Кровь и стекло

Траектория полета стрелы идеальна. Цель — узкий и сухой ствол дерева — поражена идеально. Спина идеально прямая. Семья у девушки идеальна — любящая и заботливая, послушная кодексу. Просто до тошноты. И вообще, если бы этот самый кодекс был написан на бумаге, Эллисон бы порвала ее в клочья, а будь он даже каменным неприступным зданием — ломала бы, вместе с пальцами и кистями, до сплошных сгустков крови и кожи вместо рук. Да, так однозначно было бы проще. Но в лесу тихо, и стрелы летят точно в цель одна за другой. В сознании Арджент Лидия при виде этого зрелища одобрительно хмыкает, а чуть позже, может, зовет в клуб, не спрашивая ничего и не говоря пустых успокаивающих фраз, которые нихера не успокаивают. И казалось бы, откуда Мартин знает, как надо делать в таких вот дерьмовых ситуациях, но знает же, и Эллисон думает, что точно бы согласилась на ее предложение развлечься и забить голову громкой музыкой и алкогольными коктейлями. Лидия Мартин не должна знать, как бывает в таких случаях, но охотница слепо верит ее образу в своей же собственной голове. И Эллисон хочется смеяться от нелепости и немного от истерики, а еще от того, что за последние дней пять она спала не больше десяти часов, а держится на одном только кофеине. Отец хотел ограничить ей доступ к кофе, но не решился то ли от понимания, то ли от собственного херового состояния. И одной только этой сволочи хорошо. Девушка сжимает кулаки и зубы, едва не прикусив язык. От этого почему-то легче не становится, а вот тело слабеет, и в какой-то момент Эллисон уже искренне не понимает, как до этого без всяких проблем она могла держать такие непомерно тяжелые лук и стрелы. В сознании Лидия возмущенно вздыхает и хмурит брови, а вот уже они вместе идут куда-то. Точнее идет Лидия, а Эллисон просто тащится позади. И Мартин не говорит о новой паре тех замечательных босоножек или об очередном красавчике. Мартин уверена, что подруге сейчас приятнее и полезнее послушать шелест пожелтевшей травы под ногами, и, надо сказать, уверенность Лидии небезосновательна. Арджент идет и слушает, а рядом нет Лидии и вообще никого, а еще оружие брошено прямо там, под деревом, на что девушке, откровенно говоря, насрать. Да, пожалуй, Эллисон никогда не было настолько похуй, как сейчас, когда маленького роста паренек в синей куртке удивленно округляет глаза при виде уставшей Арджент с острыми скулами и пятнами от мокрой земли на одежде. Но эти пятна — это даже хорошо, потому что отвлекают внимание от осунувшегося лица. И когда парень интересуется, сколько ей лет, Арджент все с тем же меланхоличным похуизмом протягивает ему деньги, почти что вырывая у него пакетик с белыми таблетками. Наркотики — не лучший выход, но ей по-прежнему абсолютно похуй. А еще ей ну просто совершенно неважно, что ее рвет на не самом чистом полу туалета и что дверь закрыта теперь на засов. Почему-то она даже не слышит чей-то возмущенный стук в дверь, а даже если б и слышала, что с того? Отстаньте. Напор воды в кране небольшой, но его хватает, чтобы создавать при ударе струи о раковину звук не сильно отвратительный и даже позволить девушке умыться. Она не ела хрен знает сколько времени и совсем не помнит, в кармане ли приобретенные у дилера-подростка таблетки или же они уже во всю портят ее организм. А были бы тут до чертиков правильные друзья, Скотт бы охренел от увиденного, Лидия бы прочитала, наверное, нотацию, а Стайлз отпустил бы что-нибудь едкое и не вполне удачное, может быть, но Эллисон бы не злилась. Эллисон вообще-то мало у кого ассоциируется с такой уж прямо сильной злостью. Вода все так же непротивно шумит, и стуки в дверь прекращаются то ли от внезапно проснувшегося благоразумия у стучащего, то ли оттого, что Арджент их просто не слышит. Зато она слышит шум в ушах, а еще — движение лунного света из крошечного, как она думает, окошка под потолком — в туалетах всегда такие окна — с поцарапанной желтоватой рамой и отвалившейся штукатуркой вокруг. Эллисон могла бы пойти в клуб более, надо сказать, цивильный, но ей по-прежнему похуй, где быть. А точнее — где блевать и слышать отголоски галлюцинаций у темной стены, где кто-то уже ненавистный сверкает ярко-красными глазами. Арджент в зеркале видит на своих плечах длинные когти, чуть ли не полностью погружающиеся в кожу и обильно поливающие обнаженные худые руки кровью. И когда девушка видит его лицо, она бьет точно в нос. Отражению. И мысленно смеется своей же собственной глупости и слабости, из-за которой она сейчас не может даже должным образом позлиться на Дерека Хейла. — Арджент, - оборотень облизывает пересохшие губы, все еще не выпуская когтей из ее плеч и дыша пожаром горячего звериного дыхания на нежную белую шею. — Хейл, - выдыхает Эллисон, продолжая держать спину до тошноты ровно и повторяться этой стандартной правильной девочкой. И плакать хочется оттого, насколько она жалкая именно сейчас и вообще. — Чтоб ты сдохла, Арджент, - Дерек рычит и скалится, глядя сверху вниз на девушку, с которой его разделяют добрые десять или пятнадцать сантиметров роста, принципы их семей и дикая ненависть. И он бы давно выпустил ей кишки прямо тут, а она бы тоже чертовски хотела распотрошить крепкое тело, а потом использовать его по частям в качестве целей для стрел. Или можно было бы завести собаку (а лучше волка) и скормить ему мясо Хейла. Это было бы интересно и креативно. И Дерек скрипит зубами от злости, когда Эллисон врезается в его широкую грудь своим острым подбородком, вдыхает с футболки запах леса, а еще пота и мокрой псины — во внешнем мире дождь. Когти бесшумно втягиваются обратно в пальцы, превращаясь в обычные человеческие ногти на обычных человеческих пальцах. И этими самыми пальцами Хейл трогает острый подбородок Арджент, про себя отмечая, что та стала еще более костлявой, чем была раньше. А губы у нее потрескавшиеся и покрытые коркой - как с наждачкой целоваться, но это даже забавляет, думает он, до крови прикусывая ей язык. Эллисон тошнит от поганого привкуса крови, все еще шумящей, но теперь уже противно шумящей, воды и Дерека. И был бы поблизости нож или что-то в этом духе, но кругом девушка видит лишь безнадежно испорченное треснутое зеркало и смутные отражения в нем: себя с изодранными чуть ли не в клочья плечами и порванной футболкой, Дерека Хейла с глазами, вроде, человеческими, но отчего-то залитыми кровью. А за окном дождь, где-то разлагается труп ее матери и наркотики то ли в кармане, то ли в желудке, друзья и отец где-то шляются, где-то шляется нож, лук и арбалет, которые так нужны, а есть только... Оборотень давно уже, кажется, шарит под ее рваной футболкой и лифчиком, но Эллисон не чувствует, как не чувствовала чудовищных ран на плечах, как не чувствовала, что за пять дней нужно хотя бы поесть и поспать нормально, как не чувствовала, что может убить Дерека Хейла. И когда она заносит над ним длинный кривой осколок в трясущейся от слабости окровавленной ладони, по ее лицу градом бежит пот, а осколок в конце концов просто выпадает. Эллисон в ужасе и растерянности смотрит то на пол, куда упало потенциальное орудие убийства, то в разбитое зеркало. А он, тварь, улыбается. Затем дает такую немыслимо сильную пощечину, что девушка вписывается спиной в кучу осколков, которые моментально впиваются. И Арджент снова не чувствует боли, только — страх. Хейл скалится и отступает к дальней стене, откуда он и возник, бросая сквозь улыбку последнее «Чтоб ты сдохла, Арджент. Я вернусь, и ты сдохнешь». И когда Эллисон вновь слышит шум воды, он совсем-совсем не поганый. Вот просто совсем. И ей отчего-то совершенно не похуй, где она. — Я не стану спрашивать, почему ты захотела отвлечься, - тяжело вздыхает Крис, присаживаясь на край кровати дочери. — Но почему наркотики? Разве нет других спо... — Убить Хейла, - громко и сипло говорит Эллисон потолку, отворачиваясь к стене.