Фарфоровое небо

Lana Del Ray – Born To Die 43ai – Не выходи из комнаты

Она проснулась и первую минуту не могла понять, где находится и что происходит. Ей было холодно. Просто дико холодно. Но попытка пошевелиться отозвалась жуткой болью во всем теле. Белла не сдержала тихого стона. Спустя несколько долгих моментов и попыток сосредоточиться, память медленно начала возвращаться к ней. Она вспомнила Россию, отель и баню. Невыносимую духоту. А еще она вспомнила, что прошла целая ночь. Белла глубоко вздохнула и чуть плотнее сжала веки. Наступил новый день. Хотя нет. Не так. Бесконечная череда дней. Скучных, одинаковых. До неприличия серых и безжизненных. Девушка, не раскрывая глаз, заставила себя выдохнуть. Боже, зачем она проснулась? Там, в забытье, было так хорошо. А здесь и сейчас придется думать. Придется дышать и покидать комнату. Добираться до дома, лететь через континент. Шевелиться. Придется жить дальше. А так не хотелось. Хотелось просто снова уснуть, чтобы не думать о том, что она снова одна. В чужой стране. Под холодным гостиничным одеялом. С пустой головой Свон пролежала еще несколько минут, наслаждаясь отсутствием мыслей, ощущений. Отсутствием боли. Это было так нужно сейчас. Но время шло. А ей было так холодно. Белла открыла глаза. Вокруг царил полумрак, но сквозь щелку между штор пробивался яркий солнечный свет. Она так ненавидела его в последнее время. Ночь была ей больше по душе. Она собрала волю в кулак и попыталась сесть на постели. Новый взрыв боли пронзил почти все ее тело. Кожа болела. Болело под кожей. Что же происходило с душой? Не контролируя собственные действия, девушка рефлекторно закусила губу, стараясь пересилить боль. Но губы она не почувствовала, а от нового порыва боли из глаз полились слезы. Через несколько секунд, когда Свон снова смогла дышать, очень медленно, очень аккуратно она попробовала коснуться пальцами места, где у людей находятся губы. Может быть от того, что она приготовилась, было не так больно. Но под пальцами она не чувствовала мягкой кожи. Только твердую и шершавую коросту. Скорее всего, из запекшейся крови. Той самой, что вампир втягивал себя прошлой ночью. Той самой, которой она так охотно делилась. Из той крови, которую она была готова отдать до последней капли. Только бы он принял. Свон ловит себя на мысли, что это сумасшествие, потому что наступил день, а проклятый вампир растворился вместе с темнотой. Она должна снова забыть его, хотя прекрасно понимает, что ни черта у нее не выйдет. Да и пусть. Она так устала бороться. Ей просто нужно пять минут. Или десять. Или час. А потом она найдет в себе силы и встанет с постели. У нее нет выбора. Она не может пролежать здесь вечно. Уже то, что у нее получилось сесть, она считала почти геройским поступком. Думать об остальном не хотелось. Больная, сломленная она лежала одна в чужой стране, снова покинутая. И ее даже не удивляет это. Вот до чего она докатилась. Неожиданно дверь отварилась, и в комнату проскользнул до боли знакомый силуэт. Два года. Два года он возвращается к ней и ни разу он не оставался больше, чем на сутки. Джаспер стоял с подносом в руках и смотрел на нее, словно на неведомую зверушку. Изучал, жадно впиваясь взглядом в тонкое тело девушки. - Я надеялся, ты не проснешься, пока я хожу за едой, - спустя минуту молчания заговорил он. Парень поставил поднос на прикроватную тумбу, а сам аккуратно присел в ногах у девушки. И снова пронзил ее тяжелым изучающим взглядом. Сейчас он был таким, каким она любила его больше всего. Настоящим. Таинственным, напряженным. Существом не из этого мира. Казалось, внутри Джаспера Хейла кипит своя жизнь, не имеющая ничего общего с внешним миром. И он никому не покажет ее. Она хотела стать частью той жизни. Белла не знала, что она чувствует, смотря на него. Но из всей этой мешанины, что кипела в ней, все же можно было выделить три главных чувства: Непонимание. Восторг. Страх. Она не могла понять, почему он еще здесь. Никогда он не был с ней и минуты больше суток. Что заставило его остаться, нарушить свои правила, которые он своевольно утвердил? Что стоит за этим решением? Вдруг он остался, чтобы попрощаться навсегда? Но с другой стороны – он был здесь. Просто был рядом, значит, у нее есть возможность хотя бы чувствовать его присутствие. Это было так много для нее. - Я думала… - ее голос был хриплым, словно она провела всю ночь в ледяной воде. – Думала, ты уехал, - с трудом закончила Белла, понимая, что язык ее не слушается. Хейл молчал. Ничего не дрогнуло в его взгляде. И Свон стало не по себе. Она открыла рот, чтобы сказать что-то еще, что угодно, лишь бы прекратить эту тишину, лишь бы он ответил ей. - Тебе нужно поесть, - вдруг твердо произнес он, игнорируя вопрос девушки. Встал и сел возле нее уже с подносом. - У меня немного болят губы, - пробормотала Белла, с ужасом представляя, что ей снова придется коснуться болезненных участков. Он снова не ответил, отвернувшись от нее на мгновение. Вампир отрезал от блинов крошечные кусочки, накалывал их на вилку и аккуратно клал в рот девушке, ни разу не задев запеченных кровью губ. И снова молчал. И не смотрел Свон в глаза, а она все больше начинала бояться от непонимания. Абсолютного непонимания того, что происходит. Сок она пила через трубочку. Только когда Джаспер отодвинул поднос, она Белла снова заговорила: - Может, скажешь хоть что-нибудь? – она чувствовала, как дрожит ее голос. Но к черту. - Скажи, насколько ты взяла отпуск? – и снова у нее мурашки по телу. - На три дня. Это не отпуск, просто отгулы. - Тебе придется позвонить на работу и взять еще неделю, - спокойно заявил он. И было в его голосе что-то, что заставляло понять, что именно так она и сделает. - Зачем? – как глупо задавать вопросы. Вместо ответа он тянет ей телефонную трубку. Белла заказывает разговор с Нью-Йорком, и ее достаточно быстро соединяют. Ей даже не приходится притворяться, голос и так звучит достаточно хрипло, чтобы в отделе кадров поверили в то, что она очень больна. Ей дали две недели. Хейл только удовлетворенно кивнул, скрывшись в ванной. Оттуда он выбрался с другим подносом, на котором стояли несколько разных по размеру баночек. Мягкими движениями пальцев он коснулся губ Свон. Девушка вздрогнула. Его лицо было так близко, что она ощущала его запах. Как же она его обожала. Джаспер касался ее тела, крайне нежно втирая в нее крема с разными ароматами. И становилось легче от этих прикосновений. Было уже почти не больно. Но не из-за кремов. Из-за его пальцев. Его великолепных холодных пальцев, заставляющих ее закрывать глаза от удовольствия. - Мы поживем здесь недельку. Потом я отвезу тебя домой. Белла вздрогнула от звука его голоса, так неожиданно он прорезал тишину. А осознание пришло только через пол минуты. - Недельку? – прохрипела она. Он снова не ответил, даже не поднимая на нее взгляда и не отрываясь от растирания. В груди уже стучало большое чувство. - Да, - парень вскинул голову, встречаясь с ней глазами. – Твое состояние – моя вина. Я должен позаботиться о тебе. Белла бросила пустой взгляд на свое тело. Кожа была порядком обожжённой. Виднелось много красных пятен в особо поврежденных участках, но их было немного. Такое не проходило за неделю. Джаспер понял ее взгляд. - Тебе станет легче, и ты сможешь вернуться домой. Да. Сможет. Конечно. - Ты будешь со мной семь дней, - одними губами проговорила девушка, всерьез боясь, что те замки, что она успела настроить за пару секунд, рухнут к ее ногам кучей крошечных осколков. И тут впервые за день на губах Хейла скользнула улыбка. Еле заметная, легкая, но все же улыбка. Он покачал головой. - Белла, Белла… Твоя кожа обожжена, я уверен, что ты с трудом двигаешь руками и ногами. Твои губы… - взгляд его потемнел. – А ты радуешься тому, что проведешь со мной несколько дней. Претерпевая жуткую боль, девушка растянула больные губы в недоулыбке. Она не могла поверить в свое счастье. В свое хрупкое сомнительное счастье, которое накрыло ее с головой. Хейл прилег рядом с девушкой, взял в руку ее ладонь, медленно перебирал ее тонкие пальцы. - Знаешь, я никогда не понимал Эдварда, готового положить жизнь на человека, - его голос был так тих, что Свон едва разбирала слова. - Я и теперь не понимаю. Но… я понимаю почему именно ты, Белла. Девушка прикрыла глаза, сдерживая непонятные слезы. Она не хотела их. - Ты разбиваешь меня. Ломаешь, - она уже почти не слышала его шепот. – Наверно, я не должен говорить тебе этого. Но ты разрушила все мои принципы. Все правила. Ты заставляешь меня врать свое семье, своей жене. Заставляешь идти на такие хитрости, какие раньше даже не пришли бы мне в голову. Белла до боли зажала глаза, но непослушные слезы все равно катились по щекам. Она понимала, что больше наверняка никогда не услышит от него подобных слов. Вообще ничего подобного. Это был момент высшего откровения. Так ей казалось. Так оно и было. Ничто не могло заставить ее сейчас открыть глаза. Нет. Она не хотела терять это волшебство. Хейл больше ничего не говорил. Он молча гладил ее ладонь. А Белла так же молча плакала. Толи от счастья, толи от боли. Толи оттого, что слишком много всего столкнулось в ней сейчас. Но вот так вот лежать она была готова вечно. Дни потянулись один за другим. Слишком быстро, по мнению Свон. Да, они были похожи один на другой, но она была рада каждому мгновению этой маленькой вечности, которая у нее была. Джаспер кормил ее, поил. По несколько раз в день растирал ее кожу, а затем покрывал легкими, почти невесомыми поцелуями. И ожоги стали медленно проходить. С губами все обстояло сложнее. Корка крови исчезла, а под ней образовался твёрдый болезненный рубец, который сложно было назвать губами. Хейл с болью в голосе говорил, что это пройдет. Белла верила. А еще она обнаружила несколько черных полос на коже в районе поясницы и бедер. Но они не удивили и не расстроили ее. Такое она уже пережила. Джаспер же только отвернулся, когда увидел их. Через два-три дня парень снова стал улыбаться, Свон клала все усилия на то, чтобы приободрить его. Хотя, по ее мнению, все должно было быть ровно наоборот. Вечерами они стали выходить из номера. Белла делала вид, что ей почти не больно. Однажды Джаспер вернулся в номер с горящими глазами и сказал, что у него есть дивная идея. Так американка Изабелла Свон познакомилась с русским балетом. И те эмоции, что она получила, сидя в бархатном кресле посреди огромного зала были несравнимы ни с чем. А еще они были в опере, из которой девушка не поняла ничего, и гуляли по ночным улицам города. Хейл рассказывал ей что-то, держа за руку. Она делала вид, что слушает. В номере они рисовали. Очень много рисовали. На огромных листах бумаги, на альбомных страницах, на простынях, друг на друге. На чем угодно. Когда девушка видела своего вампира в краске или с кистью, она вспоминала их первую ночь. И что-то теплело в ней. Белла заметила, что Хейл любит зеленый цвет, он всегда использовал его больше остальных. И еще он часто рисовал небо, обычно ночное. И его глаза темнели день ото дня. А кожа будто становилась темнее, хотя, быть может, ей просто казалось. Он почти не прикасался к ней, если не считать растираний и тех легких поцелуев, от которых подгибались ноги. Он редко отвечал на ее вопросы. Но когда она просыпалась, он всегда лежал рядом. Всегда. Она засыпала под его бархатный размеренный и тихий баритон. Они слушали музыку. Много медленной усыпляющей музыки. Прекрасной музыки. Это были Нирвана или Лана, Энигма. И кто-то еще, кого Белла даже не знала. Хейл каждый день заставлял Беллу принимать ванну и сам мыл ее. Шоколадная пена для ванн и его руки оставляли на девушке следы удовольствия и запах эйфории. И как бы не возбуждалась девушка, парень никогда не позволял ей ничего лишнего. Сначала ее даже обижало это, но лежа в теплой ванне с самым прекрасным существом в мире, она забывала про все. У нее было слишком мало времени, чтобы тратить его на обиды. В их комнате ни разу не появлялась горничная, здесь был безумный беспорядок, повсюду капли краски и фантики от конфет. Здесь всегда были задернуты шторы, а воздух пропитан запахом кофе и молока. Этот полумрак и тихая музыка были их общим раем, разместившимся на просторах всего одного гостиничного номера. Но время – самое неумолимое существо на свете. Ему безразлично все, его нельзя купить. Неделя кончилась, и однажды Джаспер принес с собой билет до Нью-Йорка. Белла ненавидела этот клочок бумаги, но все равно выдавила из себя улыбку. Губная боль теперь была не настолько ощутимой, хотя губы все равно еще временами кровили. И вот за пять часов до самолета она стояла в своей темной комнате перед зеркалом. На столике справа лежала полностью собранная сумка. Девушка смотрела в отражение и пыталась найти в нем хоть что-нибудь изменившееся за это время. Ведь не может быть, чтобы эта неделя прошла незаметно для нее. Сзади она почувствовала легкое дыхание, и через секунду твердое кольцо рук сжало ее в холодных объятиях. Свон резко выдохнула. Он так давно не обнимал ее так тесно. От поцелуя в шею, горячего под холодными губами, по коже привычно пробежали мурашки. Джас смотрел на нее в отражении. - Я не хочу покидать этой комнаты, - прошептала девушка. – Я не хочу покидать ее никогда. Сердце согласно ударило в груди. Хейл все еще смотрел. Светлые пряди падали ему на лицо. Она знала, что он не ответит, да и что он мог сказать. Ей было достаточно и своей безысходности. Его руки еще крепче сжали ее. Почти до боли. Плевать, она уже стала ей родной. Она даже порой нуждалась в ней. - Знаешь, у меня такое чувство, будто я… изменилась. Свон была готова говорить о чем угодно, лишь бы не касаться серьезных тем. Если взять на себя еще хоть чуточку тоски, она просто не выдержит. Ее разорвет, и никакой психолог не сможет помочь. Лучше нести пустые слова, наслаждаясь последними минутами с ним. Он специально дышит, чтобы она чувствовала его дыхание. - Хорошая моя, - шепчет он ей прямо на ухо. И от этих слов девушка плавится в его руках. Так не должно быть. Так не бывает. Но так есть. И Белла вцепляется в его руки на своем животе. Прижимается ладонями к твердой коже. Она хочет быть такой же, как он. Но больше всего она хочет быть живой. Жить рядом с ним, даже если этот мир ограничится только этой маленькой комнатенкой. И она даже слушать не хочет, какое это сумасшествие. Она давно сошла с ума и знает это. Но это ничего. Это пусть. Ведь ради того, чтобы пережить все, что пережила она, быть сумасшедшим – самая маленькая плата. И через несколько часов, смотря в окно, за которым простиралось бесконечное небо, Белла была почти счастлива, вспоминая слова и прикосновения вампира. А еще звуки музыки. Оставалось только сохранить это чувство глубоко внутри, чтобы в бессонные ночи доставать и упиваться им. Вместо чая.