тёмное зеркало штормовой воды.

***

Бой начинается там, где каждый в него решается ступить. Джувия свой начинает быстро, не тратя сил, — просто ныряет глубже, как с головою в омут. Тот, кто ей первым встречается на пути — вражьё, готовое на расправу. Позади неё драконы схватились с демонами, битва сверкает тьмой и горит огнём. Перед ней — противник, сыплющий словом как солью в снег. Белокостный скелет, запрятавший в горсти для неё не единую сотню бед. Но она — вода, и граница её решимости — небытье, забвение, полумрак. Джувия верит, что для рождённых Тартаром исход один. Джувия видит — как расшитые кровью раны на острых своих плечах — насколько могучи те, против кого Фейри Тейл поднялся войной. Джувия знает границы своих морей, но голос Ки-Су — перестук камней за толстым стеклом бутылки — ей говорит такое, от чего над водой расстилается чёрная мгла испуга. Когда отчаяние находит свою вершину, ей кажется, что сил и желаний хватит всего на то, чтобы осесть на землю и спрятать лицо в ладонях — не сгибать спины, за волной волну направляя к цели, её заставляет гордость и малахитовое клеймо, жгущее по бедру — последний форпост, маяк. На излом невесомые тёмные сети ставит новый голос, совсем иной, в ней рокочущий изнутри, и иней, колющий пальцы мягким еловым мехом. Этот клич, истекший усталостью и тревогой, посылает отец — снаряд вопреки всему попадает в воронку дважды: её сердце льдам сдаётся без боя, снова. И голос внутри уже надрывается барабаном, грохотом в сердце-ком забивает твердость, всё заставляет стоять на месте. И разжигает в глазах золотые угли — с ними вскипает кровь, с ними в груди расцветает буря, выкрашенная под смоль и сияющий аметист. Новая, бьющая в шею прожилкой синей, сила почерпнута на самой мели, глубже — только время-песок и склизкая топь сомнений, плоть разъедающая с изнанки. Вереницу мыслей смывает волна прилива, в голове остаётся горчащая просьба Сильвера и гул прибывающих в вены вод. В голове остаётся вопрос о том, кому от этого станет легче. Округа разносит весть: с востока заходит буря, за собой несущая черную гроздь ветров, с головы до ног опутанная штормами. И этот восток — кровоточащая пустота где-то под лёгкими Джувии. И эта округа — многоликое обиталище пышущих жаром тварей, надломленное под корень. И эта буря закована в тонкий девичий стан. Джувия — бездонная гладь морей, никогда не являющая всех граней своих на свет. Джувии вены — полноводные вешние реки, и все до единой скручены в истинно прочный жгут, литую лазурью стальную цепь. Небесная синь, заключенная там навек, разрывает оковы и идет по её следам. Стихия отвесной встаёт стеной, когда на кону перед ней чужие жизни. Когда серокаменные руины единственной крепости адских тварей на первые редкие всполохи гнева в омуте отвечают пылью своих ожогов, издали долетает эхо иных сражений. Джувия — штормовая волна с человечьим ликом, солнце своей спиной заслоняющая не глядя — сегодня, сейчас, в эту вмерзшую в льды секунду в её волосах дребезжат волнами тысячи яростных океанов, по правую руку змеёй пустынною вьется седой туман, за левой — морозная россыпь града. Стихия выходит из берегов до последней капли, её повелитель и бог разжигает в сердце своём огонь, за закон чужие берёт слова и вступает в схватку, из которой живым выходит один из всех. Джувия — порох в огне, заряженное ружье. Каждый шаг её валом ревущим взлетает в небо и оттуда же рушится полчищем мокрых стрел. Каждый взгляд чужой в эпицентр бурь полосует лезвием по ладоням. Но и каждый выдох несломленного врага — ржавый нож, засаженный под лопатку. И пока она говорит: «Не могу», убеждая в истинной невозможности только саму себя, её раны кровят, и открыта врагу спина. Ки-Су не теряет шансов: за ударом кладёт удар, но сильнее всего хлещет — кнутом по шее — словами. Он говорит, что глуп человек, и чувства его глупы. Он твердит, что люди — марионетки. Он сыплет чёрное своё слово камнепадом к её ногам, а у Джувии каждый им изданный звук отзывается болью: в затылке прострел, под ногтями иглы. В сердце её ураганов просыпается человеческая душа, выцветающая от злости. Джувия знает средство и видит цель — и выпускает стихию из клетки в собственном подреберье. Буря, рождённая силой её любви, — ртуть на ладони, податлива и послушна, если не сжать кулак. Границы дозволенного — тонкая леска, колючая проволока. Джувия на этих гранях твёрдо стоит обеими ногами, она — обузданная стихия. Девичье тело дрожит в самом центре свирепствующей воды, которая и есть её самое существо. Эта дрожь прошивает ей сбивчивым пульсом насквозь висок, эта дрожь пролегает рябью поверх воды слепым повелением сердца — демон видит слезы и кровь, изорванную одежду и стену в её глазах, но никогда не доходит к сути. Но не дрогнет волны опененное крыло, омывая белые вражьи кости; если он — нерушимый утёс из сплошного камня, то волнам придется его сточить в мелкий речной песок, до самых своих основ. Сточить, разливаясь потопами изнутри, если снаружи щиту и трещины не даёт полутысяча наступлений. Джувия тихо склоняет голову под врагом, Ки-Су ей в ответ распускает вороново крыло и готовится убивать. Джувия к этой секунде уже готова, она — вода, отдающая должное только ветру. Она разливается в небо сотней струй, разбивается брызгами и клокочет. Её скулы, ключицы, ладони, грудь — всё усыпано кровоточащим инеем свежих ран. Над ними проскальзывает последний каскад солёной морской воды, выжигая новые шрамы поверх заживших; оставляя стоять на ногах из последних сил. Вкруг неё всё усыпано костьми убитого некроманта. Джувия слышит последний нарок отца за пронзительным грохотом водопадов внутри себя же. Джувия слышит: «Спасибо». Джувия слышит: «Не нужно слов». Всё остальное становится ей неважно. Голос Сильвера тает изморозью в ладонях. Джувия тихо склоняет к земле колени. Последний нарок Ки-Су, отдавшего душу её стихии — тьма, которую он растил. Она обращает её лазурь в обугленные чернила, она застилает своею гарью всё что ни есть вокруг. Джувия тонет в этом болоте мрака, к ней мир встаёт оборотной стороной, за которой темно и тихо.