Шесть с половиной ударов в минуту

Согласно уставу монастыря, каждый его обитатель обязан был вставать за пять часов до полудня и отправляться на утренний молебен в восточном крыле. Затем следовала утренняя трапеза и новая молитва. Молодые служительницы отправлялись в учебный класс познавать Её волю, а монахини, пробывшие в стенах обители более трёх лет, и настоятельницы занимались бытовыми хлопотами. Увы, пыль саму себя не вытрет, а растения — не посадят и не польют. Монастырь нужно было облагораживать, ухаживать за ним, как за старым человеком, который одичает без посторонней помощи. А ведь следовало также следить за бюджетом и расходами. Монахини не могут питаться воздухом или благодатью Терпящей, как шутили неверующие грешники. А также им требуется одежда, предметы гигиены и другие мелочи, в которых нуждается любое смертное тело. Монастырь финансировал лорд этой земли, но весьма скудно. Примерно половину всех средств обитель получала с пожертвований. Настоятельница Катрия трепетно следила за всеми процессами, происходившими в монастыре. Без твёрдой опоры любое сооружение рухнет, а потому она, считая себя одним из главных нынешних столпов обители, была непреклонна и верна уставу. Поэтому Катрия настояла, чтобы спасённую из лап чудовищ девочку как можно скорее приучили к здешним порядкам. Малышка не сразу, но смирилась с необходимостью делать всё по правилам. — Тебе нужно повторять слова за этими женщинами, — объясняли ей. — Скоро ты запомнишь слова и будешь читать молитвы по памяти. — Зачем это нужно? — поднимая на служительниц полные недоумения глаза, спрашивала девочка. Причёсанная, вымытая и в чистой одежде она выглядела сущим ангелочком. — Так принято, — погладив её по чёрной головке, промолвила служительница. — Но почему? Кто так принял? — Это старые и непреложные правила. Их нельзя нарушать. — Почему? Что будет, если их нарушить? — Н… Ничего, просто… — Довольно, — перебила Катрия, не терпевшая обсуждения заведённых распорядков. — Дитя, иди в зал и повторяй за служительницами молитву. Девочка потупилась и покорно зашагала следом за младшей служительницей. Ей ничего не оставалось, как соглашаться на все требования монахинь. Теперь это её дом, хотя малышка не до конца это осознавала. Она каждый день спрашивала, не приходил ли отец. Эта слепая вера в то, что где-то там есть человек, готовый забрать её с собой в лучшую жизнь, не давала ей смириться с новыми условиями, не позволяла почувствовать себя частью найденной в стенах обители семьи. — Пора ложиться спать, — говорила служительница, подходя, чтобы раздеть ребёнка. — Но я пока не хочу. — Но так надо. Все уже спят, и тебе тоже пора отдохнуть. Девочка протестующе вертела головой, но не вырывалась. Ей приходилось делать так, как от неё требовали. Часто она уходила в себя и грустила. Нет, даже тосковала. Настоятельница Катрия, приглядывавшая за ребёнком, стремилась понять, что гложет девочку. Очевидно, малышка не могла чувствовать себя счастливой после всего, что с ней случилось, а также печалилась из-за пропажи отца. Но было в её тоске что-то иное, чего женщина никогда не встречала у других детей с похожим положением. Обыкновенно найдёныши из-за того, что до этого они были в плену демонов, не знают ничего, кроме страха и страданий. У таких детей нет в голове шаблона, как должна выглядеть нормальная жизнь среди людей. Поэтому, попадая в человеческое общество, они страдают от кошмаров по ночам и ужасающих воспоминаний, но, спасённые, очень быстро привыкают к спокойной и размеренной людской жизни. А эта девочка… Иногда Катрии казалось, что она помнит хорошую жизнь, а не только страшные дни среди чудовищ, и стремится вернуться в те далёкие спокойные времена. Поэтому девочка так ждала отца, который мог бы забрать её туда, в мир её желаний, в котором она заведомо счастлива. — Сколько же она прожила среди демонов, раз помнит и отца, и приятную жизнь с ним? — задумывалась настоятельница. — Возможно, не так долго, — отвечала ей наставница Арэви — восьмидесятилетняя старуха, не поднимавшаяся с постели. Именно она когда-то приютила Катрию и научила её всему, что знает. — Девочка хорошо разговаривает. Знает, как держать столовые приборы, и некоторые другие мелочи. Едва ли демоны занимались её воспитанием, а это значит, что ребёнок успел пожить среди людей и впитать в себя их обычаи. Катрия с одобрением посмотрела на свою наставницу. Трудно поверить, что эта мудрая старушка когда-то убила своего мужа и по доброй воле отправилась в монастырь, чтобы искупить грехи. И преуспела. За годы главенствования настоятельницы Арэви обитель Терпящей заметно преобразилась в лучшую сторону. До сих пор в этом немощном теле обитал стойкий дух, пусть от той сильной и властной женщины остались лишь следы былой личности. Катрия во многом стремилась быть похожей на свою наставницу, но избегала повторять её ошибки. Она любила Арэви за то, что та стала ей второй матерью, но не обожала: порой среди чувств встречались зависть к талантам и презрение к порокам. — Девочка совсем мало ест, — поделилась Катрия. — Едва ли демоны устраивали ей пир, — сухие губы старухи раздвинулись в усмешке. — Мы тоже. Трапеза монахинь скромна, но даже этого, кажется, много для этого ребёнка. — Ты говоришь о ней, как о кукле. У девочки есть имя? Настоятельница вздохнула и спрятала выбившиеся каштановые пряди под платок. — Девочка называет себя тем именем. Неправильно произносить его в святой обители. Служительницы придумали ей другое. Кажется, они называют её Тиэ(1). Арэви рассмеялась неприятным трескучим смехом и покачала головой. — Твоё незнание имени этого ребёнка выдаёт твоё безразличие к её судьбе. Но я тебя не осуждаю. Всех брошенных любить нельзя, иначе тебя разорвёт от чувств. Да и какая этим детям разница, спасают их из-за жалости или ради престижа монастыря, если при этом им дают кров и шанс на нормальную жизнь? Катрия гневно сжала кулаки. Она ненавидела, когда наставница судила её поступки по своим, но и поспорить не могла, так как отчасти — но лишь отчасти — Арэви была права. Не столько жалость вынудила приютить девочку, сколько тот же устав и клятвенное обещание Терпящей помогать страждущим. Могла она, преданная дочь Её, ослушаться этих предписаний? — Тиэ, значит? — проскрипела старуха. — Ты спрашивала её о белом огне? — Нет. Не думаю, что ей приятно вспоминать проведённые с демонами дни. Я спрошу потом, когда она свыкнется с новой жизнью. Хотя и не думаю, что она знает что-то конкретное. — И служители Риндожи ничего не сказали? Бестолковые фанатики, — Арэви покачала головой. — Lux Veritatis с каждым годом всё слабее. Катрия не была согласна с этим. Факты говорили, что даже если один столп ордена начинал шататься, другой обязательно становился устойчивее и компенсировал недостатки первого. В этом весь Lux Veritatis — неизвестно, какая сила была в состоянии разрушить все три ветви этой, казалось, всесильной фракции. — Мы — церковь Терпящей — мирная сила, — в который раз убеждала Катрия. — Но не всегда можно полагаться лишь на мир. Приходится прибегать к воинствующим силам, чтобы восстановить равновесие. — Равновесие? Ты сама веришь, что в этом мире оно возможно? — Конечно. Разве не в этом суть нашего существования — поддерживать Клепсидру в том состоянии, в котором она находится сейчас? Нельзя позволить Часам перевернуться, иначе наступит Хаос. — Возможно. Но я, если честно, уже слишком стара, чтобы верить, будто от наших муравьиных потуг что-то меняется, — проворчала наставница. Катрия снова сжала кулаки. Арэви к девятому десятку утратила либо веру, либо разум. Хорошо, что подобные разговоры старуха позволяла себе только в присутствии любимой ученицы. Раз или два в неделю Катрия приходила к своей наставнице и вела с ней беседу, а потом снова возвращалась к повседневным делам. Ничего не менялось в установленном расписании. И это нравилось женщине: она любила стабильность, это приносило ей спокойствие и уверенность в завтрашнем — да и любом — дне. Отправиться на молитву, провести занятия с молодыми служительницами, проверить, хорошо ли наведён порядок в стенах монастыря, снова помолиться, удостовериться, что все живут благополучно и никто ни в чём не нуждается, переговорить с некоторыми настоятельницами, помолиться… — Вы нашли моего папу? — постоянно спрашивает маленькая девочка, и это тоже стало частью ежедневного ритуала. — Нет. Нужно ещё немного подождать, — неизменно повторяет Катрия заученную фразу. — Жаль, — малышка вздыхает и опускает густые ресницы. Она ещё долго будет спрашивать. Эту девочку сильно полюбили в монастыре. Она стала самой юной его обитательницей за последнее десятилетие, и у большинства представительниц она смогла пробудить материнские чувства, которые им было не дано познать в их жизнях. Некоторые молодые монахини угощали её пряниками из своих запасов, а женщины постарше помогали ухаживать и обучать её. Главной «нянечкой» была назначена служительница Ралалья, но и другие, в том числе и настоятельница Катрия, каждый раз проверяли, чтобы девочка была умыта и причёсана, съедала всё, что ей приносили, и исправно посещала чтение молитв. — Вы что-то заберёте у меня? — однажды спросила малышка. Служительница Ралалья, которая в тот момент читала ей молитвенник перед сном, удивлённо воззрилась на ребёнка. — Что ты имеешь в виду, дорогая? — Отец говорил, что люди ничего не делают просто так. Они что-то забирают у тебя. А вы… я живу у вас уже давно, и вы пока не говорите, что я должна вам дать. — Ох, Тиэ, — рассмеялась служительница. — Что ты такое говоришь? Подумай сама: неужели твой отец тоже что-то отбирал у тебя за то, что кормил и одевал? — Нет. Но он же мой отец… — Вот именно! Он любил тебя, потому что он — твоя семья. И мы теперь тоже твоя семья. Всё, что ты можешь дать нам, это твоё послушание и прилежность в обучении. Немного помолчав, девочка промолвила: — Значит, такова цена… Больше малышка об этом не заикалась. Она вообще говорила мало, предпочитая молчаливое созерцание беспрерывным вопросам. Иногда только, когда ей становилось невмоготу терпеть любопытство, девочка озвучивала свой вопрос. Обыкновенно он касался житейских тем. Например, почему старшие служительницы ходят в серебристых рясах, а младшие — в белых. Или зачем придумали вилки, когда абсолютно всё можно есть с помощью ложки. А порой задавала вопросы, на которые сразу было трудно ответить. Детские мысли порой весьма непредсказуемы и неординарны. И всё же она никак не могла смириться, что за ней никто не вернётся. Ежедневные вопросы об отце и задумчивое созерцание пейзажа за окном кричали об этом громче любых слов. А тоска, свившая гнездо в душе ребёнка, становилась всё глубже и отчётливее отпечатывалась в чертах девочки, накладывала след на её поведение. За те несколько месяцев, что она провела в стенах монастыря, малышка как будто так ни к кому и не привязалась, даже к Ралалье, которая проводила с ней больше всех времени и была без ума от Тиэ. Настоятельница Катрия вскоре начала опасаться, что, если так пойдёт и дальше, ребёнок потеряет аппетит и сон, а там и до объятий Терпящей недолго. Надежда, словно якорь, может привнести уравновешенность в жизнь, а может и утащить на дно. С этим чувством нужно быть осторожным. Именно поэтому Катрия решила если не разбить его, то хотя бы притупить. Тяжёлая правда лучше пустых ожиданий, навевающих эскапизм. Или идеалистический мир ребёнка нельзя разрушать жестокими реалиями? Катрия не могла решиться, что же ей делать дальше. Поэтому свой разговор с Тиэ она начала издалека. — Тебе нравится гулять по окрестному лесу? — присаживаясь на простой деревянный стул, спросила женщина. Девочка на кровати рассматривала текст на страницах молитвенника. Читать она не умела, но, возможно, её успокаивало бесцельное разглядывание малознакомых букв. — Да, — бледные щёки малышки на пару секунд покрылись румянцем. — Ты хорошо спишь? Тебе не снятся кошмары? — Нет. Только сильно пахнет свечками. Ох, если бы аромат воска был единственной проблемой… — Тебе нравится монастырь? — настоятельница усиленно соображала, какой вопрос задать следующим, чтобы он вышел «правильным» и, главное, понятным для маленькой девочки. Получив утвердительный ответ, женщина продолжила. — Значит, ты не хочешь уходить отсюда? Тиэ молчала довольно долго, так что Катрия уже думала озвучить вопрос ещё раз. — Мне нравится тут. Но если бы папа пришёл, я бы хотела пойти с ним. Вы ведь не очень расстроитесь, если я пойду с папой? — А если твой отец так и не придёт? Ты думала об этом? Кажется, она думала, потому что лицо малышки прорезала тревожная морщинка. Покрутив молитвенник в руках, девочка пожала плечами. — Я останусь здесь, пока он не придёт. — Конечно, — вымолвила Катрия. — Меня интересует ещё кое-что, но, если тебе не нравится говорить об этом, мы не будем. Хорошо? Никто тебя не спрашивал об этом раньше, — потому что сама настоятельница запретила мучить ребёнка расспросами о страшном прошлом. И не приведи Терпящая кому-то ослушаться её наказа! — Я понимаю, что говорить об этом тяжело. Но я всё равно хочу знать. Ты помнишь, какими были те существа, у которых ты жила в лесу? — Забавными, — выпалила девочка, поставив Катрию в тупик. — Забавными, — механически повторила женщина. Она никак не могла подстроиться под мысли ребёнка. Что это? Защитная реакция? Или демоны делали что-то, не понятное ребёнку, и потому казавшееся ему нелепым и смешным? Как расценивать такой ответ и то, что Тиэ, не задумываясь, выпалила его, хотя у любой жертвы мысли о её мучителях вызывает боль в душе и желание «убежать» от ужасных воспоминаний? Катрии требовалось всё обдумать. Поэтому она временно переключилась на другую тему. — Уже темнеет, — сказала она, поднимаясь со стула. — Я зажгу твой любимый жёлтый огонь. Коробка со спичками оказалась пустой. Ничего удивительного — эта Ралалья всё время забывала брать запас и спохватывалась, когда старый иссякал. Годы и усердные молитвы не излечили её рассеянность, да и едва ли что-то способно на это. — Я принесу новую, — с неудовольствием представляя, что ей придётся лезть на склад в подпольном помещении монастыря, проговорила Катрия. — Можно теперь зажечь белый? — спросила девочка. — Я люблю жёлтый огонь. Но уже скучаю по белому. — Белый огонь нельзя зажечь спичками, — отчеканила женщина. — Это злой огонь. — Почему он злой? — Потому что только чудовища могут зажечь его. На самом деле всего несколько чудовищ были способны на такое. И сейчас, спасибо Терпящей, их не было в этой половине мира. Катрия покинула комнату и вернулась спустя пятнадцать минут с новой коробкой. Когда она шла по коридору к спальне девочки, её едва не сбила с ног несущаяся Ралалья. — Демон! — вопила она, повисая на руке у настоятельницы. — Демон в нашей обители! Катрия выронила спички и бросилась в комнату. Она не думала о том, как будет противостоять чудовищу и способна ли на это. Ворвавшись в помещение, женщина замерла. Возле кровати стояла растерянная Тиэ, всё ещё сжимавшая молитвенник, а на столе белым пламенем горела одинокая свеча. — Кто был здесь? — тяжело дыша, выпалила настоятельница. — Ты видела кого-нибудь? — Служительница. Она чего-то испугалась и убежала. Дрожащая от напряжения женщина напугала девочку ещё больше, и малышка начала плакать. — Я не понимаю, что происходит… — Успокойся! Не плачь! — строго велела Катрия, выравнивая дыхание. В комнате, очевидно, никого кроме них не было. Неясно, кого видела Ралалья, но этот неизвестный уже ушёл. Теперь он мог быть где угодно, прятаться в любом закоулке монастыря. — Не нужно плакать, — повторила настоятельница, приближаясь к ребёнку и обхватывая его за плечи. — Ты уверена, что никого больше не видела? Никого, кроме служительницы? — Никого. — А что, если… — Катрия осеклась. Безумная мысль пришла ей в голову, но отбрасывать её, не проверив, было нельзя. — Это служительница Ралалья зажгла свечу? — Нет. Это я. — Ты?! Женщина отступила от девочки и пристально уставилась на неё. Малышка с покрасневшими от слёз глазами, в свою очередь, вперила взгляд в настоятельницу. Так они и стояли, рассматривая друг друга, будто видели впервые. — Я сделала что-то неправильное? — неуверенно промолвила девочка. — Нет. Всё хорошо, — стараясь, чтобы её голос звучал как можно естественнее, выдавила Катрия. — Я просто удивлена, что ты так умеешь. — Здорово, правда? Иногда, когда я очень захочу, я могу зажечь белый огонь. Это значит, что я чудовище? — Нет. Вовсе нет. Женщина подняла голову и уставилась на гобелен, изображавший молящихся монахинь. И сама начала мысленно молиться. Молчание затянулось, и настоятельница принудила себя заговорить. — Раз спички больше не нужны, я пойду. Доброго вечера. — Вы всё равно их принесите, пожалуйста, — попросила девочка. — Жёлтый огонь очень красивый. Катрия выдавила полуулыбку и вышла из комнаты. Только тогда она почувствовала себя в безопасности и, прислонившись спиной к стене, запрокинула голову. Но тут же одёрнула себя. Нельзя, чтобы послушницы увидели её страх! Сейчас самое важное — это не позволить панике распространиться по монастырю. Если начнётся суматоха, а ужас завладеет сердцами монахинь, в стенах поселится хаос, что придаст сил демону. Катрия сожалела лишь о том, что Ралалья убежала сломя голову. Эта глупая курица разнесёт семена по всем уголкам! Женщина собралась с мыслями и поспешила предотвращать катастрофу. Опыт главного управителя и привычка решать проблемы самостоятельно помогли настоятельнице действовать хладнокровно. Она потушила зарождавшуюся панику и убедила монахинь, ставшими случайными свидетельницами истерики Ралальи, что служительнице просто привиделось в полутьме. — Беспокоиться не о чем, — спокойным тоном повторяла она, хотя внутри у неё всё пылало. Уже поздно ночью Катрия собрала небольшой совет в комнате Арэви. Разбуженная старушка пришла в бешенство, но столкнувшись с ледяной решимостью своей ученицы, уступила ей. Что, в конце концов, мог сделать прикованный к постели человек против сильной и дорвавшейся до власти женщины? Помимо Арэви и Катрии на совещании присутствовали ещё две пожилые монахини, умудрённые опытом и надёжные в отношении хранения тайн. — Ты уверена, Катрия? — внимательно выслушав её, проворчала Арэви. — Кто-то в комнате зажёг свечу, а девочке могло показаться, что это была она. — Это возможно, — согласилась её ученица. — Поэтому нужно удостовериться прежде, чем принимать поспешные решения. — Может, сразу провести ритуал очищения? — предложила одна из монахинь, поправляя съехавшие на нос очки. — И разозлить демона? Неблагоразумно! — отрезала Катрия. — Белый огонь, настоятельница, белый! Это должно вам о чём-то сообщить! — Ты намекаешь, что нам не хватит сил изгнать этого демона? — повысила голос Арэви. — Без помощи представителей На-Ла или Лангзама — едва ли. Старушка закатила глаза. Катрия знала, что в прошлом у её наставницы и Lux Veritatis были натянутые отношения. Какова бы ни была их причина, Арэви до сих пор не доверяла собратьям по вере и не принимала их помощь. А также ставила Катрии в упрёк, что она якшается со служителями Риндожи и Лангзама. — Думайте, что хотите, но моя версия такова: тело девочки попало под власть демонической сущности, — продолжила женщина. — Её нашли в лесу в окружении Сменщиков и Нагнетателей, а также одного опасного окультиста. До прибытия людей из Риндожи они провели ритуал, в результате которого сущность демона закрепилась за телом ребёнка. — Но прошло несколько месяцев. Почему же девочка до сих пор в своём уме? — спросила одна из монахинь. — Возможно, на пробуждение такого могущественного существа нужно много времени. Или он уже завладел её разумом и притворяется. Но в таком случае ни меня, ни вас уже не было бы в живых. — Или не будет к концу этой ночи, — насмешливо изрекла Арэви. Катрия смерила её недовольным взглядом. Глупая старуха ещё и веселится! Ей-то нечего терять, она своё уже отжила. А что будет с остальными обитателями монастыря? С молодыми девушками, полными надежд и светлых устремлений, с женщинами, не успевшими проявить свои благодетели? — Или демон в теле служительницы Ралальи, — предположила молчавшая до этого монахиня. — Он устроил этот спектакль, чтобы мы думали на девочку. А та сама не поняла, отчего зажглась свеча, и решила, что это её заслуга. — Начнём с девочки, — непреклонно заявила Катрия. — То есть твои действия не разбудят и не переполошат демона? — Арэви приподняла бровь. — Я буду осторожной. Я осознаю, сколь много мы потеряем, если допустим даже крохотную оплошность. А вы пока отправьте письмо в ближайшую резиденцию Lux Veritatis, — Катрия заметила, как помрачнела её наставница, но ей не было дела до предрассудков старой женщины. — Только они сумеют совладать с демоном, если он уже проснулся. И будем молиться, чтобы он спал как можно дольше. Ведь если это так, они справятся с чудовищем сами и до прибытия представителей воинствующей стопы их общей веры. Но как проверить, не навлекая на монастырь гнев злобного существа? Катрия так и не заснула в ту ночь. Она чутко реагировала на вой ветра, который казался ей рёвом чудовищ, и прислушивалась к шагам. Пару раз она поднималась и, собрав всю свою волю в кулак, отправлялась в крыло — проверить, спит ли ребёнок. Девочка была в своей постели, и это немного успокаивало настоятельницу, хоть ей и мерещилось, что для спящего человечка она слишком сбивчиво дышала. Притворство или разыгравшееся воображение? Служительницу Ралалью поместили в изолированную комнату, сославшись на то, что женщина подцепила болотную лихорадку, и никого к ней не пускали. Возле неё оставались лишь посвящённые в тайну монахини. Таким образом, больше никто в монастыре не мог услышать её причитаний о демоне, а слух об этом превратился в байку, неподтверждённую и необоснованную. Ведь гораздо приятнее верить, что больной лихорадкой монахине просто привиделось, нежели что в стенах святой обители поселилось настоящее зло. Самые проницательные служительницы заметили, что Катрия весь день была похожа на натянутую струну. Такое непривычное для неё состояние списывали на беспокойство настоятельницы о возможной эпидемии лихорадки. А следующую ночь Катрия по-прежнему не могла уснуть. Ей казалось, что она зря медлит, что нужно срочно действовать, как говорится, читать молитву, пока прихожане не разбежались. Она обратилась мыслями к Терпящей, но будущее не прояснилось. А просить совета у Арэви она не торопилась, зная, что ворчливая старушка ей скажет. Утомление и надуманные опасения начали мучить женщину, точно дикие звери умирающую от голода жертву. Страх и нерешительность, её личные чудовища, тоже выползли из убежищ. — Вы неважно выглядите, — после второй бессонной ночи заметила какая-то служительница. — Вы, часом, сами не заболели? — Нет. Это лёгкое переутомление. Ничего, с чем бы люди не могли справиться, — важно заявляла Катрия, натягивая на себя маску строгости. Она из последних сил играла роль уверенной в себе настоятельницы, но напряжение возрастало и давило на неё всё сильнее. И в итоге это вылилось в отчаянный рывок. — Добрый вечер, — поздоровалась девочка, но настоятельница лишь молча взяла её под руку и повела обратно в её комнату. — Разве мне не нужно слушать молитву? — Не сегодня, — отрезала женщина, и это удивило малышку: обычно Катрия ругалась, когда та пропускала чтение, но чтобы запрещать ей идти туда… — Я в чём-то провинилась? Настоятельница закрыла дверь и лихорадочно пробежала глазами по комнате. Усталость глубоко отпечаталась в её чертах: морщины стали заметнее, под глазами залегли мешки, и всю её фигуру будто тянуло вниз невидимыми грузами. — Нет. Присядь, пожалуйста. Девочка помялась на месте, но, заметив, как дрожат у женщины руки (она решила, что от злости), послушно опустилась на стул. Катрия села на кровать и разгладила полы рясы. — Я много думала о твоём таланте, — беря в руки подставку со свечой, произнесла она. — О твоём умении зажигать белый огонь. — Вы говорили, что только чудовища умеют так. И что это злой огонь. — Я ошибалась. Я думала, что так делают только чудовища, но и у людей есть подобный дар. — Значит, огонь не злой? — глаза ребёнка заблестели от радости. — Не злой. Было похоже, что девочка оба дня думала о неодобрительных словах настоятельницы и переживала по этому поводу. Вдруг она та, кого называют чудовищами? Вдруг огонь, который она зажигает, злой? — Можешь показать мне его? — Не знаю. Не всегда получается, — беря подставку, промямлила девочка. Катрия вскочила с кровати и прошлась по комнате, неотрывно следя за ребёнком. Девочка ссутулилась и зажмурилась. Затем открыла глаза и посмотрела на фитиль — ничего. Малышка поёрзала на стуле, повертела свечу в руках, даже подула на неё. Ничего не помогало. Настоятельница, находившаяся на грани срыва, готова была рассмеяться. Хорошо или плохо, что ничего не происходило? Неужели Катрия ошиблась, и носителем была Ралалья? Женщина закрыла глаза и прислонила вспотевшие пальцы ко лбу. — Вот! Катрия отдёрнула руку от лица и посмотрела прямо перед собой. Теперь комнату освещал слабый серебристый свет, исходивший от крохотного огонька. Он мог бы быть даже красивым, чарующим своим редким белоснежным оттенком, если бы не был предвестником трагедий и катастроф. — О, Терпящая, — прошептала женщина, а сердце в груди стало отплясывать неизвестный танец. — Поразительно! Ты сама зажгла его? — Конечно, — самодовольно воскликнула девочка, задула свечу и тут же зажгла её по новой. — Видите? Вам нравится? — Очень, — солгала Катрия. — А тем модникам не нравился мой огонь. А вот папа хвалил меня за то, что я умею его зажигать, — воспоминания об отце болезненно ударили ребёнка, и на лице отразилась привычная тоска. — Скорее бы он пришёл за мной. — Твоему отцу нравился белый огонь? — настоятельница уже ничего не соображала. — Он хвалил тебя? — Да. Говорил, что это… м-м… дар. Есть такое слово? Катрия на ватных ногах приблизилась к малышке и положила руки ей на плечи. — Ты талантлива, — Катрия провела рукой по чёрным волосам девочки, погладила её по щеке. — Но это не твой талант. Демон так глубоко в тебе. Как жаль, что такие юные и невинные существа, как ты, вынуждены страдать. Ты чувствуешь его в своей груди? — Кого? — малышка испуганно потёрла грудь, пытаясь нащупать лишнего пассажира. — Кто там? И в этот момент холодные пальцы с силой сдавили горло ребёнка. Изо рта девочки вырвался едва слышимый писк. Катрия нависла над тщедушным тельцем малышки, силясь раздавить шейные позвонки. Девочка беспорядочно замахала руками, сбив платок с головы настоятельницы и с силой заехав ей по лицу. Но у ребёнка не было ни шанса против обезумевшей женщины, с рьяностью вершащей дело, которое она полагала правым. А девочка, чьё сознание быстро утекало в пустоту, никак не могла понять: за что эти добрые люди, приютившие её, обещавшие защищать и помогать, пока не найдётся отец, теперь желали ей смерти? Она плохо вела себя? Неужели это потому, что она пропустила вечернюю молитву? Обида затопила ставшее совсем крохотным сознание ребёнка. И этот всплеск эмоций вылился в разрушительнейшую силу, пожравшую всё на своём пути. Белоснежный, всепоглощающий огонь взвился до потолка. Настоятельница Катрия в мгновение ока оказалась обвита серебристыми языками. Истошно крича, она отскочила в угол комнаты, срывая сгорающую на глазах одежду вместе с кожей. А яростное пламя бежало дальше, превращая ночь в день, а вещи — в пепел и ветер. Та, что была прозвана «найденной», очнулась уже под открытым небом, подмигивающим ей звёздными глазами. Над её покалеченным телом хлопотала женщина в монашеской одежде. Она напомнила ей настоятельницу Катрию и то, что та пыталась сделать. Страх превозмог боль, и, несмотря на ожоги, девочка вскочила с настила и бросилась бежать. Её догнали озабоченные выкрики, но она не остановилась и не вернулась туда, где её постигло одно из первых разочарований в жизни. В ту ночь девочка осознала, что чудовища существуют. (1) Тиэ — «найденная» на старом наречии