Один сюжет

– Эй, длинный! – окликнул из ворот Бьюфорд. Ферб, привычно сидящий на траве под раскидистым деревом, поднял глаза, приветственно кивнул и вернулся к своему занятию. Он что-то самозабвенно чертил в небольшом блокноте, когда над ним нависла тень его гостя. – Тихо тут у вас, – резюмировал тот, озираясь. – А где Финес? – У Изабеллы. Ей нужен значок за моделирование. Бьюфорд громко хмыкнул. – И ты, я полагаю, сослался на неотложные дела здесь? Ферб промолчал, не видя смысла подтверждать очевидное. Он тяготился не столько присутствием Бьюфорда, сколько отсутствием брата – с ним было куда проще принимать гостей. В его неистощимые словесные потоки подчас нельзя было вставить и фразы, что закономерно лишало Ферба нужды вытягивать что-либо из себя. При всей любви интроверта к одиночеству в этом мире, требующем коммуникабельности, с Финесом ему было в разы комфортнее. Напрашивается очевидный вопрос: почему же он тогда снова и снова отпускает его к Изабелле? – А Балджит уехал на Родину с родителями, к девахе той погостить. Бьюфорду, очевидно, не было нужно особо любопытного собеседника – ему и самому не терпелось с показушным пренебрежением поделиться новостью. Кого-то этот тон, может быть, и обманул бы, но не Ферба. Он вновь оторвал взгляд от блокнота и, поднявшись, приглашающим жестом указал на дом. На нос вышедшего из-под сени дерева юноши упала мелкая дождевая капелька. Небо хмурилось уже с самого утра, обещая к вечеру разразиться ненастьем. Тучи, словно огромная флотилия, сплывающаяся к театру военных действий, затягивали небо над Денвиллем. До появления гостя в планы Ферба входило провести немного времени под непогодой и, так сказать, в полевых условиях опробовать водонепроницаемость листов в самодельном блокноте. Он любил дождь, в отличие от Бьюфорда, приглашение для которого даже не пришлось лишний раз озвучивать. Спустя пару минут гость шарил в холодильнике, приговаривая: – Твоя мама готовит невозможно вкусный лимонад. Ферб был с ним молчаливо солидарен. Теперь он сидел за столом лицом к окну, всё так же продолжая прежнее дело. Дом Флинн-Флетчеров темнел в собирающейся на улице преддождевой мгле. Ферб предпочитал не включать свет до самой ночи, но его мнения никто в семье не разделял. А сейчас он был один: родители – на работе, Кэндис, разумно рассудив, что по отдельности братья особой угрозы не представляют, отправилась на ужин с семьей Джонсонов, даже Перри куда-то исчез, что, в целом, перестало быть удивительным. Как видимо, позабыв о первоначальной цели визита в холодильник, Ван Стомм водрузил на обеденный стол миску с картофельным салатом, противень с лазаньей и только потом, спохватившись, вновь ушёл, чтобы вернуться с фаршированными перцами и графином лимонада. – Темновато как-то, – отметил он, ставя полную еды тарелку в микроволновку, а Ферб на это неопределенно пожал плечами, даже не думая удостаивать своим вниманием что-либо, кроме блокнота. Бьюфорд был, что называется, человеком без комплексов, и Флетчеру это даже нравилось. Само собой, последний был безукоризненно воспитан и умел демонстрировать гостеприимность, но лишь когда ситуация того требовала. В сравнении с другими знакомыми, компания бесцеремонного, но в своём роде нелюдимого хулигана была даже хороша – доставляла меньше неудобств хотя бы тем, что тот вовсе не требовал отвечать на его реплики. Как и Финес. И всё же быть с братом – только с братом – он любил больше всего. Так какого же?.. – А какого фига ты его к Изабелле пускаешь? Ферб не был бы Фербом, вздрогни он от неожиданности этого вопроса, но рука его, держащая карандаш, на одно лишь мгновение дольше задержалась над листом бумаги. Бьюфорд сел за стол и принялся увлеченно поедать исходящие восхитительным ароматом плоды кулинарных изысков миссис Флинн-Флетчер. Её сын повернул голову, глядя на гостя со спокойным недоумением. – Ну а чего? – вопросил тот с набитым ртом. – Ты же знаешь, что у неё там к нему шуры-муры... Это он сейчас полено, а как будешь этому добро давать – смотри, вдруг прошибёт братца. Нельзя сказать, что Фербу это не приходило в голову, как и то, что хулиган умнее и даже проницательнее, чем хочет казаться. – Почему я должен мешать личной жизни брата? – некоторое время помолчав, всё же поинтересовался он, вновь уставившись в блокнот, который ненавязчиво закрывал от глаз Бьюфорда предплечьем. – Хотя бы потому что это личная жизнь его и какой-то левой девчонки, – гадко усмехнулся тот. – К чему ты завёл этот разговор? – Ферб едва нахмурил брови. – Да так... Потемневшая комната внезапно полыхнула секундной белой вспышкой, остро очертившей силуэты мебели, а следом низко зарычал гром, пытаясь вырвать свои отголоски из двойного стеклопакета. Не успел он окончательно затихнуть, как часто-часто, наподобие ножек тысяч маленьких существ, вспугнутых громовым раскатом, застучали по крыше дома и козырьку над крыльцом капли дождя. Юркие невидимки сбегали на плитки тропинок, а с них – с тихим шелестом прятались в траве, кустах и кронах деревьев. – Фу, ну и зарядит же! – скривился Ван Стомм и, насадив на вилку целый перец, вгрызся в него зубами. Ферб, что неудивительно, не стал поддерживать разговор. Ему нравился любой дождь, а штормовой ливень – особенно. Этому было вполне лаконичное объяснение: Финес Флинн, похожий на человека, что знает о значении слова "страх" только из толкового словаря. С самого детства во мраке ночи, когда зловещий треск надламывающихся небес сотрясал рамы в окнах, когда шальные ветра, мечущиеся снаружи, жаждали прорваться в мнимую безопасность дома через дымоход, Финес не мог уснуть. Он ворочался в кровати, закутываясь понадёжнее в одеяло, и жмурился, со спёртым дыханием дожидаясь громового удара, разразящего дом на мелкие щепки, и, тем не менее, отважно, но тщетно сражался со своими страхами, пока брат в первый раз не откинул своё одеяло, сдвигаясь на край матраса в бессловесном приглашении. Годы шли, а Ферб не уставал точно кожей впитывать эту благодарность и благоговение, источаемые вместе с теплом жмущимся под бок Финесом. Возможно, сейчас в нём, уже юноше, страх уступил место привычке, без которой не было даже смысла ожидать сна, но Фербу не давало покоя, что из-за глупого благородства однажды на его месте окажется та же Изабелла, которую он, можно сказать, своими руками толкает к любимому брату. Впрочем, он знал, что иного не дано и что он должен был готовиться к этому. Слишком уж Ферб привык быть с собой честным, чтобы утверждать, что об этом никогда не задумывался. – Бьюфорд, а Балджит боится бурь? – медленно произнес он, стараясь сконцентрировать своё внимание на движениях карандаша. – Ещё чего! Нет, он обычно сидит и высчитывает, как далеко разряжается... – начал было с толикой возмущения собеседник, но вдруг осёкся и излишне громко воскликнул: – А с чего ты вообще решил, что мне есть до этого дело?! – Да так, – загадочно отозвался Ферб, маленького торжества в голосе которого было не уличить, как ни старайся. Когда до Ван Стомма дошло, что ему изящно отплатили его же монетой, да ещё и так ловко, он осклабился, не без уважения поглядев на Флетчера. Это явно стоило его снисходительности. – Я к чему: у вас же такая тесная братская компания, всё вы вместе, всё – рука об руку, да и дополняете друг друга своей противоположностью, – чем дальше заводил свою мысль Бьюфорд, тем тяжелее ему она поддавалась, тем чаще он сбивался, путался и тем внимательнее вслушивался Ферб, пытаясь ухватить за хвосты мечущиеся на грани сознания догадки. – И вот вы рядом настолько, что, кажется, можете влиять друг на друга, и ты считаешь, что так и есть, а потом замаячит между вами девчонка, а как спохватишься – так всё, поздно. И хоть на край света бежать хочется, оно всё так хорошо было, как... – Как у вас с Балджитом, – подвел итог услышанному Ферб. – Че... Чего несёшь?! – запоздало опомнился Бьюфорд, отшатываясь от него, но под пристальным взором, как будто бы глядящим под видимую всем оболочку, занервничал и заёрзал. Не выдержав, в конце концов, он поднялся и, изобразив оскорблённое достоинство, торжественно понёс посуду к раковине. Более того, он принялся собственноручно её мыть. Ферб вынужден был согласиться: определённые сходства у ситуаций есть. На самый немудрёный пример, можно взять эту пресловутую противоположность, а закончить тем, что, по всей видимости, ждёт их один и тот же итог по одной и той же причине. Однако Ферб оценивал своё положение трезво: если – вернее "когда" – так случится, ему останется лишь быть счастливым за брата. А вот за Ван Стомма он поручиться не мог – тот, несомненно, был способен к определённому самоанализу, но не менее в нём было "духа противоречия". Ферб подпёр кулаком щёку, прикрыл глаза и чуть ссутулился, чтобы расслабить извечно прямую спину. Ни гром, ни дождь не думали униматься, и за окнами стояла темнота позднего летнего вечера, хоть часы не показывали и девяти. Флетчер умел думать как никто другой и в той же степени не умел не думать. Не думать о том, как сейчас себя чувствует его брат, нервничает ли он, ощущая, как от утробного рыка стихии рыжие волоски на затылке становятся дыбом, или он слишком увлечён этим проектом и Изабеллой, что ничего окружающее его не волнует? Право, сразу и не разобрать, что хуже. В то же самое время где-то в стороне раковины в пересветах молний, мечущихся за стёклами, посверкивали глаза Бьюфорда. Он слишком привык, что Балджит всегда рядом с ним, и он считал это уже чем-то само собой разумеющимся, потому впал в откровенное замешательство, когда услышал: – Мы уезжаем в Индию к друзьям на целый месяц! Это те, с кем приезжала Мишти. Правда это здорово? – С чего ты взял, что я тебя отпущу? – не нашёл ничего лучше для ответа хулиган. Умник разом переменился в лице и поджал милые припухлые губы. – А с чего ты взял, что я должен спрашивать у тебя разрешения? – высокий голос, ставший ещё выше, дрогнул от насилу сдерживаемого негодования. – Ты кто такой, чтобы распоряжаться мною и моими поступками? Для Бьюфорда, казалось бы, очевидный вопрос оказался ударом ниже пояса. Он шумно втянул носом воздух, но вместо ответа сплюнул и пошагал вон. Не самым удачным вышло прощание перед долгой разлукой, и Бьюфорда, как ни странно, эта мысль не оставляла. Ну это вообще нормально? Он этого сопляка охраняй, он заумности этого ботана слушай и зануду развлекай, а является из неоткуда какая-то там Мишти, ресницами «мах-мах» делает – и всё! Забив на всё и на всех в лице Бьюфорда, этот яйцеголовый уплывает, ещё и обидевшись в дорогу. Хулиган повёл плечами и сокрушённо вздохнул, что, как ему казалось, он вполне удачно скрыл. Однако кому как не Фербу уметь различать эти молчаливые послания? – Девчонки – дуры, – со знанием дела констатировал Ван Стомм. Флетчер поколебался, думая о том, удачная ли идея это – затевать полемику, но раз уж он сегодня разговорился, то почему бы и нет? – А что ты ему можешь дать? – Чего?! – вновь вскинулся Бьюфорд, с вызовом глянув на Ферба, и всё же ментальная волна изничтожения разбилась о скрещённые на груди руки, а лицо того так и осталось привычно невозмутимым. Ферб бы повторил свой непростительно откровенный вопрос, но он пребывал в твёрдой уверенности, что нет нужды делать это. Его и так поймут – можно и не объяснять, что, кроме крепкого плеча в трудную минуту, они ничего не смогут предложить. Они – это тот близкий человек, к которому можно прийти с радостью и бедой, который поддержит и даст повод вновь расправить плечи, но не семью, настоящую и, что зовётся, полноценную, – он её даже не заменит. Лучшее, что такой человек может сделать – это помочь счастью, не мешаясь на пути к нему. А самому ему остаётся жить и питаться гордостью благородного мученика, надеясь на набивший оскомину диснеевский хэппи-энд, где всем воздаётся должное. Бьюфорд, наверняка, и сам это понимал, только не хотел так просто мириться с судьбой, да и Ферб фаталистом не был – просто он знал, что так надо. У этих историй финал, как правило, достаточно прозаический. Есть, правда, одно общее исключение, но оно лишь подтверждает заданное правило: не хочешь навредить другу – помоги сопернику. Невесело Ферб находил, что на огромной плоскости две прямые расположились параллельными так близко. Ван Стомм услышал невыразительный смешок и вернулся обратно к столу. Он долго то тёр шею, то почёсывал нос, прежде чем спросил, но с таким видом, будто бы делает одолжение ответить ему: – И что ты предлагаешь, длинный? Тот развёл в ответ руками, не став обращать внимание на тон. – Примириться. – Но это же… Это же… – Бьюфорд скривился, как при виде постной перловки. – Это же тупо! Я должен спокойно на это смотреть? Как она… Глядящий исподлобья на собеседника, Ферб едва улыбнулся уголком губ, будто бы говоря: «Бинго, умник!» – А я не хочу! Кто меня заставит? Не буду – и всё! – как малое дитя, делающее наперекор из одной только вредности, насупился Бьюфорд. – Хуже сделаешь. Ему. – Да что ты вообще понимаешь, ты!.. – раздосадованный тем, что не может подобрать подобающе колкого оскорбления, хулиган схватил со стола блокнот и замахнулся им, желая отомстить за уязвлённое самолюбие. Ферб переменился в лице. Поднявшись над стулом, он сжал руки в кулаки, готовый даже силой отбивать дорогую вещь. Чуть растерявшись от этой реакции, Бьюфорд поднял взгляд на миг. Вспышка молнии под сухой треск чьего-то мира услужливо выхватила из темноты рисунок. Простым карандашом с него застенчиво улыбался веснушчатый парнишка с взъерошенными волосами и крупным носом. Ван Стомм сделал шаг назад и, зажав в одной руке пружинку блокнота, второй быстро пролистал его: одно и то же лицо и подчас даже тело. Во вновь погрязшей во мраке кухне не было заметно, как не то от гнева, не то от смущения покраснело лицо Ферба Флетчера. Подержав ещё блокнот, будто бы обрабатывая полученную информацию, Бьюфорд сплюнул и швырнул книжицу на обратно стол. С глухим «фу, блин» он быстрым шагом выскочил из кухни, оставив юного хозяина дома в полнейшей обескураженности. Ван Стомм выбежал на улицу, и там его уже как ждали: порыв промозглого ветра отпихнул от двери, до костей пробивая тело ледяными иглами дождя. Не стоило даже поднимать голову, чтобы понять, что армада кораблей заполонила небосвод, а грязно-сапфировый дым от залпов боевых орудий затянул все небесные просветы. Только сделавшего шаг Бьюфорда грубая рука рванула за футболку в сторону, возможно, в осуждение такого бестактного завершения беседы. Дождь долбил по макушке, и юркие капли сбегали за шиворот, заставляя крупно вздрагивать всем телом. Долго и стойко поборовшись со стихией под звуки циклонической канонады, юноше пришлось капитулировать в дом Флинн-Флетчеров. На кухне его встретили две кружки с клубящимся над ними паром и ароматом горячего шоколада. Усевшись на стуле и согревая продрогшие руки, он услышал шаги, которые неторопливо к нему приближались. Ферб подошёл с большим махровым полотенцем в руках. – Снимай мокрое и вытрись – простынешь. – Нафиг, – буркнули ему в ответ. Сохраняющий вежливое гостеприимство, что бы ни случилось, хозяин настаивать не стал и повесил полотенце на спинку стула, а сам присел за стол, берясь за кружку. – Что ты хочешь делать? Чтобы унять поднявшийся стук зубов, Бьюфорд смачно сербнул из кружки. Он честно попытался сделать это как можно развязней и не показать действительного смущения. Отчасти дело было и в нём, потому вопрос и оказался таким неопределённым – его не успели обдумать. И всё же Ферб определённо понял, чего от него хотят. – Поступлю в другой университет. – Чтобы совсем из виду потерять? – почти что растерянно уточнил Ван Стомм, но риторический вопрос снова был проигнорирован. – Неужто ты думаешь, что это нормально? Ты правда этого хочешь? – Я хочу, чтобы всё было правильно. Ферб пустым взглядом смотрел в окно, держа в руках кружку с остывающим напитком – тот, да и вообще что-либо, не связанное с темой беседы, мало его волновало. – Чёрта с два это правильно! – взъярился собеседник и схватил его за плечо, с силой разворачивая к себе. – «Правильно» – это так, как для тебя лучше! Ты ведь не хочешь этого – скажи! Бьюфорд искал в Фербе оправдания для себя – последний даже был готов принять это, но оно слишком сильно сходилось с правдой. С его правдой. С той правдой, что Ферб не хотел отпускать Финеса, не хотел всё реже и реже созваниваться с ним, а на каникулах видеться с ним как с чужим, когда неудержимый шквал ностальгии обрушивается на возведённый из осколков сердца форт; ещё он не хотел видеть, как Изабелла будет жаться к его возмужавшему брату, и знать, что именно его позовут другом жениха на свадьбу. А о том, о чём он хотел думать, лучше и вовсе не упоминать. – Неважно. Я хочу, чтобы было лучше для него, – солгал Ферб так, как не лгал ещё ни разу в жизни. Преимущество молчания в том, что ты не травишь собственную совесть ложью другим, чтобы убедить самого себя. Фербу даже казалось странным, что Бьюфорд, тряся за грудки, кричал ему в лицо: «Врёшь!» – они всегда выглядели для всех слишком разными, чтобы понимать друг друга так, как не удаётся по сей день даже братьям. – А я не вру, – свистящим шёпотом начал Ван Стомм; его глаза сузились, а широкие крылья носа подрагивали от прерывистого дыхания. – Я не вру тебе и себе я врать не буду: я не стану просто смотреть, как какая-то девчонка спихивает меня с моего места. Я не позволю ей обставить меня только потому, что «девочкам надо уступать». Ей придётся предъявить мне что-то более веское, чтобы я спасовал. "Например, любовь Балджита?" В какой-то мере Ферб даже восхищался Бьюфордом: его пробивной мощью и уверенностью в собственной правоте. И он бы мог попробовать разубедить здоровяка, но стоит признать, что преследовал бы он в этом не ту мифически благородную цель, а так же, как и сам Бьюфорд несколько минут назад, оправдывал бы себя. Когда долгие годы врёшь себе молча, ты перестаёшь замечать, что забываешь о правде. – Тебе дать зонт или ты всё-таки переждешь? – внезапно спросил Ферб. Внезапным это, само собой, оказалось для Бьюфорда, потому что он выпустил Флетчера и плюхнулся обратно на стул. – Пережду, если не прогонишь, – буркнул он, переводя дух, и через минуту затянувшегося молчания усмехнулся куда-то в пространство: – Слушай, длинный… Ферб вопросительно поднял на него бровь, поправляя воротник местами промокшей рубашки. – Время у нас есть. Рисовать поучишь?..