Когда горит Метка

Слизерин с детства был для него идеалом: факультетом чести, местом особой тайной романтики и вообще – частью его самого, как и он сам мнил себя частью Слизерина. Старинная чистокровная семья, из которой был родом юноша, тщательно сеяла и взращивала эти порывы, ему рассказывали легенды о великом Салазаре – гении, всегда старавшемся возвысить и восславить волшебный мир. Поэтому его ученики представлялись юноше рыцарями. Крестоносцами, охранявшими свой священный Грааль, свой Гроб Господень – чистую магическую кровь. С молоком матери – Вальбурги Блэк – юный Регулус свято чтил обычаи древнейшего и благороднейшего рода: он был помолвлен в детстве и ничуть не возражал, да и в целом во всех своих делах искал родительского совета и одобрения. Регулус, в отличие от своего старшего брата Сириуса, не водил знакомства и дружбы с неподобающими семействами – ни с Поттерами, ни с Боунсами, ни с МакКиннонами, и никогда не упоминал об, упаси Мерлин, предателях крови Уизли. Зато те же Малфои – в особенности их единственный сын Люциус – всегда награждались учтивостью и вполне искренним уважением младшего отпрыска Блэков. С первого и до последнего курса Хогвартса Регулус был образцовым студентом – он не вступал в склоки с другими учениками, не заводил никаких любовных интрижек в чулане для метел, не делал ничего, недостойного звания слизеринца. Словом – у него было блистательное будущее в Министерстве Магии. Вальбурга Блэк видела его если не будущим министром, то членом Визенгамота уж точно. Так бы и случилось, не будь в этой безукоризненной, выверенной слизеринской математике одной мнимой единицы, одного корня из отрицательного числа; не будь в ней Темного Лорда. Этот блистательный светский франт сумел покорить весь Слизерин одной только своей горячностью – он провозгласил идею о господстве чистокровных волшебников. Этот фашизм не был новым в природе своей, но магическая знать давно уже привыкла к элитарному положению среди прочей черни и желала еще более самоутвердиться. Регулус Блэк был полон энтузиазма, когда родители «благословили» его примкнуть к этому человеку. Он мечтал о возрождении мира, о будущих легендарных временах, когда Темный Лорд станет новым Артуром, а его верные, благороднейшие Пожиратели Смерти – новыми рыцарями Круглого Стола. Таковы были горделивые мечтания наивного шестикурсника, который произносил клятву верности Тому Риддлу, безродному полукровке. Он доучился в Хогвартсе, с тайной гордостью нося это клеймо на левом предплечье, когда же наступил выпускной вечер и сотни парочек кружились в последнем школьном вальсе, он услышал на ухо зловещий шепот своей кузины, с которой танцевал в тот момент: – Сегодня мы идем служить Темному Лорду и хотим взять тебя с собой, – то был томный шепот влюбленной, страстная сентенция, только не в его сторону. – Ты с нами? – Да, – ответил Регулус, и это слово пробилось наружу как выстрел, как плевок. ...Оно чудилось исхудавшему бледному Пожирателю в мерных гребках лодки, в звуках воды, капавшей со сводов темной пещеры, оно слагалось из линий зеленоватых отсветов на ее стенах. Слово «да» преследовало его: во сне, за углом, во взгляде, во время завтраков и обедов, гуляний и светских раутов – везде и всегда; оно убивало его своей резкостью, своей категоричностью, неотвратимостью, своим зловещим карающим фатализмом. Его Метка горела, как и в ту ночь: сейчас Лорд искал его, тогда – призывал к себе. В этой тщедушной хлипкой лодчонке он слышал бормотание верного Кикимера. Тогда – была тишина. Рядом с домовиком он знал, куда идет, его уверенность была несокрушимой скалой, тогда ему было страшно. Четверо Пожирателей появилось у трона Темного Лорда. Он, холодно глянув на них и как-то по-детски любопытно оглядев нерешительного Регулуса, кивнул старшему из их группы – Люциусу Малфою. Произнес: «Развлекайтесь». Блэк расслабился, предположив, что Лорд отпустил их веселиться в какой-нибудь кабачок на Косой Аллее, и последовал вслед за всеми, трансгрессируя в паре с Беллатрисой. Лодка плыла, а скулеж старого эльфа смешивался со звуками из той ночи. Он помнил это здание, будто был там только вчера: серый каменный домик с двумя окнами – справа и слева от двери – возле окон водосточные трубы, поверх всего железная треугольная крыша. Дверь распахнута, несколько хлопков подряд разбудили жителей этого домика, все они стоят на пороге – испуганные, полусонные, в ночных рубашках. Одному Богу известно, зачем эти люди так доверчиво открыли свою дверь. Вероятно, магглы не могли и подумать, что с хлопком возле их дома появятся незнакомцы. Регулус Блэк тоже стоял в растерянности и очень походил на эту семью: мужчину лет тридцати-тридцати пяти, женщину тех же лет и дочь, которая только перешла в среднюю школу. Мать и дочь были как две капли воды – с почти черными волосами до плеч, выразительными серыми глазами и белыми (или побледневшими в тот момент) лицами. Вода все так же шелестела, вдали виднелся крошечный островок, а образы этих людей стояли перед его внутренним взором как живые – они намертво впечатались в его память. Группа «благородных рыцарей» ворвалась в маггловский дом, левитируя его хозяев, словно бездушных тряпичных кукол. Малфой и Мальсибер вскричали «Инкарцеро!», привязав отца семейства к круглому обеденному столу, и удалили заклинанием все его кости. – Проверим, правда ли, что круциатус еще сильнее, когда ты без костей, – тоном заботливого врача пропел Люциус. И сразу приступил к делу. Дверь столовой комнаты захлопнулась, так что стоны и крики несчастного были приглушены, и Беллатриса, хихикнув, воскликнула: – Сейчас мы с вами повеселимся! Мать и дочь держались за руки, мужественные перед лицом преступников. Эти люди прекрасно понимали, что бежать им некуда. Регулус, откинув голову назад, закрыл глаза, и самое страшное воспоминание заволокло его. Вот он наводит палочку на девочку из этой семьи, желая поскорее распрощаться со всей этой ночью, сокрушившей его иллюзии. Он выкрикивает смертельное проклятие, но палочка не отвечает ему изумрудным лучом. Блэк не может этого выдержать... со всхлипами он повторяет несколько раз два слова проклятья и в бессилии выпускает волшебную палочку из рук. – Слабак! – кричит Беллатриса, она уже испытала пару пыточных проклятий на своей новой жертве. – Жалко магглов? Ну так и расправься с ними, как маггл! Кузина навела свою палочку на него, и Регулус кожей ощутил реальность этой угрозы. Белла вполне могла наплевать на их родство в угоду своим идеалам. Регулус подошел к этой девочке, чувствуя, как его начинает тошнить, как по спине под мантией текут прохладные струйки, как все плывет перед ним, и неподвижно лишь это лицо, которое все ближе. Ближе. Еще ближе. Вот, оно уже вплотную, так что видны капли холодного пота на этом лице, капли слез в глазах. И его рука тянется к этой маггле и сдавливает горло, ощущая дрожащую жилку, слыша гортанные предсмертные звуки. Он сжал сильнее, придавил к стене, и она более не сопротивлялась, лишь судорожное частое глотание и бегающий затравленный взгляд выдавали ее борьбу, но скоро и это сражение было окончено. Труп сполз по камню. Весь мир все так же плыл перед глазами, только серые, мертвые глаза были точкой отсчета этого нового мира. Без благородства. Без рыцарей. В этом мире круглый стол был орудием казни, а черные плащи – одеждой палачей. Лодка подплыла к берегу, из нее вышел человек и прошептал эльфу: – Если меня не станет, уничтожишь то, что в этой чаше. Если я не смогу пить сам, пои меня до последней капли. Домовой эльф не посмел ему возразить. Блэк припал к чаше, и тотчас силуэт задушенной – его антипатронус – предстал перед ним. Но Регулус пил, выпивал зелье с остервенением воина, и помощь Кикимера ему не потребовалась. Он взял из чаши медальон Слизерина и с горькой усмешкой положил в нее поддельную безделушку. Жажда овладевала им, и он припал к воде темного озера, предчувствуя конец. Когда бледная рука схватила его за горло, Регулус выбросил медальон на камни острова и ушел под воду, покорный своей судьбе, видя в этом перст справедливости, волю фатума. Его личный призрак все еще белел перед глазами, но он теперь не был столь пугающим, эта девочка становилась для него более реальной, чем мир вокруг нас, и уродливая темная Метка перестала гореть.