Подчини меня

Луна облизывала тусклым светом здания, отражалась в стеклянных глазах домов. Выглядывая из-за облаков, она изредка, блеклой и косой полосой, выхватывала скользящий меж стен силуэт. Тень, сопровождаемая металлическим свистом, шарахалась от дома к дому, то опускаясь и теряясь на углу, то поднимаясь и превращаясь в небольшую серую точку на асфальте. Улицы в такое время были пустынны – слишком поздно для прогулок столичных граждан. Глупо было сравнивать между собой маневрирования в лесу и городе: в первом случае можно было зацепиться за что угодно, будь то ветка или ствол, не заботясь о сохранности того, что стало временной подпоркой троса; во втором же, напротив, нужно было быть предельно внимательным, потому как хаотично выпущенные крючки могли случайно пробить оконное стекло, вызвав тем самым нежелательные последствия. Ни для кого не являлось секретом, что Разведывательный Легион был для столицы занозой: экспедиции спонсировались неохотно, денег на продовольствие, одежду и технику для смелых людей в зеленых плащах с каждым месяцем выделялось все меньше. Власти считали вложение финансов в разведку бесполезными тратами: новых сведений о титанах и их образе жизни не было уже несколько месяцев, эксперименты прекратились в связи с неимением образцов, количество погибших бойцов за последний месяц увеличилось на несколько десятков, а новобранцы после кадетства в своем большинстве выбирали либо гарнизон, либо военную полицию, если попадали в число лучших. Многие солдаты понимали, что разведка переживала непростые времена: они не говорили об этом вслух, но напряженная атмосфера висела в воздухе, и даже самые заядлые шутники среди зеленых плащей сменили свое ехидство на помалкивание. Эрвин был не согласен с политикой государственной власти в отношении Легиона. Ему приходилось часто мотаться в столицу и с помощью отшлифованных фраз в очередной раз убеждать советников короля в необходимости изучения земель за пределами Стен. Чаще всего Эрвин ездил за Сину один, иногда брал Ривая с собой, хоть тот и ненавидел королевских псов и всю государственную власть в целом, но зато любил трахаться со Смитом на простынях в гостинице, где им выделяли двухместный номер: они приятно пахли розовым маслом и хрустели от чистоты. В этот же раз командир приказал сопроводить его всему офицерскому составу; Ханджи и Майк были рады присоединиться, а Ривай не мог сопротивляться приказу. К тому же, для него это было хорошей возможностью вспомнить одну из своих привычек. Рассекая ночную тишину, Ривай мысленно благодарил Эрвина за то, что тот не обязал его пойти на вечерний прием. Он все равно не смог бы вести себя там непринужденно и непременно нахамил бы каким-то значимым господам, а подставлять командира не хотелось, ровно как и что-то изображать из себя. Капрал чувствовал, как холодный ветер пробирал до костей, залетал под зеленый плащ, и это ощущение погружало его обратно в то время, когда он был моложе, и указов над ним не было. Он жил в Подземном городе, питался отходами и пил сточную воду, и если бы не дух бойца, живший в Ривае с самого его рождения, вряд ли бы ему удалось выжить в криминальных трущобах. Ему и его друзьям приходилось воровать: деньги, еду, одежду, украшения – все, чего не было у них и что было у других. Потом они сбывали часть награбленного добра в торговые лавки, выручали деньги, и какое-то время троице оборванцев жизнь уже не казалась столь отвратительной. До следующего грабежа. Ривай всегда ненавидел богатых, потому что не понимал, почему одним доставалось все, а другим – ничего. Почему кому-то просто повезло родиться в обеспеченной семье, а остальные вынуждены горбатиться всю свою жизнь за краюху хлеба. Власть он ненавидел за это же: эти напыщенные свиньи, привыкшие жить сытой жизнью в шелках и золоте, понятия не имели, что происходило на вылазках, да они даже не знали толком, как выглядел титан, потому что всю жизнь прожили в безопасности трех Стен. Они вообще не участвовали в войне, и постоянные уклоны и увиливания от спонсирования Легиона приводили капрала в бешенство. Успокаивался же Ривай своеобразно: так как Эрвин не обязывал его присутствовать на приемах и беседах, он возвращался в гостиницу, надевал устройство пространственного маневрирования и спешил в самый богатый район столицы, ведомый соблазном кражи у элитной части общества. Мужчина оставался незамеченным и возвращался точно к приходу командира; тот даже не подозревал, чем мог заниматься капрал в его отсутствие. Так и в этот вечер: минуя кварталы, оставляя за собой метры городских улиц, он летел опустошать шкатулки местных красавиц и тайники их мужей. Натянутые тросы почти опускали Ривая на землю, но в следующее мгновение зеленый плащ резко взмывал вверх, к башне одного из домов. Двое мужчин, задержавшихся на улице в вечерний час, что-то обсуждали. Но, заметив проскользнувшую мимо них тень, один из них выронил бутылку и коротко вскрикнул. – Ты видел? – спросил он у собеседника. – Пресвятые Стены, что это было?! – Черт его знает, – мужик пожал плечами. – Может, летучая мышь, – предположил он. – Таких размеров?! – Наклюкался, вот и видится всякое, – не без усмешки сказал тот, что был пониже ростом. – Пошли, а то жена на порог не пустит, придется возвращаться в тот кабак и сидеть там до утра. Ривай вжался в башню дома, дожидаясь, когда же удаляющиеся шаги стихнут окончательно. Он выглянул из-за конструкции, убедился в отсутствии людей на улице и выпустил тросы. Заостренные крючкообразные наконечники вошли под черепицу дома напротив – прочно. Тросы натянулись и начали постепенно сворачиваться в катушку, перенося Ривая на крышу другого здания. Он минул несколько улиц и распугал дворовых кошек, после чего ботфорты капрала с глухим стуком приземлились на крышу дома одного из местных финансистов. Подойдя к краю, мужчина развернулся спиной к внутреннему двору, откуда он не был заметен с пешеходной улицы, и резко спрыгнул вниз; катушка начала шипеть и разматывать канаты, а крюки со звоном закрепились в пространстве между черепицей и алюминиевой трубой. Оказавшись напротив окна, Ривай закрепил тросы и уперся ногами в стену, заглядывая через стекло, чтобы убедиться, что в доме никого не было; комнаты были погружены в полумрак, и только косые желтоватые полосы от фонарей рассекали пол. Вытащив нож из голенища сапога, капрал лезвием поддел петли с внутренней стороны рамы и распахнул створки; ночной ветер ворвался в помещение, всколыхнув тюль, а следом за ним проник Ривай. Он прикрыл окно и небрежно задвинул шторы, после чего осмотрелся: просторная гостиная дышала богатством и роскошью, статуэтки и антикварные вазы поблескивали в слабом свете уличных фонарей, фарфоровый сервиз отражал в себе крошечную луну, что обосновалась высоко в небе. Со стены на капрала смотрел усатый мужчина в сером костюме, в шляпе и с моноклем. Ривай криво ухмыльнулся ему, достал втрое сложенный мешок из голенища сапога, расправил его и сгреб все с близстоящей тумбочки. Он воровал, и осознание этого действия подогревало в нем адреналин, позволяло испытывать знакомые с детства эмоции. Ривая не интересовали вазы, тарелки, сервизы – он мог забрать и это тоже, а потом выручить неплохую сумму в торговой лавке за награбленное, но больше его привлекали украшения, которые можно было очень выгодно перепродать ювелирам, и, конечно же, деньги. Для первого и второго у него на поясе было два кошелька, один из которых он, находясь в спальне, набивал содержимым первой шкатулки, подвернувшейся под руку. Ривай складывал в мягкую кожу кошелька цепочки с кулонами; туда же отправились серьги и кольца, входящие с ними в комплект. Наборы в ювелирной лавке принимали охотнее «одиноких» украшений, и продать их можно было выгоднее, несмотря на то, что мастера старались сбить цену. Деньги в домах найти всегда было сложнее. Наличных в помещении могло и вовсе не оказаться – столичные предпочитали хранить свои финансы в банках, но всегда были исключения. И капрал верил, что жители выбранного им сегодня дома ими являлись. Забрав из шкатулок все, что показалось ему привлекательным и ценным в тусклом лунном свете, Ривай, ступая с присущей ему осторожностью и тишиной, вернулся в гостиную. Если деньги находились в доме, то определенно здесь – в комнате было много мест, где можно было спрятать наличные: в фарфоровый сервиз в буфете, в тайник в стене, закрытый книжной полкой, в выдвижной ящик письменного стола. Он знал все эти места наизусть, потому что люди, прятавшие свои деньги, изобретательностью не отличались – разве что однажды ему пришлось изрядно покопаться в нижнем белье одной особы, что хранила финансы в чашках бюстгальтера. Больше странных «тайников» он припомнить не мог. Ривай открыл буфет, и тонкие пальцы пробежались по окантовкам посуды – в чашках было пусто. Взявшись за крышку сахарницы, капрал намеревался проверить ее содержимое, как шорох отвлек его. Звук был похож не на колыхание занавесок ночным ветром, а на тихие шаги; Ривай понял, что в комнате он больше не один. Быстро наклонившись и вытащив нож из голенища сапога, мужчина крутанулся на месте и уставился в темный недвижимый силуэт, стоящий в другом конце гостиной. Кто бы это ни был, Ривай понимал, что готов убить его. – Мелкий воришка, разведка так и не выбила из тебя всю дурь, – тень сделала шаг вперед, приближаясь, и капрал вскинул голову, ухмыльнувшись. – Твой запах тянется чуть ли не через всю столицу, любая собака выследит, – голос принадлежал Майку. Лунный свет длинным и тонким прямоугольником упал на его лицо, давая возможность заглянуть в глаза. – И ты выследил, – Ривай спрятал нож. – Как и любая собака. Блондин не ответил. Он окинул взглядом комнату, закрыл окно, и капрал удивился, как это такому крупному человеку, как Майк, удалось практически бесшумно проникнуть в дом. Ривай был маленького роста, гибким и сбитым, ему ничего не стоило залезть через окно в помещение так, чтобы ни разу не задеть раму плечом или локтем, но для Захариуса подобная задача была явно невыполнима. Капрал нахмурился: в нем засело подозрение, что у Майка был ключ, но он быстро прогнал его, так как это было невозможно. Как же тогда он попал сюда? – Давно ты занимаешься этим? – Чем? – Воровством в столице, – уточнил Захариус, опершись бедром о подоконник. – Хотя можешь не отвечать, – он выставил ладонь вперед, как бы останавливая Ривая, хотя тот и не собирался говорить. – Полагаю, каждый раз, когда Эрвин берет тебя с собой. А я еще удивлялся, почему на тебе такая смесь запахов после политических выездов, – он втянул носом воздух, – даже твой собственный иногда теряется. Ривай молчал. Он смотрел на Майка, и спокойный вид блондина не внушал ему доверия. Капрал был недоволен, что кто-то подловил его – он столько времени промышлял ночными кражами и никогда не попадался, а сейчас находился в одной комнате со свидетелем своего прокола, и ему это не нравилось, потому что ставить кого-то в известность не входило в его планы. И он понятия не имел, как поступит Майк. Захариус мог бы рассказать Эрвину, и тогда… – Как считаешь, – начал Майк, смотря Риваю в глаза, – понравится командиру то, чем занимается один из офицеров его Легиона? Блядь. Мужчина сжал кулаки, чувствуя, как ногти впились в ладонь. – Я считаю, что ему не обязательно знать об этом. Майк ухмыльнулся. – Ты прав. Мне тоже не хотелось бы, чтобы мой лучший друг узнал, что его любовник не смог отказаться от своих старых привычек и до сих пор является подземной крысой, – последние слова он произнес с особым удовольствием. Офицеры разведки не ладили. Не то чтобы они часто вступали в дискуссии и не приходили к единому мнению – они предпочитали просто не общаться. Захариус знал об отношениях Эрвина и Ривая, но тот никогда не слышал, чтобы он что-то говорил Смиту на этот счет. Возможно, когда-то он и высказал свое мнение, но Эрвин явно его услышал. Ривай никогда не забудет, как сильно Майк сдавливал его руки и опускал лицом в лужу, когда Эрвин и другие выследили его в Подземном городе и завербовали в разведку, и как Захариус смотрел на капрала, когда титул Сильнейшего Воина Человечества достался не ему. При любой удобной возможности Майк не брезговал указать на то, что Ривай из «отбросов»; капрал не оставался в долгу и откровенно хамил, сравнивая блондина с псиной и напоминая ему о статусе лишь Второго Сильнейшего Воина Человечества. Это была взаимная неприязнь, сопровождаемая ненавистью, и надо же было так получиться, что именно Майк оказался свидетелем его секрета. – Чего ты хочешь? – спросил Ривай, понимая, что Захариус не станет молчать просто так. А позволить, чтобы Эрвин все узнал, он не мог. – Ты мыслишь в правильную сторону, – Майк сделал несколько шагов и пересек гостиную, оказавшись прямо перед капралом. – Я сохраню твой секрет в обмен на секс. – Вот как, – задумчиво произнес Ривай, осмысливая услышанное. Он не рассчитывал, что блондин ответит «Ничего», но и такого желания от него явно не ожидал. Майк его ненавидел, а теперь открыто заявлял, что хочет выебать, и это никак не укладывалось у капрала в голове. – А как же твой Нанаба? – спросил он о солдате, которого Захариус частенько потрахивал за конюшней. – Подождет, а тебя я, блядь, давно хотел, у меня аж яйца сводит, – почти простонал Майк, сжав свой член через ткань брюк. – Мне нравится твой запах, он еще с того дня мне покоя не дает. Что блондин имел в виду под «с того дня» Ривай решил не уточнять. Он напрягся, посмотрел на мужчину исподлобья и коротко ответил: – Нет. – Думаешь, я ожидал другой ответ? – спросил Захариус с неприятной улыбкой на губах. – Но ты ведь не хочешь, чтобы Эрвин узнал? Или тебе все равно? Капрал прищурил глаза и осмотрел блондина с головы до ног. С ростом и весом Майка ему ничего не стоило размазать Ривая по стене, но при одном условии: если бы тот стоял столбом и не имел никаких под рукой средств к обороне. В голенище ботфорта у капрала был нож, и он понимал, что воспользуется им, если это действительно потребуется. – Не хочешь, – продолжил Захариус. Он протянул руку; когда большой палец приблизился к узкой скуле в надежде коснуться бледной кожи, Ривай резко присел, вытащил нож и приставил его к горлу Майка. – Не смей двигаться, белобрысый ублюдок, или я перережу тебе глотку. Кажется, мужчина не был удивлен. Он с несколько секунд стоял, не шелохнувшись, и только вздернутый вверх уголок губ говорил о том, что его забавляла эта ситуация. – Что ж... не хочешь по-хорошему, будет по-плохому, – и пока Ривай соображал, какие дальнейшие действия может предпринять Захариус, тот ловко и слишком быстро даже для Сильнейшего Воина Человечества схватил капрала за запястье и вывернул ему руку, вжав миниатюрное тело в тумбу. Пальцы безвольно разжались, выпуская лезвие, и вместе с характерным звоном ударившегося об пол острия Ривай осознал, что находится полностью в чужой власти, которая ему неприятна. Он совершил попытку вырваться, но Майк сжал его плечи, словно в тисках, и мышцы тягуче заныли. Эти «объятия» были похожи на те, и из них тоже нельзя было освободиться. – Я все думал о том, – начал Захариус, наклонившись и шепча капралу в самое ухо, – как ты, такой свободолюбивый и строптивый, подчинился Эрвину... И сейчас ты так же подчинишься мне. Ривай дернул ногой, желая хорошенько съездить Майку по яйцам, но тот словно знал его действия наперед: умело отворачивался и отстранялся, а когда мужчине казалось, что у него появился шанс освободиться, блондин вновь вжимал его бедрами в мебель. Сквозь ткань брюк Ривай чувствовал, как крепко стояло у Захариуса, и что его намерения весьма серьезны. Впервые за все это время капрал пожалел, что выбрался на ночную кражу, а не остался в гостиничном номере ждать своего командира. Он попался, и теперь за оплошность нужно было расплачиваться. Люди, нарекшие его титулом Сильнейшего Воина Человечества, явно руководствовались только числом убитых им титанов, но никак не внешними данными Ривая, чье небольшое тело, полностью покрываемое широкими плечами и грудью Майка, казалось теперь неестественно маленьким. Захариус целовал кожу на шее у кромки волос, держа одной рукой заломанные за спину запястья капрала, а другой - ловко вырывая ремни из шлевок. Его крупное колено устроилось между ног Ривая, не давая тому их свести, а бедра мужчины буквально пригвождали в тумбочку. – Сука, – прошипел Ривай, не оставляя попытки выпутаться и продолжая дергаться. – Тише, – одним концом ремня Майк связал руки капрала, второй – закрепил на изогнутой ножке настенного светильника – стоило ремню натянуться, как лопатки неприятно заныли. Ривай судорожно шарил глазами по тумбе, ища что-то, что можно было бы толкнуть локтем и выиграть несколько секунд, хотя он и не имел понятия, как сделать это со связанными руками. Как назло, на поверхности мебели было пусто; нож беспомощно поблескивал на полу, отражая лунный свет. Майк скинул поясные крепления, рванул пуговицу на брюках Ривая и спустил их вниз вместе с нижним бельем. Широкие ладони прошлись по оголенным бедрам и ягодицам, коленом Захариус вновь развел ноги капрала, и тот почувствовал, как его плоть напряглась и начала подниматься. – Ты пахнешь возбуждением, – взяв Ривая за подбородок, сказал Майк, – и мускусом, – он подался вперед, чтобы поцеловать сжатый рот, но капрал резко отвернул голову, и губы мужчины попали в шею, уткнулись под ухо и прочертили влажную дорожку вниз. Сжав зубы и закрыв глаза, Ривай дёрнул руками, которые были крепко зафиксированы кожаным ремнем на ножке светильника. Он молча умолял Майка прекратить, а собственное тело перестать предавать его, но это было бесполезно, пока Захариус целовал его поясницу, а теплые пальцы разведчика массировали ямочки под коленями. Ривай сам шире развел ноги, ненавидя себя за это, но сильная волна возбуждения, управляющая им, туманила разум. Он часто дышал и каждый раз отворачивался, когда Майк пытался поймать взгляд серых глаз, чтобы блондин не видел, что происходящее становилось приятным. – Тебе нравится, – промурлыкал разведчик, улыбаясь. – Твое тело отлично говорит за тебя, Ривай, – он сжал полувставший член капрала, провел рукой вверх, большим пальцем размазав выступившие густые капли, скользнул ладонью по стволу вниз. – Не волнуйся, я ничего не расскажу Эрвину. Это будет нашим с тобой маленьким секретом. При упоминании имени командира Ривая бросило в холодный пот, и его эрекция начала спадать. Он не только подставил его как начальника Легиона, который и так не любили, и если бы сейчас узнали, что офицеры разведки воруют у честных граждан, то вообще добились бы роспуска, но и предал как любовника. Их отношения строились на доверии и верности; Эрвин давал Риваю в сексе все, что тот только мог желать, а теперь капрал стоял, распластанный, под Майком, и позволял тому трогать себя в тех местах, в которых это мог делать только Смит. Сжав челюсти, Ривай процедил: – Я тебя нен... – он осекся, и с губ сорвался тихий полустон, внезапный и непрошенный, когда Захариус вставил в него сразу два пальца. Податливые мышцы разошлись в стороны без сопротивления. – М-м-м, – удовлетворенно простонал Майк, – как же Эрвин тебя растянул, – он трахал Ривая пальцами, проникая в него на две фаланги. Ривай был растянут, разве что не смазан – Эрвину нравилось приучать к давлению упругие мышцы, когда он отсасывал капралу, а того привлекало это изощренное чувство удовольствия от ощущений пальцев командира внутри себя. У них был частый анальный секс, поэтому не было ничего удивительного в том, что тело Ривая уже подстроилось под сексуальные привычки его партнера. – Да просто, блядь, сделай это уже, – не выдержал капрал. Он чувствовал себя отвратительно и хотел, чтобы эта проклятая ночь поскорее закончилась. – Выеби меня уже и почувствуй себя героем, ты, усатый кусок дерьма, – он с яростью выплевывал слова, на что Майк в ответ только усмехнулся. Разведчик отстранился, и Риваю показалось, что его оставили в покое, но в следующее мгновение он услышал звук расстегиваемой ширинки и понял, что Захариус его не отпустит, пока не получит желаемое. Головка члена Майка уперлась между ягодиц капрала, мужчина чуть потянул Ривая за бедра на себя, и вывернутые плечи ошпарило тупой болью. Ривай зажмурил глаза и сжал зубы, чувствуя, как миллиметр за миллиметром, нарочито медленно – Майк явно хотел растянуть удовольствие – горячий член проникал в него. Когда он вошел полностью, и яйца с пошлым звуком шлепнулись о бедра, Ривай вжался лбом в деревянную поверхностью под собой, тяжело дыша. Майк подался назад, а потом вновь вперед, удерживая капрала за бедра, тихо постанывая и жадно втягивая воздух через раздувающиеся ноздри. Он трахал медленно и плавно, смакуя момент, борясь с диким желанием увеличить темп и кончить. Ривай молчал, сцепив зубы и болезненно жмурясь от того, что его стоящий колом член терся о покатый край тумбы. Капрал, чтобы не закричать, прикусывал себе язык каждый раз, когда Майк задевал простату, заставляя увидеть яркие пятна на внутренней стороне век. Он не получал удовольствие от процесса, поэтому, стараясь не сосредотачиваться на ощущениях, просто ждал, когда Майк кончит. В голове будто перевернули чашку с горячим шоколадом – макушку, затылок и лоб затапливала теплая лава давящей боли. Ривай чувствовал, как все его тело пульсировало в унисон с плотью Захариуса, как короткие ногти разведчика впивались в бедра, а золотые завитки на лобке щекотали кожу. Когда кривые кляксы боли достигли глаз, Майк кончил. Ривай распахнул веки; струя горячей спермы выплеснулась в него, обжигая нутро. Его собственное возбуждение уже утихло. Он так сильно сжал челюсти, что послышался тихий скрип. – Сука, – вновь выругался Ривай, чувствуя, как по бедрам стекает вниз. – Ну ты и паскуда. Как только Майк с хлюпом вышел из него, капли спермы потекли по бедру. Он успокаивающе погладил капрала по пояснице, после чего встал на колени и припал ртом к растраханной влажной дырке, начал вылизывать языком растянутые мышцы. – Ебанный извращенец, – выдал Ривай, когда почувствовал прикосновение теплого языка. Он еле стоял и, несмотря на сильное желание ударить Майка, не мог пошевелить даже пальцами. Тело словно не принадлежало ему; осознание того, что Захариус мог подобное с ним сотворить, не укладывалось в голове. – Может, еще отсосешь мне? – поинтересовался Ривай, когда Майк поймал губами белесую каплю, не успевшую добежать до внутренней стороны колена. – Нет, – блондин облизнулся и, взяв скомканные у щиколоток Ривая брюки, поднялся, надевая их на него. – Если бы ты не сопротивлялся в начале, то и это сделал бы. – Да заткнись ты уже на хуй, – огрызнулся капрал, почувствовав себя немного комфортнее, стоило штанам оказаться на месте, а ремню – крепко затянутым на талии. Чуть позже он ощутил, как кожаный жгут на запястьях ослабел; к кистям рук хлынула кровь, и от этого было немного больно – в кончиках пальцев неприятно закололо. Майк поднял с пола поясные крепления и нож Ривая, положил вещи на тумбу, после чего натянул свои брюки и развалился на оливковой софе. Захариус чувствовал себя вымотанным и опустошенным – он всегда чувствовал себя так после хорошего секса. Складывалось впечатление, что в его теле только мышцы, и никаких костей. Ему казалось, будто бы под кожей желе – настолько расслабленно он себя ощущал. Ривай растирал затекшие запястья. Он молчал; серые глаза за косой челкой ничего не выражали. Капрал надевал ремни амуниции, медленно продевал пояски в шлевки. Все тело ныло, поэтому двигаться быстро было невозможно. Майк наблюдал за ним, про себя отмечая, что Ривая словно подменили: из строптивого он превратился в спокойного и безразличного. Захариус был уверен, что как только Ривай получит нож, то нападет на него, но тот стоял и одевался, словно ничего не произошло, и явно не предпринимая попыток атаковать. Майк почувствовал странную гордость: он приструнил Ривая, овладел им, показав, что даже такой как капрал может быть сломлен и подчинен, но его мучила глупая обида, что он не был первым – первым, кто приручил бандита из городских трущоб и показал ему искусство подчинения, был Эрвин. Хруст кожаной куртки вывел Майка из своих мыслей. Ривай уже привел себя в порядок и теперь надевал зеленый плащ. Он не смотрел на Захариуса, сосредоточенно продевая пуговицы в петли. Капрал засунул нож в голенище ботфорта, бросил быстрый взгляд на мешок с награбленным, после чего наконец взглянул на Майка. – До завтра, – зачем-то кинул Ривай и, проверив наличие кошельков на поясе, выпрыгнул в окно. Свист тросов УПМ послышался незамедлительно – он постепенно удалялся по мере полета капрала обратно в гостиницу. Оставшись в доме один, Майк сыто выдохнул. Присутствие Ривая в комнате добавляло напряженность в атмосферу, а ему так хотелось насладиться послевкусием секса с тем, о ком он давно мечтал. Перед глазами предстал вид Ривая: растянутого, покорного, готового принять в себя, стонущего. Захариус почувствовал, как у него вновь начинало вставать, и мотнул головой, желая вытряхнуть извращенные фантазии из сознания. Он ведь только что поимел эту фантазию и остался крайне удовлетворен. Майк поднялся с софы и потянулся, шумно выдохнув. Его взгляд зацепился за мешок – значит, Ривай к его приходу уже успел упаковать некоторое имущество. Расправив его, Захариус начал вытаскивать вещи и расставлять их на места на свой лад. Владелец точно бы заметил, что ценности пропали, а вот если они будут стоять не на своих местах, то это не так критично. На трюмо и полках в спальне Майк обнаружил несколько перевернутых и пустых шкатулок. Усмехнувшись, он просто закрыл их, отметив про себя, что, в каком бы состоянии после секса Ривай ни был, однако золото забрать он не забыл. Больше в комнате не было следов пребывания капрала, поэтому Майк вернулся в гостиную и еще раз осмотрелся. На полу остались влажные пятна, которые Захариус растер подошвой сапога. Принюхавшись, он не уловил запахов; выскочив в окно, Ривай не закрыл его, поэтому комната, пока Майк приводил дом в порядок, успела проветриться. Блондин прикрыл глаза: картинки прошедшей ночи еще долгое время будут преследовать его и помогут скоротать предстоящие зимние ночи в холодной постели. Если только мальчишки Нанабы не будет рядом. Майк поправил пояс на брюках. На долю секунды в груди неприятно кольнуло: Ривай являлся собственностью Эрвина, его лучшего друга, а они еще с гарнизонных лет решили, что не будут вмешиваться в личную жизнь друг друга и уж тем более претендовать на любовников друг друга. Совесть Захариуса взывала к чувству стыда, ведь он, ведомый своим животным желанием обладать Риваем, нарушил данный договор. Но Майк был рад, что безразличие капрала, направленное на их отношения с Эрвином, только маска, за которой он прятался, не желая, чтобы остальное увидели его уязвимость. Ривай лишь делал вид, что это ничего не значит, что секс – просто секс, и за ним ничего нет. Майк чувствовал, как менялся запах капрала в присутствии Смита, как он смотрел на него из-под вороной челки, как хмурился, стоило только Эрвину невзначай коснуться плеча Ханджи или из любезности улыбнуться Петре. Все эти наблюдения давали Захариусу уверенность в том, что лучший друг ничего не узнает, потому как Ривай не станет рассказывать о произошедшем, боясь потерять любимого. Майк подавил угрызения совести этими размышлениями и зевнул. Время близилось к полуночи; стрелки на больших напольных часах в углу комнаты почти соединились друг с другом. Владельцы дома, вероятно, вернутся только утром или днем, но разведчик не мог так рисковать и позволить себе остаться в чужих апартаментах. Сложив мешок и спрятав его под ремень, Майк открыл окно шире и забрался на подоконник. Он задвинул шторы, закрыл окно, выпустил тросы в сторону крыши противоположного дома и скрылся в столичной темноте.