Письмо домой

Здравствуй, мама! Пишет тебе твой любимый сын, которого ты год назад проводила на священную войну за нашу с тобой свободу и уже ровно год ждешь домой. Прости меня за то, что не порадовал тебя письмом ни разу за этот год - слишком много времени отняли бои у нас. Надеюсь, у тебя в ауле всё хорошо и моя сестра, как и прежде, доит коров и нянчится с сынишкой. Как там мой отец поживает? От него давненько я не получал письма. Надеюсь, он до сих пор здравствует и наслаждается жизнью. Где-то в высоких горах на юго-западе Китая, а именно в оккупированном Тибете затерялся городок, имя которому - Тингри. Тихий, неприметный городок, разительно похожий на все остальные в этой местности и настолько скучный, что муха и та сдохла бы от скуки. Сколько раз слышал о прекрасном виде отсюда на Эверест, о том, что до него отсюда можно пешком дойти. Но что мне какая-то там гора, когда я здесь словно зверь в клетке? На окраине города стоят кучей серые бараки с решетками на окнах. Территория вокруг них опутана колючей проволокой. Охрана ежечасно контролирует каждый шаг, каждый вдох, каждое слово… Здесь, в бараке номер один, в шестой камере, на койке около окна лежу я. Весь побитый, харкающий кровью, почти неподвижно лежу я и смотрю на эти стены, потолок… Кажется, время здесь остановилось навсегда. А ведь ещё два дня назад я был повстанцем в рядах Глобальной Освободительной Армии и с гордостью держал в руках автомат Калашникова! Я был настроен на лучшее. Я свято верил, что пройдёт немного времени, и китайские и американские империалисты будут изгнаны с наших земель. Конечно, ради этого мы терпели голод, холод и разные неудобства. Каждый наш день проходил в узких, грязных, сырых туннелях. Но мы не унывали. Мы знали, что помощи ждать неоткуда, что для населения мы просто отбросы общества, недостойные человеческого звания, но вера в лучшее будущее питала, согревала нас. Я до сих пор не могу забыть свой первый бой. Помню, как я тогда сначала трясся от страха при виде врага, но всё изменилось после первого выстрела. Помню, как на меня двигался их БТР, но он не причинил мне вреда. Безоружный, с простреленными шинами, он был прикончен десятком наших очередей. Мне даже стало приносить удовольствие такое дело - отстреливать этих желтомордиков в форме. И сейчас я очень огорчен тем, что другие, похожие на них, красногвардейцы теперь охраняют меня, а я не могу ничего с этим поделать. Ты ведь слышала про мятеж в Астане? Тогда простые граждане, наполненные верой в грядущую свободу и поддержанные нашими солдатами, сровняли почти весь город с землёй и собрали много денег на нашу благую цель. Там был и я. Жаль, что не смог я сделать многого. По приказу командования я лишь сидел с товарищами в укреплении и отражал атаки американцев. Но тогда я свой долг выполнил, никуда не отступил и даже сейчас вижу перед глазами троих рейнджеров, что пали от моих автоматных очередей. Чего только я не повидал на фронте священной войны! Я на всю жизнь запомнил и огненные смерчи (будь прокляты эти МиГи и Адские орудия иже с ними!), сожравшие не один десяток моих друзей, и тучи танков, которые китайцы направляли на нас, и зловещий свист ракеты с американского «Томагавка»… Но – слава Аллаху! – я до сих пор жив. Дальше не очень хорошо помню, что было... Помню, что на границе с Узбекистаном мы штурмовали китайскую базу. Та хорошо охранялась, бункеры ощетинились стволами винтовок и противотанковых ружей, как будто волки оскалили зубы, защищая свою стаю... Пушки Гатлинга грозно глядели вокруг и были готовы распотрошить нас всех. Помнится мне, что я тогда был на самом острие ножа. Трое красногвардейцев слишком быстро отправились к праотцам, когда я открыл по ним огонь. Их грузовик снабжения тоже как будто был сделан из картона - я легко его пробил из обычного автомата, мои собратья быстро закончили с ним... И вдруг что-то взорвалось около меня, и я потерял сознание... Очнулся уже в тюремном грузовике. Век бы спал, если не голос из динамика. Сначала я не понял, где нахожусь и что за люди меня окружают. Но красные звёзды на их фуражках мне всё сказали за этих людей. Я попытался подняться и протянуть руки, чтобы задушить одного из них. Но меня, всего окровавленного, одним ударом приклада по голове пригвоздили к полу. Снова пришёл в себя я уже тут, в лагере для военнопленных. Вот рядом со мной находятся такие же, как я, воины свободы, мечтающие вернуться в строй и докончить нашу миссию. Хоть мы пока ещё плохо знаем друг друга, один лишь факт нашей принадлежности к одному братству словно бальзам на душу! Сосед слева – угонщик. Он вчера с упоением рассказывал нам про угнанного «Повелителя», подробно всё описав. И ещё хвалился тем, что смог обмануть беспилотник, который запросто мог отличить его от песков пустыни… Вот около двери устроился пузатый дед. Он командовал танком «Мародёр» и очень этим гордился. Ещё бы – эта машина есть наша гордость! И прочна она, и стреляет мощно! Но главное в том, что из обломков машин на ней можно соорудить ещё одну пушку и улучшить броню! Ты знаешь, что эти китайцы веками были жестоки и даже сейчас являются таковыми. Я до сих пор не пойму, почему к этому дедушке, тяжелораненому, китайцы проявили жалость (впрочем, как и ко мне) и не стали его добивать, а извлекли из подбитого танка. А ведь тогда они были достаточно наслышаны о нем и в штаны чуть не клали от одного упоминания его имени! Представляю себе, какие теперь они довольные ходят, даже по телевидению объявляют на весь Китай про него. Конечно, в таких условиях нельзя спутать лагерь для военнопленных с санаторием. Китайцы пока проявляют милосердие ко мне, лечат меня. Но... В Тингри местные власти наметили какую-то большую стройку. Не знаю, что именно они задумали возвести, но по выздоровлении я должен буду идти с моими товарищами и гнуть спину на проклятых жёлтых. Нет, нет, нет! Не буду я служить интересам оккупантов. Слышал я, что есть такое психическое расстройство - стокгольмский синдром, при котором жертва проявляет симпатии к палачу и всячески ему помогает. Желтомордики хотят пришить мне этот диагноз... Не выйдет! Нашу камеру охраняет красногвардеец, с виду очень похожий на тибетца. Часто глядит он на нас с грустью и, возможно, сочувствием. Думаю, он в глубине души своей поддерживает нас и хочет поговорить с нами по душам, дабы поделиться своим мнением относительно происходящего. Но нет - устав по рукам и ногам связывает его, не оставив без внимания и его язык... И на этом рука моя устаёт писать… Но напоследок скажу, что я не теряю надежды и сейчас думаю о побеге. Надеюсь, охрана не вскроет моё письмо, не разорвёт его и не развеет по ветру. Я обещаю тебе, мама: рано или поздно настанет момент, когда я убегу отсюда, убегу из проклятого Китая и вернусь в Глобальную Освободительную Армию. Пусть я переломаю себе все кости, пусть я разорву руки до мяса, но я постараюсь сделать всё, чтобы свобода опять была со мной. Твой сын … (имя стерто).