Ein falscher Mensch (Herzeleid- Zwei).

Baby, stay right here with me... Малыш, останься здесь со мной... 'Cause I can't see you anymore... Потому что я больше тебя не вижу... This ain't the way it's supposed to be... Всё должно было быть совсем не так... I feel I'm knocking on heaven's door... Такое чувство, будто я стучусь в Небесные Врата... Knock... knock... knocking on heaven's door... Тук... тук... тук... достучаться до небес Knock... knock... knocking on heaven's door... Тук... тук... тук... достучаться до небес Knock... knock... knocking on heaven's door... (с) Selig - Knockin' on Heaven's Door ***** Когда ты чувствуешь боль постоянно, то начинаешь воспринимать ее как нечто обыденное, вроде икоты или жажды от чересчур соленой пищи. Отвратительное ощущение теряет свою остроту, спазм притупляется, и боль становится частью твоего существования. Ты дышишь болью. Ты смеешься болью. Ты чувствуешь себя живым только тогда, когда больно. Бэкхён опускает глаза и безэмоционально наблюдает за тем, как руки врача скользят по его груди. Ледяной стетоскоп неприятно холодит тонкую, похожую на рисовую бумагу кожу, и Бён невольно морщится. Руки доктора, напротив, обжигающе горячие, и от подобного контраста через тело проходит легкая дрожь. - У меня для тебя есть хорошая новость, Бэкхён-а, - мягко говорит доктор и убирает руки от его груди. Бён переводит дыхание и вопросительно смотрит на него. Как правило, он говорит одно и то же, только разными словами. Красивыми, насыщенными сложными для понимания научными терминами, но в них заключена одна давно известная Бёну истина. Его сердце дефектное. Оно бьется не так, как у обычного человека, оно больное, неполноценное. Поэтому Бэкхён не может радоваться жизни. Поэтому он настолько привык к невыносимой, раздирающей внутренности боли, что вместо отчаянного крика из горла вырывается только сдавленный вздох. Он должен сдохнуть рано или поздно, говорит ему врач, занавешиваясь участливой улыбкой. Он слишком слабый для трансплантации и слишком измученный своей болезнью для того, чтобы продолжать бороться. Умирать не так уж и страшно, если постоянно живешь под дамокловым мечом, думает Бён. Страшно, когда не знаешь, в какой момент слабое сердце перестанет биться. - Мы изучили твои последние показатели и, как нам кажется, за прошедшие полгода виден существенный прогресс, - впервые слова доктора наполнены не фальшивым оживлением, а настоящими, неподдельными эмоциями. – Твое состояние стабильно, а значит, ты готов к операции. – Он улыбается Бёну и трогает его за худое плечо: - Ну, что же ты молчишь? Мне кажется, это отличный повод для радости! Потому что я давным-давно разучился радоваться, хочет сказать Бэкхён. Больное сердце слишком слабое для того, чтобы чувствовать в полную меру. И все же осознание того, что, возможно, скоро все будет иначе, подкатывает к горлу горьким комком, заставляя Бёна судорожно выдохнуть и сжать руки в кулаки, силясь справиться с непонятно почему подступившими слезами. Ему совсем не хочется плакать, но, видимо, тщательно накапливаемая душевная тоска ищет выхода в прозрачных слезах. - Я счастлив, - всхлипывает Бэкхён и неумело улыбается. – Я действительно очень счастлив! Как знать, быть может, новое сердце на самом деле даст ему возможность узнать, что значит любить кого-то по-настоящему? ***** - Мы подобрали тебе донора. Он знает кабинет своего лечащего врача буквально до мелочей. Белый потолок, покрытый легкими трещинками, стены, выкрашенные светло-зеленой краской, массивный деревянный стеллаж, заставленный фигурками ангелов – доктор коллекционировал все, что связано с крылатыми посланниками небес. Небольшая тумбочка, на которой стопкой лежали толстые медицинские справочники, и стол, заваленный прозрачными папками с историями болезни пациентов. Бэкхён знает, что его собственная лежит сверху, как один из наиболее сложных случаев. За двадцать лет своей жизни он был в этом кабинете такое несчетное количество раз, что может описать его по памяти без запинки даже с закрытыми глазами. Это грустно и безнадежно до приступа тошноты, - что может быть хуже того, чем бывать в больничной палате чаще, чем в собственной комнате? - Его органы идеально совместимы с твоим телом, - продолжает говорить доктор, просматривая медицинскую карту Бёна. – Настолько хорошо, что я бы сказал, что этот клон был создан буквально под тебя. Бэкхён-а, ты, случаем, ничего не скрываешь? Он засмеялся собственной циничной шутке. Бён выдавливает из себя некое подобие улыбки и машинально поправляет выбившуюся прядь волос. «Его органы идеально совместимы с твоим телом». Сам факт того, что что-то, что принадлежит телу другого человека, может как-то ему подходить, кажется Бёну странным и немного нелепым. Подходить может шляпка, дорогой шейный платок, но никак не сердце, легкие или сетчатка глаза. Клонирование в современной медицине – это обычное повсеместное явление. Как правило, моделями служат бывшие уголовники, убийцы, насильники, словом, настоящие отбросы общества, кого будет не зазорно использовать в таком качестве. Клоны – это бездушные создания, не способные чувствовать и не умеющие ощущать боль. Их производят тысячами в специальных лабораториях, растят в закрытых воспитательных учреждениях, чтобы потом привезти в больницу и использовать в качестве расходного медицинского материала. Кто-то считает это ужасным. Кто-то спорит с ними, утверждая, что клоны подобны зомби и их даже нельзя назвать по-настоящему живыми. Бэкхён чувствует болезненный укол в груди. Он колеблется, но все-таки спрашивает врача, который продолжает разглагольствовать на медицинские темы: - Скажите, а… как его зовут? Доктор осекается на полуслове и, немного помолчав, спрашивает: - Кого зовут? - Моего… - Бэкхён мнется, не зная, как правильно назвать своего донора. – Клона? Врач удивленно приподнимает бровь, но все-таки заглядывает в медицинскую карту, поправляя очки и скользя взглядом по убористым неровным строчкам текста. Наконец он поднимает глаза и отвечает: - Его зовут Пак Чанёль. Он из интерната Schwarzwald, выпускается оттуда на днях, чтобы прожить здесь свободный период и затем – отправиться в клинику, дабы стать донором на твоей операции. Бён немного вздрагивает. Почему-то сам факт того, что незнакомый ему Пак Чанёль скоро приезжает в Сеул, чтобы отдать ему свое сердце, кажется пугающим и противоестественным. Все нормально, повторяет про себя Бён и глубоко вздыхает. Он же ненастоящий и неживой. Он был создан для того, чтобы рано или поздно умереть. Чтобы какой-нибудь настоящий человек, вроде Бён Бэкхёна, смог начать жить с чистого листа. - Что такое свободный период? – спрашивает он врача. - Свободный период – это пара месяцев, которая дается клону для того, чтобы прожить их полноценно, без постоянного контроля кураторов и наблюдения, - отвечает доктор, кладя его карту на стол и поправляя воротничок тщательно отглаженного белого халата. – Что-то вроде прощального подарка. - Это ужасно – впервые пожить по-настоящему перед тем, как умереть! – невольно вырывается у Бэкхёна. Ему не свойственно открытое выражение собственных эмоций, но почему-то сейчас они бушуют в измученном болью и слабостью теле, они переполняют его от кончиков пальцев до затылка, так что Бэкхён не может сдержаться. - Клоны не умирают – они завершаются, - равнодушно заявляет врач и пожимает плечами. – Если честно, то я считаю такие меры абсолютно бессмысленными. – Он морщится и смотрит на Бёна в упор. – По мне, так лучше сразу провести операцию, вместо того чтобы тратить зазря время врачей и ждущих донорских органов пациентов. Бён Бэкхён не может и не умеет чувствовать в полную меру. Он видит мир в полутонах, и в его реальности нет ничего хорошего и плохого. Есть только серые точки перед глазами и гулкий прерывистый ритм слабого сердца. Но почему-то слова врача кажутся ему жестокими и несправедливыми до такой степени, что его переполняет незнакомое чувство обиды. Даже если они ненастоящие, то почему они не имеют шанса на то, чтобы хотя бы ненадолго ощутить себя полноценными людьми? Даже если они дефектные и бездушные, то разве они виноваты в том, что такими их создали равнодушные ученые в лаборатории, пропахшей спиртом и химикатами? Пак Чанёль. Его имя отдается в голове Бэкхёна. Почему-то оно напоминает ему о пахнущем прелым сеном воздухе и о ярком июльском солнце. Оно удивительно теплое и красивое, совсем не такое, какое должно быть у лишенного эмоций клона. Пак Чанёль… Тот, чье сердце вскоре будет биться в его, Бён Бэкхёна, груди… - А он может прожить свободный период у меня? – Слова Бэкхёна повисают в воздухе, и в комнате воцаряется тяжелое молчание. Доктор моргает, видимо, думая, что ослышался, и недоуменно переспрашивает, глядя на Бэкхёна как на сумасшедшего: - Зачем тебе это нужно? Бён и сам не понимает, зачем и для чего. Ему хочется узнать, как он выглядит, бездушный клон Пак Чанёль с таким солнечным и согревающим именем. Ему хочется узнать того, кто вскоре бесследно сгинет с лица Земли, дабы Бён смог наконец-то вздохнуть полной грудью. А еще ему безумно, до дрожи жаль незнакомого донора Пак Чанёля, который должен умереть только потому, что так сказала кучка равнодушных людей в белых халатах. - Я просто так долго ждал этой операции, - говорит Бэкхён, стараясь, чтобы его голос казался уверенным и сильным. – И потому я хочу проследить, чтобы мое будущее сердце поступило ко мне в идеальном состоянии. – Он смеется и выдавливает из себя улыбку, напуская на себя выражение холодной циничности. – Мало ли что этому клону взбредет в голову! В их мире нет места жалости к будущим донорам органов. Фальшивые люди недостойны того, чтобы расходовать на них драгоценные чувства и эмоции. Потому Бэкхён не решается сказать ему правду, глядя на него широко распахнутыми, деланно честными глазами. Лицо врача разглаживается, и он, помолчав, наконец заявляет: - Думаю, это можно устроить. – Он тянется к телефону и одобрительно хмыкает. – Приятно видеть такой рациональный подход у будущего пациента. В поступке Бэкхёна нет абсолютно ничего рационального и продуманного. Напротив, его горло пересохло от волнения, а сердце стучит так быстро, что Бён всерьез опасается, что у него начнется очередной рецидив. А все потому, что ему просто до безумия хочется сделать последние дни существования искусственного человека Пак Чанёля по-настоящему счастливыми. Даже если это и лишено всякой логики. ****** Он совсем не похож на тот образ, какой нарисовал у себя в голове Бэкхён, готовясь к их первой встрече. Почему-то клоны представлялись ему идеальными, совершенными созданиями с блестящими глазами, похожими на пластмассовые пуговицы. Пак Чанёль кажется ему совершенно обычным и немного несуразным. Долговязый, немного нескладный, он смотрит на Бэкхёна круглыми как у совы карими глазами и ерошит большой ладонью растрепанные каштановые волосы на макушке. Бэкхён смотрит на него снизу вверх и чувствует себя немного неловко. - Ну вот, мы и на месте, - бодро говорит невысокая рыжеволосая девушка-куратор и слегка толкает Пака в бок. Тот покорно склоняется и говорит низким басовитым голосом: - Приятно познакомиться, Бэкхён-хён. - И мне, - с трудом выдавливает из себя Бён и кланяется в ответ. Все происходящее кажется ему неестественным и каким-то искусственным. Похоже на отрепетированный спектакль, в котором неумелые актеры старательно играют роли по сценарию незадачливого режиссера. Бэкхён неловко косится на куратора. Та лучезарно улыбается и щебечет: - На сегодня я оставляю вас одних. Я буду приходить к вам каждый день на несколько часов и проверять, как обстоят дела. Чанёль-а, - она поворачивается к перетаптывающемуся с ноги на ногу Паку, – хорошо заботься о себе и своем теле, чтобы не возникли проблемы перед предстоящей операцией. Услышав слово «операция», Бэкхён ощущает себя последним дерьмом на планете и заливается краской, отворачиваясь и боясь встретиться с Чанёлем взглядом. - Хорошо, - абсолютно спокойно отвечает Пак. Его равнодушный, совершенно безмятежный тон коробит Бэкхёна. Такое впечатление, будто ему предлагают съездить на рождественскую вечеринку, а не готовят к последней в его жизни донорской трансплантации. Все правильно. Клоны же не умеют чувствовать. Клоны знают, для чего они были рождены, и относятся к грядущей смерти как к неизбежному. Чанёлю не больно. Но почему-то больно Бэкхёну. Дверь за куратором захлопывается. Бён украдкой бросает на Пака взгляд. Неожиданно Пак разворачивается к нему и пристально смотрит на него в ответ. Бэкхён вздрагивает. Вопреки всему, карие глаза не кажутся ему неживыми и пустыми. Чанёль смотрит на него внимательно, изучающе, так, будто ему действительно интересно, что за человек сейчас стоит перед ним в тесной, пропитанной атмосферой неловкости прихожей. Так, как будто он настоящий. Внезапно Пак моргает и улыбается. Ярко, ослепительно, так что Бёну хочется зажмуриться. Он протягивает ему большую ладонь и говорит: - Я – Пак Чанёль. Я здесь для того, чтобы ты наконец-то стал здоровым. Приятно познакомиться, хён! Чанёль – фальшивый человек. Лишенный чувств, эмоций и каких-либо привязанностей. Но улыбка у него самая, что ни на есть, настоящая. Становится тяжело дышать, а сердце стучит так быстро, что Бён пугается. Ему кажется, что он вот-вот свалится замертво посреди прихожей, настолько он потрясен и шокирован. Он протягивает руку и вкладывает ладонь в ладонь Чанёля. Тот крепко сжимает его пальцы, и Бэкхён давится воздухом: кожа Пака обжигающе горячая. Он смотрит прямо на улыбающиеся губы Пак Чанёля и слабо шепчет, чувствуя, как исходящее от клона тепло бежит по венам, согревая хрупкое тело: - Я и не знал, что вы… умеете улыбаться. Пак вздрагивает и растерянно моргает. Затем морщится и заговорщически шепчет: - Не могут. Но я почему-то могу. Он расстроенно вздыхает и говорит, наклоняясь ниже, так что его карие глаза смотрят прямо в глаза Бэкхёна: - Наверно, я просто какой-то неправильный. Знаешь, ошибка при дубликации генетического кода. – Он ерошит волосы и немного щурится. Бён невольно думает, что его лицо невероятно привлекательное. Не похожее на правильные лица моделей из молодежных журналов, оно притягивает своим несовершенством и небольшими изъянами. Оно живое. Настолько живое, что в груди что-то болезненно вздрагивает. - Ты только не говори куратору, хорошо? – Чанёль протягивает руку вперед и вытягивает мизинец. – А то они увезут меня отсюда, и я не смогу тебе помочь. – Он снова расплывается в широкой искренней улыбке. – А я так хочу, чтобы ты жил и радовался. Прекрати, умоляет про себя Бён. Прекрати так ярко и солнечно улыбаться. Прекрати смотреть на меня так внимательно и ласково своими сияющими глазами. Клоны не умеют чувствовать. Клоны не способны улыбаться. Бэкхён – человек с дефектным сердцем. И донор ему тоже достался какой-то дефективный. - Обещаю, - шепчет Бён и протягивает слегка подрагивающую руку к ладони Чанёля. – Я никому не расскажу. Чанёль улыбается еще шире и сцепляет их пальцы, скрепляя их договор и связывая их навсегда. Он приехал сюда для того, чтобы умереть ради Бёна. А пока умирает сам Бэкхён, глядя в живые и искренние добрые глаза. ****** - Что это? – спрашивает Чанёль, недоверчиво косясь на нанизанные на вилку спагетти. Бэкхёну кажется немного нелепым, что Пак в свои двадцать не знает одно из самых любимых иностранных блюд Бёна. Он подцепляет немного спагетти на вилку и говорит: - Это паста с грибами в сливочном соусе. Неужели ты никогда не ел ничего подобного? - Нет, - отрицательно качает головой Пак и немного виновато улыбается. Бэкхён невольно вздрагивает: он никак не может привыкнуть к тому, что клон способен так открыто выражать свои эмоции. Улыбка кажется продолжением самого Чанёля. Пак улыбается практически всегда: когда они гуляют по парку, когда Бён рассказывает ему какие-нибудь истории из собственной жизни в редкие и отчаянные минуты откровенности. Чанёль каждый раз слушает его внимательно, даже жадно, погружаясь в его нескладные рассказы с головой, как в бездонный омут, и Бэкхёну невольно кажется, что каждую историю Пак проживает через его воспоминания. От этой мысли становится так больно, что он обрывает рассказ на полуслове и отворачивается, боясь встречаться с Паком глазами. Они никогда не говорят о предстоящей операции, но с каждый днем Бэкхён погружается в отвратительное липкое чувство вины все глубже и глубже. Пак Чанёль должен умереть ради того, чтобы Бён Бэкхён смог выжить. Хотя он никогда не сможет полюбить жизнь так же сильно, как ее любит Чанёль. Любит… Так странно даже думать о том, что клон, который изначально искусственно рожден в лаборатории, способен на такое искреннее и яркое чувство. Однако почему-то Бёну кажется, что именно он больше похож на фальшивого человека, чем Чанёль. Он немного завидует ему. Это странно, но в то же время так прекрасно - наслаждаться каждой вольной минутой в полную силу, зная, что таких минут будет не так уж и много. Пак превращает их в События, в Воспоминания, в Сокровища, о чем он как-то смущенно рассказывает Бэкхёну. Он похож на большого искреннего ребенка, только-только вошедшего в огромный и удивительный мир. И Бэкхёну, прожившему большую часть своих двадцати с лишним лет в больничной палате, приходится знакомиться с тем самым огромным и бесконечным миром вместе с ним. Ему нравится это. Ему нравится присутствие Чанёля в его жизни, нравится его улыбка, его обезоруживающая простота и доброта. Клоны не могут быть добрыми. Фальшивые люди не умеют радоваться жизни. - Улыбнись, - внезапно говорит Чанёль и берет Бэкхёна за руку, осторожно поглаживая тонкое запястье. – Улыбнись, хён, ведь сегодня такой прекрасный день! Бэкхёна захлестывает волна невыносимой горечи, смешанной с болезненной нежностью. Он закусывает нижнюю губу, отчаянно стараясь не расплакаться. Рядом с Чанёлем ему плохо и невыносимо горько. Рядом с Чанёлем его сердце стучит так сильно, что ему тяжело дышать, что эмоции переполняют его, грозясь разорвать грудь на части и вырваться на свободу миллиардами вздохов. Рядом с Чанёлем он чувствует себя живым и настоящим. - Я не умею улыбаться, - тихо говорит Бэкхён и не замечает, что уголки рта невольно ползут вверх. - Я тебя научу, - уверенно отвечает Пак. Его глаза темнеют, и он еле слышно добавляет: - Даже, если у меня будет на это не очень много времени. - Доедай спагетти, а не то они остынут. Эй, Пак Чанёль. Ты сжигаешь мое слабое сердце дотла. ***** Бэкхён не любит лето, потому что это та самая пора, когда надо радоваться жизни и бесконечно веселиться. Влажной и соленой от пота кожи касаются обжигающие солнечные лучи, от которых нельзя скрыться абсолютно нигде. Бёна тошнит от ярких улыбок, девушек в красочных разноцветных платьях и атмосферы всеобщей эйфории. Солнце иссушает его легкие, жар сжигает его нутро изнутри, и он невольно прячется за Чанёля, щурясь от ослепительных ярких лучей. Пак оборачивается к нему и очарованно говорит: - Здорово! - Любишь лето? – спрашивает Бён, чувствуя, как к горлу подкатывает горький комок. Смотреть на улыбающегося Чанёля, стоящего в лучах закатного солнца, просто невыносимо. Это слишком ярко, слишком ослепительно, слишком жарко и опасно. Опасно потому, что Бэкхёну до дрожи в кончиках пальцев хочется протянуть к нему руку и коснуться теплой кожи. - Это первый раз, когда я вижу лето… по-настоящему, - неожиданно серьезно отвечает Чанёль. На его лицо набегает тень печали, и он рвано выдыхает, сжимая руки в кулаки: - В интернате нам практически не позволяли выходить на улицу в солнечную погоду. Воспитатели говорили, что лучи могут быть опасны и спровоцировать формирование раковых клеток. – Он закусывает нижнюю губу и рассеянно смотрит на залитый золотистым светом вечерний Сеул. – Мне очень хотелось узнать, каково это, когда ты видишь летнее солнце не только сквозь оконное стекло… Бэкхён не видит ничего особенного в том, чтобы любоваться закатом над затихающим воскресным Сеулом. За свою жизнь он наблюдал за тем, как солнце медленно исчезает за крышами высотных домов, бесчисленное количество раз. Но только сейчас он понимает, насколько пусто и бездарно он жил. Двадцать один год он считал минуты, оставшиеся до остановки прерывисто стучащего сердца и окончания своей серой безрадостной жизни. Двадцать один год он существовал для того, чтобы рано или поздно умереть. А, оказывается, было столько прекрасных и удивительных моментов, которые он, Бён, эгоистично воспринимал как должное. Солнечное тепло, осенние дожди, хлещущие бурным потоком с серого неба, холодный снег, оседавший на коже ледяными каплями, промозглый морской ветер, запах расцветающих вишен… То, чем он не дорожил, и что для кого-то другого оказалось недосягаемой мечтой. Он бы хотел отдать хотя бы часть своей жизни Чанёлю, чтобы больше никогда не видеть его таким грустным. Чтобы ему было не о чем сожалеть и чтобы было, о чем вспомнить, когда… Бён вздрагивает и, повинуясь внезапному порыву, тянется к Паку и обвивает его руками. Чанёль большой, нескладный и удивительно родной, и в душе невольно возникает ощущение домашнего тепла. - Ты же не любишь обниматься, - слышит он удивленный возглас Пака и, шмыгнув носом, отвечает: - Не люблю. А теперь ты скажи, - Чанёль выше него на целую голову, и Бён почти касается губами его груди, скрытой тонкой белой футболкой. – А что любишь ты? - Я люблю все, - Чанёль щекочет его макушку теплым дыханием. Неожиданно его руки ложатся на плечи Бёна и притягивают его к себе ближе. – Я люблю смотреть с тобой на закат, люблю слушать, когда ты рассказываешь мне о своем прошлом, люблю, когда ты готовишь для меня что-то вкусное и необычное, люблю, когда ты вот так вот становишься ко мне чуточку ближе. Солнце заходит за горизонт, и небо начинает наполняться ночной темнотой. Чанёль говорит, мягко очерчивая контур острых лопаток Бёна: - А еще я очень люблю тебя. - Это потому что ты больше никого не знаешь, - шепчет Бэкхён. Сердце стучит так, что глаза застилает темная пелена. Ему тяжело дышать, а глаза становятся влажными от непрошенных слез. - А мне больше никого и не нужно знать, - голос Чанёля звучит непривычно серьезно. – Достаточно того, что я отдал свое сердце тебе. ***** Я не хочу, чтобы ты умирал из-за меня. Я хочу, чтобы ты жил, потому что ты достоин этого больше, чем кто-либо еще. Ты замечательный, ты невероятный, самый искренний и любящий. Я люблю тебя всем своим слабым никчемным сердцем. Слова переполняют его, они рвутся наружу, но Бэкхён молчит, глядя на Чанёля с нескрываемой тоской и страхом. Его чувство растет с каждым днем, с каждым чертовым днем, коих у них осталось так мало. Фальшивые люди не умеют выражать свои эмоции полноценно. Чанёль любит смотреть грустные фильмы. Это кажется Бёну форменным мазохизмом, погружаться с головой в переживания героев и страдать из-за них так, чтобы обязательно плакать на трогательных и печальных моментах. - Они же ненастоящие, они придуманные, - говорит Бён, качая головой. - Они в этом не виноваты, - отвечает Чанёль и вытирает выступившие слезы. Сегодня по кабельному каналу показывают душераздирающую японскую драму о смертельно больной девушке, которая влюбляется в своего одноклассника. Несмотря на то, что их история любви была короткой и наполненной страданиями и слезами, в конце, испуская последний вздох, она говорит, что ничуть не жалеет о том, что встретила того самого парня. «Я родилась на свет, не зная тебя, но я счастлива, что умру с твоим именем на губах», - говорит главная героиня и закрывает глаза. Бён не любит драмы и считает их слишком наигранными и фальшивыми. Искусственные слезы, ненастоящие герои, придуманные несчастья. И все же почему-то этот фильм его трогает. Трогает до такой степени, что к горлу подкатывает горький комок, и Бёну впервые хочется расплакаться. Чанёль рядом испускает сдавленный всхлип. Бён поворачивается к нему и видит, что Пак трет покрасневшие от слез глаза и судорожно выдыхает: - Это так ужасно, что она была больна, - его хриплый голос ломается, и Пак закрывает лицо руками. – Неужели для нее не могли найти донора? - В то время доноров еще не существовало, - Бэкхёну больно оттого, что Чанёль плачет. Он тянется вперед и накрывает его плечо своей ладонью, успокаивающе поглаживая его по руке. – У нее была лейкемия, и ее уже нельзя было спасти. Почему ты плачешь, мысленно кричит Бэкхён? Почему ты хочешь облегчить страдания других, совершенно не думая о себе?! Почему я встретил тебя, чертов Пак Чанёль? Почему я узнал твое солнечное имя? Внезапно Пак подается вперед, прижимая его к себе. Бён чувствует себя маленьким и беззащитным в его медвежьих объятиях и утыкается лицом в пахнущую мылом и шампунем клетчатую толстовку Пака. - Как же я рад, что ты не умрешь, - голос Чанёля наполнен нескрываемой нежностью. – Как хорошо, что я могу тебя спасти… - Но ты же сам умрешь! – кричит Бён, дергаясь и пытаясь вырваться. Слезы застилают глаза, Бён плачет навзрыд, бессильно молотя руками по широкой груди Пака и сдавленно шепча: - Я люблю тебя… Люблю… Я не хочу, чтобы ты жертвовал собой ради меня! - Ты действительно любишь меня? – Пак улыбается сквозь слезы. – Я так счастлив, ты себе не представляешь! Бэкхён прижимает голову к груди Чанёля и слышит, как часто и гулко стучит его сердце. Тук-тук, тук-тук, тук-тук… - Я откажусь от трансплантации, - решительно говорит он. – И тогда мы сможем быть вместе. - Нет, не сможем – Пак поднимает его голову за подбородок и смотрит ему прямо в глаза. Глаза самого Чанёля наполнены нескрываемой грустью и болезненной нежностью. – Потому что я клон. Я был создан из чьего-то ДНК ради того, чтобы умереть. – Неожиданно он прижимается теплыми солеными от слез губами к губам Бёна. Бэкхён чувствует его тяжелое дыхание и закрывает глаза, кладя руки на плечи Пака. - Если ты откажешься, то меня отдадут кому-то другому. А я не хочу, чтобы мое сердце досталось человеку, которого я не люблю. Неожиданно он берет Бёна за руку и прикладывает ее к своей груди. - Чувствуешь? – спрашивает Чанёль. – Оно бьется ради тебя. Он вновь целует Бёна и стирает кончиками пальцев слезы с бледной кожи. - Оно скоро будет биться в твоей груди. А значит, и я всегда буду с тобой. – Он накрывает руку Бёна своей и добавляет: – Любовь ведь никогда не исчезает из сердца. Где бы и кому бы оно ни принадлежало. Любить больно. Это намного тяжелее, чем терпеть продолжительные спазмы из-за очередного приступа. Его колени подгибаются, дыхание сбивается, и хочется выть от того, насколько все несправедливо. - Ты не настоящий, - жалобно говорит Бэкхён и прижимается к чужому телу, прикрывая глаза и чувствуя кожей живое тепло. – Ты же не умеешь чувствовать. - Не умею, - соглашается Чанёль и прижимает его в ответ к себе так крепко, как только возможно. – Но почему-то чувствую. ***** - Поезжай в Париж, - говорит Чанёль, листая красочный глянцевый журнал. – Ты только посмотри, как там красиво! Всегда мечтал побывать именно в Париже! - Город любви и романтики, - скептически говорит Бэкхён, но покорно записывает этот пункт в список. Прыгнуть с парашютом. Научиться играть на ударных. Съесть самое большое мороженое в лучшей кондитерской мира. Подарить незнакомой девушке цветы, чтобы она искренне улыбнулась. Последний пункт вызывает у Бёна легкое чувство внутреннего недовольства, но он ничего не говорит, только кладет голову на плечо Чанёля и осторожно целует его в уголок губ. Поплавать с аквалангом. Подняться на какую-нибудь высокую гору, например, Килиманджаро или Фудзи. Пожертвовать крупную сумму в благотворительный фонд помощи бездомным животным. Написать песню о любви. Совершить прогулку на гондоле в Венеции. Время движется неумолимо. Бэкхён хватается за каждую минуту, пытается поймать ускользающие мгновения слабыми руками, но те утекают сквозь пальцы как мелкий песок. Каждый день они пишут по нескольку пунктов в список. Чанёль утверждает, что у него отвратительный почерк, поэтому Бэкхён покорно ведет ручкой по белой бумаге, с легким трепетом перенося туда желания и мечты Пак Чанёля. У него никогда не будет шансов воплотить их в жизнь. Но зато такая возможность скоро будет у Бэкхёна. Поехать в Париж. Покормить чаек на берегу моря. Посмотреть все-все матчи чемпионата мира по футболу. Любоваться закатом под дождем. Сам Бэкхён еще пока не умеет мечтать. Он медленно, но верно учится чувствовать и любить, постепенно привыкая к тому, что его мысли заняты одним-единственным человеком. На самом деле у Бэкхёна есть мечта. Но она никогда не воплотится в жизнь, сколько бы он ни царапал бесконечные слова расплывающимися от падающих на бумагу слез чернилами. Сделать все эти прекрасные вещи с тобой. Каждый день любоваться твоей яркой и живой улыбкой. Просыпаться с тобой в одной постели и молча наблюдать, как ты спишь. Целовать тебя и чувствовать твое дыхание на своих губах. Плакать вместе с тобой над очередным дурацким грустным фильмом. И так до бесконечности, не оглядываясь на исчезающие минуты. Но одну вещь он все-таки сможет сделать. Любить тебя всегда, пока в моей груди будет биться твое сердце. ***** - Это так странно, - выдыхает Чанёль и будто зачарованный смотрит на лежащего под ним Бэкхёна. Тот невольно заливается краской и подавляет отчаянное желание прикрыться. Он впервые показывает кому-то свое обнаженное тело, помимо родителей и врачей. Оно кажется ему уродливым, гадким, просто отвратительным, и Бён буквально сгорает от смущения. - Ты уверен, что хочешь этого? – Чанёль осторожно касается губами его щеки. От простого прикосновения по всему телу бегут мурашки, и Бэкхён притягивает его к себе ближе, сдавленно выдыхая. - Никто не должен сдохнуть девственником, - глупо шутит он, проводя кончиками пальцев по широкой груди Пака. Тот качает головой и наклоняется к его губам: - Бэкхён-а… Он хочет запомнить его и таким. Запечатлеть в памяти его мимолетные касания, его теплые губы, прижимающиеся к его губам. Его поцелуи, которые становятся порывистыми и страстными, по мере того, как в обоих нарастает возбуждение. Язык Пака скользит в его рот, его пальцы проводят по линии ключиц Бэкхёна, и становится невообразимо жарко и хорошо. Хочется больше прикосновений, больше ласки, больше любви Чанёля, которой ему всегда мало. Губы Чанёля опускаются ниже, на его шею, и, черт возьми, от движения его языка по тонкой коже Бэкхёну хочется кричать в голос. Дыхание сбивается, сердце колотится практически бесконтрольно, Бэкхён подается вперед и целует все, до чего может дотянуться: губы, лоб, волевой подбородок, изгиб шеи, ключицы, плечи, покрытые россыпью мелких веснушек. Чанёль стонет и вжимает его в кровать, так что Бён чувствует бедром его возбуждение. Пальцы Чанёля скользят по его влажному члену, Бэкхён кричит и откидывает голову назад, чувствуя, как от возбуждения темнеет в глазах. - Мне очень хорошо, а тебе? – хрипло выдыхает ему на ухо Пак, и Бён готов кончить просто от звука его хриплого голоса. Он прикасается рукой к возбужденной плоти Чанёля и сдавленно шепчет: - Да. Но я хочу еще больше… Помни его. Просто помни его, когда он исчезнет. Помни жар от его касаний, помни, насколько приятна на ощупь его кожа, помни, как было больно и томительно жарко, когда его пальцы скользнули внутри напряженного входа, растягивая и готовя к большему. Помни, как ты стал частью его, как задыхался и стонал его имя. Как вы оба потеряли контроль, и он вдалбливал тебя в кровать, вытрахивая из тебя последние связные мысли. Бэкхён царапает ногтями влажную спину Чанёля и вскрикивает, чувствуя, как к глазам подступают слезы наслаждения и безнадежности. Оргазм буквально выбивает из него дух, и на мгновение Бёну кажется, что сердце действительно остановилось навсегда. Но оно продолжает биться, слабо, гулко, его чертово дефектное сердце. - Я люблю тебя, - нарушает молчание Чанёль и прижимает его к своему влажному от пота телу. Помни эти слова. Бережно храни их в своей памяти. Чтобы вспомнить их тогда, когда он больше не сможет их тебе сказать. ***** - Не бойся, это будет не больно, я уверен. – Широкая ладонь Чанёля гладит его по спутанным волосам. - Я знаю, - сдавленно шепчет Бэкхён и утыкается лицом ему в грудь, вдыхая его запах и исступленно сжимая в руках воротничок его рубашки. – Я не боюсь. Завтра будет операция. Сегодня с утра приходила куратор и деловым тоном рассказала им детали, назначив время и тщательно их проинструктировав. Бэкхёну кажется, что он давным-давно привык к боли. Она была верной спутницей его однотипных бесцветных дней на протяжении большой части его жизни. Он никогда не думал, что болеть может что-то такое, что нельзя увидеть на рентгене. Что-то внутри него разрывается на части, так что Бёну хочется выть в голос и раздирать ногтями собственную кожу, чтобы хоть как-то отвлечься от этого отвратительного, пожирающего его тело ощущения. - Я не хочу тебя отпускать, - жалобно говорит Бэкхён и всхлипывает. – Не хочу. - Надо, - просто говорит Пак. – И потом, помнишь, о чем я тебе говорил? – Он по-мальчишески светло улыбается и касается левой стороны груди. - Пока оно бьется в твоей груди, я буду рядом. Ты не будешь меня видеть, но ты будешь меня чувствовать. Ты будешь мною жить. Он целует Бэкхёна и закрывает глаза. Бён знает, что Паку сейчас тоже хочется плакать, но он держится. Потому что Чанёль всегда улыбается Бэкхёну, как бы горько ему ни было. - Я буду с тобой в наших общих воспоминаниях, - говорит он и кладет руки на спину Бёна. – Они такие яркие и красивые… Уверен, я буду в них как живой. А ты и есть живой, думает Бэкхён. Ты настоящий, искренний, и плевать, как ты появился на свет. Фальшивые люди – это ученые, которые считают, что у клонов нет чувств. Фальшивые люди – это те, кто создают копии себе подобных, чтобы потом использовать как расходный материал. Когда-то и он, Бён Бэкхён, был фальшивым. Фальшивым быть легче. Никакой жалости, никаких ненужных и лишних эмоций и чувств. Бён Бэкхён не жалеет, что он стал настоящим. Даже сейчас, когда он плачет навзрыд, уткнувшись лицом в чужое теплое плечо. ***** - Я смешной с этими штуками в носу? – немного невнятно спрашивает Чанёль. Наркоз уже начал действовать, и его лицо кажется Бэкхёну немного расплывчатым. Он моргает и отрицательно качает головой: - Разве, если немного. - Хочется спать, - Чанёль неожиданно подается вперед и берет его за руку. Его ладонь по-прежнему теплая и мягкая, и Бэкхён еле сдерживается, чтобы не схватить его руками за плечи и не прижать к себе как можно крепче. - Я тебя люблю. - Слезы падают из глаз на зеленую одноразовую рубашку. Бэкхён молит высшие силы, чтобы произошло чудо, и они с Пак Чанёлем оказались не на одинаковых жестких железных хирургических столах, а как можно дальше от этого места, там, где их никто-никто никогда не найдет. Голова туманится от поступающего в кровь снотворного, но Бэкхён упорно держит глаза открытыми. Он хочет видеть Чанёля так долго, как это только возможно. - Не плачь, Бэкхён, - он впервые обращается к нему без формальностей. – Потому что я люблю, когда ты улыбаешься. Бэкхён давится слезами и сжимает его руку, невольно улыбаясь в ответ. Чанёль смотрит на него в упор затуманивающимися глазами, пока он не издает легкий вздох, и его веки не смыкаются. Улыбка Чанёля становится последним, что видит Бён прежде, чем провалиться в сон. Он погружается в темноту и не успевает сказать несколько лихорадочных, сбивчивых слов, которые рвутся наружу из сухих одеревеневших губ. Я рад, что запомню тебя с улыбкой на лице. Я рад, что встретил тебя. Я родился на свет, не зная тебя, но я счастлив, что буду жить, с тобой в своем сердце. И когда-нибудь я умру с твоим именем на губах. ***** Оно бьется под его кожей так же часто и гулко, как билось когда-то в чужой груди. Бэкхён проводит кончиками пальцев по испещренной швами коже и шепчет: - Чанёль-а… Он закрывает глаза, давясь невольными слезами и улыбается: - Чанёль-а! Я медленно, но верно иду на поправку. Швы уже практически зажили, и доктор говорит, что скоро меня выпишут. И тогда я смогу сделать что-то из твоего списка. Сердце начинает биться чаще. Бэкхён прижимает ладонь к левой стороне груди и поправляется: - Из нашего списка. Они так и не согласились отдать ему прах Чанёля, после того, как тело кремировали. Доктор смотрел на Бёна как умалишенного и говорил, что это не по правилам и что клонов положено хоронить в общей могиле, на специально отведенном месте. Как ни странно, Бэкхён не ощутил ни разочарования, ни злости, ни гнева или ярости. Он смотрел на разглагольствующего врача, и ему стало невообразимо жаль этого пустого ненастоящего человека. Было немного больно и грустно. Но душой Бэкхён понимал, что это не так уж важно. - Твое сердце живое, Чанёль, - говорит Бён куда-то в пустоту и вновь расплывается в широкой улыбке. – Слышишь, как оно бьется? Оно бьется так часто, потому что я люблю тебя. И потому что ты любишь меня тоже. Он осторожно спускает ноги с кровати и неуклюже идет к окну. С видимым трудом Бэкхён распахивает створки и подставляет лицо ярким лучам полуденного солнца. - Чувствуешь, Чанёль? Летний день сегодня удивительно хорош. Он касается рукой левой стороны груди и жадно вдыхает наполненный ароматом прелых цветов воздух. И как никогда чувствует себя настоящим. The End.