Наконец-то.

      Аллен терпит. Слишком долго терпит это. Ему уже больно обнимать и целовать, говорить ему о любви, когда он знает, что его любовь напрасна. Канда просто не выносит, когда Уолкер нежно обхватывает его талию, как когда-то это делал младший книжник.       В сердце мечника никогда не окажется седовласый парень, и Аллен это знает. Он прекрасно понимает это и видит, ибо состояние азиата говорит само за себя. Кажется, прошло уже довольно много времени, но он до сих пор не может забыть Лави.       Действительно, прошло уже чуть больше двух лет. Аллен за это время успел окрепнуть и возмужать. Да, за это время изменилось в нём почти всё, даже характер… Некогда весёлый и добродушный парень медленно и уверено черствел изнутри и отхаркивал остатки души вместе с кровью на полях боя. Понимание того, что он просто жалкая замена любимому человеку не радовала его разум, заставляя сердце сжиматься и грубеть. Это больно. Эта боль съедала его изнутри и раздирала, принося уже физическую боль.       Из-за того, что Канда почти всегда молчит, Аллен тоже перестал разговаривать с ним, понимая, что так будет легче японцу. Слишком долгое молчание вошло у англичанина в привычку, отчего он совсем перестал говорить. Иногда казалось, что он совсем разучился это делать, предпочитая разговорам полную тишину и мрак.       Почти всегда Канда прогонял Уолкера из своей комнаты после очередной вместе проведенной ночи, бросая в его адрес теперь уже слишком колкие для седовласого слова. Мечник не задумывался на счёт его поведения. Он сам согласился, так чего переживать? Все мысли брюнета были заняты рыжим книгочеем. Как он? Где он? Жив ли ещё? Все эти мысли буквально пожирали разум японца, заставляя думать совершенно разные и самые ужасные мысли.       Для Канды отношения с Лави не были просто увлечением или привязанностью, нет. У них было совсем чистое чувство посреди этой грязной и гнилой войны. Хоть Канда и не верит в любовь, но он точно знает, что это была именно она. А Уолкер лишь замена, способ отвлечься от этой боли и этих ужасных мыслей.       Каждую ночь с Алленом, Канда представляет на его месте Лави. Что это он нежно и бережно обнимает его за талию. Что это именно он медленно входит в его тело, издавая тихий стон над его ухом. Главным условием секса с мечником было молчание. Уолкер не должен был произносить и слова. И Аллен понимал почему. Он всё прекрасно понимал, и от этого становилось безумно больно и пусто. С каждым днём седовласый мрачнел на глазах. Это пугало окружающих, но не Канду. Ему было всё равно.       Забившись где-нибудь в углу в самом отдалённом закоулке Ордена, проклятый просто сидел на холодном каменном полу и смотрел перед собой. Ему безумно хотелось ревень, но слёз не было, и от этого становилось сложнее. Вся его боль копилась внутри, что делало англичанина немного черствее и безразличнее к этой жизни. Что толку с неё, если твой любимый человек грезит о другом и отвергает тебя, пользуясь лишь твоим телом. Несправедливо. Если бы он только мог вернуть прежнего Канду…       Все миссии с Кандой протекали в полной тишине. Лишь иногда они обменивались парой тройкой фраз на счёт акум и боя. Отправляясь на очередную такую миссию, никто из двух экзорцистов не знал, что она станет роковой для обоих.       Бой был тяжёлым, но оба экзорциста были сильны и знали своё дело, однако врагов было больше, что, несомненно, изматывало бойцов. Очередной удар по одному из противников пришёлся как раз на голову акума, отчего тот издал крик и взорвался. Отвлёкшись на ещё одного приспешника Графа, Уолкер не заметил надвигающейся опасности в виде третьего уровня за спиной.       Резкий удар в поясницу, и молодой экзорцист замирает, в шоке смотря перед собой. Седовласый не сразу понял, что произошло. Опустив взгляд на собственный живот, Аллен увидел уродливую и когтистую руку нападающего, что шевелилась в нём как червь. Реакция запоздалая. Всё, что удаётся выпалить проклятому, так это невнятный стон и жалкую кривую улыбку. Наконец-то.       Вся боль потоками вырывалась из глаз Уолкера, не давая увидеть перепуганное лицо мечника, со всех ног бегущего к нему. Теперь уже всё равно англичанину. Вся дурь и чёрствость выходила из него в виде слёз, обжигающих нежную кожу щёк и размазывающих грязь по лицу. Адская боль прошибала всё его тело, а рука акума только усугубляла положение, интенсивно двигаясь внутри экзорциста.       Мгновение, и Уолкер оказывается на земле. До его слуха доносились взрывы и гневное рычание Канды, что так жестоко разрубал ненавистные тела акум. Да, может ему и всё равно, но нельзя же вот так отнимать у мечника его игрушку, замену любимого человека! И Аллен понимал, что Канда злиться именно из-за этого. Он боялся, что больше никогда не сможет представить на его месте Лави.       Из тела парня медленно уходила кровь, забирая с собой жизнь. Кожа бледнела и холодела от большой кровопотери, а из глаз текли крупные горькие слёзы. Но Аллену сейчас хорошо. Со слезами уходят все его терзания и мучения, оставляя приятную пустоту в душе. На удивление седовласого он чувствует бережное обжигающее прикосновение к своему лбу. Медленно раскрыв глаза, Уолкер увидел перед собой предельно спокойное, и даже холодное лицо мечника. Что ж, всё как обычно, удивляться нечему…       Но что-то не так в глазах японца. Это что-то заставляло всё сжиматься в груди брюнета, как когда-то, когда уходил книгочей с Лави. Это что-то, забытое и забитое, руководило азиата, приказывая дрожащими от страха руками медленно оглаживать грязное от пыли и слёз лицо проклятого, убирая со лба прилипшие пряди седых волос. Нет, он его не любит, просто сильно привык, не больше. Он был уверен в этом. Или хотел верить в это? Кто знает…       В самые последние мгновения своей жизни Аллен продолжал смотреть в стеклянные глаза мечника, растягивая губы в кривой и счастливой улыбке, пытаясь произнести хоть слово, но вместо этого лишь харкал кровью и тихо хрипел. Да, он говорил это не раз японцу, но он говорил это на полном серьёзе.       - Люблю… - изо рта потоками лилась кровь, окрашивая в красный подбородок парня и шею, но он продолжал. – Аллен.. любит те… бя.       Слова давались с трудом, но он умер счастливым. Лишь сам Канда сидел возле мёртвого тела Уолкера и смотрел на его труп совершенно холодным взглядом. В душе не было ничего, ровно так же, как и в голове. Лишь в этом холодном и стеклянном взгляде виднелось что-то такое, что обычные люди называли любовью.