Её слезы

Его шаги гулким эхом раздавались в пустых коридорах пятидесятого этажа «Пирсон Спектр». Руки сами собой сжимались в кулаки, горький привкус виски на языке давно сменился приторно соленым вкусом разочарования, а в ушах все еще звенел её голос. Харви прошел прямо к кабинету Джессики, распахнув дверь и взирая на представившуюся его взору картину тяжелым, но внешне равнодушным взглядом. - Что он хочет? – его голос звучал как всегда жестко и самонадеянно, но Джессика и Луис мгновенно уловили в нем нотки ярости, которую Харви Спектр не выпускал на волю практически никогда. - Свое имя на стене, - спокойно ответила Джессика, уже принявшая решение. – И я уже объяснила ему, почему он его не получит. - Хорошо, - Харви кивнул, переводя мгновенно еще более потяжелевший взгляд на Луиса. - Я все равно… - выпад Луиса остановил кулак Харви, прилетевший точно в челюсть бывшего старшего партнера «Пирсон Спектр». Джессика успела лишь вскочить со своего кресла, онемев от подобной картины, но Харви уже стоял над упавшим Луисом, крепко удерживая его за лацканы пиджака. Взгляд Спектора, горящий яростью и жестокостью и никак не сочетающийся с абсолютно спокойным выражением его лица, пригвоздил Джессику к месту и заставил Луиса неотрывно смотреть в глаза человека, которого он еще совсем недавно считал другом. - Послушай сюда, - тихо процедил сквозь зубы Харви. – Ты можешь угрожать Джессике и требовать свое имя на стене. Ты можешь угрожать мне и лишить меня лицензии адвоката. Ты можешь даже найти Майка и опустить его на дно, с которого я его вытащил. Но, - Харви остановился, сглотнув и отмечая краем глаза струйку крови, ползущую из разбитой губы Луиса. – Но – слышишь меня! – никогда, никогда не смей выливать свое дерьмо на Донну! Буквально отшвырнув от себя Луиса, отчего тот снова оказался лежащим на полу, Харви легко поднялся, кинул холодный взгляд на ошеломленную, но все еще старающуюся держать себя в руках Джессику, и удалился из офиса управляющего партнера. Ноги сами привели его в родной кабинет. Донны нигде не было видно, и от этого волна злости, подпитываемая тем адреналином, который кипел в его крови с тех пор, как он услышал в её голосе с трудом маскируемые слезы, поднялась вверх, заставляя стискивать зубы и шептать сквозь стиснутые зубы наиболее уместные сейчас ругательства. Со злостью и какой-то опустошенностью Харви наливает в стакан изрядную порцию скотча, ощущая себя абсолютно трезвым, не смотря на то, что он сбежал из ресторана уже на пятом бокале. Он всматривается в ночную панораму города, расцвеченную тысячью огней, и его слух улавливает тихие, почти невесомые и, как он думает, неуверенные шаги. Донна заходит в кабинет, и ей достаточно одного взгляда, чтобы понять состояние Харви. И пусть она ошибается в причинах его эмоционального взрыва и пока не замечает покрасневших, содранных костяшек пальцев правой руки, ему важно, что она все еще здесь. В полутьме кабинета, освещенного только лампой на его рабочем столе, она проходит к полкам и достает одну из пластинок. Легко управившись с капризным проигрывателем, она позволяет звукам джаза затопить огромный кабинет и в какой-то странной для нее нерешительности останавливается, стараясь не встречаться с его взглядом даже в отражении, отчетливо вырисовывающимся на огромном окне. Харви замечает это, и новая волна злости прокатывает по его позвоночнику. Никогда в жизни он не был так зол. Немногое могло выбить его из колеи, но почему-то слезы в её голосе, которые она безуспешно пыталась и все еще пытается скрыть, сделали именно это. Он не просто разозлился на Луиса, поняв чего тот хочет добиться. Он действительно был готов растерзать его в каком-то иррациональном приступе рыцарства. Иррациональном, сильном, почти безумном порыве наказать Луиса не за его попытку стать именным партнером – возможно, за смелость сделать выпад против Джессики его даже можно уважать – а за то, что он посмел довести до слез её. Донна никогда не плачет – это известно всем. И в Нью-Йорке вы не найдете ни одного человека, который бы видел слезы на её очаровательном лице. Она может разыграть для вас великолепный спектакль, пустив слезу как Деми Мур, но она никогда, никогда не покажет вам, что вы сделали ей по-настоящему больно. И он знает это лучше кого бы то ни было. Сев на диван и похлопав по месту рядом с собой, он побуждает её сесть рядом, и она делает это, отказавшись от идеи захватить со столика второй стакан со скотчем. Сейчас ей совсем ни к чему алкоголь, ведь слезы обиды, разочарования самой в себе и боли за Харви только перестали течь из глаз, а слова Луиса хоть немного стихли в голове. В последних попытках сохранить невозмутимое лицо и скрыть от Спектора свои рыдания, сотрясающие её тело всего несколько минут назад, она возлагает все усилия на свой актерский талант, спрашивая абсолютно ровным тоном: - Как Джессика планирует разобраться с этим? - Она разберется, - безразлично отвечает Харви. - А ты? - Я уже сказал Луису все, что ему следует знать, - в его голосе слышны нотки, от которых по её позвоночнику бегут мурашки, и она внимательнее всматривается в его лицо. Только тут она замечает стертые костяшки пальцев, моментально понимая, что произошло. Сдавленный вздох вырывается из её груди, и она касается его руки пальцами, нарушая давно вошедшее в их жизнь табу на слишком личный физический контакт. - Ты не должен был его бить, Харви, - с укором говорит она, но он может различить в её голосе нотку гордости. Господи, как же много оттенков её голоса ему известно… - Я всего лишь наглядно показал ему, что бывает с теми, кто доводит тебя до слез, - ровным голосом проговорил Харви, все еще не смотря в её сторону, но отмечая, как напряглось её тело в ответ на эту фразу. - Он не доводил меня до слез, - попыталась соврать Донна, но он лишь хмыкнул, внезапно поворачивая голову и встречаясь с ней взглядом. - Мне врать бесполезно, Донна, - его глаз касается какая-то слишком нежная, чувственная улыбка, резко контрастирующая с настроением, в котором он пребывал всего минуту назад. – Я знаю сорок оттенков твоего голоса, и я знаю больше ста выражений твоих глаз. Я знаю, когда ты счастлива, и я точно знаю, когда ты чем-то озабочена. Я знаю, когда ты злишься, и я прекрасно знаю, как звучит твой голос в моменты, когда я звоню во время твоего свидания. А еще я точно знаю, что Луис сегодня довел тебя до слез, позволив себе накричать на тебя, хотя именно ты была его вечным защитником в этой фирме. Без тебя и твоей поддержки, он бы вылетел отсюда уже очень давно. Донна смотрела на него как завороженная, впервые слыша в его голосе столько нежности и трепетности по отношению к себе. Да, он злился на Луиса, почти ненавидя его. Но причина была не в фирме или Джессике, даже не в Майке. Причина была в ней, и этот факт не желал укладываться в голове. В каком-то онемении, не в силах пошевелиться или задуматься над чем-то еще, кроме этого мгновения, она наблюдала за тем, как Харви медленно касается пальцами её щеки, словно стирая невидимые следы слез, пролитых ей совсем недавно. Может она была расстроена и раздавлена из-за поступка и слов Луиса, может её глубоко задела вся эта ситуация последних недель, но она не хотела отстраняться, впитывая в себя эту нежность и трепетность, эту эйфорию успокоения, рисковавшую унести её слишком далеко в направлении, где проходила невидимая граница их отношений. - Я никому не позволю доводить тебя до слез, - прошептал Харви. – Ни этому мерзавцу Хантли, ни съехавшему с катушек Луису, ни кому бы то ни было еще. Сила и угроза в его голосе настораживают её, но она не хочет думать над глубоким смыслом его слов. Сглотнув, она тихо кивает головой, сама не понимая, то ли соглашаясь с его действиями и одобряя их, то ли принимая на веру его слова. На губах Харви появляется улыбка, и он откидывается на спинку дивана, прикрывая глаза. В его голове со скоростью света мелькают мысли, и одна из них достаточно отчетлива – последним человеком, которого он ударил, был Стивен Хантли. И его он ударил по тому же поводу, что сегодня послужил толчком к избиению Луиса. Они оба довели Донну – его Донну! – до слез, они сделали ей больно. И только этого, её боли, он не мог вынести настолько, что позволял эмоциям сделать выбор за него. Спустя почти четверть часа, он замечает, что голова Донны лежит на его плече, её рука располагается на его груди, а ноги она подвернула под себя, ища дополнительный комфорт. Усмехнувшись про себя и вслушиваясь в её тихое дыхание, он оставляет на её макушке легкий поцелуй, впервые понимая, что, не смотря на все проблемы, сейчас ему действительно комфортно. И впервые он готов пожертвовать своим удобством, чтобы подарить еще каплю своего тепла и нежности самой лучшей женщине, которая когда-либо появлялась в его жизни.