А не пошел бы ты?

Ненавижу-ненавижу-ненавижу. В голове постоянно, как заезженная пластинка, крутится это слово. Нет, не то чтобы я какой-то человеконенавистник. Тошнит меня только от одного человека, ой как тошнит. Вижу его рожу - перекашивает и в туалет тянет. А все почему? Я учусь в университете на юриста, профессия мне очень нравится, потому учился бы с огромным удовольствием, НО... Вот тут-то и подкрался пиздец. Моя ориентация, мягко говоря, не такая, как у остальных. Одним словом - я обычный 21-летний гей. Не высокий, не низкий, не толстый, не худой - самый что ни на есть обыкновенный. Обычные светло-голубые глаза, обычные губы, обычные каштановые волосы с крашенной в ярко-зеленый цвет челкой. Типичный гей, даже так сказать. И меня моя ориентация абсолютно устраивает. Я ненавижу розовый цвет, не крашусь, не надеваю бабские шмотки и не укладываю волосы. Словом, выгляжу, как самый обыкновенный человек. Мне просто плевать - девиз по жизни: "И так сойдет". В школе все знали про мою ориентацию, но никто особо не вякал - старший брат постарался. Коситься – косились, плевались, но молчали. А девчонки вообще тащились – подсовывали мне письма в ящик, таскали по своим вечеринкам в качестве подружки-гея. Напрягало, но терпел. Надо же с кем-то общаться. После окончания школы поступил в универ. Как же жаль, что пара моих одноклассниц увязалась за мной. На церемонии открытия они уже всем успели растрепать, кто я, какого «цвета», как они меня любят и подобную поебень. И вот тут-то начало-о-ось. - Педик, - услышал я позади себя голос какого-то парня-гомофоба. Я промолчал, проглотив обиду – нахуй мне влипать в неприятности в первый же день? Но он не отстал. Брук, так звали этого парня (стремота еще та), увязался за мной. Как потом оказалось – этот придурок учился со мной в группе. И покатилось. Три года он пристает ко мне. Ему почему-то есть очень большое дело до моей ориентации, которой я никогда не стеснялся. Он постоянно задирает меня, садится рядом и шепчет оскорбления типа «гомосек», «педик». Сначала я стойко не обращал внимания, глядя сквозь него стеклянным взглядом. Но он перешел к более жестким методам – выкидывал мои тетради и ручки, исписывал сумку, кидался мелом и бумажками (как первоклассник, ей-богу), даже придумал мне «гейское прозвище», как Брук сам сказал – Киса. Впервые в жизни я возненавидел свое имя, ведь это прозвище мигом разнеслось по всему универу, и теперь меня называли не иначе, как «Киса», что жутко раздражало, а Брук с дружками гнусно хихикал. Впервые в жизни я возненавидел кого-то. Вообще от природы у меня мягкий покладистый характер, я совершенно неконфликтный человек, но Этот! Гр-р, я ненавидел его всей душой, но молчал, старался игнорировать, даже не смотрел на него. Отчего он стал беситься еще больше, и к концу второго года я отказался от этой тактики. Теперь я просто мило улыбался ему в ответ на обзывания, про себя мысленно расчленяя его с особой жестокостью. Руки так и чесались если не убить, то хоть врезать так, чтоб челюсть улетела в ебеня. Пару раз я даже представлял, как душу его. Остальные однокурсники, как ни странно, не были на стороне Брука, иной раз придерживая его в его подлости и гнусности. Интересно, если б я не был геем, так же было? Но вчерашний день – это что-то. До сих пор в шоке. Он вчера подошел ко мне в столовой, схватил за руку (чего никогда не делал, отнекиваясь брезгливостью к геям) и потащил за самый дальний столик. Столовая тихо ахуевала, впрочем, как и я. Но еще больше меня поразил его вид – какой-то нервный, мешки под глазами, а глаза эти, кстати, были миндалевидной формы и достаточно красивого темно-коричневого цвета; пальцы, постукивающие по столу. Я вопросительно поднял бровь, стараясь сделать как можно более презрительное лицо. - Чего надо? – спросил я, не дождавшись ничего. Бля, как же заебал со своими выкрутасами. Я только поесть хотел. Он ничего не говорил. - В молчанку играть будем? – разозлился я, вставая. - Нет, стой, Коти, - я замер, ошеломленный. Это мне не послышалось? Он ВПЕРВЫЕ назвал меня по имени, а не дурацким прозвищем. Урод какой. Не пойму отчего, но в душе снова поднялась волна ненависти к нему. - Ну? – я снова плюхнулся на стул, сложив руки на груди. Опять это молчание, напрягает даже как-то. Брук то открывал рот, то захлопывал обратно. Даже стало интересно, что он такого скажет, потому я сидел смирно и молчал. И тут он ни с того ни с сего выпалил: - Я люблю тебя. Все эти три года. Несмотря на отвисшую челюсть, мой ответ был незамедлительным: - А не пойти ли тебе нахуй?