День как вся жизнь

Дневное светило поднялось высоко, но было укрыто в плотные облака, когда мы вышли из леса на поле перед их крепостью. Даже на расстоянии я почувствовал, как замерли стражи на стенах, как замер, кажется, сам воздух вокруг. Похоже, местные Эльдар не успели – или не стали их предупреждать о нас. Наверно, это было очень неожиданно и страшно. Я шел, мысленно в тысячный и тысячный раз повторяя про себя то, что я хотел сказать брату. Нет, не спросить за всех погибших и потерявших близких во Льдах – за это отвечал я сам, тот, кто повел за собой свой народ. Нет, предателем и недостойным сыном и братом я хотел назвать его в лицо, сказать, что выполнив свое обещание следовать, более не считаю себя связанным словом. И больше всего мне хотелось при этом держать его за горло, вытряхивая душу вон. Мой народ шел за мной в полной тишине, я слышал только шорох ног в сухой траве, и всем существом чувствовал взгляды тех, кто стоял за бойницами. И взгляды позади. И я был сейчас точкой их скрещения, тем котлом, где накапливался и готовился взрыв. Наконец мы остановились перед частоколом, шагах в двадцати от него. Я вышел вперед и крикнул всего одно слово, которое, казалось, безмолвно подхватило все мое воинство: - Феанаро! Как ни было тихо, стало еще тише, словно даже сердца перестали биться. Нестерпимо громко заскрипела лестница под чьими-то ногами. Недоумение и злость охватили меня, когда над гребнем стены показался Макалаурэ. Нет, не его я хотел видеть, не с ним говорить! Один короткий миг он молчал. А потом сказал – чужим, с трудом проходящим через связки голосом: - Феанаро мертв, Нолофинвэ. Словно захлопнулась какая-то дверь. Словно накрыло каким-то глухим куполом. Как ветер по ковылям, пронесся вздох по рядам моих спутников. Мы привыкли к смерти там, во Льдах, но так и не смогли ее принять и осознать. Я мог представить, что угодно, - но не смерть брата. И в то же время я сразу понял, что это не ошибка, не морок. Феанаро опять оставил меня. Теперь я заметил, что Макалаурэ выглядит почему-то ненамного лучше нас – иззелена-бледный, застывший и перевернутый. - Макалаурэ, тогда позови Майтимо, - проговорил я гораздо тише. Зачем? Спросить с него за отца - бессмысленно, спросить за участие в предательстве – я знал, что сыновья Феанаро всегда безоговорочно поддерживали отца, ведомые слепой любовью и преданностью. В сердце накатывала пустота, и я хотел заполнить ее хотя бы выяснением положения вещей. И, может, я надеялся на что-то, чего сам не знал. - Майтимо в плену у Моринготто, - упали слова – с холодным вкусом железа, с горько-сухим вкусом безнадежности. Все. Не осталось ничего. Только ледяное крошево и укрывший его пепел. Гнев схлынул, как волна, оставив только смертельную усталость. Я чувствовал, как так же смертельно побледнел Финдекано. Я шагнул вперед и выпростал правую руку из-под плаща – и только сейчас понял, что все это время сжимал эфес меча на боку. - Макалауре, - сказал я уже совсем тихо, - открой ворота. Он коротко кивнул стражам, и створка ворот начала опускаться. Я закрыл глаза. Внутри, в пустоте, все мешалось и переиначивалось, перестраивалось. Я хотел кричать, но сил не было. «Феанаро, ты трус, - проплыла у меня в голове бесстрастная, бесцветная мысль, - привел меня сюда, а сам ушел. И оставил меня одного. Свалил всю эту ношу на меня, зная, что не этого я хотел. Какой же ты трус. Но последовать за тобой, как обещал, теперь я всегда успею. И на этот раз я все сделаю по-другому. Я все сделаю, как надо». Ворота опустились, я вдохнул, открыл глаза и вошел в проем стены, разделявшей наши Дома… **** Когда все мои спутники были накормлены, обихожены и расселены, когда было сказано и рассказано то, что не терпело отлагательств, когда, оставшись один, я передумал столько, на сколько были способны мои усталый ум и душа, я, наконец, заснул – впервые за многие недели на постели и впервые за это время – без сновидений…