Притяжение

Притяжение - когда глаза смотрят в другие глаза чайного цвета. Руки скользят по телу, лаская бархатную кожу. Губы, поцелуи, желанные объятия. Все это было, вот только куда-то пропало. Такие уж правила: мучается только один. Но на самом деле это глупое правило, когда в отношениях есть двое. Если больно одному, второму больно по умолчанию. Просто один кричит, а другой предпочитает молчать. Ему нет смысла кричать, ведь его все равно не услышат. Его не хотят слышать. Сынхён не находит себе места уже не первую неделю. Когда все стало неправильным? Когда все сломалось? В полной темноте, пригубив сладковатое вино, Чхве ставит бокал на стол и смотрит в окно. Солнце село, небо на удивление чистое, без туч. Звезд почти не видно из-за ярких огней Сеула, но Сынхён уверен: они где-то там. И где-то там Джиён. Скорее всего, он уже пьян и все еще зол, потому что телефон вибрирует уже девятый раз. Пропущенные звонки от лидера действуют как иглы, колящие в самое сердце. С каждым новым входящим в горле возникает неприятный ком, а голову наполняют нестерпимые безнадежные мысли, что все бесповоротно закончилось. Топ совершенно не понимает, отчего Джи хочет с ним выяснять отношения, только когда пьян? Почему, когда Сынхён пришел к нему в прошлый раз и пытался поговорить, в ответ получил лишь оскорбления и равнодушное «я занят, поговорим позже»? А когда наступало это позже, было просто слишком поздно. Неужели Квон думает, что это не оскорбляет Сынхёна так же сильно, как Джиён оскорбляется сам на его собственное молчание? И дело не в том, что Чхве молчит. Наверно, он бы говорил, если бы его действительно хотели слушать, а не ждали определенных слов, например «я виноват». Но разве они не оба виноваты? Десятый пропущенный. Чхве почти отвечает, но, неуклюже дернув рукой, задевает бокал на столе, проливая вино на ковер. Пока он чертыхается, звук вибрации стихает. Нечестно, почему так? Почему с ними? Чхве берет трубку и быстрыми движениями набирает смс: это единственное, что он сейчас в состоянии сделать. «Почему ты звонишь мне, только когда пьян?» Приходит отчет о доставке, а звонки прекращаются. Сынхён тяжело вздыхает и убирает мокрые пряди со лба. Ему страшно, ему одиноко, ему хочется обнять его, но имеет ли все это смысл, если все сломалось? Если его ненавидят и за него уже все решили. Решили, что он во всем виноват. Есть ли смысл оправдывать себя? Но молчание тоже приносит боль, такую сильную, что Сынхён не уверен, есть ли он на самом деле, или все-таки его просто нет. Когда они были чуть моложе, Топ каждый раз с дрожью в сердце ловил улыбку Джиёна. Он зажимал ладонями его щеки, приближал к себе и целовал его губы в надежде, что почувствует вкус его улыбки. Он чувствовал. А сейчас нет. Ни улыбок, ни поцелуев - ничего. Если в этом виноват Сынхён, он готов признать свою вину и извиниться, вот только пусть ему объяснят, что же он такое сделал с Квоном, что его так сильно изменило. Перекрутило, перекорежило, вывернуло наизнанку. Почему из невинной овечки он превратился в волка в чужой шкуре. Разве это сделал Чхве? Разве это не желание Джиёна быть тем, кем он не является? Снова звонок. Топа всегда восхищало это упрямство в нем: лбом сломит любую дверь, даже его собственную. Он осторожно берет трубку, будто боится сломать, и нажимает на кнопку ответа. — Мы должны встретиться, — кричит Джиён. — Где ты? Я хочу тебя увидеть, мне нужно тебя увидеть. Сынхён вздыхает, но не может скрыть тот факт, что сердце волнительно стучит только лишь от его голоса. Ему до сих пор нравится этот голос, ему до сих пор нужен Джиён. — Пожалуйста… — просит Квон, и рука Чхве дрожит от стягивающей сердце боли. Он жмурится и старается отвечать как можно хладнокровнее и безразличнее: — Поговорим завтра, хорошо? В трубке звучит болезненная тишина, но Сынхён привык даже к ней. Он прекрасно видит перед собой разочарованное лицо лидера, представляет, как Джи старается не заплакать, но вряд ли у него получается. Он, наверно, кусает губы от разочарования, и этот фантом заставляет Сынхёна сглотнуть горечь, возникшую на языке. Он в самом деле делает ему больно, может и лучше, что вышло вот так? Сегодня ночью нет смысла в разговорах, все закончилось бы так же, как и всегда. Джиён уверен, что Сынхён просто ляжет в кровать, отключив звук у мобильного, а утром количество пропущенных звонков не сделает больно. Но ему больно. От звонков, от тишины, от того, что его не понимают. Сынхён мог бы даже поплакать, если бы эти слезы у него были. Он настолько пустой, сломанный и потерянный, что ему даже сложно понять, что именно с ними произошло. За окном начинается дождь. Капли ритмично тарабанят по окну и мешают уснуть. Чхве, и без того измученный, тянет одеяло на себя до самой макушки и скулит. Как же он устал! Слышится трель дверного звонка. Звук эхом проходится по тёмным коридорам и достигает спальни. Сынхён нервно дергается и садится в кровати, но он прекрасно знает, кто стоит за дверью. Джиён был бы не Джи-дрэгоном, если бы просто послушался и отправился спать. Он всегда был слишком независимым, у него на все было свое мнение и решение. Это доводило Топа до безудержного бешенства, но сегодня он спокоен, сегодня ему все это осточертело. Когда он подходит к входной двери, пробираясь по темной квартире, он думает, что же сказать, как вести себя с ним. Прогнать его или все-таки выслушать? Но если они снова сделают так, как хочет Джиён, будет ли это правильно? В дверь барабанят кулаки. Они определенно отбивают какой-то ритм, может, одну из их дуэтных песен, а может, что-то рандомное. Квон нетерпеливо пинает дверь, он прекрасно знает, что Чхве его слышит. Топ вздыхает и, повернув замок в двери, открывает, щурясь от света коридорной лампы. Джиён промок, некоторое время назад он просто стоял на улице и курил около дома Сынхёна. Домой он так и не поехал, не хотелось, поэтому такси привезло его к дому Чхве. С языка рвались обидные слова - он старался их сдерживать. Дождь вынудил его все-таки подняться и позвонить в дверь. На самом деле Квон не был уверен, что ему откроют, а вид измученного Сынхёна в пижаме с мишками заставляет его как-то нехорошо оскалиться. — Я кажется, сказал, что мы поговорим завтра, — безразлично тянет Чхве вместо приветствия, разглядывая промокшего насквозь лидера. Из-за него уже образовалась мокрая дорожка в коридоре, и теперь очередь была за ковролином Сынхёна в прихожей, привезенным им лично из США. — Я похерил телефон, — тихо отвечает Квон и скрещивает руки перед собой; его мелко трясет от холода. — Поэтому не расслышал, ты сказал «приезжай» или «пошел нахер»… — Врешь, — рычит хозяин квартиры, рывком затаскивая его внутрь и захлопывая за ним дверь. И Джиёну остается лишь одной улыбкой согласиться. Хён сканирует взглядом. Джиён ненавидит эту его привычку, он чувствует себя преступником, которого никогда не оправдают. Сам же Чхве просто переживает и прикидывает, насколько Джи пьян, будет ли он устраивать громкие разборки или быстро уснет. Гнать его домой все-таки бесчеловечно, да Сынхён и не мудак последний, чтобы не пускать на порог любимого человека. Хоть то, что Джиён ослушался его в очередной раз, злило, но разве он и не любил его за то, что Джи другой, не похожий логикой своих поступков ни на кого ранее ему знакомого? Топ молча разворачивается и скрывается в спальне. Джи облегченно выдыхает: видимо, он прошел сканирование и может расслабиться, по крайне мере, его не выгонят и не ударят по роже, и на том спасибо. Он скидывает с себя мокрый пиджак и, бросив его на кресло, оглядывается. Гостиная совсем не изменилась с тех пор, когда он был тут в последний раз: такое ощущение, что даже все вещи лежат на тех же самых местах, будто и не прошло целых два месяца. Взгляд случайно останавливается на бутылке с недопитым вином и пустым бокалом. — Ясно, — многозначительно бормочет Квон и, вылив остатки вина в бокал, залпом допивает. — Это должно подойти, — слышится голос за спиной. Хён стоит с сухой одеждой в руках. Какие-то штаны, свитер, все как он любит. Джи иронично смеется себе под нос, улыбаясь и не веря, что они действительно делают вид, что все нормально, настолько, что Чхве заботит дождь за окном больше, чем вся ублюдская ситуация между ними. — Ты меня не выгнал только потому, что пожалел шавку в дождь выкидывать? Мог бы и не церемониться, — отвечает он, и в ту же секунду Сынхён, раздраженно цыкнув, резко кидает тряпки прямо ему в лицо. В нос ударяет запах кондиционера, видимо, вещи стирала его мама. Квон от неожиданности покачивается и ловит их у самого пола, а потом бросает растерянный взгляд на хёна. Лучше бы не смотрел. Глаза бешеные, губы поджаты, дыханье как у бычары. — Я тебя не выгнал, потому что действительно не хочу, чтобы ты мок под дождем. Но и выслушивать твои пьяные оскорбления в свой адрес я не собираюсь, это я говорил тебе по телефону. Так что просто переодевайся и ложись спать… в комнате для гостей. — Нахер мне не сдался ты, твоя жалость и твои вещи, — огрызается Джи и швыряет одежду ему в лицо обратно. Чхве ее не ловит. Он вообще не сводит испепеляющего взгляда с лидера. Кулаки сами по себе сжимаются сильнее, хочется ударить, сильно, и чем больше Джи смотрит на него вот так, будто Топ во всем виноват, тем желание ему врезать возрастает. — Чего ты хочешь от меня? — Правды. Что между нами происходит? Что я тебе сделал, что ты меня так ненавидишь, игнорируешь и смотришь с ненавистью?! — голос Квона дрожит, в горле застревает комок и мешает дышать, отчего он хрипло выдыхает, но не отводит взгляда. Джиён был сильным лидером, он был сильным человеком, но как парень он всегда давал слабину в их отношениях. — О какой правде идет речь? Если за меня все решили, — уже более мягко отвечает Топ, стараясь расслабиться. Кулаки разжимаются, губы принимают привычную форму, но глаза по-прежнему стараются просто придушить, когда в них смотришь. — Никто не решал, ты просто отвернулся от меня, отмахнулся. А я так устал навязываться, — Джиён тоже позволяет себе расслабиться и присаживается на диван, нарушая зрительный контакт. Мокрая одежда оставляет следы на обшивке дивана, но Квону не до этого. Сынхён тоже старается это проигнорировать, хотя, несмотря на его небрежность, ему очень не нравится, когда чужие портят что-то в его доме. Но Джи… он ведь не чужой, так ведь? На несколько мгновений возобновляется тишина. Лишь стук капель за окном как-то напоминает им о том, что все-таки это происходит на самом деле и надо что-то говорить и делать. Тогда Топ впервые решается сказать просто все как есть. — И это говорит человек, который себя любил всегда больше других. Тот, который обижается, что с ним не ходят на вечеринки. Ради тебя я хотя бы на них ходил, а ты ради меня оставался дома хоть раз без упреков, обид и скандалов? Мы хоть раз делали, что мне нравится, без одолжения и прочих условий «я тебе, ты мне»? У тебя есть твои друзья, твоя работа, твои собаки и, видимо, я, как такая же собственность. А стоит мне хоть как-то отвоевать свою свободу, свое я, то, что мне поистине нравится, ты упрекаешь меня, будто я разлюбил, остыл, что ты больше не интересен! Квон слушает внимательно, хлопая глазами. И хоть за окном стоит глубокая ночь, свет от уличных фонарей прекрасно освещает комнату белым приглушенным светом. Сынхён подавлен, он впервые говорит так много, и от каждого слова у Джиёна убавляется уверенности, что он знает всю ситуацию. А Сынхён задыхается, тараторя взахлеб, но при этом не двигает ни единым мускулом. Словно говорящий манекен, который онемел от боли, что живет в его сердце. Просто есть люди, которым проще выговориться, а есть такие, как он, которые пилят себя изнутри, пока не образуется дыра, из которой кровоточит правда. — И тебе, конечно, удобнее думать, что тебя бросили, тебя игнорируют, писать в твиттер, выставляя свои переживания напоказ «ах, какой я несчастный, сегодня меня оставили одного». Читать, как все фанаты тебя жалеют, бедный Джиённи, он так несчастлив в любви… А ты сам хоть что-то сделал для счастья? Ты, кроме как предоставлять мне претензии и звонить в 3 ночи пьяным, хоть что-то сделал из того, что нравилось мне?! — Я тебя просто любил, — тихо отвечает Квон, не веря, что Сынхён действительно о нем так думает. — Но раз я такой ужасный в твоих глазах, я понимаю, отчего ты стал холоден, я… у меня нет слов. Я просто маленький неудачник, которому не везет. Чхве выдыхает, осознавая, что его немного колотит от адреналина. Он позволяет себе сдвинуться с места и присесть рядом с Джиёном, устремляясь взглядом в пол. — Ты не неудачник. И я не старался быть с тобой холодным. Я просто подумал, раз никто не слышит меня, никто не хочет понять, что со мной… Мне не стоит пытаться донести это состояние до других. Я просто был сам по себе, и я действительно не понимал, что я такого сделал тебе, отчего стал во всем виноват? И что ты сделал мне, раз считаешь себя невиновным? Джиён смотрит на него, и по левой щеке скатывается слеза. Квон настольно ошарашен от высказанных ему слов, он только сейчас понимает, как же больно все это время было Сынхёну. Просто потому, что они не сели поговорить, как делают сейчас. — Надо было мне сказать… Я бы… — Что? Ты отмахивался работой, а говорить ты хотел исключительно как сейчас, с полным набором перегара, песенок переслушал? Ты хотя бы завтра будешь помнить, что я сказал тебе сейчас? — язвит Чхве, и это сильно ранит Джиёна, хотя бы потому, что Топ обычно напивался чаще. Он пятится от него на край дивана, рукой нащупывая свой мокрый пиджак на соседнем кресле. — Думаю, мне стоит поехать домой. Я все испортил и, как обычно, не послушал тебя, мне жаль. — И я любил тебя за то, что ты никогда не слушаешь меня, — губы хёна трогает едва заметная улыбка. — Мне будет спокойнее, если ты переночуешь здесь, а утром мы сядем и договорим. Только честно, без секретов, споров и обвинений. Ты хочешь этого? Джиён пару часов назад хотел выкинуть Чхве Сынхёна из своей жизни. Оставить его, как разбитый телефон на дороге, и умчаться спать. Но… после всего им сказанного он понимает, как ошибался, и что сейчас желает вовсе не этого. Квон кивает, уверенно и для надежности несколько раз. Сейчас в голове действительно творится такой сумбур из потока мыслей, что лучше все отложить до утра. Он аккуратно подбирает брошенные вещи и отправляется в спальню. Отношения - это когда есть двое и нет слова «я». Каждую проблему, каждое недопонимание нужно обсуждать друг с другом, делиться не только счастьем с любимым, но и своими переживаниями, и даже горем. Джиён не знал, что Сынхён все видел иначе, он не знал, как, оказывается, много ошибался. Но и Сынхён понял, что зря так много времени молчал, притворяясь, что все замечательно. Теперь они оба хотят верить, что утром будет особенный день, потому что сами изменились сегодня и не потеряют друг друга завтра.