Единственно важное

      Достоевский смотрел на часы и невольно кусал губы, еле сдерживаясь, чтобы прямо сейчас не выбежать из квартиры в одних тапочках и не подставить светлые вихры промозглому осеннему дождю, пробирающему до костей.       Безусловно, Штирлиц будет просто счастлив вернуться с работы и обнаружить своего дрожащего от холода Гуманиста стоящим на улице в пушистых домашних тапках, с мокрыми спутанными волосами и до безобразия довольным выражением лица. Достоевский сам усмехнулся возникшей в голове картине, но торопливо одёрнул себя, решив, что позволить Штиру провести не меньше недели рядом с кроватью простуженного дуала, выхаживая того антибиотиками и шоколадом — непозволительная роскошь, если не сказать эгоизм.       И потому Гуманист считал минуты, растворяясь в монотонном постукивании дождя по оконному стеклу. Это успокаивало. Достоевский и сам не заметил, как вышел в коридор и, подойдя к шкафу, уставился на аккуратно развешанные плащи и курточки. Идеальный порядок, ни одной лишней вещи, что нарушала бы ощущение чистоты и ухоженности, царившей в этом шкафу, в этом коридоре и в этой квартире.       Гуманист тяжело вздохнул, вспомнив, как намучился Штирлиц, упрямо пытаясь отучить его от повсеместного разбрасывания всевозможных шарфиков, блокнотов, ниток, художественных репродукций, конвертов и бог знает чего ещё… Да, при всей своей внутренней аккуратности и собранности, Достоевский патологически не умел поддерживать чистоту, и всепонимающий Администратор то и дело ловил смущённые и несколько виноватые взгляды своего дула, пытающегося как-то прикрыть кипу одежды, небрежно сваленную на диван.       Он вдруг почему-то до жути обиделся на самого себя, и, машинально оглянувшись, с размаху уткнулся носом в светлое пальто, обняв его обеими руками. Мягкий подклад ласково гладил щеки, а почти неуловимый запах Штира заполнял сознание, заставляя Достоевского довольно щуриться мартовским котом и чуть ли не мурлыкать от непонятного трепета.       Одурманенный ожиданием, он так глубоко погрузился в ощущения, саму душу свою спрятав в этом до боли родном пальто, что совсем потерял счет времени и не услышал тихий скрежет ключа в замочной скважине, даже не повернувшись на звук открываемой двери.       Вошедший в квартиру человек замер на секунду и удивленно поднял брови, чувствуя, как сердце наполняет рвущийся наружу смех. Его взлохмаченное чудо в балахоне, бывшем когда-то одной из его футболок, буквально висело на старом пальто, спрятав лицо в тёплом меховом подкладе и не обращая ровным счетом никакого внимания ни на что вокруг.       — Я настолько тебя не удовлетворяю как мужчина?       Достоевский испуганно дёрнулся, лихорадочно выпутываясь из складок злополучного пальто. И спустя несколько секунд сфокусировал, наконец, несколько ошалелый взгляд на вошедшим мужчине.       — Шти-и-ир! — ухмыляющегося Штирлица чуть не сбило с ног радостным криком неподдельно-счастливого Гуманиста. Ринувшийся было к нему Достоевский невольно замер, не решаясь кидаться на шею уставшему Администратору. Но Штирлиц, рассмеявшись, сам сграбастал того в объятия и прижал к себе чуть ли не до хруста в ребрах.       — Я так рад тебя видеть, я так ждал. Ты представить не можешь, как я ждал. Это же невыносимость какая-то, столько ждать…        Сумбурный поток мыслей обрушился на привычного к таким всплескам радости Штирлица, и потому, выждав момент, когда Гуманист остановится, чтобы вдохнуть немного воздуха, он только спросил:       — Так ждал, что полез обниматься к моему пальто? — зардевшийся Достоевский прикусил язык и уткнулся носом в грудь Штира, пряча улыбку. — Давай тебе кошку купим, что ли. Они засмеялись, растворяя в этом смехе обоюдную нехватку друг друга, и несколько минут молча стояли, не находя в себе силы разорвать искристую нежность, пронизывающую пространство вокруг.       — Ой, да ты же мокрый весь, — Достоевский отшатнулся и аккуратно выскользнул из рук своего дуала, скрываясь в кухне. — Переоденься, я пока чайник поставлю.       И вся усталость длинного рабочего дня вмиг испарилась, сменившись полным и всеобъемлющим покоем. Штир мягко прислонился к стене, закрывая глаза и улыбаясь своим, только ему ведомым мыслям. Он дома. Теперь совсем дома.       И через десять минут они уже сидели за столом в маленькой уютной кухоньке, один — отогреваясь крепким черным чаем, второй — нарезая овощи для салата и то и дело норовя отрезать себе несколько пальцев. Штирлиц слушал тихий щебет Достоевского, не особо вдумываясь в смысл его слов, и просто наслаждался неуловимыми переливами его голоса, как вдруг тот замер и лукаво посмотрел на сидящего напротив Администратора.       — Штир?       — Мм, — Штирлиц поднял глаза, отпивая из горячей кружки.       — Что ты собираешься делать после ужина?       — Да как обычно, нужно составить пару отчётов, подготовиться к собеседованию… — начавший было перечислять Штирлиц замолчал, наткнувшись на разом поникший взгляд дуала. — А впрочем… Это ведь может и подождать, верно?       Поймав полный благодарности и невероятного восторга взгляд Достоевского, он понял — всё в этом глупом суетливом мире может подождать. Гуманист молча встал, обошёл разделяющий их стол и сел на колени самого важного человека из всех.       И время остановилось для них обоих.