***
Колючие снежинки оседают на длинных ресницах, щеках, и Кенсу сильнее кутается в широкий вязаный шарф, стараясь спрятаться от пристального, навязчивого внимания зимнего ветра. На плечо ложится чья-то чужая ладонь, и парень вздрагивает, оборачиваясь: ещё в полуобороте он узнаёт того самого летнего незнакомца – Чанёля – и привычно сводит тёмные дуги бровей к переносице. Пак улыбается так же задорно и тепло, как и тогда, летом, только сейчас на нём смешная шапка-ушанка и тёплый пуховик, а ещё кончик носа розовый от мороза. - Снова ты? – Кенсу искренне не понимает намерений парня, сбрасывая широкую ладонь в забавной варежке с плеча. Чанёля проявление недружелюбия ничуть не смущает – он перехватывает руку Кенсу, почти исчезнувшую в глубоком кармане куртки, и сжимает её в своей, большой и тёплой. До открывает рот, поражаясь такой наглости, но это не заметно из-за широкого шарфа, что обматывает лицо парня почти до глаз. Пак прерывает так и не начавшуюся гневную тираду неожиданным: - Пойдём, я хочу тебе кое-что показать, - Кенсу настойчиво утягивают за собой, не давая и шанса на отказ. Высокий парень с красными волосами ведёт его тихими улочками, аккуратно застеленными, словно белоснежная постель - заботливой матерью - снегом, а потом он замирает, видя потрясающую картину: розовые, васильковые, светло-лиловые блики лежат на тёмном, прозрачном льду, делая его в тяжелых сумерках зимнего вечера похожим на мини-Галактику. Кенсу может поклясться, что увидел среди бликов, впитавшихся в толщу льда, созвездие Близнецов. Он не придаёт значения тому, что его ладонь сжимает удивительно тёплая, обтянутая тканью варежки, ладонь Ёля – он осторожно ступает на прозрачную поверхность льда на заброшенном катке и лишь заботливые, крепкие руки Чанёля не дают ему упасть. Глаза Кенсу, сейчас пристально глядящие в Чанёлевские, зеркально отражают галактику на льду, и Ёль тонет, задыхаясь, в засасывающем вакууме микрокосмоса глаз миниатюрного паренька. - До Кенсу, - наконец, произносит брюнет, разрезая натянутую между ними тишину, смущённо опуская взгляд на Млечный Путь под ногами, и лёгкие перья теней от длинных ресниц падают на красноватые из-за пощипывающего кожу мороза щеки, - будем знакомы. До позволяет проводить себя до дома, и ему нисколько не приходится жалеть: истории Ёля такие увлекательные, что он несколько раз умудряется поскользнуться, падая задом в сугроб, утягивая за собой и высокого Ёля, а потом заливисто смеясь. Кенсу замечает, что его рука всё ещё сжата Паковской, только когда они добираются до его дома. - Мы ещё встретимся, - обещает Чанёль, напоследок сжимая пальцы До своими. Кенсу верит, и хотя за синим шарфом не увидеть, он всё равно растягивает пухлые губы в улыбке, напоминающей аккуратное «сердечко» и, кивая, уходит. А потом, сидя на кухне, рассматривает собственную руку, которую держал этот странный парень, и усмехается каким-то своим мыслям.***
В следующий раз он встречает Ёля, когда выходит из дома в Сочельник: Чанёль сидит на лавочке около подъезда с подарочным пакетом в руках. - И как давно ты здесь? – интересуется Су, волнуясь о состоянии Пака. Ответ успокаивает встревоженную «мамочку», проснувшуюся было в пареньке. - Около пятнадцати минут. Это тебе, - в руки Кенсу опускается небольшая игрушечная сова. – Напоминает тебя, - До хочет возмутиться, но лишь вздыхает, жестом призывая Ёля встать, наконец, с холодной лавочки. - Пойдём за продуктами, у меня не из чего готовить праздничный ужин, - теперь Су переплетает их пальцы, настойчиво таща глупо улыбающегося Пака за собой. Квартира Кенсу маленькая и до жути напоминает современную нору хоббита – так думает Пак, в третий раз врезаясь лбом в дверной косяк. В целом, не считая низких (для похожего на башню высоченного Пака) дверных проёмов и потолков, квартира Кенсу вполне уютная и тёплая: здесь, несмотря на зиму, жарко (Кенсу ненавидит замерзать, поэтому помимо центрального отопления работает ещё и обогреватель), и Пак снимает свитер, оставаясь в чёрной обтягивающей борцовке, чем смущает хозяина, который убедительно просит гостя одеться. После двадцатиминутных споров Су отключает обогреватель, а Пак натягивает свитер обратно. Парни готовят слаженно, распределяя обязанности, и к десяти вечера ужин уже красуется на небольшом, покрытом полосатой скатертью, столе. Где-то фоном звучит праздничный концерт, но внимание Кенсу приковано не к поющим что-то о парнях СНСД, а к красноволосому парню напротив, что сейчас увлеченно поглощает приготовленную еду, при этом не прекращая вещать ни на минуту – выходит не очень успешно, потому что Кенсу приходится стучать Паку по спине, когда тот, в конце-концов, давится куском кимчи. Чанёль предлагает Кенсу посмотреть фильм, и До доверяется его выбору, полностью погружаясь в сказку о ледяной волшебнице Эльзе. Ёль потом даже подпевает заглавную песню вместе с впечатлённым Кенсу, отмечая, что голос у хозяина квартиры мягкий и приятный, но сильный, и предлагает как-нибудь исполнить кавер. До колеблется, но Пак обещает в следующий раз притащить свою гитару и, влекомый любопытством, соглашается. Когда Пак, встретив полночь с Кенсу, выходит в коридор, чтобы уйти, До порывается проводить его, но Пак отказывается, а перед тем, как захлопнуть дверь, порывисто обнимает Кенсу поперёк спины, шурша объёмным пуховиком и обдавая парня волной тепла. Су хмурится, несильно ударяя небольшим кулачком по плечу Пака, а потом выставляет гостя за дверь, восстанавливая потревоженное личное пространство.***
Су дергают за рукав длинного кардигана, и он заваливается вправо, сворачивая за угол и утыкаясь носом в чьи-то ключицы. Наглым нарушителем спокойствия Кенсу уже привычно оказывается красноволосый Пак. - Как ты узнал, где я учусь? – Кенсу подозревающее щурится: как бы его знакомый не оказался сталкером. Ответом служит слово-ключ: Ким Чонин. Кай – главный сплетник университета, у которого можно узнать всё, что угодно, и о ком годно. Всё встает на свои места. Чанёль треплет нахмуренного Кенсу по тёмным волосам, что так чарующе контрастируют с чересчур светлой кожей, и указывает на чехол от гитары, болтающийся у него за спиной. - Пойдём, я уже нашёл подходящее место, - Ёль кивает в неизвестном Кенсу направлении и шаркая кедами по сухому асфальту. Уже весна, и конец апреля радует своей сухостью и солнечностью. Почти лето – не хватает только десяти градусов Цельсия в плюс и шумящих малахитовых крон над головой. Пак приземляется на безлюдном клочке набережной, усаживаясь прямо на камни и расчехляя гитару. Они долго спорят, что петь, а потом Чанёль просто начинает играть свою любимую «Creep», и у Кенсу не остаётся иного выбора, кроме как присоединиться к низкому, бархатному баритону Чанёля. Их голоса звучат стройно и удивительно гармонично, заполняя пространство набережной атмосферой гармонии и гитарными переборами. Чанёль даже записывает с Кенсу кавер, как и обещал тогда, и обещает скинуть его, но Кенсу не представляет, как он это сделает, когда они даже не обменялись номерами телефонов, но предпочитает промолчать, наслаждаясь закатными лучами, танцующими в рябящей водной глади апельсиновыми бликами. Чанёль провожает его до дома и вручает клочок бумаги с написанными на нём цифрами и кривоватой надписью: «Позвони мне тогда, когда сочтёшь нужным»,и, развернувшись на 180 градусов, шлёпает домой. Кенсу сжимает мятую бумажку в ладони и думает, что не позвонит. Он, действительно, не звонит. Пару месяцев бумажка сиротливо собирает пылинки на коридорном столике, а потом, каким-то особенно холодным майским (почти летним) вечером он отправляет Паку сообщение: «Хочешь встретиться?» Чанёля не нужно уговаривать: через четверть часа он уже отбивает замысловатый ритм костяшками по двери Кенсу, и счастливо, по-весеннему солнечно улыбается – Кенсу прикрывает глаза шторами ресниц, чтобы не лишиться зрения от слепящей жизнерадостности, приглашая Ёля внутрь. Они стоят на балконе, впитывая в себя всё ещё недостаточно тёплые (почти) летние лучи. С их первой встречи прошёл почти год, и Пак не упускает возможности сказать об этом. Кенсу усмехается, и спрашивает: «Тогда это – что-то вроде годовщины?» Чанёль хмыкает, и неуверенно кивает. Тишина не нарушается по обоюдному, необсуждаемому, решению. Ёль постоянно отвлекается от постепенно тонущего в темноте города, сталкиваясь с рассеянным взглядом Кенсу: его ресницы подрагивают, а пальчики сжимают балконные перила. В глазах – солнечный океан, огненные, марципановые блики образуют сложные, неповторимые узоры на радужке, а губы приобрели сочный, поцелованный закатом, оттенок. Кенсу замечает странный, заторможенный взгляд Чанёля, остановившийся на его губах и сглатывает, облизывая пухлые и – Чанёль не сомневается – очень мягкие губы. Ёль, смущаясь своих собственных мыслей, рассказывает какую-то глупую шутку, и Кенсу смеется: в уголках глаз собираются лучики морщинок, а губы принимают форму сердца, обнажая белоснежный ряд зубов. Пак, как зачарованный, смотрит на такого тёплого, домашнего и, главное, открытого сейчас Кенсу и невольно вытягивает руку, бережно касаясь пальцами чужой нежной щеки. Кожа Кенсу на ощупь словно шёлковая, и Пак очерчивает линию скул Кенсу, чтобы убедиться в том, что это не галлюцинации. Улыбка Су пропадает, сменяясь удивлённым, а затем и непонимающе-предостерегающим взглядом, но Пак большим пальцев разглаживает складку между бровей, возвращая тёмные дуги на места. Кенсу теряется, и, стараясь погасить неловкость от прикосновения, предлагает Чанёлю выпить чашку чая – гость как раз принёс пирожные. Кенсу кутается в рукава толстовски, натягивая их как можно дальше на пальцы, а Чанёль внимательно смотрит на этот жест защиты и просит Кенсу не прятаться, по крайней мере, от него. - Это сложно, - признаётся Кенсу. – Мне всегда было проще спрятаться подальше, уйти, только чтобы другие не лезли внутрь. - Кто посмел растоптать тебя? - О, ничего такого. Я был объектом насмешек в старшей школе. С тех пор, как меня пару раз выставили на посмешище, прилюдно унизив, я стараюсь не сближаться с людьми, - Кенсу обхватил кружку, стараясь согреть постоянно холодные пальцы горячей водой. Пак опускает взгляд, будто он виноват в случившемся, и обходит сидящего на удобном стуле Кенсу со спины, легко кладёт сильные руки на плечи и нежно массирует плечи, умело расслабляя напряженные мышцы. Кенсу сначала дёргается, пытаясь уйти от настойчивых прикосновений, но руки Пака, почему-то такие родные и греют как-то по-особому, принося лишь успокоение. Поэтому До сдаётся, впуская Чанёлевские заботливые руки в личное пространство, позволяя им управлять его телом, хотя бы ненадолго. Кенсу откидывает голову, сталкиваясь затылком с животом Чанёля, и закрывает глаза, отдаваясь приятным ощущениям: Ёль словно извиняется за всю ту боль, которую испытал Су. - Спасибо, - благодарит Кенсу. - За что? – удивляется Чанёль, убирая руки и садясь напротив хозяина. - За то, что тебе не всё равно.***
Чанёль открывает Кенсу постепенно, словно избавляясь от замков, навешанных на нём: аккуратно, неторопливо расправляется с каждым, распутывая тяжёлые цепи, снимая засовы с дверей к его миру. До чувствует, что остаётся голым: без привычных комплексов, страхов, сковывающих его, ему как-то непривычно и некомфортно. Ёля в его жизни становится не много, а именно столько, чтобы он чувствовал себя комфортно и свободно. Каким-то магическим способом он сам тянется к общению с ним. Они перекидываются интересными постами на вейбо и не звонят, пока точно не соскучатся. Это можно было бы назвать идеальной дружбой, если бы не чувства. Середина июля - зенит лета. Солнце растекается вязкой смолой по домам, асфальту, накаляя стальные крыши и расплавляя гудрон. Воздух становится практически осязаемым и видимым, и входит в лёгкие, опаляя их. В это время люди, изнывая от жары, стараются надеть самые открытые вещи, чтобы хоть как-то облегчить свою участь. Кенсу же продолжает зарываться в ворохе одежды. Чанёль зовёт Су с собой: наглым образом вытаскивает Су из квартиры и тащит в направлении, только ему одному известном. Они приходят в какое-то безлюдное место, больше напоминающее заброшенные сады Эдема: старая, деревянная скамейка под большим клёном – единственное напоминание о присутствии человека в этих местах. Вокруг Кенсу распустившиеся кусты роз, акации, дикие травы, васильки и цикорий, а справа, метрах в пятнадцати – обрыв, с которого отлично видно море, ласкающее острые скалы белыми хлопьями прибоя. Кенсу не может оторвать взгляд от такой красоты, поражаясь тому, где только Ёль находит такие места. Его усаживают на скамейку, и Чанёль достаёт что-то из сумки. Кенсу заинтересованно поворачивает голову, пытаясь понять, зачем его выдернули из уютной квартирки. «У нас будет пикник», - уверенно, безапелляционным тоном произносит Ёль, втыкая сэндвич в открытый рот Кенсу. Су не сопротивляется, умиротворённо пережёвывая хлеб и хрустя листьями салата – всё же, Ёль не лишён кулинарных талантов. Чанёль передаёт Кенсу термос и внимательно смотрит на серый кардиган, в который кутается До. - Сними это, разве тебе не жарко? – Чанёль искренне не понимает, почему Су сидит в нём, хотя на улице тридцатиградусная жара. Кенсу только мотает головой в знак протеста: завязывается небольшая перепалка. Чанёль дёргает за рукава кардигана вниз, Су отчаянно вздёргивает их вверх, и в руках Пака остаются только лоскуты бывшего атрибута одежды. Глаза До открыты слишком широко, и в них начинают скапливаться бисеринки слёз. Чанёль пугается не меньше Кенсу, и порывисто обнимает друга, прижимая его за талию ближе к себе, другой рукой зарываясь в тёмные волосы. Су едва сдерживает ком в горле и утыкается лицом в основание шеи, вдыхая приятный, свежий запах моря. Чанёль замирает, стараясь не сделать лишнего, не напугать Кенсу ещё больше, но, всё же, дёргается и вздрагивает, когда влажные, дрожащие от подавляемых слёз, губы Кенсу случайно проезжаются по его открытой ключице. Они стоят так несколько долгих, неисчислимых мгновений: Чанёль рассматривает созвездия родинок на не скрытой одеждой шее, а Кёнсу не спешит отрывать губ от кожи Чанёля. Пак долго извиняется за испорченный кардиган, а Кенсу отмахивается, говоря, что «давно пора было от него избавиться».***
В следующий раз Пак тоже приходит без предупреждения, вытаскивая Кенсу из квартиры уже вечером. Они долго едут на автобусе – Кенсу даже удаётся немного вздремнуть - и, в итоге, приезжают к Чанёлю домой. Его квартира больше, чем у Кенсу, и он невольно поднимает глаза, проверяя высоту потолков: да, в отличие от «норы» Су, Чанёлю не приходится здесь расшибать лоб о дверные косяки и задевать макушкой низко висящие светильники. Ёль кормит его ужином, а потом, когда на город ложатся сине-фиолетовые ночные тени, тянет его на крышу. Чанёль раскладывает небольшой плед, усаживая на него Кенсу, и садится рядом, расчехляя гитару. Кенсу мёрзнет – всё же, его вытащили из дома в футболке и шортах - а потом ему на плечи опускается толстовка Пака. Кенсу одаривает красноволосого искренней улыбкой, и вперяется взглядом в ночное небо, постепенно покрывающееся звёздами. В их небольшом городке нет такого количества уличного освещения, которое бы не дало жителям видеть созвездия, а с высоты дома Чанёля Полярная звезда, кажется, находится ещё ближе. До слушает медленные, усыпляющие переборы гитары, что растекаются по слуховым рецепторам, и прикрывает глаза, легко улыбаясь. Ёль кладёт тяжёлую голову на колени Кёнсу, продолжая вести неторопливую, залигованную, мелодию. Пальцы Су зарываются в непослушные алые волосы, нежно перебирая пряди, легко касаясь лба. Чанёль млеет, подставляясь под прикосновения, и почти мурлычет, как большой, пушистый кот, лежащий у хозяина на коленях. Кенсу снова засасывает в глубину своих обсидиановых глаз, которые сейчас отражают звёздное небо, и Чанёль не выдерживает: сильная рука обхватывает шею Кенсу и тянет на себя, вниз, когда Пак подаётся вверх. Соприкосновение губ – ничего более серьёзного Чанёль предпринять не может – боится, да и Кенсу сейчас выглядит крайне ошарашенным, поэтому Ёль позволяет себе лишь коротко прикоснуться к чужим, невероятно нежным губам, за мгновения пытаясь прочувствовать каждую трещинку и микроскладочку на пухлых, сладких губах. Давящая на лёгкие неловкость не рассеивается, даже когда Чанёль возвращает голову на место, продолжая играть, как ни в чём не бывало. Кенсу неопределённо откашливается, продолжая поглаживать Чанёля по волосам и убеждая себя, что это просто прикосновение, вот только губы горели, а щёки не хотели терять румянец, который, к счастью для До, не было заметно в темноте. Чанёль постоянно промахивается, путает лады, и позже предлагая пойти обратно. Кёнсу едет в почти пустом вагоне метро, стараясь не смотреть на поздних попутчиков: губы всё ещё помнят прикосновение Ёля, а сердце стучит, как после долгого бега. Холод на улице немного остужает его кипящие мысли, и он уже почти спокойно заходит домой, всё же, спотыкаясь о собственные ботинки в прихожей. Вибрация оповещает о новом сообщении, Кён открывает его и снова краснеет: в коротком послании от Чанёля столько смущающих вещей, что он нахохливается, словно воробей в лютый зимний мороз, и плетётся в душ. На экране оставленного на диване смартфона высвечивалось: «Кенсу, прости, ты слишком красив, чтобы я смог удержаться. Ты, правда, удивительный. Не закрывайся от меня, я не причиню тебе боли». Вопреки воплям сердца, Кенсу не общается с Чанёлем до сентября. Его выдергивают из толпы знакомые руки, закрывая глаза. Кёнсу поворачивается, отнимая руки Чанёля от лица – ему не нужно угадывать, «кто» - эти ладони он успел заучить наизусть. Осень выдаётся прохладной, и на Чанёле накинута кофейного цвета шипастая кожаная куртка. Кёнсу цепляется за мягкую кожу, прижимаясь ближе к широкой груди Ёля, чтобы его не унесло бурлящим потоком движущейся толпы, а Пак прижимает До, вдыхая сладковатый запах шампуня и стараясь закрыть от всего мира. Он скучал. Безумно. Пак снова плутает с Кенсу небольшими проулками, не выпуская руки миниатюрного парня из своей, а потом резко останавливается, от чего Кенсу врезается носом в спину Ёля. Кёнсу робко выглядывает из-за спины Чанёля, пытаясь узнать, почему они остановились, и в который раз поражается Паку – как он находит такие удивительные места, а, главное, почему о них не знал Кенсу? Перед его глазами вырастает настоящая осенняя сказка: короткая аллея, состоящая из разнопородных деревьев, предаётся осеннему дуновению смерти постепенно, и кроны деревьев растянуты в градиенте от ярко-зелёного до бордового. Старый, потрескавшийся асфальт устлан густым слоем листвы – здесь явно давно не появлялся дворник. Слева – небольшой пруд, в зеркальной глади которого – серое, тяжёлое, свинцовое небо, клочковатое, с рваными облаками. Кенсу засматривается и совершенно упускает момент, когда его тянут в большую цветастую кучу листьев. Кенсу плюхается прямо на Чанёля: их лица сейчас в непозволительной близости, и До вспоминает их поцелуй почти двухмесячной давности, чувствуя на своих губах дыхание Ёля. Пак хватает Кёнсу, меняясь с ним местами, вдавливая Су в пожухлую бордово-оранжевую листву, а потом скользит своими губами от шёлковой скулы Кёнсу по щеке, останавливаясь около уголка губ, будто спрашивая разрешения, которое уже не требуется: расширенные зрачки и тяжело вздымающаяся грудная клетка Су говорят за себя, и Ёль приникает к атласным губам Кенсу, сминая их своими, влажными и обветренными, в отчаянно-нежном, переполненном безграничной заботой и теплом, поцелуе. Кёнсу постанывает в губы Чанёля почти шёпотом, но Пак всё равно слышит, и раскрывает его невероятные лепестки губ языком, лаская их, вбирая в себя верхнюю, скользя по нижней. Рука Чанёля всё ещё держит запястье Кёнсу, а вторая бережно касается его талии. Ёль проглаживает изгиб тела Кенсу, вызывая нестерпимый жар у парня: До мелко дрожит, судорожно впуская в себя потерянный воздух, и Ёль успокаивает его, переплетая их пальцы. Они долго лежат в объятиях друг друга, рассматривая тяжёлое, холодное сентябрьское небо с обгоревшими клочками облаков, и просто молчат: Кенсу думает о своём, а Чанёль старается угадать, о чём думает парень, которому принадлежит его сердце и разум. В тот момент мозгу Кёнсу больше всего хотелось оттолкнуть Чанёля, чтобы он больше никогда не посмел нарушить его целостное одиночество и проникнуть в чёрную дыру в его груди, а сердце уже давно сдалось, трепеща и ускоряя свой ритм каждый раз, когда Кенсу видел Пака. До разрывался от противоречивых чувств: он никогда не был так влюблён, и, честно говоря, совершенно не понимал, что с этим делать. Ему было очень страшно: страшно, что Чанёль просто воспользуется им, а потом растопчет его чувства так же, как это делали его бывшие одноклассники; посмеется над его мыслями и чувствами или захочет его переделать. Чанёль, будто успев сесть на отходящую электричку его мыслей, произнёс, сопя куда-то в тёмную макушку Су: «Тебе нечего бояться. Я – не они. Ты значишь для меня слишком много, чтобы я мог тебя отпустить. Ты же знаешь, я всегда возвращаюсь. И ещё: я очень скучал», - на последних словах Пак целует его в лоб, притягивая максимально близко, и Кенсу, ладонь которого оказалась прижата к груди Пака, сейчас содрогается от лихорадочного сердцебиения красноволосой башни. Су поднимает на него свои огромные, очерченные тёмной линией длинных ресниц, глаза и шепчет, улыбаясь так, что у Пака сердце почти пробивает сдерживающую его решетку рёбер: «Пойдём домой, Чанни». Смотря фильм в маленькой, уютной гостиной Кёнсу и укрываясь тёплым пледом, они изредка отвлекаются, чтобы подарить друг другу до краёв заполненные доверием и благодарностью прикосновения губ. Пальцы снова образуют замок, тесно переплетаясь, словно пытаются навсегда срастись друг с другом.***
По настоянию Пака, сегодня Кенсу идёт в университет без своего вечного кардигана, а в облегающей тёмной рубашке и сидящей по фигуре жилетке, из-за чего на него устремлено много заинтересованных взглядов: серая мышь выглядит совсем по-другому, и девушки заинтригованно перешёптываются в своих небольших кучках, умостившихся около подоконников. Кенсу игнорирует их, отправляя Паку гневное сообщение о том, что «я же говорил» и «зачем мне лишнее внимание». Чанёль присылает в ответ подмигивающий смайлик и пишет, что ему не помешает немного внимания, и пусть, мол, почувствует себя красивым не только в его глазах. Кенсу мысленно даёт Паку подзатыльник, но, всё же, усмехается и смущенно поправляет торчащую чёлку: девушки у подоконников заворожённо выдыхают.***
Близость для Кенсу была страшнее, чем все призраки и несчастья – он никогда не позволял людям касаться его голой кожи. Они с Чанёлем шли к чему-то большему, чем поцелуи, очень долго: каждый раз Кенсу начинал вырываться, стоило Паку коснуться его внутренней стороны бедра или попытаться снять с него майку. Пак не торопился: он был в состоянии контролировать себя, когда как Кенсу был слишком чувствителен и, кажется, возбуждался от всего. Кенсу каждый раз пытался побороть себя, позволяя Паку касаться его спины, коленок или шеи, но стоило Чанёлю приблизиться к чему-то более интимному, как ему хотелось скинуть руки Чанёля с себя и выгнать его за дверь. Так продолжалось до начала зимы.***
Чанёль привычно зашел за Кенсу, утащив его в новое место, пропитанное особой, сказочной, волшебной атмосферой. Они добрались до небольшого, уютного одноэтажного домика на самой окраине города. - Я приготовил для тебя кое-что особенное, - Пак ведет его к промерзшему первым декабрьским ледком крыльцу и открывает дверь большим резным ключом. - Проходи. Глаза Кёнсу сияют живым любопытством, и он, осторожно переступая, заходит в главное помещение. На несколько мгновений он перестаёт дышать, обводя комнату расширившимися глазами - повсюду горят разноцветные лианы из диодов, образуя целый "лес" из сверкающих огоньков; вдоль стен выставлены большие, до потолка, зеркала, из-за чего помещение кажется бесконечным, похожим на космос, а в центре - оазис: большая, широкая софа и столик с фруктами. "Хотелось чего-то особенного", - тихо произносит Чанёль на ухо, усаживая До на мягкую софу. Чанёль подносит ко рту Кенсу виноградину, и пухлые губы Су слегка захватывают фаланги пальцев Ёля, принимая сладкий плод. Чанёль зачарованно смотрит на До, разглядывая блики, образующие тонкие сеточки света, будто сотканные светящимся серебристым пауком на его молочной коже, и тянется рукой к щеке, чтобы потрогать: Кёнсу смущается, но робко касается тыльной стороны ладони Пака, проводя кончиками тоненьких пальцев по чуть грубоватой коже. Чанёль бесконечно благодарно, нежно целует Кёнсу, усаживая краснеющего от близости парня себе на колени - Пак чувствует дрожь в коленях Су, когда перекидывает его ногу через свои. Руки Ёля осторожно придерживают за талию и между лопаток, будто Кённи - безумно дорогая фарфоровая кукла, а губы мазками проходятся по подбородку, чуть вздёрнутому кончику носа, скулам, останавливаясь на податливых, подрагивающих губах. Сбивчивый, прерывистый бархатный голос вызывает неконтролируемые, накатывающие прибоем на бёдра, волны мурашек, а руки сами собой притягивают за шею ближе, путаясь пальцами в непослушных алых вихрах. Кожа Кёнсу горит в тех местах, где его касаются руки Ёля - ему кажется, что кожа между лопатками вот-вот начнёт покрываться волдырями. Руки оглаживают плечи До, а баритон мурчит, опаляя горячим дыханием мочку уха: "Доверься мне". Мягкий кашемировый кардиган сползает с округлых плеч, соскальзывая на пол, а шеи влажно касаются чужие губы, языком прослеживая пульсирующую артерию. Пальцы пробираются под широкую футболку, подцепляя её. До пытается отстраниться, но слышит только пресловутое "доверься", и позволяет стянуть с себя хлопковую ткань. Плечи опускаются под грузом поцелуев, осыпающих их, и Су ерзает на чужих коленях, ощущая накапливающееся внизу живота возбуждение. Пак отстраняется, прижимая руки До к своей груди, и Кенсу, ощущая чужой зашкаливающий пульс, принимается неловко расстёгивать пуговицы на рубашке Ёля, дергаясь от случайных соприкосновений пальцев с кожей на груди. Чанёлевские руки скользят по линии позвоночника, очерчивая его, а потом Кёнсу опрокидывают на спину, прижимая к ворсистой поверхности софы. Пак прикладывает маленькую ладонь Су к губам, касаясь каждого пальчика, а потом ведёт губами по линии вен до сгиба локтя, от чего Кёнсу тяжело вздымает грудь, очерчивая каждым новым вдохом острые крылья рёбер и ключицы. Подушечки пальцев невесомо ползут по подтянутому животу, останавливаясь у кромки брюк, и До встречается глазами с Чанёлем, осторожно кивая и тем самым разрешая избавить его от нижней части одежды. Брюки обоих оказываются там же, где и остальная одежда: Чанёль, ведомый фетишами, решает оставить на Кёнсу трогательные белоснежные носочки, и прижимается губами к острым, розовым коленкам, укладывая их на свою талию. Ёль не может поверить: в его руках сейчас неприступный, дичащийся людей, но безумно трепетный и отзывчивый паренёк, который доверяет ему. Он ему Доверяет, и предать это доверие - значит, разрушить его мир, так сложно и трудно принявший его в себя. Чанёль примешивает к нежности и любви стопку страсти, превращая коктейль чувств в горящую голубоватым пламенем смесь, что сейчас течёт по их венам. Кёнсу выгибается навстречу ласковым, умелым рукам Чанёля, подаваясь вперёд, чтобы чувствовать больше, больше гладкой, горячей кожи. Пальцы пересчитывают рёбра, гладят бока, а язык очерчивает чужие ключицы, оставляя на межключичной впадине красноватый след. Всё это кажется таким нереальным, особенно когда Чанёль заглядывает в подёрнутые поволокой чёрные омуты глаз Кенсу, полностью теряясь в них, утопая в тысячах мельчайших отблесков от лоз диодов, ниспадающих с потолка. До дёргается и неожиданно громко выдыхает, когда возбуждённый член Пака соприкасается с его собственным, а потом Ёль специально проезжается своим возбуждением по бугорку в боксерах Кенсу, вызывая больше несдержанных стонов. До Кенсу боится. Ему безумно, до дрожи во всём теле страшно отдавать себя кому-то, поэтому он до последнего старается не замечать намокающих боксеров, неприятно липнущих к телу, но когда игнорировать собственные ощущения становится почти нереально, он, сдержанно, коротко целуя, кивает, позволяя сильным рукам стянуть с него последнюю преграду между ними. Кенсу абсолютно наг, открыт перед Чанёлем, словно раскрытая на самой середине книга, но красноволосый не топчет такого уязвимого сейчас Су, а напротив - невозможно бережен и медлителен - растягивающие его пальцы причиняют минимум дискомфорта, а пухлые губы, тесно прижатые к его собственным, и вовсе отвлекают от ненужных мыслей. Кенсу сейчас - сырая глина, из которой ты можешь создать шедевр или же растоптать. Чанёль, как самый осторожный и умелый гончарный мастер, лепит из него изящный, идеальный сосуд, в который поместится вся та любовь, которую он, несомненно, подарит без остатка. Чанёль входит так медленно, как может, проскальзывая в горячего и безумно узкого Кенсу по миллиметру, а потом замирает, целуя До в дрожащие закрытые веки и собирая губами кристаллы слез из уголков глаз. Кенсу хаотично тычется губами в Ёлевские губы, даря благодарный и чувственный поцелуй. Ёль толкается, входя на всю длину, и с уст Су слетает высокий, ломанный стон. В глубине зеркал он видит множество отражений их переплетённых тел, и сталкивается взглядом с Чанёлем: зрачки расширены настолько, что радужку уже почти не различишь, а в пронзительном взгляде тёплых глаз читается неприкрытое обожание. Пак переплетает их пальцы, даря ощущение защищённости, двигаясь размеренно, постепенно увеличивая темп. Кенсу уже сам подаётся навстречу, размашисто насаживаясь на член Пака до конца. Бесконечную комнату наполняют звуки шлепков, тяжёлое, сбитое дыхание и негромкие чувственные стоны. Пальцы Ёля, обхватывая член Су в кольцо, доводят парня до исступления - белёсая вязкая жидкость заляпывает руку Пака, а сам он изливается минутой позже, но Кенсу просит его не выходить, сцепляя ноги на его бёдрах крепче, и они проводят так, в единении, некоторое время, наслаждаясь ленивыми, неторопливыми поцелуями в более чувствительные после разрядки губы. Кенсу шепчет всякие глупости, перебирая короткие на затылке волосы Пака, а потом прижимает к себе так крепко, как только может, и чуть осипшим голосом говорит "спасибо", целуя в покрасневшее оттопыреннное ухо. Они засыпают на той же софе, долго любуясь локальным космосом из мерцающих в кромешной тьме диодов. Пак Чанёль приходит в жизнь До Кенсу с свежим, солёным летним ветром, открывая ему удивительный мир с каждой новой встречей и вплетаясь вьюном в его личное пространство, преподавая ему самые важные уроки: доверия и любви.