На плаву

Когда Фестер очнулся в первый раз, то ничего не чувствовал. Ни рук, ни ног, лишь холод, что успел проникнуть в самое сердце и уже не только познакомится, но и тесно переплестись с живущей там от рождения тьмой. Фестер посчитал это удачным союзом. Надо было записать, что бы запомнить этот день, и потом поделиться с братом, но руки онемели. Да и не было ни чернильницы, ни листка бумаги на всей бесконечной, простирающейся до горизонта, глади Атлантического океана. Лишь белое, распухшее от долгого пребывания в воде, тело самого Фестера. Старший из братьев Аддамсов, прикрыл глаза, мечтательно улыбаясь. Его смерть будет прекрасной, долгой и мучительной, разве можно мечтать о большем? Возможно, разбейся утлое суденышко чуть раньше, его бы могли подобрать рыбаки. Но здесь, в самом сердце Бермудского треугольника, никто не помешает предначертанному. Фестору оставалось лишь гадать, когда же серые ленивые волны сомкнуться у него над головой, лишая последней связи с миром, забирая туда, где правят вечная тьма и покой. Второй раз Фестер пришел в себя, вопреки всем законам природы и жизни, лежа на твердом. Дышать получалось через раз, жаркое солнце немилосердно палило, пробуждая желание забиться в самый темный угол. Все тело ныло, словно после недели дыбы. Хотя нет, после дыбы никогда не было такого ощущения словно тело набито ватой. Такое бывает лишь после множества переломов. Боль и океан, океан и боль шептали, что Фестер еще жив, и это было скорее приятно, чем нет. Открыв глаза, Аддамс тут же наткнулся на чужой взгляд. Рядом, на том же плоском камне, крошечном островке, прихоти природы, сидела дева, прекраснее которой была только Мартиша в день свадьбы с Гомесом. Внимательные черные глаза с серебряным зрачком смотрели игриво и весело, а словно зеркальная, сверкающая на солнце чешуя так и манила прикоснутся. Поймав восхищенный взгляд, русалка беззвучно засмеялась, обнажая три ряда острейших акульих зубов, что сделало ее еще прекраснее для Фестера. Острые плавники. С изумрудно зелеными, более крупными, чем на руках и груди, чешуйками длинный хвост. Проказливо то поднимающийся то снова опадающий гребень на лишенной волос головке. Русалка была самим совершенством, один раз увидеть и умереть. Рыбоокая дева оказалась все же более девой чем рыбой, и устоять перед фамильным обаянием Аддамсов не смогла. Склонившись к прискорбно недоутопленику, нежно прикоснулась губами к почти синим губам. Острые зубки прокусили тонкую кожу, пачкая губы темной, холодной кровью. Пахло тленом, безумием и железом столь восхитительно сладко, что Фестер не успел заметить как снова оказался в ледяной воде. Но Бермудский треугольник навсегда меняет человека. Третий раз в рыбацких сетях моряков из Майями Фестер Аддамс очнулся кем-то другим.