдатель увидел бы только фонарик и высокую полусферу мерцающего света. Впрочем, влюбленные нам пока не попадались: то ли умаялись днем, то ли заявленная Ангарато привлекательность яблок оказалась преувеличенной. Я полулежал, прислонившись спиной к стволу, а Финьо расположился спиной ко мне, меж моих ног, головой на моем плече, и задумчиво перекатывал в ладонях блестящее, с красным бочком, яблоко. Я поглаживал его руку своей, правой прижимая к себе, и так ужасно хотелось, так жаль было, что невозможно обхватить его ладони своими. Обеими. Мы можем никому не признаваться и не показывать - но моя короткая рука все еще заставляет нас, обоих нас, мучительно сжиматься и вздрагивать. И пореже смотреть. Мы молчали, открыв осанвэ, и наши сердца, казалось, болезненно и жарко бьются прямо друг о друга. Мы думали о словах Ангарато про женитьбу, таким неожиданным, глупым, страстным, искаженным образом отозвавшихся в наших душах, и мысли и чувства наши текли так согласно, что дышать было тяжело и радостно одновременно. Финьо, более открытый и горячий, заговорил первым, когда молчать уже стало невыносимо. - Майтимо, ты о чем-то сказал тогда Ангарато, перед началом ужина. Это касалось... сердечных дел? Он ни разу ни о чем таком больше не намекал. - Да, сердце мое. - Я прикрыл глаза, чувствуя, как учащается мое дыхание. - Я сказал ему, что давши одну клятву не стоит давать других. Финьо судорожно вдохнул воздух, и я услышал, как скрипит яблоко под его сжавшимися пальцами. Я тоже с трудом вдохнул, и добавил охрипшим голосом: - Поэтому, даже если... если бы было возможно... я бы так хотел... но не смог бы... даже тебе... не имел бы права... Яблоко гулко стукнуло о какой-то ствол, Финьо развернулся в моих объятиях и принялся неистово целовать мое лицо, глаза, щеки, гладя по волосам, по плечам. - Нэльо... meldonya... мой единственный... душа моя, пламя мое... мне не надо ничего, ничего не надо... ни колец, ни клятв... мне хватит кольца твоих рук, и никакие слова не выразят то, что я вижу в твоих глазах... когда ты смотришь на меня. Я невольно открыл глаза, глядя на его прекрасное лицо, тревожную морщинку меж бровей, мучительную складку губ, неистовый, мерцающий свет в блестящих зрачках. - А от меня требовать колец и клятв бессмысленно, ты знаешь, - тихо продолжил он. - Я и так давно и навсегда принадлежу тебе душой... и телом. Я выдохнул в голос, резко притянул его к себе и накрыл его губы своими. Я целовал его безудержно и отчаянно, словно мгновение назад чуть не потерял его насовсем - и снова нашел. На губах Финьо был привкус соли. - Люблю тебя, люблю, - шептал melinyo, обнимая меня, открываясь навстречу моим поцелуям и прикосновениям и сам окутывая меня теплым коконом своих ласк. - Финьо... indonya, - разрывали мои губы бесполезные слова, бессильные выразить то, от чего я задыхался в прохладе летней ночи, то, от чего аромат спелых яблок ударял в голову, как зимнее вино. И я стонал, сдавленно и тихо, силясь удержать сердце, разрывающее грудную клетку, а руки Финьо освобождали нас обоих от одежды, чтобы дать хотя бы нашей плоти хотя бы подобие простора и свободы. И, омываемые потоками темноты и света, теней и бликов, мы сплетали волосы и травы, руки и слова, обжигали нежностью - и усмиряли страстью. И я брал любимого жадно, без остатка, изнемогая от хрупкости и нерушимости связывающих нас уз, подтверждая свое сумасшедше-пьянящее право обладания им, - и отдавался ему до последнего, принимая, сливаясь, жаркими судорогами тела безмолвно признавая его власть над собой... От примятой нашими телами травы легким облачком поднимался сладкий пряный аромат, и бледные летние звезды в сплетении ветвей казались ночными мотыльками, летящими на сияние нашего светильника... ************* Наступило следующее чудесное утро и новый радостный день. Солнце сияло жарко и щедро, но небу неторопливо ползали пухлые облака и дул прохладный ветерок. Несмотря на натруженные вчера руки и плечи, работалось споро и так же славно, как и вчера, тем более вечером должен был состояться собственно сам Праздник Яблок - пир, танцы и прочие увеселения, так что все торопились закончить с работой поскорее, чтобы успеть хорошенько приготовиться. И на этот раз предсказания Ангарато оправдались - где-то часа в два пополудни над садами пронесся клич "Заканчиваем!", ему ответили раздались веселые и довольные возгласы, нисси разноцветными облачками спорхнули вниз с деревьев и лестниц, и, слегка обгоревшие, вспотевшие и радостные, мы сначала дошли до крепости, сгрузили инструменты и остаток урожая - и засобирались на реку искупаться. Чуть ли не одновременно мы с Финьо повернулись друг к другу и сказали: - Ну что - а потом покататься? Одновременно расхохотались, дошли до конюшен, вывели коней, дождались оруженосцев и остальных спутников с полотенцами и сменой одежды, подсадили по паре нисси на могучие спины своих скакунов - и болтающей оживленной толпой направились за соседний холм, где река изгибалась в широкой излучине, прежде чем снова сорваться в прихотливый бег и прыжки по каменистому нагорью. Вдоволь наплававшись и наплескавшись в хрустальной, холодной, сверкающей воде, мы с Финьо переоделись, временно попрощались со всеми, вскочили на коней - и помчались по пестрому разнотравью куда глаза глядят. Впрочем, я немного лукавлю - я-то внимательно смотрел, куда мы едем, потому что в голове у меня за эти два дня неожиданно вызрела идея, достойная Амбаруссат. Какое-то время мы катались в свое удовольствие, болтая о том, о сем; наконец я решил, что место выбрано удачно, сказал Финьо: - Подожди, я сейчас, и отъехал на вершину холма. Создать иллюзию себя - дело нехитрое, сложнее самому стать незаметным глазу. Я потихоньку направился обратно к Финьо, стороной, - но он продолжал поглядывать на холм, придерживая пляшущего скакуна, и я резвой рысью, но как можно тише заехал ему за спину и поскакал обратно. Миновав пару долин, я скомандовал Лосселанта "Вперед, ровно, мой красавец", вынул ноги из стремян, перекинул левую ногу через мерно качающуюся спину жеребца и вдел в стремя снова так, чтобы опираться пяткой; почти встал, опираясь о лошадиный бок, а рукой придерживаясь за луку седла. - Лосселанта, скачи к Финьо, - крикнул я, с силой оттолкнулся ногами, руками и всем телом, взлетев рыбкой ("китом!китом!" подначил меня внутренний голос), умудрился-таки сгруппироваться, перевернуться в воздухе и упасть с перекатом в траву и не сломать самых приметных высоких стеблей. Отдышался и, пригнувшись, трусцой направился в сплетение трав, выискивая место поуютнее для отсидки, когда до меня наконец-то донеслось приглашение к осанвэ (иллюзия рассеялась наконец или Финьо не утерпел и подъехал ближе). Приглашение выглядело как... ну вот отец иногда так стучал к кому-то из нас в двери. И стук этот не предвещал пряников и поездок в горы. "НЭЛЬО! Чудище рыжее! Что это за безобразие?!" Я фыркнул вслух, хотя и прекрасно знал, что Финьо не услышит. "Не один ты искусен в чарах, о славный хитлумский следопыт! Поиграем в прятки?" Последовало недолгое молчание; я чувствовал, что meldo еще кипит, но уже не злится всерьез, поняв, что со мной все в порядке; к тому же я задел его за живое. "Ну ладно, - я прямо видел, как он грозно нахмурился, - ну вот только погоди, как я тебя найду..." "И что ты сделаешь, Отважный?" - я наконец нашел симпатичную прогалинку и плюхнулся на землю, сорвав травинку и закусив кончик. "Крепко поколочу" - решимость в мыслях Финьо начала соседствовать с задумчивостью - он явно объезжал холм кругом, пытаясь найти след. "Хехе, какое-то недостойное принца намерение. У меня есть предложение получше. Давай если ты найдешь меня - я испеку тебе яблочный пирог, мой милый сладкоежка. А если не найдешь... ну, до вечера что-нибудь придумаю" "Да я тебя найду и сам в пирог упеку!" "Жду с нетерпением, мой грозный и прекрасный кузен" Я сладко потянулся, довольно улыбаясь сам себе, а поскольку солнце уже не припекало, но все еще щедро заливало землю золотом лучей, я скинул одежду, расстелил ее у края прогалинки и растянулся во весь рост позагорать, спрятавшись головой в траву так, чтобы видеть ту сторону, откуда я пришел, и принялся беззаботно наблюдать за облаками, букашками, любуясь цветами, жуя травинки и тихонько посмеиваясь. Я был уверен, что Финьо быстро найдет меня - подкованные тяжелые копыта оставляли ясный след, но мне было интересно, как скоро он раскусит уловку с прыжком. Гул скачки и в самом деле скоро отдался мне в ребра от земли, потом стал более размеренным и стих - Финьо осматривался. Если бы трава не была такой высокой и густой... впрочем... Я подкрался к краю прогалинки и осторожно выглянул сквозь стебли - хорошо, рыжую голову в залитом медовым светом поле разглядеть не так-то просто. Ага, вон он, блестящая темная макушка над пестрым луговым морем. Изучает место долго и внимательно. Тааак... садится обратно? Хм, неужели не раскусил... странно... и куда он поехал? Дальше по следам Лосселанта он вернется на холм, и сам это понимает... нет, пошел вкруг поля - ага, значит что-то заподозрил. Ну хорошо, подожду. Я вернулся обратно на прогалинку, снова улегся, сладко потянувшись, разморенный теплом, перевернулся на живот, подложил руки под голову и начал мурлыкать под нос какую-то недавно услышанную мелодию. Подлетела бабочка, села на цветок, складывая и раскрывая радужные зелено-желтые крылышки. Я протянул руку, чуть коснулся шелковистого уголка, и она сначала упорхнула повыше - а потом вдруг опустилась прямо мне на руку, доверительно и щекотно перебирая лапками по пальцу. Я тихо рассмеялся, и бабочка, еще пару плавно взмахнув крыльями, снова сорвалась в полет. - Никогда так больше не делай, Нэльо, - раздался голос Финьо так внезапно, что я вздрогнул. - Ты меня ужасно напугал. Я стремительно перевернулся, сел на колени, оглядываясь - но никого не увидел. Потряс головой - но звук был материальным, он шел не из головы. - И я еще не совсем отказался от мысли поколотить тебя. - Темный провал между двумя кустами чертополоха в нескольких шагах от меня шевельнулся - и из него, как из воды, вынырнуло серьезное лицо Финьо, а потом и он весь - руки скрещены на груди, меж бровей - почти уже разгладившаяся хмурая складка. Я вздохнул и покорно опустил голову. - Прости, я не хотел растревожить тебя... и в голову не пришло, что ты подумаешь о плохом... ну хочешь - поколоти меня, я заслужил. Финьо промолчал, и, когда я бросил на него взгляд мельком, заметил, что он как-то странно смотрит на меня. - Ну в любом случае яблочный пирог с меня, - неловко заметил я, начиная подбирать рубашку. - Или два. Так что - поехали... обратно? - У меня есть идея получше. В голосе его было прежнее странное выражение, и в улыбке, когда я, озадаченный, опять посмотрел на него - тоже. Финьо подошел ко мне, опустился рядом - и неожиданно взял у меня из руки рубашку и положил ее на место. Неторопливо провел кончиками пальцев по мускулам моей груди, по изгибу с обратной стороны локтя, всей ладонью огладил внутреннюю поверхность бедер, отчего я не удержал судорожный вздох. Поднял голову, томительно-медленно обвел пальцами мои приоткрытые губы, властно обхватил шею у лица руками и прошептал, глядя на меня темнеющими с каждым мигом глазами: - Ну вот что мне еще с тобой делать, рыжий? Я и правда был готов поколотить тебя и ругать на чем свет стоит - но стоило увидеть тебя... искушение медовое... разве могло бы у кого-то... у меня... остаться другое желание, помимо этого? И он льнет губами к моим губам, так же властно обвивая одной рукой мою талию, прижимая к себе, заставляя лечь сверху, почувствовать сквозь тонкий лен жар тела, соперничающий с летним солнцем. Второй рукой Финьо закручивает мои волосы, чтобы не мешались, а другая уже спускается с поясницы ниже, жадно сжимая мои ягодицы, и средний палец гладит и ласкает ложбину, заставляя меня напрягать бедра, изгибаясь плотнее к руке Финьо. Выдыхая в голос, я целую и кусаю его губы, шею, плечи, и чувство вины, жажды прощения, придает ласкам особенно острый привкус. Я готов сделать, что он пожелает, лишь бы не держал на меня обиды за эту неудачную шутку. Впрочем, я всегда готов исполнить желания своего meldo... Вдвоем мы поспешно избавляемся от одежды Финьо и жадно сжимаем друг друга в объятиях, сплетая языки в сладкой глубине то одного, то другого рта, и я чувствую, как набухает, твердеет и вздрагивает плоть любимого рядом с моей. Мы оба покрыты испариной от жара снаружи и внутри, и скользящие, размеренные прикосновения особенно сладки. Рука Финьо скользит туда, меж бедер, где, кажется, скоро можно будет плавить металл, сжимает мой ствол и поглаживает, заставляя подергиваться под его ласками. Вторую руку он протягивает к моему рту, пальцы скользят по губам, заставляя их приоткрыться, соблазняя лизнуть подушечки кончиком языка, вобрать в рот, посасывая, как леденцы. Судорожное шипение служит мне восхитительным ответом, Финьо весь вытягивается как струна. - Что же ты делаешь? - мучительно шепчет он. - Прошу прощения, - хрипло выговариваю я в ответ. Финьо выдыхает в голос, отнимает руку, скользит влажными пальцами по спине вниз, к заветному входу, нежно и настойчиво гладит и проникает и двигается внутри, распаляя, обещая. Я льну к нему грудью, двигаясь навстречу, пытаясь ласкать его губами и языком в ответ, но возбуждение слишком сильно, и я начинаю постанывать и задыхаться от жажды ощутить его по-настоящему, ощутить всего, отдаться ему, умирая от сладости и страсти. - Финдекано, - выговариваю я между вздохами, - хватит... хватит дразниться... я хочу тебя, meldonya... - Хмммм, - хрипло мурлычет он, и я телесно ощущаю, как тяжелы веки, прикрывающие его глаза, откуда дикими всплесками разливается по лицу пламя желания. Рука его двигается еще чуточку размереннее, исторгая у меня из груди мучительный стон. - Хммм, думаешь, ты уже заслужил моего прощения? - Финьо, - выдыхаю я, - не знаю... как скажешь... - Стон. - Но я... я и так уже стою перед тобой на коленях, - нахожу я в себе силы улыбнуться. - Ах, Нэльафинвэ Майтимо, - медленно улыбается в ответ он, приподымая веки, - ты умеешь убеждать. Он еще немного раздвигает и приподнимает мои бедра, и мы единым плавным, сильным движением соединяем наши тела, так же едино вдыхая и замирая в конце. Финьо обхватывает сильными ладонями мои бедра, я упираюсь ладонью в его плечо - и мы начинаем раскачиваться вверх-вниз в дурманящем голову летнем мареве, и свист нашего дыхания сплетается с шуршанием трав, и жар, разливающийся по телу от движений Финьо, заставляет меня ощущать себя маленьким солнцем, упавшим на эти холмы. Сквозь полуоткрытые губы Финьо срываются тихие судорожные стоны, и мои волосы, когда я то и дело наклоняюсь ближе, чтобы жадно или нежно поцеловать его, скользят и прилипают кончиками к щекам, влажному рту. Мед течет по жилам вместо крови, светлое пламя заняло место сердца в груди. Быстрее, быстрее, догнать друг друга в неистовом полете навстречу небу, навстречу - вечности... Солнце вспыхивает под кожей, под веками, в глубине естества - и истина смотрит на меня миллионами звезд, льющимися из глаз Финьо... А на обратном пути meldo сплел и надел мне на голову венок из васильков и маков... - ...все-таки ты ужасно терпеливый, Нэльо, - задумчиво, удивленно и одобрительно качает головой Финьо. - Ждал целых два года. Я, сам знаешь, извелся бы тайной и проговорился гораздо раньше. - Я столько лет ждал тебя, - просто говорю я, глядя ему в лицо, - так что такое два года и какой-то венок? Финьо замирает на миг, глаза его льют чудесный свет, а потом он опускает веки и снова подносит венок к лицу. Откладывает на стол, нежно проводит, едва касаясь, ладонью, поворачивается ко мне и неторопливо спускает халат с плеч, позволяя ему упасть на пол. Так же неторопливо подходит к кровати - у меня в горле уже все пересохло от вида его поистине царственной наготы, - оседлывает мои бедра, зарываясь руками в простыни под моими кудрями, опускается всем телом вниз - не касаясь, но так, что чувствую его жар. Глазами он оглаживает мое лицо, изгибая губы - в волоске от моих губ - в улыбке, переворачивающей все мое нутро. Я лежу под ним, зачарованный, не в силах пошевелиться и едва дыша. - Я хотел сказать, Нэльо, - шепчет он жарко и доверительно, - мне очень жаль, что нечего подарить тебе взамен. Но... возьмешь ли ты меня в качестве ответного подарка? Я издаю горлом какой-то звук, ощущая как кровь ударила сразу в глаза, в сердце, в чресла, выбивая воздух из легких, зажигая пламя, которое может погасить только предложение melinyo. Левой рукой я судорожно впиваюсь ему в бедро, правой прижимая другое бедро к своему. - Неравнозначный обмен получится, Финьо, - шепчу я в ответ, ощущая как напряглись и его бедра, как часто и сильно забилась кровь в жилах, - ну разве только к венку я приложу себя. Финьо тихо хрипловато смеется. - Похоже, венок при таком раскладе оказывается лишним. - О нет, - оглаживаю я его бедра медленными движениями собственника, - венок в таком... ммм.... раскладе - катализатор реакции. Пальцы Финьо игриво пробегают по моей отвердевшей плоти. - Даа, я чувствую. И какой реакции, - жарко улыбается он, и его сладкие губы начинают покрывать поцелуями мою шею, ключицы. - Финьо, - со стоном выдыхаю я, погружая руку в гриву его волос, привлекая ближе к себе, - мы же вроде собирались ложиться спать? - Спать? - фыркает Финьо, деланно-возмущенно отстраняясь от меня. - Я ждал целых два года, - ласково передразнивает он меня, - и теперь потратить на сон самую длинную ночь в году? Ни за что! - улыбается он, прижимаясь, наконец, ко мне всем телом и с чувством приникая губами к моим губам. И всю эту длинную, самую долгую ночь в году, мы проводим самым лучшим и подходящим к случаю образом. Без сна. В объятиях друг друга.