«Febris»

      Это казалось довольно странным. Странным увлечением, если это можно было так назвать. В том возрасте говорить о сексе было обыденностью. За чашкой кофе или во время перекура все болтали об этом, касаясь этой темы сразу после обсуждения итога последнего футбольного матча, погодных условий или грядущих праздников. Вряд ли кто-то из его приятелей счел бы его ненормальным. Ненормальным с его — хм — с натяжкой пристрастием. Но Арнольд все же предпочитал держать рот на замке.       Нет, любой из парней в его возрасте и младше отмечал такую немаловажную часть лица как губы, но лишь немногие, думалось ему, обращали внимание на их цвет. Возможно, мечтали попробовать их на вкус, чтобы тут же забыть его, теряясь в ощущениях и мечтая поскорее добраться до следующей базы.       Арнольду стало еще тревожнее. Когда объектом его внимания стали губы конкретной девушки. Хельга Патаки улыбалась редко и позже всех девчонок из параллелей стала пользоваться косметикой. Ее уста чаще всего были злобно поджаты, обветрены, порою нервно обкусаны, а ухмылка выходила чисто издевательской.       Он заметил за собою эту, с его точки зрения, чудь только в старших классах, когда Хельга впервые пришла в школу с макияжем. Арнольд наблюдал за ней украдкой на совместном уроке, по стечению обстоятельств им достался общий лабораторный стол. Глаза были подведены скудно и несколько неумело, тушь взялась комочками, cо своей функцией справилась, сделав взгляд выразительней. Обычно грубые, под стать самой Хельге, губы на сей раз глянцево блестели — она воспользовалась помадой персикового оттенка. Или же это был блеск, Арнольд не разбирался в этом. И тогда важнее было не глядеть в ее сторону. Слишком часто. Хельге ведь ничего не стоило принять его за извращенца.       Это можно было бы признать фетишем. Но сама по себе помада его не интересовала. Он бы ни за что не шлялся по отделу женской косметики, разглядывая завинченные тюбики, или вроде того. Ему нравился цвет, возможно, запах, но только на отдельно взятых устах. С этим были связаны самые разные чувства.       Восторг от темного розового — Хельга в роли Бланш Дюбуа в постановке их драматического кружка выглядела невинной femme fatale, что само по себе звучало странно, но выглядело прекрасно.       Восхищение от сливового — она одним ударом отправила в нокаут здоровяка, который посмел занять ее столик на школьном дворе. Выражение Хельгиного лица было бесценным: в глазах плескался едва заметный испуг, но поднятые уголки подведенного сочным рта выражали чистейший садизм и демонстрировали бесспорное превосходство.       Жажда от алого — Хельга томно прикрывала глаза, потягивая коктейль через соломинку. В своем маленьком черном платье она выглядела на все сто, и на том проме, что окончился бесшабашной вечеринкой в доме Ронды Ллойд, Хельга была лучшей, она приковывала к себе взгляды. Но Арнольд так и не пригласил ее на танец в тот вечер.       Ревность от кораллового — веточка омелы застигла врасплох не одну парочку, в этом не было ничего удивительного, но когда Хельга, хохоча, отвечала на поцелуй Джеральда, подбадриваемого собравшейся вокруг толпой, Арнольд был сражен наповал. И никому и не пришло в голову связать это событие с тем, что лучшие друзья не разговаривали до самого конца рождественских каникул.       Неподдельная радость от кремового — третий год обучения, внезапно ставший общим колледж, соседние кампусы. Трудно было представить цвет, который лучше подходил бы для строгости деловых костюмов, более официальный, но в то же время более теплый. Особенно если на таких знакомых, изученных до миллиметра губах искрится улыбка.       Может быть, это странно, может быть, эти отношения обречены на провал, они не прочны и не могут стать чем-то серьезным — это неважно. Важно, что сейчас Хельга смотрит на него с теплотой. Она является самой собой. Новой собой, и от такой непривычной благосклонности трясет как в лихорадке.       Соприкоснувшись, они, вероятно, должны уничтожить друг друга, словно те частицы, что аннигилируют при встрече, но реальность оказалась убийственней… и куда приятней. Когда ее руки обвивают его шею, колени Арнольда подгибаются, и все тело охватывает жар. Пожалуй, это слишком уверенно, властно. В этом страстном танце ведет она, но кто сказал, что он плохой танцор? Арнольд обнимает ее за талию, а другая его рука касается щеки. Хельга лукаво прищуривает глаза, прежде чем позволить силе тяготения сделать их еще ближе. Он наконец-то чувствует это на собственном опыте и полностью — вкус, запах, текстуру, тепло. Движение навстречу, как будто врасплох, как будто впервые, неторопливо, но в то же время несдержанно. Дрожащие пальцы скользят вдоль позвоночника, пульс учащается, горло сводит судорогой. Чем не болезнь, синдром с экзотичным названием, от которого нет лекарства и средств для профилактики? Хельга расслабленно выдыхает. Уже ощущая ее дыхание на своем лице, можно потерять голову, погрузиться в горячечный бред и мечтать никогда оттуда не возвращаться.       И бред не заставляет себя ждать.