Мойка, 94

Ярко освещенное окно непрерывно покачивалось перед глазами Юсупова, словно он находился не в своей комнате в доме на Мойке, а на палубе попавшего в шторм лайнера. Проникавший сквозь занавески свет резал глаза и заставлял жмуриться. Князь вслепую зашарил рукой по стоявшей у изголовья этажерке, нащупал стакан с водой и, схватив, с жадность выпил. Во сколько, интересно, его привезли домой? В шесть, в семь утра? Все тело ныло, не говоря уже о голове… Юсупов зажмурился, силясь вспомнить. Кажется, он приехал к Распутину на закате… Они выпили…Потом в квартиру ввалилось несколько человек, все уже навеселе. Манасевич-Мануйлов, Симанович, еще кто-то в рясе…С собой у них было почти пол-ящика мадеры. Опять сели пить, откуда-то притащили гитару… «Господа, поехали на «Виллу Родэ»! – предложил кто-то. Вызвали моторы, взяли с собою оставшиеся бутылки. Юсупова Распутин посадил рядом и всю дорогу целовал, немало не смущаясь присутствием шофера и приятелей. В ресторане их компания заняла несколько столов. Опять полилось рекой спиртное… К тому времени князь был уже так пьян, что едва держался на ногах. А Распутину – хоть бы что. Когда появившиеся цыгане затянули «Пей до дна», он опрокинул в себя полстана водки и ринулся плясать. Его начищенные сапоги блестели в свете электрических ламп, волосы развевались... Как завороженный, Юсупов следил за его неистовыми движениями. Вот Распутин прошелся вприсядку, сделал круг по залу. - «Тройку», «Тройку» давай! – крикнул он оркестру и, схватив за руки пару шансонеток, сидевших за столиком возле сцены, вытянул их в середину. - Еду, еду, еду к ней, еду к любушке своей!!! Табачный дым плыл клубами в воздухе, отчего казалось, что присутствующие словно барахтаются в густом, осязаемом тумане. Дальше все помнилось очень смутно. Опять вино…Дикая жгучая ревность… Он хватает за волосы прилепившуюся к Распутину бесстыжую цыганку, она пытается вцепиться ему в лицо…Визг, хохот. Распутин целует его в засос и тащит куда-то. Кажется, это была кладовка, темная и тесная. Сильные руки сдергивают с него брюки, отрывая пуговицы, нагибают, удерживают, закрывают рот, душа вскрик… При этом воспоминании Юсупов залился румянцем, а его тело отреагировало самым недвусмысленным образом. Даже в нынешнем плачевном состоянии одна лишь мысль о том, что он отдавался этому мужику, была для него неимоверно возбуждающей, а порочное желание видеть Распутина, касаться его тела, чувствовать его первобытную мощь и необузданную страсть было пугающе сильным, почти маниакальным. Внизу подъехал автомобиль, в передней послышались громкие голоса, потом перестук быстрых шагов по лестнице, а вслед затем забарабанили в дверь спальни. Юсупову пришлось сделать над собою усилие и, держась за стену (комната плыла перед глазами), добраться до двери и повернуть ключ в замке. В следующий момент князь едва не упал от сильнейшей пощечины. Привалившись к стене, он видел, как Дмитрий Павлович шагнул в комнату и захлопнул дверь. Последовал новый удар по лицу, отчего пошла носом кровь, потом его ухватили за волосы и ткнули в газетный лист. - Полюбуйся, шлюха! На первой полосе газеты была размещена большая фотография. Юсупов попытался сфокусировать взгляд, однако это удалось не сразу - от выступивших слез все расплывалось. Он потер веки, поморгал и, уставившись опять на подсунутую газету, с ужасом обнаружил, что на фотографии изображен он сам… Он, князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, сидел, развязно расставив ноги, на коленях у Распутина, а тот держал его обеими руками за ягодицы и целовал. Юсупову показалось, что пол уходит у него из-под ног. Медленно подняв голову от газеты, он встретился с полным ярости взглядом великого князя, со страхом замечая, что в руке у того откуда-то появился хлыст. - Enculé! Дешевка! Отвечай, чем ты с ним занимался?! Ну?! – ожгло плечи, Юсупов, вскрикнув от боли, попытался заслониться, но куда там – удары сыпались один за другим. - Отвечай, мразь! Давай, говори! Ты дал ему?! Дал?! - Микки… я…ты… - начал было Юсупов, но закончить фразу не смог – у него началась истерика. Кажется, это еще больше вывело Дмитрия Павловича из себя. Он с размаха пнул ногой своего скорчившегося на полу рыдающего любовника и, наклонившись, рукой в белой перчатке брезгливо вытянул что-то из-под кровати. Встряхнул, развернул – это оказались мятые черные брюки, залитые чем-то белесым… Опять ухватив Юсупова за волосы, он заставил его приподняться и сунул ему под нос найденный предмет: - Говори, что это?! Ну ты, шлюха! Юсупов почувствовал, как его ноющее, избитое тело рывком перевернули на спину, заставили раздвинуть ноги и задрали их, а потом Микки, его обычно нежный, заботливый Микки, вошел в него одним резким яростным движением. - Шлюха…Он трогал тебя…Он ебал тебя… - бормотал, тяжело дыша, Дмитрий Павлович и вглядывался в испачканное кровью и залитое слезами лицо Юсупова. Осознание того, что его любовник совсем недавно, буквально несколько часов назад, занимался этим с другим, что чужие руки жадно мяли это белое гладкое тело, ранило его, но одновременно и приводило в совершенно неистовое возбуждение. К тому же он видел, что отнюдь не столько боль, сколько темное, жгучее наслаждение заставляет Юсупова выгибаться под ним на простынях, двигать навстречу бедрами и вскрикивать при каждом новом сильном толчке… Когда до неизбежного финала оставалось несколько мгновений, Дмитрий Павлович рывком вышел и, оседлав Юсупова, заставил того взять в рот. - Давай, соси… Соси…Соси-и-и… - вскрикнул он, кончая. Они повалились на кровать и некоторое время лежали молча, восстанавливая дыхание. Потом Юсупов робко коснулся руки любовника: - Микки…Прости меня…Я…Я… - он не договорил и уткнулся лицом в плечо великого князя. Тот провел ладонью по его спутавшимся волосам. - Скажи спасибо, что нашлись добрые люди, шепнули мне вовремя, чтоб мчался в редакцию этой газетенки. Еле успел, стопки газетные уже грузить начали. Пришлось выкупить весь тираж да еще прощелыге-редактору отсчитать красненьких стопочку… Ты только вообрази, какой шум бы поднялся, дойди газета до государя? Великий князь вздохнул и затянулся, выпустив колечками дым. - Скажи мне только одно – зачем ты это делаешь? Ведь ты сам отдаешься ему, добровольно, не так ли? На помятом лице Юсупова выступил румянец. - Я…Это сильнее меня, Микки… Когда я вижу его…Когда он смотрит на меня…Мне начинает хотеться этого так сильно, что я не могу себя сдержать… - Так не езди к нему, черт возьми! Не встречайся с ним! - Я пробовал…Через несколько дней начинаю думать только об этом… Дмитрий Павлович качнул головой. - Уж не приворожил ли этот грязный мужик тебя... Ублюдок! - Он стиснул кулаки так, что побелели костяшки. – Я убью его! Убью как собаку.