Не худший из раскладов

Иду вдоль обшарпанной улицы, хватаясь за пропитанные смогом прогнившего города стены — сфокусировать взгляд не получается и единственная возможная причина подобного недоразумения пара литров джина, принятых накануне в баре. Или же рана в пробитой башке? Нет, все-таки дело в пойле. Гнусном и дешевом, как и моя гребаная жизнь, прозябающая в этой грязи, чуть ли не сыплющейся под ноги ядовитыми змеями. Держусь за потрескавшийся кирпич, а слева из-за угла мне ухмыляется проститутка в ядовито-розовом дерматине — моментально хочется сплюнуть, но в глотке пересохло, как в ёбаном колодце и это еще хуже, чем разрываемая от тупой боли неизвестного характера голова. Откуда она, кстати? Ни черта не помню, хоть убей. Вместо мыслей в черепной коробке кружится серое месиво из обрывков и образов, которые, как я бы я не старался, сделать единой картиной не могу. Напряги мозги, мужик! От ярости на самого себя и проклятую память бью со всей дури ногой по двери какого-то бара, оставляя на ней — повидавшей до хрена и больше — вмятину аля «здесь был Марв». Что ж, не плохо. Обычно, такого внимания удостаиваются ублюдки из пригорода безумцев. Ну и названьица в этой выгребной яме… Несколько кварталов позади и я думаю, что пора передохнуть и выкурить последнюю сигаретку, завалявшуюся в смятой пачке. Ночная улица пуста, и от подобной благодати хочется закричать в победоносном кличе, но я сдерживаюсь, ибо знаю — один звук и изо всех щелей, как из рога изобилия, выползут мрази с пустыми глазами, жаждущие либо отыметь тебя за кругленькую сумму, как какого-то лоха из благополучного района, либо же избить — в лучшим случае — до полусмерти, обхаркав с головы до ног, словно помойную крысу. Правда, подобная дрянь на меня не действует, но видеть их гнусные рожи всё равно хочется меньше всего на свете, поэтому я смолю сигарету в полном молчании, замечая, как сизый и уже протухший дым стремится к небу и исчезает, так и не добравшись до луны. Интересно, какого черта сегодня так тихо? Я определенно что-то пропустил. Бычок утопает в зловонной луже, разлагаясь, и я как дурак смотрю на это, не в силах идти дальше. Да и идти, собственно некуда: дом добивает пустотой, бар уничтожает всё оставшееся. Роюсь по карманам в поисках хрен пойми чего и довольно ухмыляюсь своей находке — пол фляжки скотча как нельзя кстати. Надо расслабиться и попытаться вспомнить отчего моя башка не прекращает кровоточить уже добрые двадцать минут. Ну же, мужик, ты сможешь! Ступени чёрного, как смоль, дома без единого признака живого в нем, холодные, но мне плевать, ведь более удобного пристанища рядом не найти — о таких вещах, как скверы и аллеи в этом городе позабыли еще до его строительства. Довольствуйся малым, как говорится, и не жалуйся. Вдыхаю воздух глубже, но надышаться не могу — наверно, всему виной сломанное ребро, которое заболело только сейчас. Что за дерьмо со мной творилось, и кто мог так крепко помять старину Марва? Ответов, как и всегда, нет, но я не унываю, заливая добрую часть оставшегося пойла в себя. Поток тепла пронзает тело, притупляя боль настолько сильно, что я на пару минут и вовсе забываю, что избит, словно боксерская груша. Серые, унылые здания в округе уже не кажутся такими гнусными, но идиллию умиротворения сбивает вой сирен через пару кварталов отсюда, что и заставляет ухмыльнуться — копы сегодня смелы, и видимо не очень-то боятся шальной пули, которая может вылететь из любого — клянусь! — окна. Таковы правила Города Грехов: «видишь ночь — сгинь прочь». Шпана, фрики, воры, алкоголики со стажем, отъявленные психи, зажравшиеся проститутки и наркоманы правят балом с наступлением тьмы. Кто я в этой иерархии, мне знать категорически не хочется, потому что результат может быть весьма не утешающим. Убийца? Однозначно. Псих? Ну, куда без этого. Плохой парень на харлее со своим кодексом чести.… Да, неплохо. Пожалуй, остановимся на этом. Вой сирен прекращается, оставляя за собой гудение в ушах — большим пальцем вытираю запекшуюся кровь с лица и даже трачу несколько капель спиртного на рану. Дезинфекция никогда не бывает лишней, а тем более в этом месте. Морщусь от боли, запивая её оставшимися глотками, но тут же забываю о подобных мелочах жизни, вслушиваясь в быстрый стук каблуков по асфальту. Темный силуэт девчонки освещается еще не разбитыми фонарями и в этой уверенной — даже слишком — походке я узнаю малышку Нэнси, оглядывающуюся по сторонам с таким огнём в глазах, что на момент берёт гордость за подобное бесстрашие. Будто прочтя мои мысли, она резко поворачивается направо и цепляется за меня взглядом, на что я лишь салютую пустой фляжкой в знак приветствия, откидывая голову назад. Нэнси, стриптизерша из бара, которую хочет чуть ли не весь город из-за её гребаных развратных танцев, мне как сестра. Да, звучит по-идиотски, но на эту малышку мой член упорно не встает, а вот чувство ответственности зашкаливает. За нее я готов убить, и для Нэнс это далеко не худший из раскладов. Я молча, по-отечески радуюсь, что она одета по погоде, а не выперлась с работы в чем мать родила. Мимолетом замечаю, что Нэнс много оглядывается, будто за ней кто-то следит, что и поднимает меня на ноги до того, как она останавливается перед лестницей, с явным облегчением вглядываясь в мою повидавшую виды мину. Минута молчаливого изучения быстро надоедает, но едва я открываю рот, чтобы узнать, какого хрена она бродит одна в этом паршивом для элементарного нахождения районе, Нэнси на выдохе выдаёт: — Ты жив. Твою мать, ты жив. Наверно мои глаза ползут на лоб от удивления, но я упорно не обращаю на это внимания, видя, что Нэнси это волнует еще меньше, чем меня. Голова, как по указке, начинает трещать еще сильнее, и я морщусь, но, наконец, нахожусь и хриплю в ответ: — А разве могло быть по-другому? — звучит слишком самонадеянно, но в этом есть большая доля правды. Нэнси затягивает плащ сильнее и даже не усмехается в ответ на моё ехидство, что начинает изрядно напрягать. — Правда, я опять ни черта не могу вспомнить, так что выкладывай. Она делает глубокий вдох, будто готовится к губернаторской речи перед народом и нервно одергивает рукав и, черт возьми, это нравится мне всё меньше и меньше. — Вообще ничего не помнишь? — скептически изогнутая бровь дает нечто похожее на надежду и, вдохновившись этим, я развожу руками в стороны, будто не при делах. Нэнси как-то неопределенно хмыкает и достает две сигареты из неоткуда появившейся в её руках пачки. Чирк-чирк — зажигалка вспыхивает на несколько секунд, и дым едкой поволокой вбивается в наши легкие. Становится легче и ей и мне, будто напряжение падает на пол и ускользает в канализацию, вслед за говном, льющимся по трубам. — Моя смена начиналась в семь вечера, а ты пришел около девяти. — Это я помню, — вдыхая никотин, добавляю я, — пришел, сел на своё место, заказал джина и пил его, смотря, как ты и твои подружки выплясывают на сцене. Кстати, хороший номер. — Дальше — провал? — Нэнс прерывает мою речь, упрямо вглядываясь куда-то вглубь — так, что становится не по себе. Пытаюсь напрячь извилины, но после танца с катанами, ровным счетом ничего не возникает. Пустота. — Нет, малышка, дальше ни черта. — Ладно, — кивает Нэнси, присаживаясь на ступеньки, — я расскажу, что было дальше. — Будь любезна, — улыбаюсь я, вновь хватаясь за голову, — я хочу знать, что за мудак выбивал мне мозги с таким упорством. — Я танцевала, и в этот момент в бар завалилась банда Игги в полном составе. Влиятельные и мерзкие гавнюки решили не только посмотреть на меня, но и собственноручно опробовать, — шипящий окурок летит прямиком в открытый люк, а Нэнси поворачивается ко мне и прямо в лицо выдыхает, — тебе это не понравилось. — Еще бы, — глаза Нэнси темнеют и становятся похожи на переспевшие вишни: кажется, такого я не видел в ней с тех пор, как её коп погиб. Инородное, странное, чуждое закрадывается куда-то в область груди, но я опускаю это, пытаясь вникнуть в картину вылетевшего из бошки прошлого. — Их было двадцать, Марв. Двадцать гребаных игговцев. Ты ведь понимаешь, чем это могло для тебя кончиться? — Я вспоминаю деяния этих козлов и, вопреки закалке и опыту, по телу пробегают мурашки. Тому, каким способом они уничтожают неугодных, может позавидовать сама Святая Инквизиция. Я молча киваю в знак понимания и продолжаю смотреть в её милую, но до ужаса серьезную мордашку. Видит Бог, если он на самом деле и существует — сегодня Нэнси сама не своя, вот только в то, что причиной такого беспокойства являюсь я, верить упорно не получается. — Брось, Нэнс, и не с такими справлялись, — ухмылка получается правдоподобной и весьма умело маскирует моё замешательство. — Что там дальше? — Началась заварушка, ты вырубил человек восемь, а остальные выждали удобный момент и вырубили тебя, — она морщится так по-детски, что я начинаю скалиться, словно койот и чувствую себя идиотом, ведь Нэнси далеко не до смеха. — Оставшиеся выволокли тебя из бара… В общем, наш постоянный контингент уже успел похоронить брата Марва. — Все, кроме тебя? — вопрос вырывается сам собой, и мне хочется стукнуть себя по лбу за такую глупость, но вместо этого я смотрю на Нэнс и ищу в её карих глазах правды. Почему-то эта злополучная правда становится нужнее пойла и никотина в легких. Грациозно и ловко Нэнси поднимается на ноги и впервые улыбается, что даже этот гребаный город с его грязью меркнет за ее хрупкой спиной, будто поддается свету, отступая на несколько шагов назад. — Я сказала, что на сегодня закончила и пошла на поиски. Мне просто не верилось, что ты можешь умереть от рук этих мудаков, и, как видишь, я оказалась права. Единственное, я не могу понять, как ты от них слинял, такие штуки удаются не каждому, Марв. — Я тоже без понятия, малышка, зато теперь знаю, почему на улицах так тихо, — ребро причиняет неудобство, но я делаю вид, что всё замечательно. Пытаюсь понять, как на самом деле все было, но голова пуста, словно белый лист, и я посылаю затею к черту, оставляя эту историю «на завтра». Какая на хрен разница, если я жив и почти что здоров? — Разъяренный Марв на свободе и уже уложил банду Игги в одиночку, поэтому не высовывайтесь на улицу, если не хотите остаться без мозгов? — Нэнси подает мне руку, уже смеясь, будто не она десять минут назад ходила с видом вселенской печали, и я принимаю жест доброй воли, вставая на грязную землю, про себя раздумывая, что же делать дальше. — Да, мне определенно нравится подобный ход твоих мыслей, — ухмыляюсь и вновь закуриваю сигарету, наслаждаясь тишиной, которую, по всей видимости, сотворил своими руками. Неоценимая помощь обществу, старина Марв, ты заслужил добрую порцию виски. — Знаешь, тебя надо подлатать, — выпуская дым из легких, констатирует Нэнс и кивает головой в сторону пустой мостовой. — А тебя нужно проводить до дома, — с усмешкой соглашаюсь я и бреду за ней, не чувствуя ни боли, ни разочарования. Впервые на моей памяти Город Грехов окропляет капля света, и этого хватает, чтобы блеклая надежда поселилась внутри, прямо под сломанным ребром, и осталась там до востребования.

***

Мне хочется задать ей миллионы вопросов, но я просто бреду рядом, понимая, что пока есть тот, кому ты нужен, ты жив по-настоящему. И я, черт возьми, жив. И, пожалуй, с радостью убью за эту малышку любого, кто её обидит. Для Нэнс это далеко не худший из раскладов.