Письма

«Я не знаю, дойдёт это письмо до тебя или нет, но буду надеяться на лучшее. Я не мастер что-либо писать, а ты, небось, вообще не оценишь мой «литературный» язык, но я, в конце концов, воин, так что, мне простительно. Война сейчас на начальной стадии, так что погибших и раненых пока не много. Магглы, действительно, не так беспомощны, как думают маги. Мы зря их недооценивали. Пытались договориться о мире, да только ничего у нас не вышло. Мы для них, всё равно, что вышедшие из ада черти. Не знаю, как долго всё это продлится. Надеюсь, в Хогвартсе всё в порядке? Салазар хорошо себя ведет? Передай ему, что пусть не надеется на мою смерть, вернусь и обязательно дам по голове, если больно много выступал. Кормят нас здесь не очень. Я уже скучаю по стряпне Хельги. Как вспомню её блюда... Ох, лучше себя не искушать. На этом, собственно, всё. До следующего письма. P.S. Береги себя. В библиотеке допоздна не засиживайся.» Ровена чувствует, как трясутся руки, и подрагивает нижняя губа, но дочитывает до конца. И слова, написанные его рукой, режут больнее тупого ножа. «И снова здравствуй. Сколько я тебе не писал? Кажется три месяца, если у меня память не отшибло, от многочисленных ранений. Нет, не волнуйся, камень заказывать пока не нужно. В прошлом письме я говорил, что мы недооценивали магглов, и я снова готов подтвердить свои слова. Они сражаются, словно разъяренные волки, и, честно признаться, они меня этим слегка пугают. Они превосходят нас в численности, но вскоре к нам должны присоединиться другие волшебники, думаю, тогда наши шансы возрастут. Погибших много, как и раненых. Многих отправили с фронта на реабилитацию. Военные медики с такими ранениями не справляются. Война разворачивается не на шутку. Прости, мне нужно идти. Не знаю, когда смогу написать снова, но будь уверена, это не последнее моё письмо.» Пламя свечи дает мало света, тепла ещё меньше, а на улице январь. Поэтому женщина дрожит. Да, от холода, однозначно. Не может ведь бумага с чернилами вызывать такой озноб. «Послушай, я буду краток, хотя и не писал тебе уже шесть месяцев. Часть магглов оторвалась и теперь направляется в сторону Хогвартса. Мы будем поджидать их на пути, но нет гарантий, что сдержим. Кто-то выдал им местонахождение школы, где обучают «дьявольское отродье», и они намереваются устроить резню. Предупреди учеников, чтобы были готовы в любой момент эвакуироваться. На этом всё. Обещаю сделать всё, чтобы никому не пришлось видеть этого кровавого месива. P.S. Если всё-таки они нападут, пустите Салазара в первые ряды, его не жалко.» Горькая усмешка слетает с губ, а слезы уже градом катятся по щекам, отчего бумага слегка мокнет, но это не мешает читать. Она знает эти письма наизусть. «Здравствуй. У меня хорошие новости. Мы не пропустили их к Хогвартсу. Все, до единого, повержены. Но не расслабляйтесь, нет уверенности, что они не попытаются вновь. Хотя это и вряд ли, магглов, способных сражаться, всё меньше. В скором времени, я думаю, резня закончится. По крайней мере, нас уже готовят к решающим битвам. Так что, может быть, скоро увидимся. Уверен, ты жутко соскучилась по моей персоне. Кстати, можете закатить пир в нашу честь. Не так уж часто случаются безоговорочные победы. Признаться честно, я бы и сам сейчас наелся бы до отвала. Но пусть за меня это сделают гриффиндорцы. Что ж, надеюсь, это моё последнее письмо, и вскоре нам удастся увидеться. Не болей.» — Дурак, ты же так и не попробовал новые блюда Хельги, — обращаясь к автору писем, судорожно шептала женщина. Отложив заметно пожелтевшее письмо в сторону, Ровена заглянула в сундук, где все они хранились. На дне лежал черный конверт с самым ненавистным ей письмом. Его она прочитала всего раз и более никогда не осмеливалась изучить заново. Она и так знает содержание, помнит грубый, не его, почерк и приговор, написанный черными чернилами – Годрик Гриффиндор погиб в финальном сражении, принеся армии волшебников победу. Примите наши глубочайшие соболезнования. — О черт, хватит, — она хрипит, заливаясь слезами, и хватает конверт, рвет на части, сжигает, что остается только горка пепла. Всё. И не было никакого черного конверта. И письма с лживыми соболезнованиями тоже. Ни-че-го. Только гриффиндорцы, скорбящие о своём герое раз в году, Ровена не выходящая из комнаты, сидящая над письмами. Хельга, безвылазно занимающаяся своими делами, чтобы только слезы не задушили, Салазар, отправляющийся на его могилу и возвращающийся только следующим утром. — Ненавижу тебя, чертов герой. Тебя и твое благородство, — у Ровены нет больше сил. Остается только сидеть и надрывно плакать, вспоминая самые счастливые моменты рядом. И он, как будто, оживает. На пару мгновений.