Во втором звёздном царстве есть только ты

      — Ты помнишь, что там в конце? — Грегори улыбается, щурясь на солнце.       — Не пропусти указатель.       За стеклом проносятся километры песчаных равнин Америки. Когда-нибудь они въедут в ночь и напоят себя дождем. Они станут теми, чьи имена нацарапаны в их поддельных паспортах. Они станут свободными. Грегори улыбается, глядя на дорогу, и выдыхает собственным мыслям:       — Я обязательно вспомню.       — Расскажи мне, — не унимается Грегори, когда они останавливаются в одиноком мотеле на въезде в штат.       — Ноготки твои — это ангелы, спящие после долгой ночи любви, — говорит Крот, ложась на постель и устало улыбаясь.       — Нет, с начала, — Грегори садится рядом и касается холодными пальцами кожи на его животе, гладит шрамы от многочисленных укусов собак. — Пожалуйста.       — В первом звездном царстве всё прекрасно наполовину, — выдыхает Крот и перехватывает его руку, прижимая парня к себе. — А теперь пора спать, зайчишка.       Грегори улыбается, смиряясь с таким своенравием Кристофа, с его всегда прокуренной одеждой, с губами, отдающими табаком, даже с «зайчишкой». Он смиряется с таким существованием — отшельники, странники, кто они? Разве важно, когда есть тот, кто обнимает тебя по ночам и устало улыбается, не желая рассказывать до конца твоей любимой истории. Грегори смиряется. Грегори счастлив. До первой крови.       — Вернись в машину, зайчишка, — слишком спокойно, чтобы его действительно волновало, что перед ним на полу лежит человек с отсечённой кистью руки. Это слишком странно — носить при себе лопату. Крот не знал слова «слишком».       — Господи, Кристоф! — Грегори прикрывает рот кулаком, когда Крот делает ещё одно движение, и трещит ещё пара костей.       — Вернись в машину, — его голос не дрогнет, даже когда перед ним по кафельной плитке магазина растекается вязкая лужа крови и человек на полу больше не двигается. — Он не хотел помогать мне. Это было невежливо с его стороны.       — Господи, — Грегори закусывает край рукава и не хочет верить, что это происходит на самом деле.       — Не обращайся при мне к этому сукиному сыну, — так же спокойно, почти безразлично. Как будто он говорил это тысячу раз. Как будто он делал это тысячу раз. Крот забирает из кассы деньги.       — Нам пора, зайчишка.       Следующие двадцать миль Грегори неотрывно смотрит в его лицо. Он знает, что окровавленная лопата лежит в багажнике. Он знает, что их поймают. Он знает, что случившееся и правда было. Крот не справился с вспышкой гнева? Нет, кажется, он болел другим. Он сделал это специально. Он способен убить. Грегори отводит взгляд на дорогу. Он понимает, что ему страшно.       — Всё хорошо, зайчишка, — его объятия слишком неуклюжие, угловатые, его голос стремится быть мягким, но у него не выходит. Он прижимает Грегори к постели, утыкаясь носом в его шею, вдыхая его мягкий запах. Он не знает, почему Грегори так странно смотрит на него, почему не отвечает на поцелуи, почему не просит, как всегда, рассказать историю. Что случилось в том магазине? Ему кажется, что он ударил кого-то или даже убил. Но он не помнит. Он не помнит, почему зайчишка больше не доверяет ему, но боится его спросить.       — Чертов дождь, — Крот вздыхает и включает дворники. Слишком темно. Ни черта не видно. Ещё этот чертов дождь.       — Она едет за нами, — Грегори каждую секунду смотрит назад, он видит в темноте мигалки полицейской машины. Дорога пустая, зачем ему тормозить их? Они знают, они точно знают, что сделал Крот. Грегори закусывает губу, он знает, они решат, что он соучастник. Дорога в счастливое будущее оказалась дорогой в никуда, в пропасть. Но он не мог знать. Он думал, что знает Кристофа. Он до сих пор надеется, что он знает. Но дрожь по всему телу говорит ему об обратном. Кто он — этот мрачный человек рядом?       — Этот коп хочет, чтобы мы остановились, — Грегори сильнее вжимается в сиденье и теребит руку Крота, сидящего за рулем.       — Да? — флегматично хмыкает Крот, не вынимая изо рта сигарету. Но он всё-таки тормозит. Он не знает, что будет дальше. В память резко врезаются смутные картины крови на белой плитке. Крот морщится. Кажется, он наконец вспомнил. Молодой полицейский подходит к машине и представляется:       — Офицер Гэри Харрисон, можете показать ваши документы?       Какая простая фраза, не предвещающая никаких проблем. Никаких проблем, если ты не убийца с поддельными документами, направляющийся в чужой штат в поисках иллюзорного счастья.       В первом звездном царстве всё прекрасно наполовину.       — Боюсь, я забыл их в другой куртке, — Крот обшаривает свои карманы и изображает сожаление.       — Выйдите из машины.       Теперь он знает, что будет дальше.       — Кристоф… — Грегори сразу умолкает под его тяжелым взглядом. Дождь барабанит по лобовому стеклу, по лицу Крота, когда тот открывает дверцу.       — Откройте багажник.       Так просто, и никаких проблем. Если ты не везешь никаких улик. Если бы он вспомнил раньше. Если бы он спросил Грегори, что случилось. Но он зарывался носом в светлые волосы, добиваясь пугливой нежности, и не задавал никаких вопросов. Он думал, зайчишка напуган лишь неизвестностью.       Ноготки твои — это ангелы, спящие после долгой ночи любви.       — Что это? — полицейский указывает лучом фонарика на темные очертания ткани в багажнике.       — Вещи, нужные для работы, — с безразличием говорит Крот. В нем ещё мелькает призрак надежды, что всё обойдется. Что ему не придется брать это в свои руки.       — Покажите, пожалуйста.       — Конечно, — Крот наклоняется, чтобы размотать темную ткань, в которую завернута его лопата. Призраки растворяются слишком быстро.       — Боюсь, мне придется попросить вас пройти со мной…       Коп не успевает договорить, его рот быстро наполняется кровью от прицельного удара. Острие лопаты скользит по мокрой форме, но быстро находит цель, распарывая ткань и врезаясь в ключицу, а затем в шею. Рот копа так и остается приоткрытым, когда он валится на землю. Его рот искажён, он больше похож на рану с темной, стекающей с губ кровью; его глаза широко раскрыты, их беспрепятственно заливает дождь.       Глаз твоих трепет — снег, по ступенькам ветра сбегающий.       — Мне жаль, Гэри Харрисон, — выплёвывает Крот вместе с остатком вымокшей сигареты. — Не в том месте и не в то время.       Теперь он понимает. Он делает это ради иллюзорного счастья. Ради счастья Грегори, всегда мечтавшего о свободе. Но теперь в его глазах свобода приравнивается к безумию. Сиди себе в родном штате и выращивай незабудки, вечно умирающие от холода горного воздуха. Разве это не называется счастьем?       — Кристоф! — из машины показывается Грегори. — Господи, зачем ты…       — Заткнись, зайчишка, — Крот бросает лопату обратно и захлопывает багажник. — Нам нельзя задерживаться.       — Господи, ты… чудовище, — почти шепотом, в никуда. Крот поднимает на него взгляд и видит намокшего дрожащего мальчика лет семнадцати, не старше. Растрепанные светлые волосы отдают неестественной белизной в свете одинокого люминесцентного фонаря, стоящего на обочине. И единственное определение сейчас этому мальчику — балласт. Крот глубоко вздыхает — нет никакого счастья. Он слишком хорошо это понимает.       Твои волосы так блестят, словно Бог срывает цветы.       — Ты можешь оставить меня, — он проходит мимо Грегори, собираясь вернуться за руль. Оставив на дороге мертвое тело, которое не сможет никому ничего рассказать. Молчание — дар. Надо уметь молчать.       — Ну, что? — Крот оборачивается и смотрит на дрожащего парня.       — Нет… — Грегори еле дышит. — Зачем ты…       Кажется, он плачет. Хотя всё его лицо и так мокрое от дождя. Почти незнакомое уже лицо.       — Я больше не могу, — наконец выдыхает он, насколько возможно решительно. Он делает выбор, о существовании которого он раньше не думал. Он думает, выбор его спасет. Но — не то место и не то время.       — Хорошо, зайчишка, — Крот быстро сокращает расстояние между ними и одним ударом валит Грегори на землю. Мокрый, дрожащий, с испуганными глазами — он и вправду теперь напоминает зайца — загнанный, этот человек уже не знаком Кроту, он не тот парень, смотревший с вызовом и улыбающийся уголком губ. Он теперь — как испуганный заяц, впервые увидевший кровь. Он теперь — не его попутчик.       Крот опускается на корточки рядом с ним и касается его разбитой щеки. Зайчишка скулит и плачет, ему охуенно страшно. Он ещё не верит, что может и правда остаться здесь, под дождем, — чуть дольше, чем навсегда.       — Кристоф, — он беспомощно цепляется пальцами за рукава Крота. — Кристоф, прошу…       Этот голос ему не знаком. Не знаком этот полный ужаса и страха взгляд. Этот мальчик ему не знаком. Значит, этого мальчика больше нет.       — Ты помнишь, что там в конце? — спрашивает Крот, отрешенно глядя на незнакомца, и сам отвечает себе:       — Я — помню.       Он больше не смотрит на незнакомца, он с сожалением сжимает губы, понимая, что потерял что-то важное, но что куда горше — он понимает, что этого важного никогда не было. Он больше не смотрит. Он делает вдох, облизывает мокрые губы и разбивает голову зайчишки о землю.       — Ты помнишь, что там в конце?..       Во втором звездном царстве есть только ты.