Последний страж

      Глаза зеленого дракона широко распахиваются, когда раскаленный металл оставляет на ее чешуе широкую полосу. Несмотря на боль, она почти готова снова погрузиться в забытье, но пощечина когтистой лапой приводит ее в чувство. Сколько же раз она просыпалась в этой пещере? Давно потеряв счет проведенным здесь дням, Изера отмеряет время по своим пробуждениям – в этом есть что-то ироничное, думает она, собирая остатки сил и готовясь к новому раунду. Пока что ее воля оказывалась сильнее жестокости демонов, но это только еще больше распаляло их злобу, в то время как сама Аспект ослабевала с каждым разом.       Лезвие медленно скользит по шкуре, ища место, свободное от шрамов: старых, где плоть давно потеряла чувствительность после наносимых раз за разом ран, или совсем свежих, готовых вновь открыться от неловкого движения. Вопрос демона гулко отражается от стен – или же он раздается лишь внутри ее головы? Так трудно концентрироваться, так трудно отличать реальность от видений. Снаружи доносится разъяренный рев, вырывающий Изеру из транса. Неужели кто-то еще сражается? Она видела, как один за другим пали ее сородичи, как прочих Аспектов – пусть и бывших – превращали в новый вид демонов. Некогда прекрасные, могущественные создания становились искаженной тенью себя прежних: изуродованные как внешне, так и внутренне, они беспрекословно подчинялись Падшему Титану, став его безропотным орудием и уничтожая тот самый мир, который когда-то поклялись защищать.       Порой Изере думалось, что во всем этом была своя, пусть странная и извращенная, но справедливость. Из всех титанов только одного волновала дальнейшая судьба Азерота, только один вновь и вновь обращал свое внимание к этому миру. Понимая природу этих мыслей, она гнала их от себя со стойким упорством, но они всегда возвращались. Они всегда возвращались.       Тяжелые цепи отзываются мрачным перезвоном, когда Изера конвульсивно дергается от новой порции боли: коготь, не меч, вспарывает чешую на ее животе, и никакой силы воли не хватает, чтобы сдержать полурычание-полукрик, пока лапа демона, ища что-то, проникает все глубже. Несмотря на расползающуюся по всему телу пульсирующую агонию, Изера чувствует, как демон находит искомое и сжимает ее сердце – почти нежно – прежде чем вся прежняя боль меркнет перед ощущением: будто сама ее сущность пылает в адском огне, пылает вечность, но никак не может сгореть. Негромкий голос перекрывает вопли жертвы, снова задавая все тот же вопрос. Вечно один и тот же вопрос, из-за которого эти пытки будут продолжаться и продолжаться. Из-за которого она до сих пор жива.       Это все смертные, это все их вина. Их гордость, их упрямство, их предрассудки, их жадность и глупость погубили Азерот. Раз за разом они предпочитали старые обиды настоящим врагам, с самоубийственной целеустремленностью расчищая дорогу нежити, демонам, Ша или Смертокрылу. Раз за разом они повторяли одни и те же ошибки, как будто их истинной целью было не спасти свой дом от врага, а сжечь его раньше, чем тот окажется у дверей.       Когда, перед лицом неминуемого уничтожения, народы смогли объединиться, было уже слишком поздно что-то сделать. Обескровленные междоусобицей армии могли только раз за разом отступать под напором Пылающего Легиона. Что бы смертные ни предпринимали, любой план оборачивался провалом, любая надежда оказывалась напрасной. Уже не играли роли ни храбрость, ни хитрость, а все то, во имя чего Орда и Альянс истребляли друг друга, стало лишь пустым звуком — эхом, потерявшимся в ветре, гуляющим теперь по выжженным землям.       В быстро прибывающей луже крови отражаются тусклые отблески зеленого пламени, освещающего пещеру. К смеси пульсирующей, ноющей, тупой боли во всем теле, ставшей верным спутником бывшего Аспекта, примешивается очередной острый всплеск, когда под давлением лезвия шкура вновь поддается, но в этот раз Изера только устало прикрывает глаза. Ее давно не пугает ни смерть, ни даже понимание, что когда-нибудь она сломается и с благодарной радостью примет забвение в хаосе и ненависти. Даже тогда последнее слово в битве за Азерот останется за Изерой, Аспектом Природы, хранительницей Изумрудного Сна. И мысль о том, насколько сильным был гнев Саргераса, поддерживает ее куда сильнее, чем могла бы любая надежда.       Демоны желали не только высосать из Азерота всю магию. Уничтожить, разобрать непокорный мир по камешку, стереть его раз и навсегда — вот что было бы соразмерной платой за многократную непокорность. Но ее вотчину, душу Азерота и его второй шанс их грязные лапы коснуться так и не смогли. Успев в самый последний момент, воспользовавшись помощью сородичей и выживших друидов, Изера запечатала Сон, разрушив все порталы и сохранив в нем самое важное, что еще можно было спасти, — память. Память о былом и будущем, о свершениях, о неудачах, о триумфах и поражениях. Оставив древнему врагу лишь пустую оболочку, Азерот погрузился в сон, грезя о том, что могло бы — что должно было — быть. Не имело значения, останется ли от оболочки хоть камешек: в возвращение титанов Изера не верила больше ни на минуту, хотя и обещала помогавшим ей смертным обратное.       За эту ложь ей не было стыдно ни мгновения. И это было тем, что никак не мог понять настойчивый, слышный на грани сознания голос, распалявший ее гнев на неразумных смертных и подталкивающий ее открыть проход в Сон: своим поступком она и не пыталась спасти оставшихся в живых людей, эльфов, троллей или орков, давно потерявших на это все права. Смертные сами навлекли на себя все несчастья своим эгоизмом и глупостью, но они были и оставались частью Азерота, и его сон будет полон их историями, потому что это то, что он помнит.       Возможно, титаны и правда когда-нибудь вернутся, и из руин поднимется новый Азерот — сильнее и красивее, чем раньше. Тогда опыт ушедшего мира поможет новому не совершить тех же ошибок, не растратить попусту драгоценное время. Возможно, молодые расы окажутся мудрее старых. Но это все не важно. Даже если все прочие миры погрузятся во тьму, а сами титаны превратятся в пыль, Азерот продолжит видеть сон о самом себе, каким он мог бы — должен был — быть. И этот сон будет длиться вечно.