Белая вечность

Золотые лучи ласкового послеполуденного солнца заливают уже порядком нагревшуюся палубу и переливчатыми лазурными бликами играют на водной глади. Эльфийский корабль будто бы не плывет – порхает; парит над волнами, лишь изредка задевая самые их гребни, с готовностью тянущиеся навстречу этому невесомому прикосновению. И так же невесомо и легко движется вдоль борта владычица эльфов, с задумчивой, чуть печальной улыбкой взирая на горизонт – пожалуй, единственное, что за ее шесть тысяч лет осталось неизменным. На месте равнин возникали горы-исполины, необъятные воды становились пустынями – и только солнце исправно продолжало подниматься, день за днем, год за годом, век за веком. Но его хотя бы на ночь сменяет луна, а в эльфийской вечности нет даже такой элементарной передышки. У бессмертия есть недостатки – времени слишком много, настолько, что его попросту не на что тратить. Эльфов издавна принято считать надменными, обвинять в том, что они ставят себя выше прочих – но что поделать, если и вправду – выше, если – над преходящей мирской суетой, и отнюдь не из-за собственного желания или убеждения. Просто смертные обычно не задумываются о том, что значит и как выглядит их жизнь в контексте вечности. Для эльфа это лишь мимолетное мгновение, но если заполнить его кем-то, от пустоты впоследствии уже не избавиться, не выжечь даже ородруинским огнем. Эльфы слишком мудры, чтобы осознанно обрекать себя на такую муку – оттого и стараются держаться обособленно, среди лишь себе подобных, оттого и плывут в Валинор, навстречу абсолютной вечности, в ее всецелое царство, туда, где она будет не над всем прочим, но частью единого, незабвенного, ничему не подвластного. Там все иначе: небо выше, звезды ярче, вода прозрачнее – Галадриэль помнит, будто бы была там только вчера, и невольно улыбается, ощущая приближение дома. Только одного ей будет там не хватать: снега. Густого, рассыпчатого, виденного лишь раз – за столько-то тысяч лет! – но поразившего своей ослепительной белизной. Нигде больше не встречала она такого цвета – до недавних пор, пока не ступил на ее землю Гэндальф в новой своей ипостаси Белого мага. Бессмертие, при всем при том, не предполагает неуязвимости: жизнь сама по себе вечная способна вмиг оборваться извне – горькая ирония вселенной, что требует равновесия. И потому в последнюю их встречу владычица эльфов просила тогда еще Серого Странника быть осторожнее, потому по-эльфийски благословляла вслед; потому же вздрогнула невольно при виде белых одежд – поняла, какой ценой достались они; увидела схватку с балрогом. И дрогнула вековая выдержка, тронулась рябью, как вода на озере в ветреный день. Галадриэль помнит почти всех ныне живущих эльфов еще юнцами, а окружающий ее мир успел при ней измениться столько раз, что она уже даже не пытается узнать прежде знакомых мест. Митрандир – один из немногих, в чьем присутствии Владычица не чувствует себя древней. Сколько она себя помнит, он был всегда – так же, как и она в понимании большинства населяющих Средиземье. Если она – сама мать-земля, то он – ветер, неуловимый, неприкаянный, вечно ускользающий Странник. Они столько раз были рядом, но едва ли не впервые им действительно по пути, и символично, что здесь и сейчас – под шелковистыми эльфийскими парусами, навстречу горизонту – той самой линии вечности, границе не подвластного времени края. Гэндальф стоит на корме: одеяние его в солнечных лучах сияет, точно сотканное из миллиардов перламутровых снежинок. Галадриэль приближается, останавливается рядом, почти бок о бок, одарив сдержанной, но ласковой улыбкой. Таким, как они, слова ни к чему: слишком легки и непрочны, и слишком уж быстро забываются. Гэндальф смотрит на нее с любованием: неземная, величественная, невозможно прекрасная даже для эльфийки, она будто бы дитя самого солнца, будто бы сошла с него на землю по одному из лучей, тех, что упрямо пробиваются даже сквозь самую густую чащу; – так бесшумно, грациозно и гордо, как свойственно ей одной – владычице эльфов. А он, хоть и не эльф, но млеет перед ней и подчас теряется, ощущая себя неразумным юнцом, и в этом читается очевидная насмешка мироздания: они оба бессмертны, только она в своем бессмертии – златовласая дева, юная и прекрасная, а он – стар, сед и, наверное, ужасающе нелеп в этом своем благоговении. Его мысли для нее как на ладони: с невольной улыбкой Галадриэль невесомо касается изящной ладонью щеки Белого мага и про себя заключает, что именно снега Валинору и недоставало.