Morgenrot

На душу мягкой, невесомой периной ложилось тягучее удовольствие и разгоряченное наслаждение. Они, казалось, шли с самых отдаленных участков тела, оставляя их холодными, под стать воздуху, и сосредотачивали свою силу в эпицентре - сердце, заставляя его гулкими стуками отдаваться где-то внутри, нежно стеная. Яркая полоска горизонта окрашивалась первыми изгибами лучей, которые прорезали небо холодных тонов разными по яркости алыми, оранжевыми, фиолетовыми и розовыми оттенками. Это было похоже на извилистые лучи молнии - их было много и по всему горизонту, но они оставались на нем, лишь со временем плавно стираясь, так же тягуче и сладостно, каким я испытывал удовольствие в этот миг. Прекраснее этого ничего не было на свете. И ничего не было нужно. Только эта шиферная крыша, этот неудобный матрас с кое-где порванной тканью, светлая голова на моей груди и это щемяще-нежное чувство внутри. - Я люблю тебя.. Наше время течет вперед, унося с собой все на свете. Прошлое, мысли, планы, задумки. Чувства и эмоции тоже там, тонут в пучине быстро уходящих минут и секунд. К нему нельзя прикоснуться, нельзя почувствовать, как оно медленно и плавно утекает сквозь пальцы, оставляя приятное ощущение на коже. Нельзя понять, теплое оно или холодное. Никакое. Но между тем от него зависит вся наша жизнь. Оно и дает нам жизнь. Но в мире еще столько много вещей, которые способны вершить жизни людей. Та же самая судьба. Нет, я знаю, что я сейчас размышляю о довольно банальных вещах, ведь всем и каждому знакомо это слово. И по большей степени оно ассоциируется с "потерей", "болью", "грустью". Судьба такая, она не щадит никого. Она играет людьми по каким-то своим выдуманным правилам, зачастую меняя их же и внося своей твердой рукой совершенно удивительные перемены. Нам всегда остается лишь наблюдать за подобным, сомневаться, и.. продолжать жить. Время и судьба не пощадили никого, для всех они остаются незримыми вершителями жизненных линий. Если представить хоть одну в голове, можно проследить ровную разноцветную линию, которая ломается под немыслимыми углами в разных местах. А иногда она остается прямой и ровной. А иногда и вовсе обрывается. И можно только догадываться почему. А мне ведь уже целых двадцать семь лет. Не сказать, что очень много, но со стороны маленького парнишки лет восемнадцати, я, наверное, выгляжу стариком. До сих пор вспоминаю, с каким благоговением я открывал рот и внимательно слушал людей такого же возраста, как я сейчас. А теперь, наблюдая таких же подростков, нахожу это довольно забавным. Вот уж ирония судьбы. Но мне во многом повезло. За эти двадцать семь лет я сделал карьеру и совершенно ни в чем не нуждаюсь. Уже больше нет того мальчика, который говорит "хочу" и не может этого себе позволить, а потом усиленно копит и копит, чтобы придти к определенной цели. Больше нет того смущенного, упрямого и целеустремленного юнца, который пытается пробиться в жизнь под общий смех наученных судьбою людей. Больше нет того мечтателя и романтика, ведомого лишь собственными чувствами, наивного и чистого, а так же хрупкого, как лист после термической обработки. Несчастный, он погиб под давлением тех самых судьбы и времени, заставивших юнца преобразиться в совершенно противоположного ему по характеру мужчину. Я говорю это так, словно давно жалею утерянное прошлое. Но это не так. Сейчас, устав от бесконечного наблюдения за крахом конкурентов, мне только и остается иногда поддаваться ностальгии и оглядываться назад. И я рад, что все случилось именно так, и никак иначе. Ведь если бы моя незримая разноцветная линия свернулась под другим углом, или же я сам, в надежде, что принимаю незапланированное судьбой решение, принял бы иное, все было совсем по-другому. Даже представить страшно. Наверное, все это время мне везло, раз я взлетел вверх. Это похоже на огромное топкое болото и неустойчивые камни под ногами, с помощью которых можно его преодолеть. Одни камни скользкие, другие слишком тонки, чтобы удержать твой вес - и тут считай-не считай, присматривайся-не присматривайся, все равно можно угодить в природную ловушку. Это страшно. Кажется, я не пропустил ни одного нужного камня. Как забавно. И вместе с тем, думая об этом, я испытываю дичайшее облегчение. Кстати говоря, теперь, имея большой доход и возможность получить все те "хочу", что хотел раньше, и которые иногда возникают и сейчас, жить стало невыносимо просто и скучно. Я могу купить все, что взбредет в голову. Могу устроить "саботаж" самому себе, могу открыть новую компанию или модельное агентство. Самое смешное, что даже если я вложу в эту маленькую компанию много денег и раскручу ее до больших размеров, и вдруг она прогорит - я ничего не потеряю. Так уж все случилось. Теперь, после всего, что я сказал, моя ностальгия по ушедшему должна стать более ясной. Весь мир превратился в шахматную доску, я остался в окружении моей полной свиты, а из врагов на поле остались лишь пешки. Главное - умело передвигать фигуры и управлять, как кукловод, своими подчиненными. Но раз на поле кроме пешек никого - не значит ли это, что мой главный бой давно выигран, и теперь стоит уйти на покой? Возможно. Я давно задумывался об этом. Например, что какая-нибудь миленькая девушка родит мне наследника, и я обучу его всему, что знаю. Это позволит потом ему дальше умело передвигать фигуры и устранять любых новоиспеченных королей. Но это все так и оставалось в плане задумок, а в моей голове было лишь четкое осознание жестокой реальности - я имел довольно странную для многих людей особенность, которая просто напрочь убивала все мои драгоценные мечты о семье и наследнике. Она втаптывала в грязь моего маленького романтика и наивного мальчика, памятник которым я давно поставил на своем маленьком выдуманном кладбище и каждый раз приношу цветы. Я был геем, причем без всяких отклонений - девушки меня не привлекали вообще. Нет, я ничего не имел против них, но в качестве спутниц жизни не видел ни одной. Более того, еще тем маленьким мальчиком, погруженным в свои мечты, я уже понимал это и старался принять себя таким, какой я есть, как бы это тяжело не давалось. Современный мир еще не готов повсеместно принять нетрадиционную ориентацию. Поэтому моя тайна была одной лишней монетой в копилку врагов, что заставило меня надолго запереть эту особенность глубоко в себе и надежно оберегать эту тайну. Я оберегал ее до тех пор, пока моя стальная защита не рухнула из-за наивного и нежного ростка чувств внутри. Жизнь приобретала смысл лишь тогда, когда я касался его нежной кожи, вдыхал запах шампуня и его тела. Когда я глазами вдруг встречался с его смущенным взглядом карих глаз, которые он тут же отводил. Он всегда смотрел на меня восторженно, словно хотел сделать своим божеством. Впитывал каждое мое слово, звук, наставление. Он смотрел на меня с полуоткрытым ртом, задерживая дыхание и выдыхая так нежно и осторожно, словно это давалось ему с большим трудом. Тогда я не сдерживался и целовал его в эти сладкие губы, вплетал пальцы в блондинистые волосы, нежно проводил рукой по гладкой коже. Можно только представить, сколько мы провели бессонных ночей в объятиях друг друга и порывах страсти. Наверное, этой любовью увенчалась моя жизнь, ведь вопреки всем представлениям о том, что благодаря этому нежному и не предвещающему ничего хорошему чувству моя карьера сломается, как карточный домик от неловкого движения, все наоборот пошло по прямой линии вверх и завершилось безоговорочным успехом. Я чувствовал себя как никогда сильным, я мог свернуть горы. Моя душа пела, рвалась в бой и подначивала сломить того или иного конкурента самыми разными способами. И я ломал. Я ломал их на своем пути и бескорыстно и чисто любил своего мальчика. Он шумно дышал, стараясь как можно больше вдохнуть воздуха, из-за чего ребра очень отчетливо выделялись на его теле. Он изгибался, мелко дрожал всем телом, и, ни капли не стесняясь меня, громко стонал. Пальчики сдирали короткими ногтями кожу на моей спине и плечах, заставляя такую сладкую в это время боль пульсацией отдаваться по всему телу. Капельки пота скатывались по лбу и блестели в ночном свете на его теле, словно маленькие бриллианты. Ему нравилось, когда я входил в него резко, задевая простату и крепко сжимая пальцами бедра. Я прекрасно знал. И я делал это, подаваясь вперед, в его податливое и горячее тело, ощущая как он крепко сжимает меня внутри. -...я люблю тебя. Кажется, я уже говорил о ломанных линиях судьбы? Да. Говорил. Так вот, жизнь перестала ею быть и превратилась бы в сказку, если бы все так и оставалось. Чего можно было еще желать? Я, зарабатывающий кучу денег одним легким движением руки, уже не знающий, куда их потратить, и рядом со мной мой маленький малыш. Он был таким чистым и невинным.. И судьба сыграла свою роль. Я даже не заметил, как мой маленький чистый малыш превратился в дешевую, развращенную деньгами шлюху. Первое осознание поразило мой разум настолько, что я ему не поверил. Я, вроде как, был реалистом, который больше был подвержен дорогам, избранным лишь холодным разумом и волей, чем сердцем и нежными, такими изменчивыми чувствами. Мои глаза были закрыты, я не готов был поверить столь очевидным фактам. Да, дорогая и модная одежда, но лишь для того, чтобы мой мальчик соответствовал своему статусу, который был крайне высоким, пока он встречался со мной. Да, одеколон и дорогие подарки. Да, все что он хотел по первому слову, лишь бы никогда не расстраивался и всегда улыбался. Да, клубы, но только потому, что дома ему было скучно, пока я посвящал все свое время второй любовнице по имени "работа". И после таких "да", когда я все же осознал свой промах, я больше не мог сидеть спокойно. Чувства, которых по обыкновению для меня не существовало вообще, играли в жестокие игры внутри меня, сжимали мою душу своими холодными пальцами, терзали ее, мучили, давили на сознание. Казалось, от такой невыносимой пытки я сойду с ума.. И сошел бы, если бы не решился на отчаянный поступок... Новенькая камера смотрела на меня своим широким объективом, и, казалось, даже с неким любопытством. Она очень даже хорошо смотрелась в углу и была почти неприметной. По крайней мере, незнающий человек не мог ее заметить, а знающий мог рассмотреть, но с трудом. И вот я, сфокусировав взгляд и вглядываясь в сливающуюся со стеной линзу, довольно усмехался. В разных местах были спрятаны жучки, которые тоже заметить было довольно сложно. Кажется, вся квартира была напичкана средствами для прослушки и слежения. Дело сделано. Возможно, это было нехорошо и неправильно... Но я не мог иначе. - Это все потому, что я люблю тебя. Я тогда еще не знал, что меня ждет. И не узнал бы до самого конца. Ведь нельзя заранее знать, что будет, а что нет, верно? Вот и я не мог знать подобное. Я лишь продолжал заниматься собственными важными делами, иногда поглядывая на дисплей. Камера показывала мне все очень точно и до мелких деталей - вот, что мой мальчик делает утром, вот, что днем. Вот, как он куда-то собирается, вот, как возвращается домой, и, устало поскидывав с себя вещи, и, не дождавшись меня, засыпает. Я почти всегда заставал его в таком состоянии. Я уходил с лучами рассвета, а возвращался глубокой ночью, когда ждать меня уже было бессмысленно. Но так уж у нас было заведено, что в выходные я старался сполна возместить ему всю неделю собственного отсутствия. И обычно эти маленькие "праздники" необычайно радовали его. Радовали нас обоих. До самого конца. Пока я не разбил собственную сказку тем, что не должен был видеть. Вдребезги, как хрустальную вазу. Громко и с множеством ранящих осколков. - Милый... Ян... - он поднял заплаканные глаза на меня, кусая итак искусанные губы и думая над продолжением своей фразы. Вдоволь насладились друг другом, голубки. Ну, что ж. Продолжаться я этому не позволю. Ярость разгорелась в моей груди только сильнее, когда глаза наткнулись на обнаженного любовника моего любимого мальчика. И на это он променял меня?! На этого сутулого дрыща?! Без денег, положения, уважения и даже намека на красоту?! Который даже защитить его толком не может, только стоит и пялится на меня, как баран на новые ворота?! Это было ужасно. Мое тело колотило от напряжения, я хотел разбить этой мрази морду и тут же придушить эту мелкую шлюху. Я хотел бить его лицом об стену, пока оно не превратится в кровавое месиво. Я хотел уничтожить все, что хоть когда-нибудь меня связывало с ним. Ярость в груди постепенно сменилась смятением и пустотой, пока я стоял, оперевшись о стену, и пытался держать себя в руках. Я не знал, что мне делать - все-таки довольно долгое время, которое я жил вместе с ним, просто так из памяти не выкинешь. - Я люблю его, - он снова заплакал, пряча глаза в ладошках, всхлипывая и шмыгая носом. Его слова эхом отразились в моей голове. Они сначала звучали очень тихо и ненавязчиво, пока не превратились в настойчивый вой, заглушающий все вокруг и бьющий по барабанным перепонкам. Кажется, я очень долго его слышал, он разрывал меня изнутри с каждой секундой все больше. И чтобы он хоть на какое-то мгновение оставил меня в покое, чтобы дал такую бесценную минуту отдыха, я бросился в нашу спальню, комкая чужие вещи и выкидывая их оттуда. - Убирайся.. Убирайся, убирайся! Чтобы духу твоего здесь не было! Но все это было в прошлом. В прошлом, в прошлом. Покачав головой, ловя внутри отголоски некого разочарования, я повернулся в своем кожаном кресле, не забыв взять стакан с дорогим виски. И когда все успело так измениться? Вместо воды и теплого чая - дорогой алкоголь, согревающий тело, но никак не душу. Дорогие и, не спорю, удобные вещи. Деньги, которыми можно было купить весь мир. И такое отречение от жизни, разочарованность, скука. Наверное, только что это было чистосердечное признание. Я долгое время сам себе не мог признаться, что все живое во мне погасло с того самого случая. Я ведь действительно любил, а это было чистой воды предательство. Я знал так же и о тех, кто испытывал это неоднократно, но таких людей я не жалел, ведь жалость - самое последнее, что можно было придумать для сломленного человека. Она делала людей слабыми и падкими на утешение. Поэтому я лишь сочувствовал, и в тайне испытывал облегчение от того, что мне довелось испытать подобное лишь единожды. Маленькая птичка, порхая своими крылышками, села на край балки, на которых прочно держались стекла моего офиса. Она была настолько мала, что могла сидеть на столь коротком и миниатюрном выступе, и улетать никуда не собиралась. Я внутренне удивился столь странному событию - мой офис находился не на маленькой высоте, да и это самое место было мало привлекательным. Тогда что же заставило столь нежное и маленькое создание выбрать именно это место? Мысли выбрали новое течение, и тут же перешли от птички к себе самому. Наверное, я похож на нее, даже слишком. Я взобрался на вершину только для того, чтобы меня не достали пираньи, ожидающие внизу, и приник к ней, чтобы не унесли сильные вихри, парящие в вышине. И это неказистое место было неудобное, с него было легко сорваться, но я все равно был здесь, чего бы то мне не стоило. Птичка, внезапно сорвавшись со своего места, улетела куда-то вдаль, не давая мне возможности рассмотреть ее как следует. Был ли у нее какой-то особый окрас, какие-то определенные ярко выраженные черты для своего вида - какая теперь разница? Да и стал ли я рассматривать ее при других обстоятельствах, не отвлеченный бездельем и собственными мыслями? Да и стал бы я рассматривать ее вообще, не найдя такое поразительное и странное сходство с собой? Наверное, я стал слишком придираться к мелочам. Волна мыслей и ностальгии спала, заставляя меня медленно вернуться в реальную жизнь. Вот таким уж я был - всегда сам по себе, в ладу с собой, рассчитывающий только на силу собственного ума и опыта. Я перестал верить в какие-либо чувства вообще, и лишь иногда ловя такие знакомые отголоски в себе, тут же отгонял их, как огонь. Не нужно мне этого было больше. Я не видел ничего кроме работы, и эта "вторая любовница" стала моей верной супругой и спутницей по жизни. Единственная в женском роде. День уже склонился к вечеру, лишая меня возможности наблюдать закат или что-нибудь по своей природе такое же прекрасное. За окном видно было лишь выборочное поблескивание балок в свете больших плафонов и огни ночного города. Тьма, все сильнее сгущающаяся над родным городом, не давала даже рассмотреть ночную магистраль с высоты моего офиса. Это был знак, что я снова засиделся за работой и уже пора было домой. "Дом", такое сладкое слово, обозначающее так много. И семью, и родных, ждущих тебя в определенной локации. Но у меня не было никого, кто мог бы ждать меня "дома". Родители давно умерли, так и не успев увидеть моего головокружительного успеха в своем деле, а братьев и сестер у меня не было. Поэтому я полноправно чувствовал себя полностью одиноким в месте, который любой другой считал своим домом. Нет, я не жалуюсь, порой это было прекрасно. Вру, это всегда было прекрасно. Но не тогда, когда я был захвачен в плен ностальгии и мыслей об ушедшем. Тем более, я иногда развлекался тем, что снимал таких же мальчиков-шлюх, какая до этого была у меня. Я ни капли не смущался и не беспокоился о том, что кто-то может об этом пронюхать. Время для беспокойств давно прошло, мои конкуренты превратились в мелких сошек. Осталось разве что захватить весь мир сетью своей корпорации, но тогда придется снова вступать на тропу войны, и играть в более серьезные игры, уже с претендентами на мировое лидерство. А это новая морока. Разве мне это было нужно? Я уже получил все, что хотел. Думаю, "претенденты на мировое лидерство" думали совершенно не так. И это была достойная причина, по которой в подобные дебри лезть не стоило. Я мог только догадываться, о чем думало большинство людей. Догадываться, и все равно не представлять себе подобного. Слишком уж это было непредсказуемо. Встав с кресла, которое довольно скрипнуло, словно обрадовавшись тому, что я наконец иду домой, я взял плащ и зонтик. Печально улыбнувшись ему, накинув пальто, я вышел за дверь. Завтра его уже не будет у меня в кабинете, будет новое, пахнущее кожей. И оно не будет скрипеть. По крайней мере, очень долго, пока не отслужит свой срок.

I know as soon as I'll arrive Everything is possible. Cause no one has to hide Beyond the invisible. *

Так проходили мои дни. Их череда тянулась одним серым балахоном сквозь всю мою жизнь. Я приходил на работу, работал, не покладая рук, разбирал документы, решал разного рода стратегические задачи. Строил свою тактику, делал доклады и презентации, созывая разного рода совещания, чтобы показать себя серьезным и ответственным специалистом. Чтобы люди знали, что они доверяют свою судьбу достойному претенденту, и чтобы никто не смел подумать, что я ничем не занимаюсь. А потом, ближе к концу дня, когда в смежных офисах уже гас свет и все расходились по домам, предавался таким неловким воспоминаниям. Я делал это не специально - сидя за очередным документом, перебирая в голове разного рода варианты, я вдруг натыкался на собственную мысль о том, что скучаю по чужим объятиям, и отвлекался. Мне даже повезло, что это случалось все реже и реже, по крайней мере, уже не так часто, как с того знаменательного дня, когда я порвал все отношения со своим мальчиком. Кажется, так и было всегда. И ничего не менялось. Кажется, я даже сдался, решив, что именно такой жизни я и посвятил всего себя. Ведь я этого хотел. Кажется. Глупо теперь идти на попятную. Но из-за однообразия дней, без привнесения чего-то нового, что было мне необходимо, я действительно стал сходить с ума. Работа отвлекала меня на какое-то время, но сердце и душа все равно тянулись туда, где когда-то был мой дом. Где меня ждали теплые объятия и восторженный взгляд цвета топленого шоколада. И я понимал, что когда-нибудь не вынесу этого. И когда-нибудь все должно измениться. Это необходимо мне. Когда-нибудь.