Воскресное утро

Написано: 04.05.2014 (4 мая) Писалось под your reply и bgm20b из игры. Из тех вещей, что Аоба делал с трудом да кое-как, на первое место он бы поставил необходимость просыпаться утром. Более того, он был уверен, что ни один человек на планете не смог бы противопоставить ему хоть парочку аргументов — ни один нормальный. А потому просыпался он долго, неуверенно и с неприсущей его кроткому, на взгляд самого Аобы, характеру злостью. И хорошо, если такое утро не выпадало на последний день недели. Аоба ещё не проснулся, когда Рен потянул зубами одеяло, а через пару секунд он услышал знакомый электронный голос: — Доброе утро, Аоба. — Да… Потом давай, Рен… Аоба отмахнулся рукой, закутываясь в одеяло и пряча лицо. Даже пребывая на грани между сном и явью, он чётко осознавал, что сегодня выходной, а значит, можно и поспать дольше обычного. — Служебное опоздание идёт в счёт месячного оклада. Вероятность опоздания уменьшится, если ты выйдешь к автобусной остановке через десять минут. «Опоздание?..» Аоба машинально вцепился в одеяло сильнее, когда Рен снова потянул за него. — Сегодня воскресенье, Рен… Воскресенье! Словно облитый ведром холодной воды, Аоба, распахнув глаза, резко сел. Забывчивость в отношении всего, что касалось обязанностей, постепенно стала входить в привычку, а привычка, как известно, вторая натура. Но он точно не полагал, что забудет о работе. Да он никогда и не забывал с того момента, как переехал в Германию. И если бы не Нойз с его внезапно, чёрт бы побрал «пунктуальность» всех немцев, сменившимся графиком, то он бы мог ещё спать и спать! — Рен, почему не сработал будильник?! Аоба выпрыгнул из одеяла, стрелой ринувшись в ванную комнату. За ним беспечно зацокал лапками Напарник. — Ты сломал его. — Шломал?! Аоба повернулся к Рену с грозно сверкающим взглядом из-под растрёпанной чёлки. С зубной щётки и губ стекала, пузырясь, белая пена. Это напомнило Рену, что примерно с тем же выражением лица Аоба проснулся сегодня первый раз и, рявкнув будильнику заткнуться, швырнул его в сторону диванной подушки. Сам Рен еле успел увернуться, возмущённо тявкнув, но опасный золотистый блеск во взгляде хозяина заставил смиренно лечь обратно. Инстинкт самосохранения у него был развит по крайней мере на уровень выше, чем у Аобы. — …Он сломался. Скорее всего, нужно заменить батарейки, — невозмутимо исправился Рен. Аоба кивнул и отвернулся, заканчивая умываться. В голове крутилось одновременно множество мыслей, и каждая из них сводилась почти к одному и тому же — к Нойзу. Почему тот сам не разбудил его, к примеру? А позавтракал ли он? Ведь если ему никто не приготовил завтрак, то Нойз, верно, снова решил обойтись пиццей или пастой. Стоп, так рано доставка не работает, особенно по воскресеньям. Неужели он уехал на работу голодный? Аоба в ужасе вытаращился на своё отражение в зеркале. О нет-нет-нет, так не пойдёт. Один раз можно вызвать и такси, а за оставшееся время он успеет приготовить завтрак, чтобы взять его в офис. Кивнув самому себе, Аоба потуже затянул галстук, поправил костюм на плечах и окликнул Напарника: — Рен, узнай номера такси. — Хорошо. Не прошло и минуты, когда Рен как бы между делом отметил: — Пульс Аобы превышает 90 ударов в минуту. Рекомендуется принять успокои… Фраза оборвалась — в глазах Аобы зажёгся знакомый золотистый блеск. Прижав уши к мордочке, Рен тоскливо заскулил. За окном машины проносились тихие улочки городка, окутанные рассветной дымкой воскресного утра, ещё пустые и сонные. По сторонам дороги, вдоль тротуаров, аккуратными рядками были высажены акации. Чуть дальше виднелись такие же стройные ряды домов — все сплошь с закрытыми ставнями, чаще настоящими, нежели их светодиодными проекциями. В любое другое время Аоба наверняка бы обратил на это внимание и выкинул бы из головы накопившиеся в первые же часы дня беспокойные мысли, но сейчас он с головой погрузился в гору сообщений, пришедших ему на Койл, пока он спал. «Доброе утро, Хозяин! Я снова услышал ваш голос этой ночью и поэтому решил пожелать вам доброго утра! Прилетайте быстрее обратно! Я очень скучаю по вас!» — …Что за постоянная белиберда про голос? — вздохнул Аоба, перекидывая сообщение в папку с прочитанной почтой. Странно, но тот чудак в противогазе, Клиа, которого он встретил незадолго до событий в Платиновой Тюрьме, периодически писал ему. Конечно, в его намерениях вряд ли было что-то враждебное, но и подобного рода способы завязать дружбу оставались для Аобы загадкой. — Ты разговаривал во сне, — вдруг подал голос Рен. — Возможно, он это имел в виду. — Да брось, Япония и Германия на разных концах Земли. Даже с его этой привычкой прыгать по крышам, он бы не допрыгал с Мидориджимы досюда, — рассмеялся коротко Аоба, когда его смех внезапно стал нервным. — Погоди. Хочешь сказать, он где-то здесь? — стало неуютно. Аоба заёрзал на сидении. — Ты его видел? Рен замолчал. Было слышно тихое жужжание процессора из его корпуса. — …Нет. Я просто выдвинул предположение. — Ну ладно. Беспечно пожав плечами, Аоба продолжил разбирать почту. Он нахмурился, а потом неосознанно закусил губу, когда открыл первое сообщение из оставшихся девятнадцати. От Нойза. И все остальные — тоже. «С добрым утром. Я хочу тебя». — Пульс Аобы… — Я в курсе, что с моим пульсом, — раздражённо шикнул Аоба, почему-то чувствуя стыд оттого, что читает это в такси. — Просто помолчи. Прочие сообщения примерно того же характера расписывали, как именно и сколько раз Нойз хотел Аобу. В каком же контексте, и вовсе не было смысла уточнять. Но вот только Аоба совершенно не мог взять в толк, зачем этот идиот уехал так рано на работу, если откровенно скучал там?! — Удалить, удалить, удалить… Он бормотал это слово ровно восемнадцать раз, с каждым разом краснея всё больше. Рен обеспокоенно завозился у него на коленях, предложив вполголоса открыть окно. Ох, ну в самом деле, почему он должен себя ощущать мальчишкой рядом с извращенцем-двадцатилеткой?! Однако на последнем сообщении вся его злость улетучилась. «В офис. Срочно». — Всё-таки опоздал, — выдохнул Аоба. Написав в ответ, что скоро будет на месте, он откинулся на спинку сидения и перевёл взгляд за окно. Ехать оставалось не более пяти минут. ⌬⌭⌬ Аоба иногда подумывал составить список тех моментов, когда он терял душевное равновесие рядом с Нойзом. Чуть больше половины относилось к пошлым шуточкам вроде той, на Рождество, когда он попытался открыть коробку с очередным подарком. Эту коробку Нойз тесно прижимал к себе, где-то на уровне бедёр, и… ну ради всего святого, Аоба мог бы и догадаться, что там! С какой вообще стороны будет нормальным подарить своему парню собственный член, обёрнутый праздничной ленточкой?! И конечно же, Нойз не имел ни малейшего понятия о том, что всему был предел. Предельность вообще существовала для него лишь в каком-то информативно-деловом смысле, когда требовалось оформить документы, раздать указания или объяснить Аобе, зачем надо покупать шесть кроликов, если можно обойтись и одним. Во всех прочих случаях Нойз словно ставил себе целью побить все известные рекорды. И Аоба вполне понимал стремление достичь совершенства в работе, в хобби — да в любом деле из всех существующих, что могли претендовать на серьёзность. Поэтому, когда он со всей серьёзностью, с кипой бумаг, полученных по факсу прошлым днём, взбежал на второй этаж офиса, взмыленный и взволнованный, когда распахнул дверь со словами «Нойзпришёлответятутпринёстебебумагиизавтрак» — и когда увидел самого Нойза, такого из себя прилизанного и, о пресвятые немецкие купидоны, прикрытого скромными тряпочками с намёком на костюм, то так и застыл с перекошенным лицом. На секунду ему показалось, что он видит кошмар, в котором Нойз явно сошёл с обложки порнографического журнала — в кремово-бежевом открытом купальнике (женском! и не жмёт ли ему?), пушистых тапочках-кроликах и с зелёными кроличьими ушками на голове. Его лицо, впрочем, сохраняло типичную нойзовскую невозмутимость, что убедило Аобу в реальности происходящего. Развалившись на столе в лучших традициях Адама из гениальной работы Микеланджело, Нойз зазывающе подмигнул Аобе. Документы выскользнули из задрожавших пальцев. — Добро пожаловать домой. Пи. Так ведь говорят кролики? — он вопросительно перевёл взгляд на кубик, который утвердительно пискнул в ответ. И вновь посмотрел на Аобу, еле видно улыбнувшись краем губ. — Так… ладно. Ладно, хорошо, — Аобу трясло от гнева и от осознания того, что воскресенье ведь и вправду нерабочий день. А он, не выспавшись, приготовив завтрак Нойзу и потратив последние деньги на такси (брать хоть сколько-нибудь из «общего бюджета» Аоба упрямо противился), вырвался сюда. — Ты решил мне устроить сюрприз, я понял. Пошёл я отсюда. Как наиграешься — позвони. Мрачный, он развернулся на каблуках и, громко топая, направился вниз. Нет, он нисколько не собирался демонстративно показывать свою злость, однако порой Нойзу тонких намёков не хватало. Да что там: Нойз вообще намёков не понимал, равно как и не делал. — Эй, постой! Аоба! Не успел он дойти и до последней ступеньки, как его запястье крепко сжали. Нойз резко развернул Аобу к себе, в глазах читалось явное недовольство. — Это уже… чересчур! — Аоба попытался стряхнуть чужую руку, но её сжали лишь крепче. — Что чересчур? — Это!.. Это всё! Почему нельзя в другое время? Зачем в воскресенье?! Нойз посмотрел на него снисходительно и немного устало. А потом попытался объяснить: — Ты сам говорил, что тебя смущают другие люди. — Но почему в офисе?! — А на черта ты работаешь в офисе, если у нас даже нет офисного секса?! Остатки душевного равновесия в тот же самый момент станцевали чечётку на его терпении. Аоба вряд ли сейчас смог припомнить, когда Нойз в последний раз кричал, и ругался, и… и кричал ли он вообще? Однако даже этот факт никак не заглушил его возмущение от претензии Нойза. — Погоди. То есть ты хочешь мне сказать, что вырядил меня в этот костюм, — Аоба потряс свободной рукой с золотыми запонками на рукаве перед лицом любителя кроликов, — собрал мне в волосы в непонятный ванильный хвост и предложил работать у тебя на побегушках только ради… — он шумно вдохнул воздух, — ради офисного, мать его, секса? У тебя в голове одна моя задница, что ли?! Нойз хмыкнул и вскинул бровь, но не ответил. — Да ты чёртов извращенец! — Ну да. — А я нет! Ищи себе другого Аобу в своей Немеции, наверняка ровня тебе будет! — В Германии, — поправил его Нойз. Он прищурил глаза, начиная раздражаться, но Аоба уже так разошёлся, что ему явно не было дела до столь несущественных мелочей. — Да хоть в России! Плевал я на твои германские условн… м-м! Чтф… Аоба было дёрнулся, когда Нойз, притянув его к себе, крепко обнял и поцеловал, однако тут же притих. Он всегда высказывал свои эмоции словами, зачастую сбалтывая лишнее, — и всякий раз Нойз обрывал его действиями, не позволяя вылиться тому, что случайно сорвалось с языка, в ссору. — …Ты не позавтракал, — тихо сказал Аоба, уткнувшись лицом в плечо Нойза. Словно это был последний аргумент в его злости. — Потом. Пойдёшь со мной наверх? — шёпот, защекотавший ухо, стал тише. Но Аоба быстро отстранился, понимая, к чему это всё шло. — Ну нет. Мне как-то не хочется, знаешь ли. Послышался усталый вздох — и почему-то будто бы из-за спины. Но Аоба отринул эту мысль, сослав всё на собственную паранойю. Никого другого в офисе и быть не могло. Да впрочем, он бы и проверить не успел. Нойз, решив применить более действенные методы убеждения, прижал его к стене, вновь утягивая в поцелуй. Покорно разомкнув губы, Аоба ответил ему — и принял своё поражение. В тот же момент дыхание сбилось, а колени задрожали. Поцелуй был слишком нежным и ненастойчивым, чтобы можно было возбудиться, но одного осознания того, что стоит за этими ласками, ему хватило. — Я люблю тебя, — Нойз шепнул совсем тихо, еле слышно. — Заткнись. Залившись краской, Аоба быстро опустил голову. Из всех слов, когда-либо им сказанных, это были самые сложные. Те, которые бы он пожелал оставить в себе, — и просто любить. Но Нойз из всех слов, которые слетали с его губ столь редко, выбирал именно те, что смущали Аобу. Он признавался смело и открыто, нисколько не сомневаясь и лишний раз не задумываясь. Аоба почувствовал стыд. Ведь, что бы ни делал Нойз, их чувства друг к другу не менялись. И сказанное в порыве гнева «У тебя в голове одна моя задница, что ли?!» теперь совестливо кололо в груди. — Перестань думать, когда я собираюсь заняться с тобой любовью. Нойз вновь его поцеловал, заставляя выбросить всё лишнее из головы, отдавшись ощущениям. Ладони надавили на грудь Аобы, а потом скользнули вниз; пальцы ловко расстёгнули ремень и разобрались с ширинкой, стягивая брюки вместе с нижним бельём. Сердце заколотилось сильнее. Аоба хотел бы что-нибудь сказать, но заставил себя проглотить слова — и с губ только сорвался разочарованный вздох-полустон, когда Нойз отстранился. Его глаза блестели от желания и несколько секунд неотрывно смотрели на Аобу, прежде чем он встал на колени. Зная, что последует дальше, тот сглотнул и отвёл взгляд. Руки машинально легли на плечи Нойза, нервно сжав их. — М… мха… Губы Нойза плотно обхватили головку члена, а язык, обычно сводящий его с ума и в одних поцелуях, заставил Аобу застонать снова. Было так жарко и влажно, что он, наконец, расслабился, захваченный в плен чужим ртом. Пальцы будто бы неосознанно впутались в светлые волосы, ероша их, и еле слышно, вместе с очередным вырвавшимся из горла стоном, Аоба рассмеялся. — Ты… н-н… на кролика похож. Маленького… Нойз поднял голову, оторвавшись на секунду. От его губ к члену тянулась тонкая ниточка слюны, и одно это вырвало изо рта Аобы смущённый выдох. — А ты — на Аобу. С морковкой. — С морковкой?.. Нойз ухмыльнулся краем губ. Когда до Аобы дошло, что тот имел в виду, он зарделся сильнее прежнего: — …Дурак. — Пи! Аоба вздрогнул и повернул голову в сторону нижних ступенек. — Чёрт! — и тут же принялся прикрываться, пытаясь непослушными пальцами натянуть брюки обратно. — Рен!.. Ты… зачем… Нойз спокойно взглянул в сторону смотрящих на них Рена и псевдокролика, устроившихся у стены напротив, внизу лестницы. — Эй, это всего лишь Напарники, — Нойз перехватил его руки, но Аоба резко потянул его за собой наверх. — Ни черта не «всего лишь Напарники»! Тем более ты хотел офисного секса, разве нет?! Вот там и разложишь меня на столе, как тебе будет удобно! Им оставалось не более трёх ступенек, когда Нойз подхватил Аобу на руки и в два быстрых шага преодолел расстояние до двери. Коридор так и закружился перед глазами. В голове Аобы промелькнула запоздалая мысль, что он погорячился, особенно когда Нойз был на взводе — и, скорее, побольше него. Едва они оказались за дверью, ещё две-три секунды — и он уже лежал на столе. Чувствуя горячие, жадные поцелуи на шее, пальцы, развязывающие галстук и быстро расправляющиеся с пуговицами на пиджаке и рубашке, ощущая жаркий язык на своей коже, Аоба осознал, как сильно же Нойз сдерживался. И он хотел бы ответить на его желание, но, стеснённый позой и слабостью, накатывавшей волнами на него, только скрёб ногтями спину и стонал, изо всех сил стараясь не делать этого слишком громко. Перед глазами часто замерцал красный свет. Аоба попытался зажмуриться, но это не помогало. Слабость становилась сильнее. Слабость сковала его руки и ноги, сдавила горло и приглушила желание. — Нойз, — хриплый шёпот сорвался с его губ совсем беззвучно. Слабость легла тяжело на его веки, чтобы он не смог раскрыть глаза. Слабость обратилась в страх. — Нойз?.. Вдруг тело под ним обмякло, и Нойз замер, приподнявшись. Однако стоило это ему сделать, как Аоба рывком подался вперёд, крепко обхватив его руками, прижимая к себе, — и прошептал на ухо: — Давай попробуем наоборот? Я сверху. — Что? Нойз удивлённо попытался убрать от себя его руки, но хватка усилилась, до боли. — Аоба? — Ну не всё ж тебе меня раскладывать. Я тут подумал… Не договаривая, Аоба толкнул его на спину и, прежде чем Нойз успел схватиться за что-нибудь, чтобы не упасть, резко потянул за ноги на себя. В один миг они поменялись местами. Ободок с кроличьими ушками съехал, повиснув на одном ухе, а затылок зазвенел в месте удара об столешницу. Наклонившись, Аоба провёл ладонью по щёке, бросив короткое «Извини». В его глазах отразился золотистый блеск, непривычный, но невероятно красивый, и он нагнулся ещё ниже, целуя Нойза. С несвойственной ему напористостью (за исключением случаев, когда Аоба напивался) он сосал, искусывал, облизывал его язык и губы, словно не целовал — пробовал его. Хотел сожрать, целиком, как хищник. Но если признаться самому себе, это было то, чего Нойз втайне желал. То, чего ему немного не хватало с Аобой, пусть он и никогда не задумывался о подобном. И всё же, как ни велико становилось желание, Нойз оттолкнул его от себя, спросив: — Что с тобой? Злишься?.. Золотистая радужка тонкой линией окольцовывала ненормально расширившиеся зрачки Аобы. Он медленно качнул головой: — Нет. Я хочу тебя. Больше Нойзу ничего и не надо было. Притянув Аобу за затылок обратно, он с той жадностью и поспешностью, что присуща влюблённому мальчишке, возобновил поцелуй. Будь в Аобе хоть на каплю меньше уверенности, сомневайся он хоть секунду — Нойз бы ни за что не позволил себе согласиться. И не потому, что боялся боли. О нет, боль он, пожалуй, в известных мерах любил. Либо мог перетерпеть, если оно того требовало. Но потому, что с того самого момента, когда Аоба в Овальной Башне обнял его и принял его, позаботился о нём — нет, даже ещё раньше, — Нойз решил, что он будет заботиться об Аобе. Он хотел держать Аобу в своих руках, обнимать его, защищать его, оберегать его — всегда. Он решил, что сотрёт все колебания, которые мог бы навыдумать для себя Аоба. Но сейчас колебания исчезли сами собой. И этого было достаточно, чтобы позволить Аобе делать всё, что ему заблагорассудится. Нойз улыбнулся сквозь поцелуй. Непривычными резкими и быстрыми движениями Аоба стянул с него все оставшиеся намёки на одежду и швырнул в сторону. Тем же образом он поступил со своими брюками, мешавшимися на лодыжке, а после, закинув правую ногу Нойза себе на плечо, подвинулся ближе. Одной рукой он опирался на столешницу, дрожа от охватившего его возбуждения и неровно дыша. Другой же потянулся к своему лицу, к губам — и Нойз, как завороженный, смотрел на него. Смотрел на блестящие губы. Смотрел в золотисто-чёрные глаза, встречая желание во взгляде. Снова на губы — и затем на пальцы, которые, дрогнув, скользнули вниз. Выдохнув, Нойз прикрыл веки и попытался расслабиться: даже не раз успев испытать боль, он мог только представить, с чем сравнимо это ощущение. И неожиданно для себя — искривил губы. Неприятно. Странно… — Нойз. В голосе Аобы слышались властность, усмешка, но вместе с тем и беспокойство, неохотно, но неумело скрываемое им. Нойз вновь посмотрел в его лицо: блеск в глазах, ему показалось, на секунду угас. — Не бойся. И не останавливайся. Аоба вздохнул и наклонился, вовлекая в очередной поцелуй. Губы горели, и было жарко, почти невыносимо дышать, но Нойз наслаждался этим. Возможно, Аоба пытался отвлечь его. В следующий миг, последовавший за началом поцелуя, он толкнулся пальцами вглубь Нойза — уже двумя. Нойз заёрзал, но, кроме дискомфорта, ничего не почувствовал. — Если бы ты любил боль так же, как и я, — пробормотал Аоба. Слова защекотали губы, и Нойз хотел было улыбнуться, когда странное беспокойство стеснило грудь изнутри. — Мне сложно будет сдерживаться. Но я постараюсь. — Аоб… кха! Н-н… Нойз зажмурился, стиснув зубы и отвернув голову в сторону. Боль оказалась не столько сильной, сколько неожиданной. Аоба быстро, рваными толчками задвигал пальцами в нём, теперь казавшимися совершенно сухими. — Смазку… хотя бы… Да чего это с тобой?.. В ответ послышался прерывистый вздох, а затем — приглушённый стон. Пальцами той кисти, что он раньше опирался на столешницу под ними, Аоба в темп движениям второй руки ласкал себя, уткнувшись лбом в плечо Нойза. — Мх-х… И где… где же она? Понимая, что Аоба вряд ли это сделает, Нойз сам потянулся к ящику в столе. Пришлось немного приподняться, удерживая на себе Аобу, но ещё чуть-чуть — и он выловил оттуда флакон со смазкой. Вообще-то, офисного секса у них до сих пор и в планах не было — Нойз просто предусматривал заранее все варианты. Всё теми же резкими движениями Аоба, вылив себе на ладонь с полфлакона, размазал смазку по члену и затем — между ягодиц Нойза, почти не проникая пальцами внутрь. Остатки закапали на паркет. — Волнуешься? Аоба бросил на него взгляд, в котором не читалось ничего, кроме пьяной жажды. Ответа не понадобилось. — Аоба… Их пальцы переплелись, в то время как сердцебиение оглушительно отдавалось ускорившимся темпом в ушах. Но когда бедёр коснулось что-то горячее — хотя и не стоило домысливать, что это было, — сердце ёкнуло и замерло. Нойз задержал дыхание. Он знал, что больно будет, но только боль и ожидал. Воздух в кабинете разрезал короткий вскрик, на секунду заглушив все ощущения, возникшие в момент, когда Аоба вошёл в него. Нойз тяжело и удивленно выдохнул. Потом вдохнул и выдохнул снова. — Трудно… дышать, — собственный голос был едва узнаваем. — Расслабься. Ты чересчур напряжён. Нойз посмотрел в его лицо, побледневшее от испытываемой боли, и кивнул. Снова выдохнул. Закрыл глаза. Он помнил, как тесно иногда сжимался Аоба — то ли забывая, что иначе легче, то ли в действительности страдая замашками мазохиста. Поэтому, чтобы не причинять лишней боли, он попытался расслабиться. И дышать сразу стало легче. Пальцы Аобы, которые он крепко сжимал секунду назад, ласково погладили его по тыльной стороне ладони. А потом Аоба, не выжидая, пока Нойз привыкнет, начал двигаться в нём. — …ба! Аоба! Его словно резко выдернули из кошмара. Распахнув глаза, Аоба часто задышал, слыша, как стук сердца отдаётся в ушах. Тело взмокло, а губы пересохли, будто после изнурительного марафона. Моргая, Аоба различил над собой лицо Нойза, отчего-то обеспокоенное. Он потерял сознание? — Нойз… Что за… Нойз! Аоба попытался сесть, но, осознав всю картину происходящего — да что там, увидев всё собственными глазами, — упал обратно. Поначалу он было испугался, не застав свой причинный по многим пунктам орган на месте. А потом, поняв, куда тот делся, и дополнив своё видение реальности Нойзом, восседавшим именно там, где Аоба его меньше всего ожидал увидеть, заорал. — Ты!.. Да что ты за человек такой! Связать меня ремнём один раз тебе было недостаточно, да?! — к щекам прилила кровь, но тут же хлынула в другом направлении, когда Нойз так и сжался от его крика. Если быть более точным, Нойз продолжал сидеть недвижно, однако по крайней мере одной частью тела Аоба почувствовал, как ему вдруг стало тесно. Вцепившись пальцами в края стола, он запрокинул голову и сквозь зубы выдохнул, сдерживая болезненный стон. Что ещё хуже — каким-то неведомым образом он находился на грани, а потому возможность мыслить трезво отметалась почти сразу. — Иди… от. Всё делаешь против моей воли! — Замолчи. Холодный голос Нойза остудил его пыл. Аоба приподнял голову и тут же поймал ледяной взгляд на себе, застыв. — Не смей скрывать от меня свои желания. Я увидел достаточно, чтобы знать, чего ты хочешь. И твоё тело… — голос Нойза дрожал: сейчас он был в том же состоянии, что и Аоба, дыша рвано и тяжело, — говорит о многом. Так что… мн… просто замолчи. Одной рукой Нойз притянул его к себе, заставляя сесть, и заткнул тем способом, которым привык затыкать его всякий раз. Аоба попытался воспротивиться, уж сейчас-то точно ощущая себя жертвой насилия, но слишком велико было желание. Мысли перепутались в его голове. Досада ещё какое-то время цеплялась за него, но когда Нойз начал приподниматься и опускаться на нём, наращивая темп, то исчезла и она. Аоба застонал в его губы. Хотелось сказать, что это напоминало, до странной боли в груди, их первый раз (с поправкой на то, что Аоба был снизу немного в другом смысле), да только бы Нойз не позволил ему сейчас произнести ни одного слова. И, вспомнив, что уже давно сдался, он начал подкидывать бёдра навстречу, усиливая толчки и крепко прижимая к себе разгорячённое тело. Аоба кончил совсем скоро, неосторожно укусив Нойза за губу и неожиданно для себя всхлипнув. Тот же, ткнувшись носом и губами в изгиб его шеи, зашипел, быстро двигая рукой на своём члене. Пара секунд — и Аоба почувствовал, как несколько тёплых капель попало на грудь и живот. А с губ Нойза сорвался неожиданно сладкий стон, отчего он улыбнулся. — Больно не было?.. Нойз молчал. Прошла минута, и Аоба терпеливо ждал, когда Нойз поднял голову, со странным прищуром взглянув на него. — Что с твоими глазами? — С глазами? — он опешил от неожиданной смены темы. — А что с ними не так? — Цвет. Они у тебя меняются, как в Райме. Аоба скептически какое-то время смотрел на него в ответ, а потом вспыхнул: — Ты просто уходишь от вопроса! — Вздор. Нойз вздохнул и поцеловал его. В горле заскреблось комком подозрение, что ему что-то недоговаривают, а слова так и рвались наружу. Но поцелуй стал глубже, рассеивая оставшиеся сомнения в приятной усталости, и Аоба понял намёк. Почувствовав неожиданный прилив нежности, он крепко прижался к Нойзу. ⌬⌭⌬ — Сегодня очень красивая ночь, Рен-сан. Рен тихо зацокал лапками и осторожно сел рядом, определив для себя безопасное расстояние до края крыши. Так или иначе, Клиа не позволил бы ему упасть, и всё же предосторожность никогда не бывает лишней. — Да, наверное. — Утром я снова слышал голос Хозяина. Он не просыпался целый год, но я не забыл его. Интересно, помнит ли он меня? Рен ничего не ответил. Рассматривая зажигающиеся одну за другой на чёрном полотне неба звёзды, он чувствовал слабое умиротворение, которое всё равно не могло заглушить его беспокойство. Чувствовать что-то — и вовсе странно, для Напарника-то. Когда это случалось, он сразу пытался объяснить свои мысли логичным путём. Но сейчас, думая об Аобе, он ощущал особенно сильную тоску. Чувство потери — знакомое и не оставшееся ни в одном из его воспоминаний. Может ли быть такое, что он чего-то не знал о части своего прошлого, как Аоба? Ведь если подумать, он не помнил и того, что произошло четыре года назад. — Я слышал всё, что он говорил Нойзу-сану, — голос Клиа погрустнел. Он тут же замахал руками: — Нет-нет, я, безусловно, рад за них! Но… я скучаю по Хозяину. Он меня многому научил. Может, завтра я наберусь смелости поздороваться с ним. Клиа мечтательно вздохнул. Пошарив по карманам, он достал огромный виниловый зонтик и с лёгким хлопком раскрыл его. Рен, привстав, подошёл ближе к Клиа и положил голову ему на колени. — Звёзды такие красивые издалека. Но если они упадут, будет очень больно, поэтому лучше спрятаться. Правая рука Клиа потянулась к противогазу, дотронулась до застёжки, словно бы проверяя, и тут же опустилась обратно на черепицу крыши. — Спасибо, что согласились побыть со мной, Рен-сан. ⌬⌭⌬ Если говорить о всякого рода сюрпризах, за исключением иногда выходящей за рамки мании Нойза к кроликам, то Аоба их любил. Не больше, чем вкусно поесть, конечно же, но просто любил. И несмотря на некоторые обстоятельства, при которых Нойз пару часов прихрамывал и которые до сих пор оставались для Аобы загадкой, они неплохо отдохнули в это воскресенье, в остальном полное сюрпризов именно приятных. На улицы городка опустился поздний вечер, один за другим зажигая лампы фонарей и вывески заведений. Аоба ещё несколько минут смотрел в окно, пытаясь углядеть виднеющийся над домом напротив квадратик неба, но обернулся, едва заслышав шаги из коридора. Дверь скрипнула, и в комнату вошёл Нойз, шаркая тапками. Через секунду он потушил свет, а затем Аоба почувствовал, как сильные руки потянули его за собой, заставляя лечь. Заворочавшись, он повернулся на другой бок, укладывая голову на плечо Нойза и закрывая глаза. Сердце тревожно билось. В голове до сих пор вертелось множество вопросов: часть — накопленных из Сегодня, часть — вспомнившихся из всех предыдущих дней, проведённых здесь. Какие-то, казавшиеся мелкими и незначительными, появлялись один раз и тут же исчезали. А другие надоедливо крутились по одному и тому же кругу, и сердце не унималось. Конечно, Аоба не верил, что Нойз мог, воспользовавшись его состоянием, сам выкинуть такое. Да и пришло бы ему вообще в голову поменяться… местами? Вряд ли. Насчёт себя Аоба уже не был уверен. А действительно ли он терял сознание? Никак иначе и не объяснишь, да только всё равно выходило абсурдно. — Нойз… — М? Что? Аоба открыл глаза и придвинулся чуть ближе. — Глупо сейчас, наверное, вспоминать… Но это странно, знаешь? То, что случилось утром. Не то чтобы мне не понравилось, но… — Меня всё устраивает, — в голосе Нойза чувствовалась слабая усмешка. Щёки вспыхнули. Ну конечно, этого извращенца всё устраивает, ещё бы не устраивало! — Я не помню толком, что произошло, понимаешь? Это странно. Я теперь постоянно думаю об этом. Нойз задумчиво хмыкнул. — У меня есть одно предположение. Когда я тебя впервые увидел в Райме, то заметил кое-что, но решил, что это особенность аватара, — он зевнул. Аоба открыл глаза, рассматривая в темноте его лицо и то, как он хмурится. — Однако дело вовсе не в том, что ты вдруг вспомнил все техники… ты даже выглядел иначе. Твоя поза, мимика, манера говорить — первый раз было просто не заметить перемены в тебе. В конце концов, я тебя и не знал тогда. Аоба внимательно слушал, ещё не понимая смысл этих слов, но смутно чувствуя, как что-то ускользает от его восприятия. Что-то, о чём Нойз пока не сказал. — И потом? — Потом мы встретились у тебя в квартире. Аоба фыркнул, вспоминая тот день. Ещё одержимый идеей взять реванш, Нойз шёл на всё, лишь бы снова сразиться с ним. Странно только то, что требовалось его согласие. Ведь, как и в первый раз, Нойз мог бы просто затянуть Аобу в поле Цудзигири. — И я решил, что ты разыгрываешь меня. Ты не помнил, чем закончился наш поединок, и вёл себя так, словно стал совершенно другим человеком. В груди что-то ухнуло вниз. Аоба лежал, ничего не говоря, только хмуря брови и кусая губу, как вдруг резко сел. — Другими словами, моя сила тут не при чём? И все эти провалы в памяти… — Если моё предположение — правда, то да. Когда ты сам использовал силу, то делал это неосознанно. Отсюда вывод: у тебя всего-навсего раздвоение личности, и трахнул меня сегодня тоже второй ты. Но я не против, поэтому можешь прекращать думать и ложиться спать. Уже второй раз за вечер сильные руки Нойза обхватили его со спины и потянули на кровать, утягивая к себе. Первые секунд десять Аоба покорно лежал в тесных объятиях, выпучившись на стену напротив, точно рыба-ёж, и силясь понять, как должен отреагировать на только что сказанное. — Всего-навсего?! — словно предвещая новую волну эмоциональной бури Аобы, Нойз сжал его крепче. — Это ни черта не «всего-навсего»! Как о таком вообще можно говорить спокойно! Тебя трахнул совершенно другой человек, а ты тому и рад! Он набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы выкрикнуть что-нибудь ещё, но вдруг губы накрыла ладонь Нойза. Аоба замычал — замолкнув, впрочем, почти сразу, когда услышал его голос: — Дурак. Не ревнуй к себе. Ты — это ты, каким бы ни был и что бы ни делал. Я люблю тебя — всего. Поэтому прими уже этот факт и ложись спать, — он убрал руку и ослабил объятия. — Завтра понедельник. — …Это не так-то легко принять, — проговорил тот тихо. И всё же Аоба повернулся к нему лицом. Рука скользнула под одеяло и, нашарив руку Нойза, сжала её. — Мне немного страшно. И это до сих пор неожиданно для меня, хоть и… Когда мы были в Овальной Башне, я, кажется, уже догадался, что происходит со мной. Но я воспринимал своё второе «Я» как отголосок силы, не более. Нечто вроде инстинкта, живущего во мне. Я не думал, что он когда-нибудь… когда-нибудь будет жить так же, как и я. — Если бы не он, мы бы не были сейчас вместе. Аоба поднял взгляд и, уже привыкнув к темноте, посмотрел в лицо Нойза. Его губы были расслаблены, но уголки глаз щурились, словно бы улыбаясь. — Тогда я должен быть благодарен ему? — Аоба вздохнул. — Я не знаю, что делать. Я не хочу отдавать ему тебя. — Всё-таки ревнуешь. Ответом ему было молчание. Оба ничего не говорили друг другу, пока Аоба, сжав пальцы Нойза в своей руке сильнее, не потянулся к нему, поцеловав в губы. — Я решил. Если сейчас ничего не изменить, то я приму его. Но отобрать тебя — не позволю. — Это всё?.. — в голосе Нойза сквозило нескрываемое удивление. Что-то ещё должно было стоять за словами Аобы — уж в этом он не сомневался, как и в том, что хорошо знает Аобу, — однако понять пока не мог. — Я заберу у него победу, и ты станешь снова моим. Последняя фраза прозвучала уж слишком торжественно. Нойз напрягся, а Аоба заворочался, снова садясь. — То есть как? Вместо ответа с него сдёрнули одеяло. Хмурясь, Нойз попятился лёжа (насколько это вообще было возможно) к изголовью кровати, не отрывая пристального взгляда от Аобы. Цвет его глаз, что Нойз сумел бы увидеть и в полусумраке, окружавшем их, не изменился. А значит, что-то стукнуло в голову именно тому Аобе, которого он знал. — Ты отдашься мне. — Вот ещё. Аоба на секунду опешил, чтобы после снова разразиться криками: — Что это за «вот ещё»! Ему отдавался, значит, и мне отдашься! Нойз хмыкнул, но… кивнул. Сев к Аобе боком и свесив ноги с кровати, он начал искать что-то в пакете, стоящем у тумбочки. — Ты снова… — Аоба уставился на разложенный на простыне костюм кролика из порножурнала. — Не совсем. Я это сделаю с условием, если ты оденешься в кролика. Его бросило в жар. Не только от осознания того, насколько сам по себе извращён факт переодевания и все эти-ваши-ролевые-игры, чуждые для Аобы. Но от улыбки и от взгляда Нойза, загоревшегося идеей. Странно, что при всём своём внешнем спокойствии Нойз мог так сильно желать его — и сдерживать это желание в себе. Они одновременно подвинулись ближе для поцелуя. Жар разгорался в его груди сильнее. И Аоба подумал: можно ли так сильно хотеть человека? Хотеть касаться или просто быть рядом с ним? Повалив его на кровать, Нойз в который раз выбил все мысли, оставляя только желание. Внутренне Аоба уже давно определился с ответом. Аоба проиграл. Раскрасневшийся, с покусанными плечами и шеей — и проигравший, — он лежал на животе, тяжело дыша. Рядом сидел Нойз и шумно пил уже второй стакан воды; графин и ещё один стакан стояли рядом, на тумбочке. — Если бы я не был кроликом… Это нечестно, чёрт возьми… — Ты больше не волнуешься о том, что произошло утром? Аоба слабо поднял руку и вяло помахал ею. Сил оставалось только на то, чтобы заснуть и проспать до самого утра. — Я рад. Кровать еле слышно заскрипела, прогнувшись в перине. Повернувшись на бок и подвинувшись ближе, Аоба по привычке устроил голову на тёплом плече. — Спасибо, что ты со мной. Всё ещё влажные от воды губы Нойза коснулись его виска. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — Аоба счастливо улыбнулся. Наверняка, даже останься у него силы, он бы ответил Нойзу, что больше не волнуется. Не потому, что это можно было бы назвать чем-то пустяковым (да и кто назовёт пустяковым раздвоение личности!), и не потому, что он не ревновал. Он ревновал. Но прежде всего — он доверял Нойзу. Находясь рядом с ним, касаясь его, слыша его голос, Аоба чувствовал себя спокойно. И все сомнения стирались в той уверенности, что давал ему Нойз. ...Засыпая, Аоба услышал тихую музыку, льющуюся с улицы. Будто бы отдалённо угадывая в ней чьё-то пение, он не мог разобрать ни слова. На какой-то момент ему показалось, что он вновь дома, на Мидориджиме. В ногах, свернувшись в клубок, спал Рен, а в приоткрытое окно с веранды дул прохладный ветер. Чёлка растрепалась, как будто бы ветер и вправду ворвался в комнату. Он хотел задёрнуть занавески, но веки были такими тяжёлыми, что Аоба только шумно выдохнул и прижался к Нойзу. Приятное чувство ностальгии клонило его в крепкий сон, и музыка с каждой секундой становилась всё тише и тише. Голос, напевающий мелодию, дрогнул. А потом осталась тишина. ___________ Напарник — Allmate. В других источниках переводится как «Помощник». Цудзигири («смерть на перекрёстке», древняя самурайская традиция, которая заключалась в испытании нового клинка на живых невинных людях) — версия Rhyme без правил и Усуи. В английском фендоме известна как Drive-By. Доп. примечание: Глаза Аобы меняют цвет лишь в случае, когда он применяет силу. В фанфике, при всём стремлении сохранить канон, смена цвета глаз связана с пробуждением альтер-эго Аобы. Да и вообще автор припиздел тут чутка ради идеи, совсем забывшись и всё напутав. Но надеется, что его простят и поймут.