Game Over

There's a niche in his chest where a heart would fit perfectly and he thinks if he could just maneuver one into place — well then, game over. © Richard Siken Река воняет хуже трупа, что они к ней тащат. Да и остальной пейзаж — на том свете поскромнее будет. В масляно-черной темноте сумерек сапоги хлюпают размякшей жижей бездорожья. Блевотного, цвета пожухлой листвы вода, слишком уж гордо названная сточной рекой, течет между покатых заросших берегов, обмывая торчащий из нее старый хлам и мусор. Над землей болотной гадюкой извивается полупрозрачный, зеленоватый смрад. К нему примешивается запах протухшей тины. Булемийная местность, раскинувшаяся в двух километрах от шоссе, отторгает одним фактом своего существования, но труп абсолютно точно никогда не должен быть найден. При каждом шаге он маятником покачивается у них в руках, мешая держать и без того шаткое равновесие. Отчаянно не хочется плюхнуться в грязь. А застывшая на губах невидимая улыбка мертвеца будто этого только и ждет. Беззвучно смеется: “Давай”, “Рухни“. И пожелтевшие, раскосые, ввалившиеся и заплывшие белесой пленкой зрачки надменно игнорируют мир, уставясь вверх. Чертов говнюк непомерно громадный. Мясистые руки с короткими пухлыми пальцами, такие же толстые ноги. Обвислое брюхо и круглое, пухлое, с коротким, толстым носом и шеей как у шарпея, лицо.Тащить комод было бы удобнее. Загадка, как только час назад утрамбовали этого толстяка в багажник. Видимо, у Цукиямы Шу какой-то особый дар к организации пространства. На фоне этой туши, Канеки напоминает жертву “голода Тэмпо”*. А Цукияма, даже по такому случаю неизменно ярко и пестро разодетый, смотрится и вовсе комично. Поймав взгляд из-за плеча, Шу отвечает лучшей улыбкой из своего арсенала. Канеки вспоминает: “мимикрия”. В природе это называется мимикрией. Многие хищники сливаются с обстановкой, чтобы обед подошел к ним сам. Он едва вслух не просит Шу отвернуться. — Канеки-кун, почему нельзя было просто его разделать по нескольким мешкам? “Разделать” — замечает Канеки Кен. Как мясо. Он бросает на Цукияму тяжелый, долгий взгляд. Шу в ответ закатывает глаза и обиженно прицокивает языком: — Я же просто спросил. — А я просто ответил. — Канеки-кун, — он театрально вздыхает. Ворот полосатой рубашки съезжает в сторону. – Ты ужасный собеседник. В ответ тишина. Он помнит, что это всего лишь мимикрия. Шу просто сливается с обстановкой. Канеки полностью осознает это. Но тогда отчего же так хочется подойти ближе? Это не правда, что он плохой собеседник. С Хиде они могли не замолкать часами, треплясь обо всем на свете. Просто по какой-то причине с Шу ему… трудно говорить. Но Канеки часто наблюдает за ним. И что самое неприятное, он убежден: Цукияма Шу об этом прекрасно знает. По дороге к пляжу, он отдает короткие команды: “чуть медленней”, “осторожно, слева”, “аккуратнее!”, но все эти мысли оставляет при себе. Когда они спускаются к воде, Канеки разворачивается перехватить руки толстяка поудобнее. Нога соскальзывает на слякоти и, чтобы удержать равновесие, Кен выпускает из хватки мертвое запястье. Он остается на ногах, но труп шлепается в грязь, пачкая им обоим джинсы выше сапог. — Вот... Блять. — роняет Канеки. Когда он уже перехватывает тело, поднимая из лужи, то замечает взгляд Цукиямы. Застывшие глаза широко распахнуты и смотрят туда, где кисти Кена касаются синеватой мертвой кожи, скользкой от воды. Рот Шу приоткрыт, ноздри слегка раздулись и верхняя губа брезгливо вздернута. То, как он выглядел сейчас, напомнило Канеки несколько статей про животных. В них говорилось, что когда животное скалится — это попытка запугать врага. Но сам Канеки не чувствовал в этот момент угрозы, исходящей от Цукиямы, и не мог ошибаться. Так кого тот пытался тогда запугать? Почему? — Канеки-кун, — спросил Цукияма. В его голосе дрогнули медные струны. — Нам далеко еще идти с этим багажом? — До моста. Они скинули труп между сваями. Тучное тело с грохотом шлепнулось в коричневую грязь. Канеки встряхнул кисти и вытер ладони о кофту. Завыл ветер. Глядя на тонущую в воде рубашку мертвеца, Канеки неожиданно поймал себя на мысли, что смерть перестала вызывать у него тошноту. Ладонь бессознательно тронула волосы. Тонкая седина мягкой волной скользнула сквозь пальцы. Шу тоже молчал. На его лицо уже вернулось привычное, вежливо-непроницаемое выражение. Однако, оставшуюся дорогу у Канеки было чувство, что его поведение странным образом изменилось. Все казалось таким же, но что-то однозначно было не так, какая-то незначительная деталь. Как в картинках “найди отличие”. В движениях, или в исходящем от Шу запахе, в выражении ли лица или выдохе — он точно не понимал, — но Кен вдруг ощутил резкую перемену. Однако не имея понятия, что спросить, не мог и задать вопроса. И за всю дорогу к машине они не проронили ни слова. Когда брякнул, закрываясь, замок багажника, Канеки почувствовал молниеносный толчок в спину. Кожу обжег холодный металл обшивки, легкие жадно втянули воздух. Это был последний вдох — и Канеки кислорода лишили. Шу целовался так, будто пытался отчаянно что-то высказать. Ладони удерживали лицо Кена, дыхание прерывалось. Тело так сильно вжалось в его собственное, что Канеки чувствовал пульс Цукиямы сквозь одежду. — Эй, мы же… — он попытался подобрать слова, что описать ситуацию: “На чертовом болоте”? “Недалеко от трупа”? — ...Тебе неймётся? Тсукияма открыл глаза. Хищная чернота зрачков уставилась прямо на Канеки. — Ты против? — голос ниже, чем обычно. Канеки ухмыльнулся. Нет, он не был против. Цукияма не церемонился с ним и не пытался быть ласковым. Не позволял себе лишнего, но и не пренебрегал возможностями. Даже в сексе, грубость и нежность Цукияма строго дозировал. Но и он не спешил затягивать процесс: расстегнул рубашку, ловко поддел пряжку, прижался ближе. Канеки провел ладонями по плечам Шу, стянул туго затянутый галстук, скинул назад. Карминовая лента упала в колею у колес. Сильные руки выдернули водолазку Кена из-под ремня, задрали к подмышкам и, обхватив за бедра, приподняли его, сажая на капот. Шу опустился сверху. Дотронулся губами до ключицы, коленом развел Кену ноги. Он прижимался к нему стояком, и Канеки понимал, что между ними все еще было слишком много расстояния, слишком много одежды. Ее было необходимо снять, скинуть, сбросить — что угодно, — только бы побыстрее. Второпях, молния не поддавалась, пряжка Шу никак не разжимала пасть на ремне. Цукияма, в ожидании, улыбался. Хотелось ударить его за это в лицо и… подарить нормальный ремень. Канеки зло выругался. Хидэ никогда бы даже не подумал, что он так умеет. Наконец, железная пасть, открываясь, клацнула. Теперь, когда между ними оставались две полоски боксеров, Канеки отлично чувствовал стояк Шу. Головка упиралась в левое бедро и по телу от того места, где она касалась кожи, разливалось возбуждение. Делало невозможным любое сопротивление. Впрочем, он и не собирался его оказывать. Пока горячий язык Цукиямы ласкал его нёбо, любой толчок, даже сквозь ткань, отдавался тупым, давящим чувством по всему телу. Канеки сжал бедра Шу ногами и дернул на себя. Поцелуев было мало, а он хотел еще. Теперь полураздетого, бесконтрольно, он прижал Цукияму, как если бы собирался сломать ему хребет. Тела столкнулись. Машина тяжело осела на переднее колесо. Шу с иронией заметил: — Ты в курсе, что мне так неудобно будет двигаться? Канеки лягнул его ногой по спине — он не позволял Цукияме так с собой разговаривать. Тот не был против. Канеки подозревал, что Шу нравилась еда, которая знает себе цену. И Канеки ее знал. С Шу — знал. Он протянул руку и дернул вниз яркую резинку боксеров. Взял в ладонь член Шу и сделал пару поступательных движений. Цукияма подхватил темп, тяжело придавливая Кена к капоту, со вздохом толкнулся в руку, но Канеки его удержал. Маленькая месть ради удовлетворения своего самолюбия. Шу обиженно покосился, но промолчал. С ним Канеки вел себя, как хотел. Эгоизм, замкнутость, злоба — Шу радостно приветствовал это всё. Когда пряжка ремня обожгла бедро царапиной, Канеки выгнулся и подался навстречу. Шире раздвинул ноги, вжался в Шу. Заведенные за голову руки нащупали выступ на капоте, пальцы нетерпеливо сжали металл: — Да давай уже! — Скажи, — ответил Шу, — если станет больно. Капот качнулся, сжатые зубы скрипнули во рту, пальцы на руках и ногах конвульсивно сжались. Толчок, еще один, еще — и он с трудом смог выдохнуть. — Пиздец, — сипло ругнулся Канеки, — ёбаный пиздец как больно. — Мне прекратить? Шу сделал движение назад, но Канеки сцепил голени в замок и удержал его. — Попробуешь — и я тебе лицо обглодаю. — Слушаюсь, — почтительно произнес Шу. Канеки знал, что он издевается. Шу часто издевался. У него, согласно общественному мнению, вообще не было сердца. И Канеки часто думал: если б у того было одно, их маленькая игра бы давно окончилась. Машина грузно раскачивалась на колесах, колени стучали по обшивке, кисть с трудом удерживала воздухозаборник, то и дело соскальзывая. Руки Шу крепко фиксировали бедра. По влажному от пота паху текло. Слова через горло тоже шли толчками: — Сильнее. Да. О… — Канеки со стоном выгнулся на капоте, — Ох, блядь! Ощущения перекрывали любую боль. Да и боль-то была... Канеки видал куда пострашнее. Шу размашисто двигался, вгоняя член до основания, пробовал разные углы. Канеки шипел, дергался, но упорно тянул Цукияму на себя свободной рукой, впивался в губы, стонал в рот, кусал за горло. В ответ тот двигался еще быстрее, надрачивая член Канеки в ритм толчкам. Хрипло дышал. В какой-то момент выдержка дала слабину, и Шу, тяжело дыша, уперся рукой в капот над плечом Канеки. Кен схватил его за кисть. Пальцы крепко сжались на бледной коже. — Канеки-кун…— начал шептать Шу. Но он не дал Цукияме закончить.: — Помолчи... — превозмогая боль, он сжал мышцы ягодиц и в качестве трофея услышал, как голос Цукиямы дал петуха. Ногти полоснули по капотной решетке, пятки больно ударились о металл, он стиснул зубы. Оргазм конвульсией прокатился по телу, вырывая крик. Шу тяжело застонал, сперма брызнула на живот. Его тяжело повело вбок, и Канеки придержал Цукияму бедрами, роняя на себя. Тяжелое дыхание Шу попадало в темп с его собственным, грудная клетка, покалывая, снова качала в легкие воздух. Канеки откинул голову на капот и отпустил из руки решетку. Прохладный металл лизнул локоть. Он лениво протянул свободную руку и положил на макушку Шу. Провел по шевелюре, оттягивая прядь. И меньше всего он ожидал, что от этого Цукияма резко, брезгливо дернется, как от змеи. Канеки разозлился. Он схватил Цукияму за затылок и дернул на себя. В такие моменты Кен резко менялся, — знал, что менялся, — и в его голосе холодным металлом прорезалась угроза. Цукияма попытался вырваться, но Канеки крепко его держал, пальцы сильнее стиснули яркие волосы, не давая даже отвернуться. — Какая муха тебя укусила? — Канеки-кун, — слово растянулось резиной, — весь настрой угробил. Канеки дернул его сильнее, к самому лицу. Зубы громко клацнули у самой кожи. — Ты же понимаешь, что я не буду повторять вопрос? — Процедил Канеки. Шу в ответ не двинулся. Не дернулся. Даже не шелохнулся. Он внимательно смотрел на Канеки, на его вздернутую в агрессии верхнюю губу из-под которой виднелись зубы. И с легкостью проигнорировав держащую за затылок кисть, потянулся, целуя Канеки. О чем он при этом думал было загадкой. Язык его ласкал рот, касался кончика языка, губ и нёба. Канеки почувствовал, как расслабленные руки оживают на его плечах, шее, скользят вниз по телу. — Sei bello. — прошептал Цукияма.** Он отстранился, но Канеки действительно не стал повторять вопрос. Шу совершенно не умел извиняться. Когда они привели себя в порядок, из-за горизонта уже выбивался первый несмелый луч. Машина довольно рычала на трассе и мягко скользила вперед, легко и плавно. Словно все кочки и заплатки дорожных покрытий были ей ровно по барабану. Канеки следил за монохромным пейзажем дорожной полосы сквозь боковое стекло авто и полуопущенные веки. Белоснежная вышивка разметки бросалась под переднее колесо. Это немного спасало его от давящей тишины. На железнодорожном переезде машина нетерпеливо замерла, как большая африканская кошка в засаде. Шу переключил передачу и убрал руки с руля, опираясь локтем на выступ бокового окна. Другая рука свободно легла на колени. Ладонь первой закрывала нижнюю половину лица. Когда на рельсах замелькали штрихи вагонов, молчание было нарушено: — Он тебя запачкал, — произнес Шу. — Когда ты подскользнулся. Канеки удивленно уставился на него. Он попытался проследить ход мыслей Шу, но это, как и всегда, не удалось. — И? Он долго молчал, обдумывая ответ. В этом молчании пронеслись последние вагоны и зазвонил, поднимаясь, шлагбаум. — И, — прервал наконец паузу Шу, переключая передачу, – никто не смеет пачкать то, что по праву мое. Автомобиль, победно рыкнув, рванул с места, оставив позади звон шлагбаума. Это, конечно, мимикрия. Канеки знал. Просто Цукияма сливался с обстановкой, чтобы добыча подошла ближе. — Истеричка, — фыркнул Канеки, резко отворачиваясь в окно. В отражении стекла в контраст белым волосам его уши были ярко-красные, но с улыбкой следивший за дорогой Цукияма этого, к счастью, не видел.