Канцлер

Беатриче Ашли стояла в коридоре Башни Белого Золота, сжимая в руках посох. Как бы она не прислушивалась, происходившее в кабинете канцлера-потентата Окато оставалось для нее неизвестным. Вскоре архимаг Травен вышел из кабинета, раскланиваясь. Он прикрыл дверь, платком вытер пот со лба и сразу же схватил Беатриче за руку. — Верховный канцлер тобой доволен, — сообщил Травен доверительно, наклоняясь к Беатриче поближе. Его обвисшие щеки подрагивали от одобрения. — Я не ошибся, когда порекомендовал тебя. — Спасибо, дядя, — кивнула Беатриче. — Это большая честь для меня — заменять Эвенгелину Бианик в покоях канцлера... в качестве его личного телохранителя и боевого мага, я имею в виду. Травен по-отечески потрепал Беатриче по щеке и заметил: — Клинки потеряли свой статус после убийства Уриэля VII, но мы, университетские маги, должны поддерживать свою веками проверенную репутацию. Будь предельно внимательна, умоляю, я знаю, как ты любишь глазеть по сторонам и ловить ворон вместо того, чтобы сосредоточиться на деле. — Я буду очень внимательна, — пообещала Беатриче, сжав ладонь Травена в ответ. Бретонцев часто обвиняли в излишней семейственности, но сами жители Хай-Рока не видели ничего плохого в том, чтобы в первую очередь думать о семье. Хороших молодых боевых магов много, но все ли они приходятся архимагу племянниками? — Все, иди, — Травен выпустил руку Беатриче из пальцев, подтолкнув девушку к двери, — Окато тебя спрашивает. Ради всех богов, не опозорь меня, а то он уже начал задавать наводящие вопросы о семье. Мол, а у вас есть сестра, а у той, говорят, дочь поступила в Университет Магии два года назад. Беатриче кивнула и, предупредительно постучав, вошла в кабинет. — В Алиноре сначала стучат, потом ждут ответа, и только потом заходят, — почти сразу же отозвался Окато, склонившийся над бумагами. Рука с пером зависла над чернильницей, на самом кончике пера покачивалась жирная смоляная капля. — Здесь, в Сиродииле, стучат и входят одновременно. Спрашивается, зачем тогда вообще — стучать? С таким же успехом вы могли бы открыть двери ногой, войти сюда, сесть на стол и лущить орехи. — Добрый день, канцлер, — поздоровалась Беатриче, не обращая внимания на его ворчание. Окато считал себя довольно остроумным, но большинство его шуток были практически неотличимы от упреков. Однако пообщавшись с ним поближе, Беатриче поняла, что Окато по-своему любит посмеяться — но только не над собой. — Присаживайтесь, — Окато кивнул на простой деревянный стул с обтянутым коричневой кожей сиденьем перед его рабочим столом. — Я хотел с вами поговорить. Беатриче прислонила посох к стене и села, принявшись разглядывать заваленный письмами и донесениями стол Окато. Справа и слева от локтей Окато высились внушительные стопки самых разных бумаг. Насколько Беатриче могла понять из рассказов Эвенгелины, предыдущей телохранительницы канцлера, объем бумажной работы не уменьшался со дня убийства последнего Септима, зато поводов появляться на людях значительно прибавилось. — Возьмите с полки книгу, вон ту, черную, с серебряным обрезом. Прочитайте предисловие и первую главу, — велел Окато, ссутулившись над пожелтевшим от времени отчетом, накрывшим собой письмо с еще не просохшими чернилами. Он сощурился, в задумчивости постукивая пальцами по столу. Решившись, Окато перечеркнул написанное и потянулся за чистым листом. — Когда я закончу, мы пройдемся и поговорим. Это важный разговор. — Хорошо, канцлер, — кивнула Беатриче, и подошла к шкафу, стоявшему напротив стола. На его верхней полке обнаружилось искомое — маленький черный том с серебряным обрезом без надписей, без названия и имени автора на корешке. Открыв книгу, она прочитала заглавие вслух: «В двух шагах от Обливиона: Храброе Сердце». — Это шутка? — удивилась Беатриче. — Мы проходили теорию Героя на первом курсе, но я... — Неважно, что вы, Травен или Университет думаете по этому поводу, — поморщился Окато. — Садитесь, читайте — и мы поговорим. Беатриче вернулась к столу и села на край стула; открыв томик, она начала читать. Очень скоро чтение так ее захватило, что она очнулась только когда канцлер, перегнувшись через стол, легонько потряс ее за плечо. — Что? Да? — Беатриче вздрогнула, закладывая нужную страницу плетеным язычком-закладкой, вшитой в переплет. — Я даже и не заметила, как... — Как прочитали уже половину, — заметил Окато, вставая из-за стола и бросая несколько пакетов с документами в его верхний ящик, который он тут же запер на ключ. Пощелкав Окато, канцлер провел заискрившей ладонью по столу, обновляя охранное заклинание. Потом он завинтил чернильницу и убрала перья и стеки — в чехол, а государственную печать — в двемерскую шкатулку со сложным замком, которая закрывалась сама, а открывалась только если с помощью маленького колесика на днище указать в окошке на ее крышке нужное сочетание цифр. — Пойдемте, — пригласил Окато, приглашающе открывая дверь из кабинета. — Книгу можете взять с собой. Это хорошо, что чтение вас захватило. Беатриче зажала томик «Храброго сердца» подмышкой и, забрав посох, вышла. Окато закрыл кабинет на ключ, подергав дверь перед тем, как уйти — дверь не поддавалась. Он потер подбородок и, разогрев ладони, провел в воздухе пальцем неровный пылающий круг, в котором вспыхнули знаки Обливиона, сразу же впитавшиеся в дверные створки. Колдовская ловушка напоследок вспыхнула багровым, и превратилась в едва различимые пыльные отметины на дереве. — Вы владеете заклинаниями школы колдовства? — спросила Беатриче с любопытством. Она думала, что канцлер предпочитает боевую магию и алхимию, ведь он любил повторять, что «алхимия разогревает ум, а огненный шар — неприятеля». — Я много чем владею, но это не предмет нашей сегодняшней беседы, — ответил Окато. — Что если мы сегодня поднимемся на смотровую площадку нашей башни, Беатриче? — Смотровая площадка... — с сомнением протянула Беатриче. — Вы уверены, канцлер? Окато расхохотался, положив Беатриче руку на плечо: — Ради Восьми... — Ради Девяти, — мягко поправила его Беатриче, прикусив губу, когда поняла, что позволила себе опасную бестактность. Ей не следовало перебивать первого человека в Империи, выполняющего обязанности ныне покойного Уриэля Септима. — Восемь, Девять, разница всего в одной цифре по имени Талос, — пошутил Окато. Казалось, он то ли не обратил внимания на ее оговорку, то ли не придал ей особого значения. — При всем уважении к Септимам, Тайбер Септим был неплохим правителем, но для того, чтобы стать богом, нужно быть хотябы даэдра для начала. — Вы, университетские маги, не уделяете достаточно внимания физической подготовке. Твой дядя, Травен, всегда предпочитал утренней пробежке чай со сливками и плюшку, практическим занятиям — сидение в кабинете и, в конце концов, вечерней прогулке за алхимическими ингредиентами — до ночи затягивающийся симпозиум с коллегами, вином и... дамами, — говорил Окато, быстрым шагом поднимаясь по лестнице, широкой лентой обвивавшей башню по внешней галерее. Беатриче едва успевала за высоким, энергичным, широко шагающим канцлером, стараясь не показывать, что подъем дается ей нелегко. Магический посох тяжким грузом давил на спину, а «Храброе Сердце» оттягивало локоть, вызывая ломоту в боку. Наконец, Беатриче обеими руками ухватилась за одну из колонн, жестом показывая, что ей нужно сделать передышку. — Что же вы, Ашли, — усмехнулся Окато. — Боевой маг-телохранитель должен быть в лучшей форме, чем его слабый, стареющий канцлер, слепой, как крот, от бесконечных чтения и письма. — Вряд ли вас можно назвать стареющим или слепым, как крот, — возразила Беатриче, задыхаясь. Ее сердце билось так часто, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Окато наклонился к ней в ироничном сочувствии, забирая посох из перевязи. И правда, Окато из Фирстхолда сравнялась не одна сотня лет, а он словно бы и не менялся: только морщинок у глаз прибавлялось,да глубже становились складки у рта. Если бы канцлер был человеком, Беатриче ни за что не дала бы ему больше сорока с небольшим лет. — Все, считайте, что мы отдохнули достаточно, — объявил Окато, подкидывая ее посох в руке. — Я пока понесу вашу безделицу, но вы обещаете мне, что останавливаться мы больше не будем. — Хорошо, канцлер, — пообещала Беатриче. Она ошибалась. На пути к смотровой площадке Башни Белого Золота ей пришлось сделать еще несколько остановок. Окато шагал впереди, — невозмутимый, по-мальчишески подтянутый — хвост каштановых волос с одинокой седой прядью легкомысленно болтался у основания головы, ударяя по спине. Окато следил за собой и считал, что умение поразить врага молнией не отменяет самой обыкновенной зарядки, так что догоняя его после очередного привала Беатриче приходилось бежать, подхватывая юбки. Наконец, они добрели до двери на смотровую площадку на вершине башни, и Окато вежливо отступил в сторону, пропуская едва державшуюся на ногах Беатриче вперед. Она толкнула дверь и вышла на площадку, пошатываясь, подошла к башенной стене и обессилено ухватилась за ее зубцы, похожие на посеревшие от времени драконьи клыки. Беатриче замерла, подставляя лицо упругим порывам свежего ветра с озера Румаре, блестевшего в лучах закатного солнца, как золотое зеркало. Корабли в Портовом Районе казались игрушками ее младшего брата, оставленными в банном тазу, дома — кукольными домиками, а люди — даже не муравьями, а чернильными точками, копошащимися внизу. Окато положил книгу и посох на одну из скамеек, установленных на площадке по указанию покойного Уриэля VII, и встал рядом с Беатриче, сложив руки на груди. — Теория Героя, легенда о Герое, называйте, как хотите, — начал Окато. Порывы ветра заглушали его негромкий голос, поэтому Беатриче подошла к канцлеру поближе, так, что могла чувствовать исходивший от него запах книжной пыли и старых чернил. — В бытность обучения в Университете я тоже считал эту теорию достаточно странной, если не сказать — бредовой, пока не столкнулся с ее успешным превращением в аксиому во Вварденфелльском инциденте. — Это Мономиф, — сказал он, устало потирая переносицу. Беатриче подумала, что канцлер очень мало спит. — История, которая повторяется. Герои того или иного вида... — Или реинкарнация одного и того же героя, — добавила Беатриче, которая изучала мономиф в Университете, но только как старинную легенду. — Или их реинкарнации, — кивнул Окато, — появляются во время кризиса. Долгое время я игнорировал записи своих предшественников, но — помните ли вы историю с возвращением «возрожденного лорда Неревара» в лице некоего Нереварина, который смог пресечь попытки лорда Дагота узурпировать власть в провинции Морровинд? Мы финансировали поддержку Неревара потому, что введение Имперских войск в Морровинд или активация легионов в фортах могли бы привести к непредсказуемым последствиям, вплоть до восстания. Данмеры до сих пор весьма болезненно реагируют на присоединение Вварденфелла к Империи. Однако события очень быстро вышли из-под нашего контроля, начав развиваться в строгом согласии с предсказанием одного из Свитков. — Как видите, есть множество способов разрешения конфликта, и далеко не всегда их удается контролировать, хотя к контролю, пусть даже опосредованному, все равно нужно стремиться, — подвел итог Окато, коснувшись рукой волос — налетевший порыв тяжелого, яростного ветра словно пытался сдуть их с башни. Беатриче покачнулась, прижимаясь плечом к поджарому боку канцлера. — Но вы думали о том, откуда приходят герои? — спросила Беатриче, поднимая голову, чтобы заглянуть Окато в глаза. Бретонцы невысоки ростом, а альтмеры, напротив, низкорослыми бывают редко, поэтому обычно взгляд Беатриче приходился на уровне его груди. — Думал. И у меня нет определенного ответа, — сказал Окато. — Может быть, их присылают аэдра, может быть — даэдра. Если же Герой — реинкарнация одной и той же души, то это вполне может быть делом рук Всеотца. Бродячая душа, исправляющая ошибки несовершенного механизма Нирна. — Как вы знаете, Уриэль VII мертв, — продолжил Окато, — а Амулет утерян. Я не паникую только потому, что, кажется, мы нашли Древний Свиток, указывающий на то, что мы входим в новый этап кризиса. А как только начинается кризис, появляется Герой. — Канцлер, но вы понимаете, что мы не можем надеяться только на то, что придет этот самый герой и всех спасет? — тревожно спросила Беатриче. — Нам нужны какие-то наши собственные меры, шаги... — Я уже подстраховал себя и Империю. Кое-какие распоряжения были отданы Джоффри, главе Клинков. Возможно, Драконьи Огни разгорятся снова. Тогда дело будет только за Амулетом. Но если я прав, и монах Ордена Мотылька Предка, расшифровавший для меня Свиток, все правильно понял, то очень скоро найдется человек, эльф или... иное существо, которое принесет нам Амулет и... сделает все правильно. — А зачем вы рассказываете это мне? — спросила Беатриче с нервным смешком. — Разве вы не должны на всякий случай подозревать и меня, вдруг я — шпион Мифического Рассвета? — Вы? Вполне возможно, — усмехнулся Окато. — Вы еще ребенок, но очень энергичный ребенок. Впрочем, когда так давно купаешься в слухах, в интригах, балансируя между вечно недовольными графствами, понимаешь, что доверять нельзя никому. Но ум живого существа устроен так, что все равно пытается выбрать наперсника. Беатриче промолчала, вздыхая. Окато взял ее за плечи и притянул к себе, и Беатриче обняла его узкую, напряженную спину. — А что самое смешное, так это то, что дядя до сих пор думает, что это он вам меня подсунул, — сказала она, прижимаясь щекой к груди канцлера и слушая, как бьется его сердце. — В каком-то смысле в произошедшем есть и его заслуга, — признался Окато. — Зная вас, бретонцев, можно было предположить, что если я посылаю письмо о том, что в связи с болезнью Эвенгелины мне нужен новый боевой маг, то архимаг непременно пришлет мне лучшие рекомендации — и кого-нибудь из своих младших родственников.