Безумный-безумный-безумный... Остров!

На фоне темного неба маячила морда Вааса, который покачал головой, вальяжно с чувством своего превосходства развел руками, насмехаясь: — Ты сейчас опять злишься. Да, Уэйд, ты злишься. А между у тем… Это ты разрушил мой небольшой Голливуд, — снова громко, вместе с пинком по зубам. — Еще не втыкаешь?! Ты на*** раз***рил мой ***ый Голливуд! — снова как будто спокоен. — Так что уж извини, брат, придется расплачиваться небольшим шоу. Да. Устроим съемки прямо здесь! А пираты, не заботясь о том, сколько их сотоварищей полегло, безликими тенями хихикая, уже притащили откуда-то аккумулятор и обмотали пленника проводами, засунув две клеммы в уши, которые торчали из-за порванной маски. И Ваас навис над пленником, почесывая ирокез дулом пистолета, глядя на пойманного с видом человека, который торжествовал по случаю того, что вышло снова все как всегда и снова в его пользу, как он и привык: — Я тебе уже говорил, что такое… придурок? Придурок — это ты! Дальше последовала неразборчивая брань, в которой не содержалось и толики смысла, злился главарь, так что высказал о побежденном все, что во время боя не удалось. Короче говоря, сводилось все к тому, что Уэйд придурок, потому что не соизволил подохнуть. — Спасибо, кэп! Перепрофилируешься на факты от кэпа вместо фактов от безумия? — подал голос мутант, получая снова по зубам сапогом за этот голос, пытаясь телепортироваться, понимая, что слой песка этому всячески мешает, тем более, что действие сыворотки еще и способности блокировало больше, чем наполовину. Уэйда закопали по самую шею. А Ваас так развлекался, бил током, вальяжно замыкая цепь аккумулятора. Как цепи приятно замыкать. Развлечения, садистские мучения. А иного не остается, если ты дальше себя не выпрыгнешь, не взлетишь, когда еще помнил, что видел там… Все ко гробам, людям-то не легче было, а Уэйд всегда по горизонтали жил, наверное, ведь стесанной вертикалью намного сложней, стесанной разрядами ненормальных идей. А плоским с кодексом чести легким… Не сейчас, никому, не здесь. Прогнившая духовность страшнее бездуховности, другим-то мнится, что симулякр, а на самом деле перевернутый вектор от бытия к обладанию, сбитый с пути, дерево, растущее в землю вершиной. Мировое древо в огне. Фантасмагории извне. Весело… До смерти весело. Не вернуться от этого веселья, не развернуться. Быть одномерным проще, чем опаленным. И еще знать, что кто-то правее. Словно вне себя вне пути огня… /Автор, ты снова бредишь? / — сказал одномерный человек. «Никакой я не одномерный! Я вон вообще за рамки выхожу!» Хаос черный шевелился кошачьими звездами, мерцавшими за горизонтом, хаос ночи первородной, от земли до неба единым мановением темноты, еще до слова, там, где… /Ты… снова бредишь! А нас тут током бьют в свете факелов! / «А мир прогнил, и в этом автор прав!» — дивился банальному маньяк картонный. Хаос черный в небо выплеснут, с неба разверзнут, но не в тех временах. Хаос стал горизонталью плоских дорог, что тоже уходят вверх, если уметь смотреть, но не здесь, здесь время замкнулось по кругу, здесь звоном монет хаос сошел на нет в смехе садистских лет. И знал об этом. И знал. Дальше куда в тупике, вдоль каменной стены, нет лиан до вершины, не врастут в вышину сочленением мира по диагонали. Была вертикаль, стала… диагональ, неустойчивая прямая, то ли вверх, то ли по боку, волочась по земле птица с крыльями в нефти изодранными. Черное горючее золото. Дракон на злате человеком был и даже больше, человека всегда в два раза удвоением пересечений больше. В языческом сне отдельно, кто плоской камбалой (не рыба), кто вдруг вытягивается ввысь. Но есть иных пространств пересеченье. Сразу. Увосьмиреньем бесконечностей зрячих. Луной и Солнцем. Только болью искупленье за грехи других. И путь, и свет, и хаос лишь смешон. Но здесь иной, языческой шел сон. /Автор! / — рявкнули все три голоса, захлопывая увиденное автором. Ладно, будем о пленнике, а не о палаче. Последний веселился. Уэйду как-то шутки не доставляли радости, да и радость со смехом и весельем — разная стезя. До икоты смеяться, чтобы сердце вытекло флагом окровавленным. Красным. Человек в красной майке издевался над пленником в красном трико. Последний уже только что-то мычал, проклиная хтоническое божество, которое раздобыло невесть у кого (а у не у дружков ли Старка) диковинное средство против мутанта. Вот обещали они друг друга сдать в поликлинику на опыты. Ну… На опыты сдали, только они все больше напоминали лабораторную по физике, а в качестве опыта по пробою диэлектрика выступала несчастная и без того дурная башка Дедпула, мысли в которой от ударов током яснее не становились. Яснее от боли только сознанье неволи. Раньше был одномерным только, а потом свернулся коллапсом Вселенной мерцающими звездами. Над островом их много расстилалось, их не гасили фонари, природа с ними зналась. В свете зажженных факелов Уэйда уже успели побить током так, что волосы бы стали дымиться, но за их неимением дымились только уши, потом пинали ногами. На данный момент Ваас пребывал в раздумьях, что еще придумать, придумывать приходилось наспех. И вдохновения на красивые пытки не случилось, больше всего хотелось прикончить быстро этого нарушителя всех планов. Не сказать, что сражения с ним были скучными, пожалуй, они прекрасно скрашивали островные будни, но последнее время затягивались. И оказывалось, что Уэйд к тому же ничем не лучше. Погром в Бэдтауне доказал это. Это Уэйд не видел, сколько местных он пожег по случаю плохого настроения… И тут главарь усмехнулся: — Забавную х (…)ню ты мне тогда подкатил! И извлек не разобрать из какой заначки саи Дедпула, любимые саи наемника! Ах как с ними было классно вальсировать, тыкая, как шилом, во внутренности врагов. Опасная вещь при умелом обращении, а Дедпул умел. Если бы не та глупость. Остров не принял ту глупость. У острова водилась воля. Возможно, искаженная. Принятое извне иногда становится полнее местного, ярче, прекраснее. Ненависть и привязанность где-то близко бродят, особенно, чтобы самому себе делать больней, ведь так веселей. Ваас с саями обращался точно, как с шампурами, а шашлыком стала многострадальная голова наемника. Под общий гогот пиратов. А действие сыворотки выветривалось медленно, вот если бы еще пару таких пуль, так вообще бы неизвестно, чем все это кончилось. Эсхатологическая сила зла скакала пестрыми джунглями. Манифестировала себя, когда выгодно ей, тоже страдая от себя, но не умея веселиться. Пока что. Только пакостить умело беглое асгардское божество, хотя по вселенной комиксов там вовсе не божества жили, а так, люди со сроком жизни в пять тысяч лет и прочей магией, которой лет сто в обед, на мировом древе не особенно концентрировались, не духом путешествовали, а порталами. А тут другая сила зла пытала третью. И, может, вовсе не зла, а лабиринта самих себя. Не важно, хуже всего, что снова саи придвинулись к заветной маске. Маска всегда скроет порванное сердце человека наизнанку, и шоу продолжится, потому что шоу должно продолжаться, каким бы ужасным ни казалось. «Он хочет снять с меня маску?!» /Ну снимет, что с того? / «Это уже буду не я! Это будет не весело… Без маски мы просто гниющая плоть без мотивации…» — Ч (…)в умник! Это не смешно! — Мир — диагональ! Я точка балансировки! — гнул свое этот умник. — Ты тупой (…)! — заключал, снова получая по зубам, Дедпул. — (…)! И после всего, что с тобой делали, ты еще можешь говорить? (…)! Это интересно! Да, очень интересно! — похоже и впрямь удивлялся пират. Диурны и ноктюрны, тотальный субъективизм крошечного мира здесь, поскольку мира там просто нет, там не мир, а глупое мельканье дискотек и тех, кто на поверхности сознанья. Такие люди и на нет не сойдут, им не с чего сходить, и так их нет. Достаточно попробовать однажды легкий метод. И только наркоманский смех ответом без ответа. Легкие методы путешествий не обходятся без последствий. Да что там, да что там… В ненастоящем и жить проще. Да что там, да кто там, в виртуальности и нет ничего дурного, и ничего нет. Пытался снять маску. Маску… За что? За чем? Кто? С кого? Мир откроется злу, потечет изнутри треснутой скорлупой. Вот последний герой симулякренной эры, вот хаос джунглей, сраженный деньгами, но в своей все ж манере. И снова из головы, торчащей из сырого песка, делали шашлык. И били током, который усиливался металлом саев. Вот уж развлечение с бессмертным-то пленником. И это было одномерно, на уровне людей и быдла, которое пытало морального урода. И все по своим законам, даже суда на такого нет. Только сквозь пальцы глядеть на выгоревшее. «В этой жизни кое-где столько мерзости и грязи, что можно случайно забыть, что ты человек», — хрустнул голос в голове вместе с черепом в огне. /Но если раствориться в прекрасном-добром-вечном, можно забыть, что это жизнь/. «Уход в прекрасное и вечное не смоет грязь… Это лишь побег. Приходится принимать жизнь со всей ее грязью, другой вопрос насколько сильно бултыхаться в нее, забывая о вечном». — Ну вас и потянуло… У нас и мыслей таких отродясь в голове не водилось. Чувак, смотри на мир чуточку проще: вот есть твоя жизнь, радуйся ей, какой бы (…)ой она ни казалась, ведь наверняка найдется тот, у кого еще (…)ее! Вот нам сейчас экстремально (…)! — еле шевеля спекшимися почерневшими губами ответил себе мутант. Последнее слово было сказано на пике боли, язык оказался прикушен, наемник задушен своими же словами. Отсутствием слов, первозданных основ. Вне вертикали и горизонтали, лужица крови на старой стене, обсыпанная штукатурка от взрывов в огне. Главарь черной пантерой в бликах факелов скакал вокруг пленника, уповая на свою фантазию — что еще сотворить? Подумал, мозгами пошевелил, ничего нового не надумал, провернул тот же фокус, что испытал на одном заблудшем кинорежиссере, который приперся пару лет назад снимать фильм о выживании в дикой природе. Не выжил. Мораль — лучше не соваться с камерой к пиратам, хотя камера им понравилась. Лучше с автоматом, да суть не в том. Вааса нахлобучил на голову пленника стеклянный аквариум и, рассевшись на песке, с фирменной улыбочкой крокодила начал отбивать на этом экзотическим инструменте какую-то весельную мелодию, Уэйд, придя в себя от такой какофонии, отчаянно дергал шеей, выплевывал песок. «Надо телепортироваться! Я больше не выдержу!» — с ужасом констатировал маньяк. Ага, не выдержит! Так и не выдержит! А куда же денется? А вот денется! /И как? Мы точно застрянем в текстурах, половина нас…/ — безнадежно охнул умник. «(…)! Хоть вверх, хоть вниз! » — требовал голос. И выбор был сделан в пользу вниз. Как-то непроизвольно. Хлопок! Бурение земли. О! Вот еще один талант — разведчик недр! И донеслись недоуменные голоса издалека с поверхности: — (…)! Куда он делся?! Прочесать джунгли! Бытие и реальность — всего лишь две строчки в космической эре виртуальных доктрин… И тошно, когда ты сожженное древо, а видят в тебе только мат. Так выживаешь из себя, невольной гибелью орлиной среди воронья. И не сбежать, не стать из ворона орлом. Есть только мат, жестокость, скука. Что потом?.. Одномерный человек истекал кровью, одномерный человек смеялся над своей болью, и только смех над болью делал его двумерным, трехмерным и далее курчавыми линиями, непонятными прямыми. В цивилизации можно захлебнуться… Может, что-то не нашел, не сберег, не выстрадал. «Заканчивай уже свое „шоу неземных творцов“, автор! Все равно твои мысли никому на (…) не нужны, и никто не догадается, что ты имеешь в виду». /У нас есть пушки, вернее, сейчас опять нет, но мы должны бах-бах Вааса, цап-цап технологию и шмяк-шмяк Цитру… Все! И все будет отлично, если мы сейчас выберемся из этого д (…)ма! / — (…), как опять больно… Над головой нависал потолок темного коридора, сам наш-ваш-ничей герой лежал на полу, который понемногу покрывался мхами и слоями пыли с грязью. Попал в какой-то бункер тысяча девятьсот мохнатых времен. У стены застыл скелет в военной форме, а уж какой армии да каких лет — не сказать. При телепортации расщепило нехило: все кишки наружу вытекли, спутались, мешали регенерировать. Как еще со своей знакомой Смертью ни повстречался! Но нет, не повстречался на этот раз, прямо жалел, ведь она ему тоже симпатизировала. Да тут вместо нее, наверное, Цитра была, ведали примерно одним и тем же, наверное. Между тем надоедливые скользкие внутренности не желали регенерировать, Уэйд, перекатываясь со спины и становясь кое-как на колени, пытался их упаковать обратно, оттого только больше запутывал продольные трубки и оболочки человеческого тела, похожие на желтовато-красный клубок гигантских дождевых червей. — (…) Джигурдинки! Из меня кисель течет, — только и оставалось смеяться, потому что уже даже от мата легче бы не стало. «Во весело нам всегда!» /Так весело, что Монти Пайтон позавидуют! / И чего ему не телепортироваться наверх? Набил бы лицо главарю, раскидал бы всех, даром, что током битый. А тут мало того, что обуглился от тока, так еще сам себе хуже сделал, да еще потом понял, что загнал себя невесть куда. Ни шатко, ни валко, отчаянно сопротивляясь отраве Локи, но Дедпулу удалось регенерировать настолько, чтобы встать на ноги и, держась за стену, побрести вдоль по темному коридору. Наткнулся на какую-то папку с документами, машинально поднял. Вроде как речь шла о некой научной экспедиции еще тех лет, когда Уэйд не был мутантом, пропавшей экспедиции. Но побрел дальше, и вскоре за поворотом забрезжил слабый свет. Уэйд решил, что пираты с факелом не полезут, а уж кто там мог быть стоило узнать. Терять как всегда было нечего. Заметил вскоре безучастно сгорбленную фигуру, как будто всегда некто только и жил в квадратном помещении бункера с заржавленными трубами по стенам и неработающими кабелями. Сидел человек в черном и жарил на крошечном костерке из мусора, насадив на обломок металлического прута, крупную крысу, даже не заботясь о том, чтобы содрать с нее шкуру. — И в человеке спит болезнь, и хочет от земли отлечь в холодный перезвон. Servatius — спасен… — бормотал себе под нос сгорбленный человек. Уэйд, неуверенно отрываясь от стены, придерживая до комичности осторожно внутренности левой рукой, чтоб не выпали, подполз медленно к человеку в черном, узнавая в нем — кто бы мог подумать — снова убитого хиппи, который дал подзатыльник Локи, чем заставил даже слегка себя уважать. Теперь не нем красовались кожаные штаны с клепками да все та же толстовка. Не хиппи, ладно, значит, патлатый гот. Все равно странный хмырь. Хиппи внимания не обращал на пришельца, да Уэйд, замызганный весь песком, землей и кровью вообще почти сливался с общей панорамой заброшенности, так что пришлось первому, учтиво кашлянув, подать голос: — Э… Приятного аппетита. Человек обернулся, кивнул, даже вполне радушно, невзирая на место встречи, которое изменить, как водится, нельзя. Уэйд, чтобы не упасть, сел рядом у костра. — Спасибо! — ответил человек, как в лучших домах Лондона и Парижа, потом протянул обломок ржавого прута с уже готовой жаренной крысой: — На вот, поешь, сыворотка против мутантов выветрится быстрее. — Я бы поел, да, боюсь, не усвоится, — пытался вежливо отказаться Дедпул. Все-таки дойти до такого, чтобы крыс есть, да еще когда кишки выпадают. Смысла нет! Но, надо сказать, то ли вежливость, то ли голод, то ли сдвиг по фазе заставили попробовать на вкус крысиный бок. Да почему бы и нет. Блюдо китайской кухни в конце концов! Так что крыса оказалась сочной, с хрустящей корочкой. И почему не додумались эти глупые люди, как это вкусно. Не будет кошка хозяину всякую гадость приносить в качестве трофея. Вот кузнечиков же никогда не приносит или ящериц. А тут целая крыса! Жаль только без соли. Но от злости все, что угодно можно съесть без соли и кетчупа. «Да! Я Вааса сейчас без кетчупа сгрызть с сапогами готов!» — прорычал маньяный голос. /Мне почему-то вот кажется, что главгад у нас — это Локи. Честный поединок. Я себя отлично чувствую, когда мы честно бьем морду этому пирату всеми подручными средствами! / А хиппи, дуя старательно на костерок и хрустя своей крысой, вдруг спросил: — Знаешь, на чем летает Питер Пен? — Ты о чем? — помотал головой Дедпул, понимая тем временем, что крыса пошла впрок. И насчет нейтрализации действия сыворотки его не обманули. — Он летает на своих счастливых мыслях, — поднял грустные затуманенные глаза хиппи, поглядел пристально, а потом уставился вдаль, в пустоту, мимо стены, мимо всего, продолжая глухо. — Если их отнять — не будет мальчика, парящего в небе. Мальчик разобьется, человек разобьется. Достаточно предать… — За сказки спасибо, а то я свою порцию в детстве не получил, теперь буду знать, что с Питер Пеном в итоге стало! За крысу тоже спасибо. Ты отлично готовишь крыс! Но где я? Вернее, куда мне идти, не подскажешь? — откладывая обглоданный шампур поинтересовался Уэйд, наконец уверенно вставая. — Наверх. А куда еще есть смысл идти? — как само собой разумеющееся, констатировал хиппи, но тут послышались шаги, топот, скрежет задвижек. Кажется, все же искали и в бункере. Ваас знал свой остров досконально, знал, какие подземные ходы его пронизывают. Хиппи затушил костер, пошел без спросу за поворот, там как будто исчез, раздались выстрелы, потом хиппи снова упал с прострелянной головой. Да что ж ему так не везло! Или это игра у него такая была? Дедпул ломанулся за ним. Наемник, конечно, крут, но одному в подземной бункере, да еще к пиратам в лапы без оружия! Нет уж, дудки! Больше он попадаться не хотел! Понесся тоже за поворот, грозно сжимая кулаки, только намеревался высунуться из-за контейнера с боевым кличем «Дедпул крушить!», как кто-то схватил его за плечо, буквально утягивая обратно. — Не высовывайся… — вдруг возник откуда-то хиппи. А тем временем пространство вокруг сжималось, повеяло могильным-премогильным хладом и тошнотворным запахом тухлой рыбы. Что-то надвигалось, скрежетало по трубам, нудно и жутко вздыхало порывами беспричинного ветра… Пираты обернулись, вскинули автоматы, начиная палить абы куда, вверх-вниз… да только это им не помогло. Отвоевать хоть часть себя у призрака — невозможно. Призрак в красном, точно тоже телепортируясь, рывками перемещаясь, шел вдоль узкого, коридора, глаза его горели двумя желтыми бессмысленными озерами горящей серы, вулканической лавы, отчего-то вечно мокрые черные волосы обвисли черными нитями на лицо. Пираты все стреляли, но выстрелы стихали. А до людей, прячущихся за контейнером, донеслось пронзительно глухое хлюпанье, как будто кто-то пропускал фарш через мясорубку. И фаршем становились люди. Призрак надвигалась, шла прямо, медленно, оставляя мокрые следы, волоча за собой теперь тропинку из крови жертв. Вот показался ее силуэт, бессмысленный, сутулый силуэт трупа маленькой девочки. Хотелось бы все это высмеять, сказать, что сейчас покажет, что такое настоящий страх, да только мертвец не понимал юмора. И шел мимо, надсадно вздыхая, завывая. Дедпул вжался спиной в контейнер, хиппи взволнованно задержал дыхание. Но призрак, точно незрячая, прошла мимо. Дошла до конца коридора. И там растворилась, ввинтившись в стену. Сразу затхлый воздух показался намного теплей, а мысли и сердце восстановили прежний свой ход. Мутант обернулся на сотоварища по несчастью, который усиленно растирал виски. — Хиппи?.. Тебя же убили, — понимал, что теряет последний разум Дедпул. Ах да, терять-то уже нечего, так что все нормально, можно и таких знакомых себе завести, раз они тараканами заводятся. Да уж, тараканы в голове Уэйда водились сами по себе мадагаскарские, целый оркестр растаманов с дредами из усиков, таких печальных и веселых. — Ну бывает. Так. Можно идти, — скомандовал хиппи, просматривая коридор. — Что это за (…)? — промямлил Дедпул, следуя дальше по залитому кровью коридору, ощущая, что язык у него точно заледенел. А враги оказались буквально размазаны по стенам со всеми внутренностями, костями и даже оружием. Хиппи, передвигаясь точно ниндзя, на полусогнутых, чуть оборачивался, отвечая пространно: — Зло растет, зло множится. Потерянное в своем горе сияющее добро может стать черной ненавистью. Надо заблокировать дверь, взорвать бункер, это ее задержит… — О! Взорвать что-нибудь — это пожалуйста! «Всегда рады!» /Мы же герои…, а это существо не разбирает своих и чужих… Хотя мы по-любому ничейные/. «Как это ничейные?!» /А! Точно! Мы стали героями, которых заслужил этот остров! / — Знаешь, где генератор? — поинтересовался Дедпул. — Без понятия! Ты же наемник! — снова слегка повеселел патлатый хмырь. Как всегда. Еще один квестодатель и ничего толкового, никакой глубинной методологии. Да что там, дверь, какая малость, как будто многое осталось, а выбивать ногой железный бульдожий замок он так легко вдруг смог, как будто слетела истома, и в голове вместо следов от собственных саев завелись мысли. А как интересно и странно, и страшно вдвойне пытать врага его же оружьем, сжигать зажигалкой, испытывать дух и судьбу. — Играть с тем, от кого принять смерть однажды… Нет… Нет. Нет-нет. — Хиппи, ты вроде не кажешься бесполезным. Я конечно уже заочно тебя не терплю. За что? Просто так, на всякий случай. Но раз уж мы решили задружить против Вааса не будешь ли ты так любезен сдвинуть свой филей с места, и не мешать мне выбивать дверь своей болтовней?