На сером поле

По мнению Жерара, существовало достаточно аргументов в пользу того, что Джулиан позабыл многие вещи о Корвине. В ком-то другом он легко мог бы заподозрить притворство, этакую демонстрацию забвения на людях, в то время как на самом деле воспоминания оставались бы ослепительно яркими, но Джулиан никогда не был столь утонченно хитер – если только он в этот момент не играл в шахматы. Так что его поведение в случае с Корвином вполне могло быть искренним. Даже в этом случае. В Арденском Лесу есть одно дерево. Все деревья в этой части Леса высокие и очень старые, это настоящая армия из лесных гигантов, впечатляющая как взрослых, так и детей. Но именно это дерево – особенное, хотя оно и не выше соседних деревьев, а также не выглядит значительно старше. Человек мог бы гулять по Лесу месяцами и не заметить в нем ничего примечательного, если бы только не догадался присмотреться к конкретному дереву чуть повнимательнее. Когда-то на его коре была неумело вырезана одинокая кривобокая буква. (Жерар допускал мысль о том, что у него самого буква бы вышла не лучше. Но, видимо, в глубине души он по какой-то причине продолжал полагать крайне важным первое впечатление, навеваемое ее внешним видом – мысль о том, что автор единственной буквы был слишком юн для того, чтобы написать ее правильно.) Для подростка в соответствующем возрасте даже лесной гигант может выглядеть как ступенька наверх и в некоторой степени – как вызов своим возможностям. Всех принцев Амбера побуждали к движению их амбиции, заставляя влезать на самое высокое дерево в лесу, или по крайней мере на то, которое выше, чем дерево, покоренное старшим братом. Один только Джулиан довольствовался тем, чтобы забраться на точно такое же дерево. По-видимому, где-то есть и лесной великан, на которого вскарабкивался Эрик в те времена, когда он был моложе и соглашался на более простые и не связанные с колющими предметами способы доказать свое превосходство над Корвином. Жерар опасался того, что их нынешний способ общения в один прекрасный день будет стоить одному из братьев жизни, попутно лишив другого цели существования. (Он не уверен, кто же из них больше пострадает при таком раскладе, но всерьез подозревал, что это может быть тот, кто останется жив.) Дерево Эрика затерялось в лесу, неотличимое от прочих собратьев, та же судьба могла бы постичь и дерево Корвина – если бы Джулиан его не отметил. Жерар улавливал в происходящем некую иронию. Если кто-либо сейчас и мог претендовать на то, что он владеет Арденским Лесом, то это принц Джулиан. И все же одно дерево будет по-прежнему принадлежать Корвину так долго, покуда оно стоит, потому что Джулиан сам закрепил за ним эту собственность. Он задавался вопросом, знал ли Корвин вообще о существовании этого дерева. Корвин мог бы вспомнить ту шахматную партию… а мог и не вспомнить. Шанс, что у него в памяти всплывет та игра, несколько выше, чем вероятность того, что принц вспомнит дерево, но если смотреть на вещи глобально, все это является ничего не значащими мелочами. Жерару хотелось бы думать, что Корвин способен видеть и что-то кроме общей схемы – или же что-то помимо своего соперничества с Эриком – но бывали дни, когда он боялся того, что, думая таким образом, он принимает желаемое за действительное. Игра в шахматы то выходила из моды в Амбере, то входила в нее снова – из Теней в мир приходило множество развлечений, и особенности этой игры были не всем по душе. В шахматах ведь присутствует мало везения, там есть только собственный авантюризм игрока и рискованная ставка на то, сможет ли твой соперник предсказать следующий ход или нет. Игра в шахматы – это синтез логики и ума, сочетание тщательного планирования и тщательной коррекции своих планов в соответствии с тем, чего требует изменяющаяся ситуация. Эта игра требует ясного и холодного разума… или же – противника, находящегося в той или иной степени опьянения. (Жерар вспоминал тот единственный раз, когда он видел Рандома играющим в шахматы. Корвин тогда был изрядно пьян, он жертвовал фигурами так, словно эта игра была конкурсом на определение, кто из них быстрее потеряет свою армию. Жерар помнил эту партию, но не то, чем она завершилась.) Короче, шахматы были игрой, которая хорошо подходила для Джулиана и плохо для Корвина, по крайней мере – большую часть времени. Жерар точно знал, что когда Корвин подарил Джулиану великолепные шахматы ручной работы, за этим отнюдь не стояло намерение играть в шахматы. В лучшем случае, это подарок, одновременно и продуманный, и безопасный, потому что в Амбере не было недостатка в любителях этой игры, но до сих пор никто не записывал в их ряды Корвина. В худшем же варианте, хотя Жерар не думал, что Джулиан мог увидеть презент в таком свете, это было отказом в общении, способом, которым Корвин хотел сказать Джулиану, чтоб тот оставил его в покое раз и навсегда. Жерар полагал первый вариант более вероятным, но учитывая, что речь шла о Корвине, трудно было быть уверенным наверняка. Он наблюдал за тем, что в жизни Корвина не менялась, а Джулиан увлекся шахматами с тем же пылом, с каким он в один прекрасный день погнался за представлением об идеальной лошади как о единственной животном, достойном нести его на спине. В то время Джулиан был моложе, но, однако, одновременно больше и меньше склонен к погоне за идеалом. В первый раз, когда Джулиан предложил Корвину с ним сыграть, тот лишь рассмеялся и покачал головой, сказав, что битва будет откровенно неравной, учитывая репутацию Джулиана. Это был необычный ответ, учитывая, что отступать без боя в любом случае нехарактерно для Корвина. Он никогда не славился благоразумием. Сам Жерар сыграл с Джулианом несколько партий и нашел его сильным соперником – возможно, даже чересчур сильным. Брат не просил его о новой игре, возможно, чувствуя, что Жерар не хочет участвовать в состязании, в котором, судя по ощущениям, он вряд ли выиграет. Ни один из сыновей Оберона не мог получить удовольствие от поражения, а, в конце концов, Жерар был таким же принцем Амбера, как и Корвин. Тем не менее, ни один принц Амбера не может отклонить вызов один раз и продолжать на этом настаивать – в итоге, Джулиан получил свою партию с Корвином, и Жерар мог бы предсказать ее результат, если бы дал себе труд об этом задуматься. Кое-кто из их братьев мог бы принять поражение с любезной улыбкой, но только не Джулиан, не в тот день, и сам этот факт, по мнению Жерара, навредил еще больше, чем проигранная партия в шахматы. Корвин просто рассмеялся и налил Джулиану новый бокал вина взамен того, что брат выплеснул ему в лицо, и для Джулиана это стало солью на рану, добавило болезненности поражению и в куда меньшей степени способствовало очищению раны или же помощи в ее исцелении. Джулиану не стать копией Корвина. Жерар думал, что он никогда и не ставил себе цели превзойти брата, скорее он желал стать с Корвином равным. А когда равный выплескивает тебе в лицо вино из бокала – это отнюдь не смешно. (Среди друзей такое вполне могло быть обидой, которую можно простить, однако Корвин и Джулиан никогда не были достаточно близки, чтобы по-настоящему подружиться. И если Корвин являлся для Джулиана эталоном, ориентируясь на который тот взращивал собственные амбиции, то Джулиан для Корвина был лишь еще одним родственником – очередным братом из слишком большого количества лиц с тем же статусом.) После той игры в шахматы Джулиан стал проводить больше времени с Эриком – или, возможно, это Эрик стал проводить больше времени с Джулианом. Жерар опасался, что старший брат видел в младшем скорее не потенциального друга и союзника, а в большей степени человека, которого он, при правильном подходе, сможет использовать в собственных целях. Корвин не умел приобретать друзей с той же легкостью, с какой он обзаводился врагами и превращал в союзников неприятелей собственного противника. Это был весьма непрямой путь к достижению цели, но, кажется, это срабатывало достаточно часто, чтобы никогда не позволить балансу окончательно склониться в пользу Эрика. Для этого потребовалось исчезновение Корвина, и даже после этого баланс смещался постепенно и медленно. Ходили слухи о том, что Эрик причастен к случившемуся, но Жерар полагал, что Джулиан был куда более вероятным кандидатом на роль виновника. Не самый подходящий из всех для того, чтобы нести ответственность за вероятную смерть Корвина, но все же более подходящий для этого, нежели Эрик. Убийство – тяжелое преступление, от которого потом крайне сложно отмыться, особенно человеку с такими амбициями, как у Эрика. А вот Джулиан в случае его совершения терял куда меньше, и, к тому же, не стоило забывать про его зависть к Корвину. Жерара слегка беспокоила та картина, которую нарисовало его воображение: преступление, совершенное в порыве чувств, а затем – тщательно продуманное сокрытие всех доказательств. Избавиться от неудобного мертвого тела в Тени не так уж и сложно, в конце концов, умерший принц Амбера ничем не отличается от любого другого трупа. Единственным разом, когда Жерар видел Эрика лишенным привычной сдержанности, был разговор, когда брат спросил Жерара, считает ли он его виновным в убийстве Корвина. Это довольно прямой вопрос, возможно слишком прямой. Но Жерар знал, что, если уж Эрик решился его задать, то на Жерара ложиться ответственность за ответ. Он мог либо солгать, либо сказать «да». Жерар последовал своей привычке лгать как можно меньше. Чуть позже на той же неделе тот же вопрос ему задал Джулиан, и Жерар дал ему тот же ответ. – Этому нет никаких доказательств. Для Эрика этот ответ не был достаточным, а Джулиан им, похоже, удовлетворился. Он медленно кивнул с задумчивым видом, а затем – сменил тему беседы. После этого они никогда не говорили о Корвине снова вплоть до его возвращения, а потом, как подумал Жерар, возобновлять разговор было уже поздно, да и сказать по теме особенно нечего – слишком много времени прошло, слишком многое изменилось. И если Джулиан забыл очень многое насчет Корвина, то было намного больше вещей, которые Корвин никогда не знал о Джулиане. Или вещей, которые он так не понял.