От прошлого одна лишь зола.

За окном снова орут жеребята. Что же их так тянет вопить? Всё громче и громче. Распахиваю ставни и насколько могу громко кричу им: - Дети, потише себя можете вести? - Да-да, конечно, тётя Айронвинг! - доносится насмешливый ответ. Тише не становится, даже наоборот. Что ж, раз утро такое, то можно бы и перекусить чем... Ха, если бы. Холодильник девственно пуст. Делать нечего, придётся топать в магазин за едой. На пенсию-то не прожить толком - нам, повоевавшим в Зебрике, почему-то даже её Селестия выделила меньше, чем обычным старикам. Почему - никто не знает, да роптать бесполезно. Кое-как надев старое пальто невнятного бурого цвета, аккуратно продеваю сначала правое крыло, а затем искусственное левое в отверстия одежды. Плечи, как и всегда, ломит... На полпути вниз присаживаюсь на лестничной площадке отдохнуть - в мои года не то что полетать (да и на одном крыле), а даже побегать толком нельзя. Мимо пробегает детвора, чудом не наступив мне не хвост. Зло гляжу им вслед - сколько не говори, всё без толку. Путь через дорогу занимает всего-то десяток минут. Машин мало, да и то они еле ездят - после Войны экономика восстанавливалась в основном добровольцами-владельцами некрупных предприятий, в то время как крупные корпорации предпочитали оставаться в стороне. В моём родном Понивилле из таких были только Эпплы, старавшиеся помогать жителям как только могли. Сегодня, наверное, ещё немного яблок принесут... Солнце нещадно жарило, и я уже начинала жалеть о том, что не прихватила с собой шляпу. Битов хватило на несколько пакетов травы, которые я с радостью засунула в седельные сумки. Духота всё усиливалась, да и грива не сильно сдерживала раздражающие лучи. Она вообще постоянно напоминала мне о событиях, о которых я бы с превеликой радостью забыла. Её обгорелые неровные края оставались такими с тех пор, как по нашим окопам шарахнули из мортир. Из всего взвода выжила я одна. Конечно, кто-нибудь бы и сказал, что заставлять пегасов сидеть в окопах в земле - глупо, и я бы с ним, наверное, согласилась, но приказ есть приказ. Помню, как пришлось с контузией пробираться сквозь скользкую от крови и заваленную кусками тел траншею к чудом уцелевшему полноавтоматическому магострелу и отдирать от копыток чьи-то копыта, единственное, оставшееся от предыдущего владельца, потому что после артподготовки параспрайтовы фанатики повылезали из окопов и поскакали вперёд. В вечерних сумерках десять стволов орудия уже начинали немного светиться малиновым, когда я вдруг осознала, что только что с простреленной головой упал их лидер, последний из атакующих. Чёрно-бело-красное знамя выпало из ослабевших копыт, под углом воткнувшись в мягкий песок. Шлемы павших тускло отблёскивали в свете заходящего солнца, и под телами растекались багровые лужи. Стальные каски с остриями на макушке и орлом на лбу до сих пор вызывают у меня желание их немедленно прострелить. Копыта начали трястись от усталости и шока, и, обессилев, просто привалилась к замызганным досками спиной и провалилась в бессознательную тьму. Очнулась я уже в госпитале в тылу с перемотанными головой и левым боком, из которого вытащили больше двух десятков осколков. Крыло спасти не удалось, и мне пообещали поставить протез когда-нибудь потом. Через день я уже была готова продолжать сражаться, и даже с повышением за героическую оборону и захват знамени. Орден Стали второй степени был, конечно, приятной наградой, но он всё равно не вернул бы мне моих товарищей. И вот, снова вечер и снова я сижу за автомагострелом, выцеливая вражеские головы в касках, время от времени появляющиеся над границей траншеи. Вдруг в щиток врезается проклятие, которое я успеваю оценить как 2,224-роговое, типичный снайперский калибр, дающий гораздо большую начальную скорость, чем обычный трёхроговой винтовочный. Мигом ныряю и ору радистке: - передай артиллеристам, у нас тут снайпер! Та послушно кивает и с всегда удивлявшей меня скоростью отрабатывает сообщение ключом. Через десяток минут где-то вдалеке бухают длинноствольные орудия, проклятия со свистом разрезают пропахший потом и кровью горячий, пыльный воздух и врезаются в полосу укреплений полосатых. Оттуда доносятся крики, едва слышные с такого расстояния. Я только вернулась к магострелу, как вдруг та самая радистка завопила на всю траншею: - По жёлтому сигналу мы наступаем! Всего лишь в паре сотен метров позади нас начинает грохотать батарея мортир, накрывая врагов разрывами. Затем в небеса взлетает яркая жёлтая звезда, разрывающаяся в зените. - В атаку! Урааа! - громогласно орёт командир, взмахивая саблей и лихо выдёргивая пистолет из кобуры. Я же изо всех сил толкаю автомагострел вместо со станком вперёд, поближе к врагам, чтобы суметь прикрыть своих, если что. Прямо в проволочных заграждениях вздымается столб земли, прорывая в них прореху - шестидесятироговые гаубицы. Очень плохо - несколько выстрелов, и нам конец. Орудие видно, оно в полукилометре от вражеской линии. Вдруг прямо в него врезается проклятие 22,8 рогов, напрочь разрывая ему ствол. Не переставая перебирать копытами, оборачиваюсь, чтобы увидеть огромную металлическую штуковину, с двумя пушками в спонсонах и тремя автомагострелами во лбу. Шквальным огнём этот монстр мгновенно выкашивает несколько десятков метров зебр, и с рёвом поворачивается, чтобы продолжить бойню. Под оглушительную канонаду орудий обеих сторон наш отряд успевает залезть в траншею. Я аккуратно затаскиваю автомагострел на край и просто луплю вдоль окопов, выцеливая островерхие каски. Слева подкатывается граната, и, недолго думая, спасаюсь от взрыва, спрыгнув в укрытие. Магострел немного посекло, но в общем он цел. Но вылезти обратно мне не даёт неожиданный удар в бок, причём не простой, а остриём каски. Взрыкнув от боли, выхватываю траншейный нож и вбиваю его по рукоять в шею полосатика, одновременно отталкивая его. Тот падает замертво, обливаясь кровью, а я вытаскиваю из седельной сумки лечащее зелье и заливаю рану, надеясь дотянуть до прибытия медиков. С трудом вскарабкиваюсь обратно к магострелу, как вдруг по шлему что-то с огромной силой бьёт и сознание резко улетает в никуда.