Сказка для Драко

Кто такие слизеринцы? По какому признаку отбирают учеников на этот факультет? Критерием не является чистота крови, к которой так воинственно относится Драко, иначе Том Реддл, будущий могущественный маг Волан-де-Морт, никогда бы не был зачислен Распределяющей шляпой на факультет. Высокие интеллектуальные способности, очевидно, также не являлись критерием, в таком случае друзья Малфоя – Грегори Гойл и Винсент Крэбб учились на любом другом факультете, но не на Слизерине. Хитрость? «Верно», – думал Драко. Он хитер, амбициозен, и в нем было выражено во всей своей полноте то чувство, которое служило Распределяющей шляпе явственным признаком типичного слизеринца. Тот самый обманчивый мираж, который затмил разум основателю факультета – Салазару Слизерину. Это чувство собственного превосходства над другими. Драко лежал на кровати в спальне. Низкий, темно-зеленый бархатный полог едва открывал ему вид на комнату. Малфой слушал, как Гойл и Крэбб, оба плотного телосложения, смачно сопят во сне, и бессильно раздражался на них. Драко страдал от нарушения сна еще в начале прошлого года, сразу после того, как Лорд Волан-де-Морт отдал ему приказ убить директора школы Хогвартс. С тех пор проблема бессонных ночей только усугубилась, эволюционировав в хроническое недосыпание. Драко не мог найти не только долгожданного покоя, но даже своего места в Хогвартсе, в котором раньше он чувствовал себя принцем и ничуть не меньше. Сейчас, то волшебное место будто бы испарилось и оставило вместо себя пустоту с угнетающей тишиной. Драко не мог вернуться в поместье, ведь в Малфой-Мэноре теперь расхаживали Волан-де-Морт с Пожирателями смерти, залившими стены Мэнора кровью и душераздирающими криками маглов и грязнокровок. Он вспоминал, как в день перед отъездом в Хогвартс, приблизительно три месяца назад, он возвращался по аллее к поместью, когда могучие двери замка распахнулись точно перед его лицом, и на него рухнула девушка. Ее коричневое магловское платье было порвано, грудь и бедра оголены, пунцовые синяки украшали ее тело также вызывающе, как у мертвеца в склепе. Ее подвергли издевательствам и насилию. Девушка повисла на нем, задыхаясь в рыданиях; она вся была в свежей крови, которой с ног до головы запачкала Драко. Неясно, как она сумела добраться до двери. Возможно, кто-то из Пожирателей забавлялся тем, что она безнадежно ищет выход из поместья. Девушка просила убить ее. Малфой-младший растерялся. Он не смог убить в прошлый раз, не сможет и сейчас. За спиной маглы показался Долохов. Гадко усмехнувшись, не церемонясь, он схватил девушку и выплюнул фразу, которая обожгла Драко: «Не у того просишь помощи. Он также жалок и труслив, как и его отец». Безусловно, Драко признавал, что он не воплощает в себе идеал храбрости, великодушия и отваги, но делал это с оговоркой: не каждому в мире волшебнику может повезти в трудных ситуациях так же, как чертовому очкарику Поттеру; и поэтому не каждый может позволить себе безрассудно действовать в момент опасности, так же как поступает Мальчик-Который-Выжил. (Разумеется, с точки зрения Драко, Поттер был лишен даже самого миниатюрного рационального зерна). Несмотря на отсутствие благородных черт, Малфой не считал себя бесчувственной куклой, он был куда более впечатлителен, чем его отец. Драко невольно вспомнил подвешенную вверх ногами, обливавшуюся слезами Чарити Бербидж, от которой он – единственный – не мог оторвать взгляда, и – как омерзительно Нагайна поглотила ее. Слизеринец перевернулся на другой бок, он чувствовал, как замерзает. Подземелья были самой холодной территорией в замке, ученики не гнушались использовать согревающие чары. Драко закрыл глаза. Он увидел мать, которая застала его, согнувшимся в три погибели в туалетной комнате. Его несколько раз вывернуло наизнанку. Он выплюнул все, но не смог избавиться от преследующего его взгляда той изуродованной маглы. Ее отчаянный призыв о помощи иногда сам собой возникал в сознании Драко… Позже мать неловко обняла его и сделала неясный и изящный жест рукой в его сторону: она хотела задержать его или что-то сказать ему, покидающему поместье. Ее жест был похож на благословляющий, такой как на иконах, которые им показывали на магловедении. Его мысли, так или иначе, возвращались к маглам и маглорожденным. Презрение к ним он впитал с молоком матери, но в тоже время он ненавидел себя за свои пустые слова в борьбе с ними, за нерешительность и то, что он принимал за слабость духа. Неожиданно, откуда-то сверху раздался тонкий девичий голос: – Просыпайся, Драко! – пропела Панси у самого уха Малфоя, от чего тот зло вздрогнул, будто бы и не спал вовсе. Драко так и не понял, удалось ли ему заснуть или он всю ночь предавался безрадостным воспоминаниям. Парень взглянул на девушку: ее длинная челка немного спадала на глаза, но острый, рентгеновский взгляд она не могла скрыть. Широкое, невыразительное лицо Панси преобразилось, лишь стоило ей разжать сомкнутые пухлые губы и улыбнуться ему. – Ты сегодня в хорошей форме? – спросила девушка, кокетливо поправляя волосы. Панси не была ни маленькой, ни высокой, ни худой, ни толстой. Складывалось впечатление, будто бы не только она, но и ее тело во всем придерживалось золотой середины. В своих симпатиях к Малфою она не переходила границу, как многие слизеринки, несмотря на то, что любому ученику было ясно – Паркинсон уже давно неровно дышит к Драко. Все шесть лет обучения она старалась подражать ему, временами не слишком удачно подначивая Поттера и его друзей. В этом учебном году она также не отходила от него, но не вела себя столь же навязчиво как раньше, и как продолжают вести себя многочисленные поклонницы слизеринца. Сейчас Панси больше походила на собственную тень Драко, которой можно было рассказать все, ничего не страшась. Девушка протянула парню одежду, висевшую на украшенном серебряными змеями стуле. Он взял ее, едва дотронувшись до ее рук. Они были такими же холодными, как эти неуютные подземелья, как кровать, на которой Драко так и не смог ночью согреться. Руки Паркинсон были такими же ледяными, как бесстрастное сердце Малфоя. Драко сумел выдавить из себя хриплое: «Привет, Панси». Отрешенно глядя на нее, он натягивал школьную форму, сглатывая ощущение, как им завладевает апатия к окружающему миру. Драко знал, почему Паркинсон спрашивает в форме ли он. Конечно же, он в форме. Малфой понимал, что постарается сделать все, что возможно лишь бы всем это доказать. Дело в том, что на следующей неделе должен был состояться матч по квиддичу. Гриффиндорская команда умела побеждать, если в их рядах стоял Поттер, но ни он, ни Грейнджер, ни Уизли не вернулись в Хогвартс в новом учебном году. Сегодня гриффиндорская команда тренируется чуть хуже, чем со своим бывшим капитаном, но, глядя на резкие, уверенные финты в воздухе, которые выкручивают игроки, можно было говорить не только об остром желании победить, но и о присутствии хорошего командного духа. В этом году капитаном посчастливилось стать Джинни Уизли. Это было правильным решением со стороны Макгонагалл, нельзя было этого не признать. Уизли летала непредсказуемо, но, казалось, это и есть ее тактика полета. Она была проворна, легка, быстра и складывалось впечатление, что ее рука и древко метлы одно целое, которыми Уизли управляет ничем другим, как силой мысли. Худая маленькая рыжая девчонка кричала кому-то в своей команде. В ней было то, чего не было в предыдущем капитане: она могла повысить голос, если считала нужным, но и могла завести всю команду, разжечь в них такое же сильное желание завладеть кубком чемпионов, какое есть у нее. Когда команда еще только поднималась в воздух, Малфой, сидевший на трибунах, слышал, как она пускала колкие шутки в адрес слизеринцев, чем вызывала бурный смех и одобрение у игроков. Уизли обладала даром внушения, а значит, она сумеет вести за собой команду. Драко видел, что гриффиндорцы летают хуже, чем раньше, ведь в этом году команда сменила состав, не говоря уже о капитане, но их неопытность искала самоутверждения, требовала искушений для проверки. И самым лучшим искушением может быть только команда слизеринцев. Команда, чьим капитаном по-прежнему оставался Малфой. Драко наблюдал за работой команды в воздухе, выискивал слабые места в их игре. Тренировки команд были закрытыми, и гриффиндорцы негодовали, заметив появление Малфоя на трибунах. Все знали, что он пользовался привилегиями у Пожирателей смерти, ведь он и сам им был. Кроме того, если бы Драко не был капитаном слизеринской команды, то матч по квиддичу мог не состояться в этом году. Это обстоятельство заставило гриффиндорцев промолчать. Тем временем Драко думал, что и ему не помешало бы сплотить членов команды, ведь те, с кем до начала игры он стоит бок о бок, одаривают друг друга высокомерными взглядами в стенах Хогвартса. Слизеринцы, играющие за факультет, как на подбор были горды и любили покрасоваться в воздухе, порой не брезгуя играть нечестно. Впрочем, как и он сам. Уизли спикировала вниз и спрыгнула на землю, за ней опустились остальные игроки. Она сказала им что-то бодрое, Драко не мог услышать с такого расстояния, но догадывался, что именно. Гриффиндорцы направились к раздевалке, чтобы освободить поле для тренировки команды соперников. Драко стремительно зашагал к чулану с метлами. За оставшиеся дни он намеревался выжать из команды все, на что она способна. По дороге в замок гриффиндорцы баловались, как первокурсники. Два раза Симус Финниган в шутку подрался с новым загонщиком команды – Флавианом Гринграссом, в то время как младший Маклагген усердно донимал вниманием и сальными шутками Джинни. Он выбежал, обогнав девушку и остановившись впереди нее, и эффектно развернулся, взмахнув мантией, как крыльями. Гриффиндорец произнес, обращаясь к Уизли: – Джинни, что ты делаешь сегодня вечером? Не подумай ничего плохого… – произнес Маркус и в знак своих чистых намерений поднял руки, тыльной стороной ладоней повернув их к девушке. – Ну а если ты уже успела подумать, как тебе эта идея? – ухмыльнулся он, нагло глядя ей в глаза. Мальчики загоготали, девочки всего-навсего закатили глаза. Джинни помнила брата Маркуса, учившегося на 3 года старше, – Кормака, который сначала был принят в квиддичную команду, но после его заносчивого поведения на поле, когда он намеревался сбить бладжером Гарри, был выгнан из команды. Маркус, как и его старший брат, были талантливыми игроками, умело стояли на воротах, не пропуская ни один кволф. Тем не менее, Маклагген-младший был личностью незрелой и потому весьма надоедливой. Что ж, удивляться было нечему, ведь яблоко от яблони недалеко падает. С огромной радостью гриффиндорцы дошли до башни и быстрыми шагами преодолели расстояние до гостиной. Джинни скрылась от вратаря команды в своей спальне, благо мальчики не могли подняться по лестнице, ведущей к женским комнатам. Уизли собиралась ненадолго прилечь, а после сна заняться написанием эссе для Снейпа. К тому моменту, когда можно было спуститься в Большой Зал на ужин, девушка изрядно проголодалась. Уплетая за обе щеки, она не беспокоилась о фигуре. В таком темпе жизни полнота не грозит ей и через десять лет. Невилл, сидевший рядом, развлекал ее рассказами о новом преподавателе ЗОТИ. Его звали Амикус Кэрроу. Он был соратником Того-Кого-Нельзя-Называть. Новый профессор превратил предмет Защиту от темных искусств в изучение самих темных искусств. Он был беспринципным, жестоким, но уровень его интеллекта оставлял желать лучшего, и именно это вызывало скрытые насмешки над ним. Пока Джинни интенсивно доедала ужин, Невилл делился впечатлениями и веселыми рассказами. Ребята недоумевали, откуда у Лонгботтома столько оптимизма в голосе? Каждый день любой ученик Хогвартса был под угрозой изгнания из школы. Пожиратели смерти выгоняли из замка маглорожденных, но и полукровки в присутствии брата или сестры Кэрроу старались дышать незаметнее. Первыми покинули замок однокурсник Гарри – пуффендуец Джастин Финч-Флетчли и гриффиндорцы Дэннис и Колин Криви. После смерти Альбуса Дамблдора пост директора занял Северус Снейп. Его убийца. Стоит ли говорить, что ученики боялись его как огня, и лишь слизеринцы кичились расположением директора к себе. Атмосфера в школе казалась гибельно унылой: ученики ходили по коридорам замка как мыши, ни смеха, ни громких разговоров слышно не было – лишь шелест мантий и стук каблуков. Занятия проходили похожим образом: ученики молча выполняли указания новых профессоров, чтобы не получить в затылок парочкой непростительных заклинаний. Лишь иногда какой-нибудь отважный гриффиндорец мог позволить себе сказать дерзость и отважно мучиться от «Круцио». Но такая картина представлялась профессорам, но не студентам Хогвартса. Чем сильнее был гнет, тем плотнее сжимались ряды студентов. Каждый из них знал, что нужно терпеть и когда придет час финальной битвы, они будут сражаться против своих врагов. Невилл предложил подняться в гриффиндорскую башню, если его друзья набили желудки как следует. Джинни посмотрела на парня внимательнее. Его лицо исхудало, черты стали более острыми, может быть из-за взъерошенных темных волос («Таких же, как у Гарри», – вздохнула Джинни), его глаза стали казаться такими ясными, как будто отражали свет горящего сердца, совсем как у Данко, того героя из магловской книги, которую ей в детстве принес отец… Однако Невилл вытянулся, возмужал, и был теперь объектом для любования девушек. А его жизненная позиция и благородство, проявляющееся в каждом поступке, могли отсеять не нужный контингент легкомысленных учениц. И возможно даже привлечь мозгошмыгов, витающих возле Луны Лавгуд и вызывающих размягчение мозга. Едва ребята засобирались подняться из-за стола, как двери зала распахнулись, пропуская слизеринскую команду по квиддичу. Джинни удостоила их мимолетным взглядом только лишь для того, чтобы понять, что слизеринцы еле волочат ноги от усталости, равно как и их капитан – мерзкий Малфой. Гриффиндорка с неудовольствием ощутила собственное убыстрившееся сердцебиение: нет, как бы хорошо не сыграла в этот раз команда слизеринцев, ее команда, команда Джинни Уизли, не может им проиграть. Гарри год за годом не отдавал победу ни одной команде, делая при этом немыслимые вещи, а значит и она должна последовать его примеру. Наконец ребята поднялись и ушли в их единственно безопасное пристанище, которым на сегодняшний день еще могла быть Гриффиндорская гостиная. Она окружала ребят неподдельным домашним уютом. Если бы гостиная, как некоторые волшебники, могла быть анимагом, она была бы пушистым осьминогом-добряком, а ее щупальца брали бы в мягкий кокон и уносили ребят в состояние умиротворенности. – Как думаешь, Невилл, существуют ли такие анимаги, которые могут превращаться в осьминогов? – произнесла Джинни с едва заметной улыбкой на лице. Ее расслабленное полугоризонтальное положение подбрасывало сознанию глупые мысли. Впрочем, ответа девушка не дождалась. Пока она сидела, задумавшись, Невилл успел заснуть в кресле у камина, тем самым подтвердил ее теорию о мистически уютной гостиной. Был уже поздний час, и Джинни, осторожно растолкав друга, направила его в спальню, и сама с облегчением от дня, насыщенного физическими тренировками, расположилась в своей. Некоторое время она лежала, размышляя о Гарри, представляла его, думающего о ней, скучающего… Она фантазировала, как снимет его очки и будет любоваться им - полностью откровенным в этот момент. В ее сладких мечтах он целовал ее ладони и губы, прикасался к ее длинным рыжим волосам, восхищался ими. Как ни странно, комплименты в свою честь Джинни слышала часто, но посвящали их не ее чудесным локонам, а выразительным карим глазам. Таким же темным, как это неспокойное время. Последующие дни младшая Уизли напряженно трудилась, на тренировках не щадила ни себя, ни команду. От внутренних переживаний она стала меньше есть, но спала по-прежнему крепко. Одной из причин тревоги Джинни являлось странное поведение Дина Томаса, парня-мулата, с которым она встречалась два года назад. Он, как и Уизли, был охотником в гриффиндорской команде. За последнее время он очень изменился: стал более дерганным, бродил в одиночестве и редко приходил на занятия. Джинни знала, что Дин не был уверен в своем происхождении: он был полукровкой и, вероятно, боялся разоблачения. Уизли пыталась завести с ним дружескую беседу, не только как капитан команды, поскольку он тренировался все хуже и хуже, но и как некогда бывшая близкая подруга. Гриффиндорец не пошел на контакт, он лишь улыбнулся и уверил ее, что с ним все в порядке. Джинни старалась проводить больше свободного времени на воздухе и вне тренировок. В одно холодное осеннее утро ей пришла мысль совершать пробежки по утрам, пока погода еще позволяла это. Северус Снейп и другие приспешники Волан-де-Морта издавали разные указы в Хогвартсе, сковывающие свободу своих учеников, но ни в одном из них не было сказано о запрете поддерживать себя в хорошей физической форме без участия метлы и квиддича. Наступившим воскресным утром гриффиндорка встала в бодром расположении духа, забыв обо всех печалях, которые одолевали ее на днях. Она шустро оделась, выбрав одежду потеплее, особенно трепетно натянула шерстяной свитер, связанный мамой, и на ходу, почти вприпрыжку, завязала шнурки на старых ботинках и осторожно спустилась из башни факультета. Портреты на стенах мирно спали. Опасаясь быть замеченной, Джинни шмыгнула мимо главных дверей замка. Выйдя из него, она вдохнула так, как будто все это время мучилась от тисков, давящих на грудь. Сначала она шла медленно в сторону квиддичного поля, потому что все еще боялась, что ее кто-либо заметит и окрикнет. Постепенно она прибавляла шаг, и, наконец, побежала, чувствуя, как промозглый ветер то соревнуется с ней, то подгоняет ее. Через час она выбилась из сил, но была столь вдохновлена, что случайному свидетелю могла бы показаться птицей, готовой к длительному перелету на юг. По пути в замок Джинни встретила никого иного, как Малфоя. Даже несмотря на ранее утро он был одет с иголочки, чего не скажешь о ней, и шел распрямив плечи. Увидев Уизли, он прищурился и, вероятно, хотел сказать какую-то колкость, но отчего-то передумал, брезгливо повел плечами и пошел дальше. Джинни одарила его не менее презрительным взглядом, на который только была способна.